Тёмные переулки

      Зимой мрак оплетает город особенно быстро: оглянуться не успеешь — чернота вокруг. Вика замечает, что время позднее, только когда в кабинете оперативников повисает такая мертвецкая тишина, что слышно, как трещат старые часы на стене. Тусклый свет ноутбука утомил глаза до песочной рези, и приходится растереть их, чтобы мир не был в точечку. В кабинете почти темно: включена лишь лампа на Данином столе, который Вика прихватизировала на пару минут — поправить протоколы по их делу.   Только часы на стене твердят, что прошла уже пара часов.   «Бли-ин», — вздыхает Вика, медленно поднимаясь из-за стола. Спина болит от неудобного стула (не чета стульям в следкоме), а ушибленное в ноябре бедро даёт знать о себе ноющей болью. Собирается Вика быстро, параллельно вспоминая, что опера ей говорили про конец рабочего дня и убеждали не засиживаться, но она углубилась в проверку протоколов. Вика помнит, что Дана не любит бардака, и оставляет после себя идеальный порядок: даже мышку перемещает в центр компьютерного коврика.   Когда под пальцами звонко щёлкает выключатель лампы, темнота змеями сквозь жалюзи вливается в кабинет. Вика вздрагивает. Медленно подходит к окнам и двумя пальцами раздвигает жалюзи, заглядывая на улицу.   Ночь уже вступила в свои права и накрыла город наглухо тёмным куполом. За заиндевевшим стеклом едва виднеются тропки среди высоких сероватых сугробов, ведущие к многоэтажкам, вразнобой расцвеченными горящими окнами. Вика складывает руки под грудью и судорожно вздыхает.   Жалюзи маятником покачиваются в обе стороны и многозначительно шелестят.   Когда Вике было шестнадцать, она любила гулять в такое время. Её затягивало в центр, где яркими огнями мерцали вывески и светофоры, где шпиль административного знания пронзал тёмно-фиолетовые беззвёздные небеса. Там из кафе и автомобилей звучала музыка, отовсюду лил тёплый свет. Там были люди.   Когда ей исполнилось восемнадцать, гулять по ночам она перестала. Но до сих пор не видела ничего прекраснее ночного города, раскинувшегося как на ладони. Наблюдать за ним, перемигивающимся огнями среди ночи, теперь нравилось куда больше из окна чьей-нибудь квартиры или автомобиля — в прочном отдалении от эпицентра событий.   Спальные районы и старые дворы с их деревьями, что страшно изогнутыми ветвями пытаются пощекотать лицо, в такое время угрожающими тенями нависают над поздними жителями. Каждый шаг в тишине разносится эхом далеко по округе, а если зима — снег хрустит, и кажется, что кто-то идёт след в след. Парадные улицы города немногим лучше.   Вика как никто другой каждый день видит изнанку милого уютного города, застывшего где-то между двадцатым и двадцать первым веком. Она сталкивается с этой изнанкой каждый день. С пострадавшими от неё.   И не хочет оказаться одной из них.   Пальцы мёрзнут и деревенеют не то от страха, не то от холода стеклянного окна.   Вика решительно разворачивается и, на ходу подхватив сумку с ноутбуком, торопится прочь. Каблуки зимних сапог бойко отстукивают по бетонным полам. Время только пятнадцать минут двенадцатого — может, такси всё-таки успеет.   Вика сдаёт ключи в дежурку, прощается с лопоухим дежурным Володей и выходит на крыльцо. Приложение такси отсчитывает минуты до поиска машины, и с каждым мгновением время растёрт. Вике кажется — в геометрической прогрессии. С одеревеневших губ срывается облачко белого пара вместо ругательства, когда она почти не чувствует ног, а машина всё ещё в поиске.   Хочется плакать от усталости и отчаяния: больше нет сил ждать. Вика косится на протоптанную дорожку, расстилающуюся от ступеней отделения в темноту, и, туго сглотнув, возвращается в отделение.   Зуб не попадает на зуб, когда она пытается уговорить Володю оставить её ночевать с собой. Володя мнётся, чуть заикается и твердит, что никак не может — не положено это. Вика качает головой: не положено было оставлять одного следователя в кабинете оперативников — Дана оставила (конечно, они подруги, но всё же!).   — Пожалуйста, — она морщится. — Я не дойду до дома. Я уже замёрзла, пока такси ждала.   — Виктория Сергеевна! — вскидывает брови Володя и косится на часы. — Ну… Да… Вы сорок минут ждали. — Он замолкает, что-то старательно обдумывая. А потом выдыхает: — Ладно. Ирина Павловна всё равно только послезавтра вернётся, а начотделу по наркоте на всё пофиг. Заходите.   — Спасибо, Володя. С меня всё, что захотите!   — Кофе хватит, — скромно отмахивается дежурный, запуская Вику в свою обитель.   За дверью аппаратной — укромная комнатушка со стареньким потёртым диваном, заправленным пледом. Володя приглашающим жестом кивает на него. Влажные салфетки смывают макияж. Сапоги укромно прячутся за ручку дивана, пуховик — в шкаф, а Вика, усаживаясь на диване, подбирает ноги под себя, чтобы согреться и случайно не обнажить стрелку на всю голень. Володя щедро протягивает ей плед.   — А вы?   — А я не сплю. Мы вообще-то по двое должны ночью дежурить, но вы ж сами знаете — кадров не хватает.   — Зна-аю, — вздыхает Вика, накидывая на ноги плед.   — А вы сколько работаете уже? — спрашивает Володя, подходя к табуретке, на которой ютится электрический чайник, разовые стаканчики и растворимый кофе.   — Два года. А вы?   — Всего год, — смущённо выдыхает он.   Вика улыбается, глядя, как Володя наводит им обоим кофе, и с удовольствием поддерживает разговор о том, что ему довелось повидать за год работы в разбойном. В конце концов, она сама полноценным следователем числится всего полгода. Когда кофе заканчивается, её начинает клонить в сон. И даже яркий свет дежурки не мешает: мир плывёт, смягчается, голос Володи звучит тише и медленнее. Пару раз Вика выпадает из диалога, а на третий просто отрубается.   Сквозь сон до Вики долетают голоса. Оба знакомые. Первый — низкий, возмущённый и яростно шипящий (но непонятно, чей именно), второй — путаный и определённо принадлежащий Володе.   — Ну и что она тут делает?   — Я знаю, что не положено. Но она поздно ушла и не смогла домой вернуться. Не мог же я её выдвинуть на мороз. Мы ж полиция, в конце концов!   — А почему ты ей такси не вызвал?   — Да ты ж сам знаешь, что они сюда ездить не любят. Она сорок минут ждала. А пешком…   Они ещё что-то невнятно шипят, а потом тихонько шуршат по полу чьи-то осторожные шаги.   — Викуся, просыпайся… — щекочет насмешкой слух знакомый мягкий полушёпот, палец скользит вдоль щеки.   Вика досадливо морщится и ёрзает на диване. Кто-то над ухом фырчит и, положив руку на плечо, треплет её уже с силой:   — Вставай.   Вика приоткрывается один глаз и еле ворочая языком спрашивает, который час.   — Пять утра уже, — тихонько смеётся голос и опускается рядом: диван ощутимо проминается. — Тебе в следком через три часа, а ты тут торчишь. Солнышко, вставай…   — Толя? — щуря глаза от света в дежурке, Вика вглядывается в силуэт.   Спросонья он размытый, и принимает очертания не сразу. Постепенно. Чёрные волосы. Синий свитер. Серый широкий шарф. Точно Толя — кивает себе Вика и, растерев ладонями лицо, откидывает волосы назад — в том месяце они начали работу с делом о грабежах, которая до сих пор шла трудно и неторопливо. Вика медленно растирает шею и выжидающе поднимает бровь. Толя почему-то смотрит укоризненно, скрестив руки на груди.   — Ты почему тут? Всё-таки заработалась?   — Тебе ж Вова всё сказал, — бурчит она, плотнее кутаясь в плед. — Блин, я понимаю, что не положено, но… Пусть это останется между нами?   Вика с трудом прикрывает кулаком сладкий широкий зевок, а Толя протяжно вздыхает. Мышцы приятно потягивает теплом, как после хорошей разминки, глаза не болят и даже шея как будто не затекла на спинке дивана. Удивительно, но Вике впервые за последний месяц спалось так крепко, тепло и безмятежно.   — Разумеется, — выдыхает Толя и гладит Вику по плечу. — Давай я тебя провожу, что ли.   Вика морщится и, приглаживая волосы, замечает, что ей нет смысла торопиться.   — Мне до дома — минут пятнадцать ходьбы. Такси быстрее, — она прикрывает глаза и ложится обратно на спинку. — И в порядок себя привести минут десять. Кофе выпью по дороге. Так что я могу ещё часик вздремнуть.   — Не хочешь — не надо, — кряхтит Толя. — Может хотя бы скажешь, чего испугалась? Темноты, что ли?   Вика приоткрывает глаз. Он небрежно улыбается и смотрит с неподдельным любопытством — неудивительно, что они с Даной так ловко сработались. Вика с грустной усмешкой мотает головой и тянет молчаливую паузу. Признание сохнет на языке и царапает горло:   — Того, что в ней. Кто в ней.   Голос срывается — приходится откашляться и поспешно отвернуться к окну. За ним всё та же жуткая заледенелая чернота.   — Ты ж полицейский…   Вика фыркает. Как будто погоны когда-то кого-то останавливали.   — У меня даже пистолета нет. Не выдают.   — Н-да… — озадаченно протягивает Толя и скользит ладонью от плеча к пальцам. — Я как-то… Не смотрел под таким углом.   Вика пожимает плечами и снова закрывает глаза. Толя сидит рядом, накрыв своей ладонью пальцы. Не уходит. За распахнутой дверью звучит звонок — вызов. Долетают обрывки путаной Володиной речи, но Вике слышится знакомая улица — её. И в комнате как будто холодеет.   А через секунду Володя оказывается на пороге и замирает:   — Это…   Толя медленно разжимает Викину руку, и они оба с интересом смотрят на Володю. Он зачем-то виновато пожимает плечами, прежде чем продиктовать адрес. А потом добавляет:   — Грабёж. Как тот, про который вы мне рассказывали, Виктория Сергеевна.   Толя поднимается, вызывая дежурных экспертов, Вика вскакивает вслед за ним и, поспешно поправив задравшуюся юбку и застегнув неудобные сапоги, многозначительно замирает напротив — глаза в глаза.   — Об этом я и говорила, — серьёзно выдыхает она, но не может сдержать усмешки: — Зато ты всё-таки сможешь меня проводить.   — Ты не боишься, — почему-то с восторгом констатирует Толя.   — А теперь не найти — страшнее.