Реквием

      Хлоя была из тех людей, кого можно назвать вечно очарованными: она обожала Лондон (его архитектуру, атмосферу, погоду, улочки, грязь и смрад на которых упорно не замечала), любила петь и звуки церковного хора, любила, когда из-за облаков выглядывает один-единственный солнечный луч, любила запах свежего хлеба и сырой травы после дождя, которой в городе так недоставало, любила звонкий гомон родного народа и цоканье лошадей иностранных гостей. Она старательно искала в каждой безделице причину себя порадовать. Про таких, как она, ошибочно говорят, что они любят жизнь. На самом же деле, они цепляются за неё из последних сил в попытках вновь ее полюбить — и чаще всего, попытки эти оказываются неудачными.       Она ни слова не проронила с тех пор, как увидела Ричарда — только стояла и смотрела на него, как будто не могла смириться с тем, как он поменялся. В её глазах он увидел красную тень и отголосок того ужасного дня, когда все в её жизни пошло наперекосяк, но Хлоя будто заметила то, что Декарт прямо сейчас пытался прочитать её, и потому быстро-быстро поморгала и отвела взгляд.       Эта молодая женщина поражала его достоинством своей осанки. Ее руки красиво лежали вдоль худенького стана. Задумчиво и умно, но отнюдь не спокойно, глядели светлые глаза из-под немного нависшего белого лба, и губы дрожали в едва заметной улыбке. От ее лица веяло силой, но не ласковой и мягкой, как это иногда бывает у женщин, а отчаянной, подавляемой и жалостливой. На ее тоненьких запястьях, если приглядеться, были видны следы от чьих-то — очевидно, чьих, — жестоких пальцев. — Надо же, — Ричард наконец нарушил тишину, не сумев сдержать улыбки. — Как ты похорошела! Глаз не оторвать!       Хлоя нервно улыбнулась, закусила внутреннюю сторону щеки и промолчала. — Ты одна здесь? — продолжил рыцарь. — Конечно, нет, — удивленно ответила она. — Мой муж отошел ненадолго, он должен быть где-то здесь. — Твой муж… — повторил Декарт. Слышать это из уст семнадцатилетней девушки было странно и как-то неправильно, —… любит тебя? Он хорошо к тебе относится?       Её губы задрожали, и она плотно сжала их, чтобы не показывать этого. — Он относится ко мне так же, как любой муж должен относиться к своей жене: с уважением, почитанием и заботой, — протараторила она заученный ответ. Ричард кивнул — сделал вид, что поверил и не заметил её напряженного взгляда нервно бегающих глаз. — Как знаешь. Моих родителей здесь нет? — О, нет, — она сразу расслабилась, переключившись на другую тему. — Твой отец понадобился в Сассексе, а мать поехала с ним. Никто не ожидал, что армия вернётся из Шотландии так быстро. — Зачем им в Сассекс? — спросил Ричард скорее у себя, чем у Хлои, поморщился, представив свой дом холодным и пустым, но будто догадавшись о том, что творится в его голове, Хлоя защебетала: — Я надеюсь, ты не откажешься погостить у нас, пока они не вернутся. Твоя матушка просила об этом и... и я тоже прошу.       Её тон вновь вдруг стал каким-то взволнованным. От Декарта это не укрылось. — Всё в порядке? Если ты или твой муж считаете это плохой идеей, я... — Нет-нет, — она помотала головой. — Элайджа мечтает с тобой познакомиться, а мы с тобой так давно не виделись... Не хочу упускать такой шанс.       Ричард улыбнулся. — Спасибо. Я и сам рад побыть с тобой после... всего.       Она поникла, но кивнула, и через секунду с более бодрым видом ответила: — Пора уже найти Элайджу и отправиться домой. Ты наверняка устал. О, а вот и он, — она подняла руку, чтобы её можно было увидеть, и к ним плавной походкой подошёл мужчина совершенно необычной наружности.       Его угольно-чёрные волосы были как-то несуразно собраны сзади, как решительно никто не делал. Взгляд был пустой и одновременно с этим яркий, внимательный, цепкий и задумчивый — он словно бы думал обо всем сразу, но из всех мыслей не делал никаких преждевременных выводов. Выражение его лица было хитрым и каким-то лисьим. Глаза казались стеклянными и совсем не человеческими. По ним было непонятно, о чем он думает, как себя чувствует и даже какие эмоции испытывает. Он смотрел на все с немного хитрым прищуром, но губы его были сжаты, и тем самым он больше походил не на расслабленного и самоуверенного мужчину, который берет, что хочет, а на тревожного, надуманного, скрытного и, скорее всего, хотя и неявно, агрессивного человека, боящегося потерять то, что у него уже есть.       Походка тоже была совершенно лисья. Все вокруг были словно его добычами, пока он выхаживал и будто чего-то от всех ждал. — А вот и он, да? — спросил Элайджа. Голос его был тихим, как и походка; однако словно бы отражались от стен города и возвращались сюда звон его шагов и звук речи. Интонация была какой-то завораживающей и имела определенный магнетизм вкупе с уверенным взглядом прищуренных глаз. По сему Ричард заключил: это очень странный человек. Странный и наверняка опасный. Или больной.       С невозмутимым видом рыцарь протянул руку для рукопожатия и представился: — Сир Ричард Декарт. — Хлоя много о вас говорила, — он улыбнулся, но улыбка эта была далеко не любезной, и больше напоминала оскал. Рука его была холодной и сухой. — Элайджа Камски, инженер. — Вы, значит, строите оружие? — Нет, — ответил он и вновь улыбнулся-оскалился. — Мне не нужно ничего строить, ко мне идут за идеями улучшения существующих приспособлений или создания новых, а я эти идеи продаю. — Никогда о таком не слышал. — Я сам выдумал эту работу. И, как ни странно, кто-то в кругу благословенного Генриха посчитал, что я могу быть полезен. — Вы работаете на Короля? — Нет, в основном на его приближенных. Но и с Королем я практически на короткой руке.       «Хвастун», — незаметно поморщившись, подумал Ричард. Хвастуном Элайджа не был, но невольно Декарт все равно начал слегка завидовать тому, что какой-то полу-инженер крутится вокруг Короля, обожаемого им и почитаемого. Хотя, конечно, сам он своей зависти не понял, и просто считал её негодованием, то есть здравой реакцией на хвастовство. — Ну что, — вновь обратился Элайджа, уже к Хлое, — едем домой?       С этими словами Камски положил свою небольшую руку на спину своей жены, как бы полуобнимая.       Хлоя чуть выгнула спину, не слишком явно уходя от прикосновения, чуть более громко, чем шёпот, сказала «да», и все они втроём двинулись к карете, стоящей чуть поодаль, на другой стороне улицы.       Вот так Ричард пропустил то, ради чего, собственно, и пошёл на войну — парад победы, и остался без почестей, восхвалений и вороха платков прекрасных дам.       Лондон встретил его напряжённой тишиной Хлои, напускным самодовольством Камски, мерным стуком лошадиных копыт по выложенным камнем вычищенным улицам, какими они пробудут совсем недолго, рядами плотно застроенных почти одинаковых домов, воодушевлением на лицах горожан, все как один похудевших и в старых потасканных одеждах, и желанием Декарта поскорее вернутся к своему войску и продолжить войну — она стала его новым домом.

***

      Дом Хлои, в котором сейчас проживали они с мужем, был даже по обыкновенным меркам большим, а по меркам огромного густонаселенного города в почти пятьдесят тысяч человек — просто непозволительно огромным. За четыре года воспоминания Ричарда знатно стёрлись, но размах жилища он помнил отлично: высокие потолки, широкие лестницы, несколько гостевых комнат и камины на каждом шагу — содержать его было наверняка невероятно дорого, но Декарт даже не хотел вникать, откуда у Камски такие деньги; он был ему жутко неприятен, и думать о нем лишнюю секунду значило лишь проявлять к нему лишнее внимание.       Время уже клонилось к вечеру, когда Декарт прибыл в Лондон, сейчас же, когда они достигли дома Хлои, вовсю бушевал яркий рубиново-красный закат.       На входе их никто не встретил, что было совершенно нехарактерно для этого дома, каким он его помнил. Тысяча воспоминаний о детстве навеяли ему эти залы, стены, сыроватый запах и этот особенный закатный свет сквозь высокие окна. Казалось, даже время здесь идёт по-другому, задом наперёд, и вот он опять мальчик, бегающий за маленькой Хлоей, изображая злобного зверя из зловещих колыбельных нянюшки. Несмотря на разницу в возрасте — почти шесть лет, — им всегда было очень хорошо друг с другом. Между ними могло встать только желание Ричарда быть рыцарем и её маленький детский секрет, о котором Декарт вспоминать совсем не хотел и мысли о котором тут же отбросил куда подальше. — Вы не дождётесь ужина, Ричард? — голос Камски заставил его вздрогнуть, а полные ностальгии воспоминания — улетучиться. Несмотря на невинность вопроса Элайджи и любезность его тона, Декарт знал: это лишь напускная вежливость. И из точно такой же вежливости рыцарь сожалеюще улыбнулся и произнёс: — Извините меня, но я бы предпочёл отдохнуть. Знали бы вы, как давно я не чувствовал мягкости нормальной постели! Хлоя криво улыбнулась, а Камски лишь кивнул и указал куда-то за спину Ричарда. — Тогда Бекка вас проводит до ваших покоев. Что скажешь, Бекка? — Разумеется, — маленькая пожилая служанка кротко улыбнулась, поглядев на Элайджу, а когда они с Ричардом удалились из передней залы, с негодованием щипнула рыцаря за бок. — Эй! — запротестовал Декарт, но та даже не думала его слушать. — Ишь какой тощенький! — шокировано воскликнула она, щипнув за другой бок. — Совсем что ли не кормят людей в этой Франции? — Кормят, — неуверенно ответил Ричард, уворачиваясь от её щипков.       Толстенькая, в стареньком сером платье, с походкой вперевалку, она была похожа на уточку, какие плавают в пруду у дома в каком-нибудь маленьком городке. Лицо ее было светлое, искренне, добродушное, глаза искрились радостью и воодушевлением. Она была такой всегда, и с возрастом не растеряла ни крупицы своей любви и заботы. — А ведь я тебя ещё таким помню, — она поставила руки в боки и радула щеки. — Вот рыцарь был! А сейчас что? Кожа да кости, да и те поломаны. — А я тебя помню такой, — рыцарь занёс руку над её головой, как бы показывая уровень роста. — Совсем уж ты низенькая стала. Как ещё справляешься со всей работой? — добродушно спросил он и усмехнулся, глядя на её чуть нахмурившееся лицо. — Справляюсь отлично, — буркнула она, сложив руки на груди, но потом тут же расслабилась и жалостливо взглянула на него. — Ты бы покушал, Рич, смотреть на тебя жалко. Я стащу тебе что-нибудь с кухни, раз уж этот... Камски не хочет тебя видеть. — Он не «не хочет», — неубедительно возразил Ричард. — Я сам отказался. — Ну да, конечно! — фыркнула она. — Уж меня, старушку, можешь не обманывать. А Хлоя маленькая такая, безропотная, слабая, никак лишнего слова ему сказать не может, не то что возразить! — Как у них жизнь складывается? — спросил Декарт, пропуская женщину на узкую лестницу в гостевое крыло первой. — Ссорятся? — Всякое бывает, дорогой, — насупилась она, как бы говоря: «Бывает и не такое!» — Но это уж дело не наше. Как им жить, они решат сами. — Наверное, — с сомнением ответил он, когда они вышли в длинный коридор, из которого шли двери в гостевые комнаты. — Я тебе твою любимую комнату приготовила, — служанка перевела тему. — Ту, в которой ты всегда оставался, когда гостил здесь. — Спасибо, Бекка, — улыбнулся Декарт, когда маленькая женщина достала связку ключей, из них выбрала один, на первый взгляд ни чем не отличающийся от других, и отперла им деревянную дверь. — Я ничего здесь не трогала, — горделиво произнесла она. — Ничего не переставляла, не перемещала... А надо бы! Тесно здесь, как в каморке у сапожника. — Всё чудесно, Бекка, — Ричард повернулся на неё и ласково сжал её плечи. — Спасибо тебе. — Ты уж больше не уезжай на свои битвы, — грустно произнесла она. — Я весь этот год себе места не находила. Три года до этого хоть знала, что ты дома, спокойна была, да и со служанкой вашей на рынке виделась иногда, так она мне рассказывала про тебя. А в четвёртый год и след твой простыл! И никто ничего не знает и сказать не может, кроме того, что на войне ты! Как же так! — Не переживай, — рыцарь сжал её плечи сильнее. — Я не могу не уезжать, но постараюсь тебе письма слать. — Так я ведь читать не умею, — ещё более расстроено ответила она. — Значит, буду слать тому, кто будет их для тебя читать. Придумаю что-нибудь. — Ты говоришь это, только чтобы мое сердце успокоить, — она опустила взгляд вниз, на свои сжатые пальцы. — Я ведь знаю... я чувствую. Я скучала по тебе все эти четыре года, что мы не виделись... И Хлоя скучала. — Я знаю, — кивнул Ричард. — И я скучал. — Ты уж постарайся не заснуть до полуночи, — выдохнула она и снова посмотрела на Декарта, уже слегка улыбаясь. — Я принесу тебе ужин. Помнишь, как ты любил мой тыквенный пирог? — Конечно, помню, — улыбнулся рыцарь. — Он преследовал меня в воспоминаниях все эти четыре года.       Она весело рассмеялась, снова щипнула Ричарда в бок и быстренько удалилась, вероятно, чтобы поскорее закончить все дела на кухне.       Декарт же наконец осмелился взглянуть в комнату.       Она была короткой и узкой и больше напоминала глубокий шкаф или гроб. По правую руку стоял сундук для вещей и стул со столом, по левую руку — сколоченная из красивого темного дерева кровать, над ней висел крест, а в конце комнаты из окна открывался вид на город. По выходным, как помнил Ричард, на этой улице было особенно шумно, ярко, живо, пахуче и грязно. Сейчас все люди сосредоточились на центральных улицах, и потому здесь не было ни души. С легкой досадой Декарт отметил про себя, что помещаться в этой комнате ему стало гораздо труднее, чем было в таком, казалось, недалёком детстве.       Ричард прилёг на свежую постель и уставился в потолок. Он давно уже не спал на нормальной кровати, но заснул отнюдь не быстро. Его одолели воспоминания о прошлом, которые он хотел бы забыть, но которые будто бы следили за ним со стен этого дома и сейчас решили заявить о себе.       Ричард с детства отличался замечательной красотой; к тому же он был самоуверен, немного насмешлив и как-то забавно желчен — он не мог не нравиться всем окружающим. Какой Хлоя была в раннем возрасте, он почти не помнил — вероятно, совсем маленькой и худенькой, хрупкой, с длинными светлыми волосами, похожей на ангела; в его памяти четко отпечатался лишь ее строгий, почти суровый взгляд, совсем не подходящий для ее светлых мягко-голубых глаз. Как и многие дети, они были смелыми, глуповатыми, безрассудными, безответственными, а еще очень странными. Они определенно были бы идеальной парой. Их родители, будучи близкими друзьями, даже договорились об их браке и совместном будущем. Все шло прекрасно.       Пока Хлоя в ранней юности не увлеклась мальчиком, что был приближен к Генриху IV и двум престолонаследникам.       Никто уже и не вспомнит, как его звали (кроме, конечно, её самой). Он был кудрявым зеленоглазым блондином с широченной улыбкой и уверенной быстрой походкой. У него наверняка был чертовски приятный голос и холодные руки с длинными пальцами. Он наверняка пользовался большой популярностью среди всех придворных. Они наверняка считали его самым очаровательным юношей на свете.       Это был теплый летний вечер — вечер, когда дом Хлои принимал множество гостей, среди которых тогда был и Ричард, и его сверстники и сверстницы, и тот самый юноша. Возможно, тогда её семья устраивала турнир, или бал, или пир, или что-то из того, чем любила заниматься высокопоставленная общественность. Из окон бил красный закатный свет, отливающий на светлую разорванную сзади сорочку Хлои и оттеняющий пятна крови. По длинным коридорам она тихонько бежала в свою комнату, держа в руках свое скомканное платье. От узких стен эхом отражался каждый её шаг. По раскрасневшимся щекам бежали безмолвные слезы.       Несмотря на то, что на ней почти не было одежды, холода она не ощущала — она чувствовала того юношу везде, всем своим телом, будто он обволакивает всю её, прилипает к ней, сливается с ней, пачкает её. Ей было больно. И очень, очень страшно.       Гостевое крыло находилось совершенно в другой стороне от того, где была её комната, но ей было всё равно, заметит её кто-нибудь или нет — в глубине души она даже почувствовала жгучее желание того, чтобы на нее обратили внимание из-за того, что с ней приключилось. Она знала — этого не будет.       На выходе из гостевого крыла она столкнулась с Ричардом, который быстро поднимался по лестнице в свою комнату. Встретив его, она хотела было сказать что-то, но голос её сел, и из горла вырвался полу-хрип, полу-стон, сопровождающийся новой порцией рыданий. — Хлоя? — шокированно произнес Декарт и ладонью закрыл свои глаза, чтобы не видеть её наготу. — Что ты здесь делаешь в таком виде?       Другой рукой он забрал её платье и приложил к ней, чтобы прикрыть её тело и вновь посмотреть ей в глаза. — Что с тобой приключилось? — спросил он, взволнованно глядя в его лицо.       Она подняла свой взгляд на него. Он уже был далеко не таким низким, каким был в прошлом году, возмужал, голос его теперь обладал бархатистой и мелодичной интонацией, успокаивающей и доброй, а еще он был выше её на две или на три головы, и в полтора раза шире, особенно в плечах. В свои восемнадцать он выглядел как настоящий молодой мужчина.       Она вспомнила того, о ком думала каждую ночь и каждый день, вспомнила то, что он только что с ней сделал, и вновь заплакала. — Он… — сказала она в перерыве между громкими всхлипами. — Он… Я не хотела, но он… — Ладно-ладно, — успокаивающе произнес Ричард, аккуратно натягивая на нее кое-где порванное платье. Она не могла сопротивляться. — Я не хотела, — рыдала она, всё её маленькое тельце дрожало. — Ты мне веришь? — спросила она и посмотрела на него с надеждой в синих глазах.       Он отвел взгляд и нерешительно кивнул. — Тогда прошу, — продолжила она, не замечая, — сделай что-нибудь! — Ты ведь знаешь, я не могу, — виновато произнес Декарт, вытирая слезы с её лица. — Он — фаворит, тебе никто не поверит, а мне — тем более.       Это было правдой, но руководили Ричардом далеко не такие сочувствующие мотивы. Он испугался, что если выступит против того юноши, то чина рыцаря ему не видать. Он легонько гладил плечи Хлои, жалея, что не знает, верить ли ей и бросаться ли на выручку. — Не поверят, — кивнула она и вновь содрогнулась в рыданиях.       Декарт быстро отвел её в комнату, сообщая всем встречным, что она просто упала, пока играла вместе со всеми, и наказал ей не выходить, пока не приведет себя в должный вид.       В тот день ей исполнилось тринадцать лет. Она так и не вышла до следующего утра. Если бы в её комнате были бы окна, она наверняка покончила бы с собой.       Юноши и его семьи и след простыл. Больше их никто не видел. Поговаривают, что Король заподозрил их в измене и повесил, но это только слухи. Хлое же пришлось смириться: и с тем, что она была лишена права высказаться, и с тем, что её любовь являлась далеко не той, что была у нее в мечтах, и с тем, что иногда друзья могут действовать невзирая на то, чего она хочет.       Ей пришлось перестать появляться на широкой публике, чтобы слухи, росшие вокруг нее, словно терновые кусты, не разгорались, перестать знаться с юношами (не то, чтобы она хотела бы хоть раз в жизни кого-то из них к себе подпустить), перестать общаться с друзьями и вести, в общем, нормальную жизнь. Всё тогда поменялось — и с ней, и в ней.       С тех пор прошло почти четыре года. Было бы ложью сказать, что Хлоя смогла справиться с этим, так же как и сказать, что Ричард никогда не жалел о том, чего не сделал. Но сейчас, лёжа в её доме спустя столько лет, он совершенно ни о чем не думал. Ему хотелось бы попросить прощения, но он наверняка не смог бы сформулировать, за что. За то, что не вступился за нее? Что ж, этот человек наверняка уже был мертв. За то, что не рассказал ни о чем всем вокруг? Этим он наверняка спас её имя от позора. А что еще может быть важнее для девушки и ее жизни, чем ее сохраненная репутация и сложившееся о ней мнение?..       Внезапно его мысли оказались совсем далеко — точнее, то во Франции, то на юге Шотландии. Сладить с этим он не смог, и потому, впрочем, с присущим всем молодым людям легкомыслием и любопытством, праздно, хотя и не без некоторой доли волнения, размышлял о своем новом друге и о том, что с ним происходит. С образом Гэвина в голове он и заснул, чувствуя странное спокойствие и уверенность: ведь и с ним, и с Ричардом сейчас всё было хорошо.