Тёмные переулки

      Домой Паша вваливается, тяжело переставляя ноги, с отходящим от лидокаина лицом. Аккуратные стежки, художественно соединившие кончик брови и начало уха, под повязкой колюче дёргают кожу. Паша шипит сквозь зубы и мысленно проклинает свою работу: когда эффект от обезбола окончательно пройдёт, станет ещё хуже.  В грязно-жёлтом свете кухни, оборудовав покоцанный подоконник под рабочий стол, воодушевлённо шлёпает по клавишам ноута Стасик, окружённый стопками тетрадок, — опять усиленно делает вид, что готовится к сессии. На появление Паши приятель даже не обращает внимания и оборачивается, только когда за его спиной с разочарованным пиликаньем захлопывается дверца пустого холодильника.  – У нас пожрать есть что-нибудь? — опережает все вопросы Паша правой стороной рта (левая всё ещё плохо шевелится).  Стасик отрицательно мотает головой. Паша разочарованно выдыхает. Подумав, ныряет в холодильник снова и из батареи бутылок из тёмного стекла (пустых и не очень) выуживает некрепкое пиво.  – Плохой день, — констатирует наконец Стасик без привычного ему юморца. Когда жестяная крышечка отлетает от удара о столешницу и с дробным перезвоном кружит на холодном полу, добавляет: — Очень плохой. А ствол где?  – Где надо — в оружейке, — бурчит Паша и рассеянно вертит в руках холодную бутылку. — Я не дежурю завтра. И вообще никогда. Выйду с больничного — уволюсь.  От неожиданности Стасик роняет ручку на пол. Поднимает и торопливо поправляет рукава тёмно-зелёной рубашки, накинутой поверх застиранной блёкло-чёрной футболки. Только неровные нахлёсты бинта на правом запястье успевают мелькнуть.  – Дурак. Остынь. Куда ты пойдёшь?  – Цитируешь великих, — фыркает Паша и поясняет: — Мне Игорь то же самое сказал. Отказался рапорт на увольнение принимать, пока с больничного не выйду. Не отойду…  Противно шкрябают железные ножки стула — это Стасик переезжает с подоконника на стол. Шуршат тетрадки с подозрительно аккуратным почерком, протестующе гудит ноутбук, переходя в режим вечного ожидания, и Стасик впивается в Пашу холодно пытливым взглядом. Не спрашивает — Паша рассказывает сам. Ему нужно кому-то это рассказать.  Вызов простой был: драка на свадьбе. Как всегда, идейные: толстый и тонкий. Толстого потащили в машину Игорь с Гошей, а Паша тонкого прихватил, чтоб заявление написать. Так тот вдруг завопил о полицейском произволе и кинулся на Пашу. Щупленьким он только казался, а раскатал Пашу по бетону — будь здоров (не то от страха, не то от адреналина). Медсестра-студентка, дрожащими пальцами зашивавшая ссадину на виске, по секрету поделилась, что Паша отделался лёгким испугом — ну и что, что у него пол-лица расцвело лиловым!   — Весёленькое дельце, — невесело хмыкает Стасик.  – А ты? — подаётся вперёд Паша и щурится. — Откуда твоя бандитская пуля?  – Заметил-таки… — с протяжным выдохом Стасик под рукавом поправляет повязку и болезненно кривится. — Да женщина одна. Ей не понравился кофе, который я сделал. Она и решила это изъявить самым яростным образом — швырнула стаканчик в меня. Хорошо, я кассовый аппарат убрать успел!  – Скорую? Полицию?  – Шутишь? — кривится Стасик. — У неё губы были такого розового цвета, что сразу было понятно: она тебя своей тростью так отделает, как ты резиновой дубинкой не умеешь. А руку мне Лизун перемотала, когда смену принимала. Мы с ней махнулись. Она сейчас три дня, а потом я за неё.  Паша изумлённо качается головой и вслепую касается ссадины на скуле — уже начинает ныть. Стасик прихлёбывает с горла пива, которое успел неуловимо подтащить к себе, и пылко выдыхает:  – И нечего на меня так смотреть! Я люблю свою работу, Паш. И людей люблю. Хотя они иногда и странные.  – Я б даже сказал страшные, жестокие, — мрачно поправляет Паша. — Особенно чем выше самомнение, тем хуже. Поверь мне…  – Зачем? Я и сам знаю, — зубоскалит Стасик. — Вот придёт ко мне студентка, скажем. Или кассирша из супермаркета — и улыбнётся, и поблагодарит, и комплимент отвесит. А явится какой-нибудь деловар, так сквозь зубы заказ сделает. Ещё и упрекнуть может, мол, долго. А уходят — улыбаются. Круто же!  Паша легко улыбается уголками губ: круто. Почти так же приятно, как получать редкие благодарные касания и украдкой ловить восхищение (пусть чаще формой, а не содержанием) во взглядах. Отобрав у Стасика пустую бутылку, Паша смотрит на свет через тёмное стекло и озадаченно пожимает плечами:  – Может, всё-таки прав Игорь? И мне остыть надо, подумать. А вдруг я тоже работу… Люблю?