Реквием

      Пришвартовывая лодку к родному берегу, Гэвин взглянул на небо. Высокое, голубовато-сиреневое, переходящее в светло-светло-желтый, почти белый, и розовый. Облака, розово-серые, объемные, пышные, напоминавшие большие мягкие подушки, каких у него никогда не было, перемещались группками или сливались в одно огромное, почти зловещее, хотя все еще слишком красивое и безобидное. Таким небо бывает только поздним ноябрем и зимой, и лишь на несколько мгновений оно сохраняет такие краски — потом все становится обыденнее и гораздо прозаичнее, восторг исчезает, остается лишь его сладковатое послевкусие и легкий морозец на щеках.       Гэвин любил зиму, особенно на подступах. Он так же любил мысль о том, что по пути к дому его греет одежда Ричарда. Странно, да? Пожалуй, странно.       Встав двумя ногами на мерзлую траву, он вдохнул холодный воздух и ощутил легкий колющий поцелуй ветра на щеке. Вдали виднелись рядки домов маленькой деревушки, где он жил со своим братишкой Майлзом после того, как им стал не по карману Эдинбург, за ними был крутой травянистый склон, у подножья которого был маленький, уже наверное замёрзший, пруд. Несмотря на тревогу последнего времени, трудность путешествия и тяжесть сердца, Гэвин улыбнулся. Он был рад быть дома — это место было абсолютно его, здесь он чувствовал себя своим, знал, что его ждут и что именно тут он был нужен.       Бодрым шагом он, нагрузив руки ящиком с оставшимся провиантом, по протоптанной тропинке направился к деревне. Его позитивный настрой тут же сменился на тревожный. Было слишком тихо: ни детей, бегающих друг за другом с палками и заливисто смеющихся, ни женщин, ругающих мужчин за пьянство, ни стариков, бубнящих что-то себе под нос. На улицах совсем никого не было. И подойдя ближе, Гэвин заметил отчетливые следы разрухи, нищеты и голода: облезлые и кое-где разрушенные стены, плотно запертые двери и окна, пара случайных человек, которых довелось краем глаза заметить — худощавые и в старых рваных одеждах. По спине побежали мурашки, губы застыли в немом вопросе: «что здесь произошло?»       Быстрым шагом он сквозь маленькие домики, торчащие из земли, словно грибы, направился к своему жилищу, находившемуся у подножья склона, не встретив никого на своём пути. Подбежав к своей входной двери, он заметил на ней замок. И несмотря на то, что в этом факте не было совершенно ничего особенного, сердце его забилось чаще, а в голову закрались тревожные мысли. Ящик с провиантом выпал из рук.       Наперерез через поляну Гэвин побежал к дому своего друга Ирвина Лейдлоу и быстро и громко начал колотить в дверь. Тот открыл далеко не сразу: сонный, помятый, с похмелья, он почесал рыжую бороду, забрал за ухо прядь длинных рыжих волос и, прищурившись и проморгавшись, с удивлением таращился на Гэвина. — Рид? Ты? — сказал он, за плечи притянул друга к себе и крепко обнял, дважды хлопнув по спине. Гэвин не остался в долгу, так же сильно прижав его к себе и зажмурившись. — Я чуть не подох от скуки без тебя эти два года, — сказал Ирвин, отпрянув, и внимательно осмотрел Рида с ног до головы. — Ты и не изменился почти. — Изменился, — поморщился Гэвин, а Лейдлоу понимающе кивнул, но промолчал. — А где Майлз?       Рыжеволосый стушевался и сожалеюще посмотрел на Рида, не отвечая. — Ну же, ответь, — нервно переспросил он. — Я не видел его с его четырнадцатого дня рождения! Хочу с ним встретиться поскорее. Где он? На работе? — Нет, — тихо ответил Ирвин. — Заходи в дом, это долгая история. — Да что произошло, Лейдлоу, черт тебя дери?! — возмущённо и встревоженно спросил он, зайдя во внутрь темного дома и опустившись на табурет прямо у входа. Ирвин же прошёл чуть дальше и сел за обеденный стол, на котором стояла сгоревшая свечка и кружка воды с плавающей в ней мертвой мухой. Хозяин дома поморщился и выплеснул содержимое кружки в окно, напротив которого стоял стол, а затем сел обратно, сцепил руки в замок перед собой и уставился на свои пальцы. Казалось, что он словно подбирает слова — на самом деле, он совсем не хотел об этом говорить — Ну же, — поторопил его Гэвин. — Он куда-то уехал? Когда вернётся? — Он не вернётся, — сожалеюще произнёс Ирвин и, поморщившись, поглядел в стакан, словно хотел, чтобы вместо капель воды там было что-нибудь покрепче. — Я знаю, что обещал заботиться о нем, пока тебя нет, но там совсем странная ситуация была, и я просто... — Что? — переспросил Рид, сердце его упало в пятки, в животе что-то болезненно запульсировало, а голова внезапно закружилась. — Что произошло? — Это был обычный день, — Лейдлоу старательно избегал болезненного взгляда Гэвина. — Я делал что-то в кузне — я оборудовал её за домом, пока тебя не было. Зашёл в дом выпить воды. Выглянул в окно. Майлз удивлённо смотрел в сторону леса, и я решил выйти спросить, что происходит. Из леса выехала какая-то повозка — карета, что ли, — из неё выпрыгнул мужчина. Быстро подбежал к Майлзу, сказал ему что-то, схватил за руку. Я подошёл к ним и спросил, в чем дело. Мужик сказал, что намерен увезти Майлза, «пока не поздно» — да, прямо так и сказал. Я оттолкнул его, сказал, что братишка твой никуда не поедет. Тот внимательно посмотрел на мальца, опять схватил за руку и таким суровым басом произнёс: «Живо садись. Уезжаем.» Но Майлз сам вырвался и несколькими прыжками оказался на безопасном расстоянии, чтобы крикнуть ему что-то грубое — уже и не помню, что. Мужчина хотел что-то ответить, но не успел: на берег высадились англичане. Небольшая группа, думаю, они отбились от основного флота. Пришли, перебили половину мужчин, все дома переграбили — хотя, казалось бы, что у нас грабить? —забрали лошадей, взяли в плен Лилиан, если ты её помнишь, и ускакали восвояси. Я и опомниться не успел, как все случилось. Смотрю: твой Майлз лежит с проткнутой грудью — наверное, кинулся спасать кого-то; я помню, каким он был добрым малым. Мужик ранен в живот, но ещё дышит. Из повозки вдруг женщина выбегает, худощавая и высоченная такая. Плачет, его руки к себе прижимает, на Майлза не взглянула даже, а ведь это за ним они приехали. Он ничего ей не сказал: умер. Она поплакала ещё, затем вернулась в повозку и уехала. Сбежала, проще говоря. Не знаю, кем были эти люди. В общем, так все и случилось. — Когда это было? — тихим голосом спросил Рид, сжав кулаки. — Может не надо? — сожалеюще произнёс Ирвин, протянув свою руку к его плечу. Тот отпрянул. — Когда. Это. Было? — Гэвин поднял взгляд красных слезящихся глаз.       Лейдлоу поджал губы и вновь уставился на свои руки, сжатые в замок. — Полгода назад. — Полгода назад, — повторил Рид, отводя взгляд. — Я не успел всего на полгода... — Прости меня, Гэвин, — сочувствующим голосом произнёс Ирвин и все таки сжал плечо Гэвина. — Это моя вина: я не смог, не успел, не доглядел... — Ты не виноват, — Рид смотрел в пол и только шмыганья носом и напряженная осанка выдавали его подавленное настроение. — Всякое могло случиться, время сейчас такое...       Вдруг что-то его осенило. — А мужчина как выглядел, помнишь? — Да не знаю, вроде обычный... — Ирвин нахмурился, копаясь в памяти. — Седой, бородатый... Нет, не помню. Шрам у него был здоровенный, через все пальцы. Больше ничего не помню.       Гэвин опустил взгляд и вновь сжал кулаки. Он понял: этим мужчиной был его отец. Но зачем он хотел забрать Майлза? От чего хотел сберечь? От англичан? Но как он узнал, что они собираются высадиться здесь?       Рид отмахнулся от этих мыслей, и его с ног до головы захлестнула скорбь. Он помолчал, стараясь осознать, чего он лишился, а затем тихо спросил: — А где Майлз сейчас? — Я закопал его за вашим домом. Посчитал, что это самый правильный вариант.       Гэвин кивнул, поднялся с табурета и вышел из дома. Ирвин за ним не последовал, но Рид был за это даже благодарен. На негнущихся ногах он спустился по полю к своему дому, обогнул его и обнаружил притоптанную мерзлую могилу и торчащий из земли неаккуратно и наскоро сколоченный из каких-то деревяшек крест. Сердце его пропустило удар, а затем так болезненно забилось. Гэвин несколько мгновений просто стоял над ним, смотрел на него расфокусированным взглядом, смотрел на промерзшую землю под своими ногами, а затем рухнул на неё на колени, обвил крест руками и громко зарыдал.

***

      Ричард пытался держаться и не заснуть, чтобы дождаться тыквенный пирог Бекки, но вымотанность последних дней и усталость от плавания взяли вверх — и он медленно, но верно, заснул, заснул крепко и совсем без сновидений.       Однако долго спать ему не пришлось. Где-то из глубины дома он услышал громкий мужской крик, переходящий в вопль. Дремота после сна ещё не отпустила его, и потому он не сразу понял, что произошло, и быстро среагировать ему не удалось.       Сознание вновь почти утащило его в пучину сна, пока он не услышал скрип двери и легонькие девичьи шаги. Приложив все усилия, он открыл глаза.       Хлоя стояла над ним, вспотевшая, с пятнами крови на лице и сорочке, подняв над его животом какой-то кинжал, похоже, кухонный. С него текли крупные капли уже начинающей густеть крови. Её руки дрожали, и сама она вся была какая-то запыхавшаяся. Она плотно сомкнула губы, чтобы не расплакаться, но слёзы все равно текли с её глаз. Дышала она надрывисто, и казалось, что она вот-вот задохнётся. — Хлоя? — тихо позвал её Ричард, не шевелясь. — Что происходит? — Я собираюсь убить тебя, — ответила она, и голос её сорвался. — Я только что убила своего мужа, а теперь убью и тебя. — Что произошло? — спокойно отвечал Декарт, но спокойствие это было напускное. От кончиков пальцев на ногах к самой макушке пробежал холод, паника сковала его, у него не получалось пошевелить ни единой частью своего тела, и он не мог отвести взгляда от поблескивающего на лунном свете острия кинжала. — Больше ни одному мужчине я не позволю мучить меня, — произнесла она яростно, и руки её дрогнули, будто в этот момент она собиралась рубануть по груди Ричарда. Тот вздрогнул вместе с ними. — Ни одному мужчине я не позволю определять мою судьбу! — Я прошу, Хлоя, давай поговорим, — Ричард постарался произнести это мягко и без страха в голосе, но у него не вышло. Девушка болезненно ухмыльнулась. — Боишься меня? — Справедливо опасаюсь, — ответил он, нервно ухмыльнувшись, старательно, но безуспешно, скрывая своё волнение. — В твоих руках сейчас моя жизнь. — И каково это? Каково это — чувствовать, когда не ты распоряжаешься своей жизнью? — Прескверно, — Декарт сглотнул. — А теперь представь: я жила с этим чувством всю жизнь, мои слова перестали иметь вес, я стала лишь тряпичной куклой для всех окружающих! Я... — Пожалуйста, опусти нож, — вырвалось у Ричарда, но Хлоя лишь сильнее сжала пальцы на рукоятке. — И не подумаю! Это ты сделал меня такой! Из-за тебя в моей жизни не было ни одного хорошего человека...       Она зарыдала и отвела взгляд от лица Ричарда к месту, куда предположительно собиралась ударить. — Я ведь так тебя любила, — она пошатнулась, кинжал с оглашающим звоном выпал из её рук, она осела на пол и ладонями закрыла лицо. — Почему ты позволил этому случиться со мной? Почему ты оставил Робина безнаказанным? — сначала Декарт не понял, о каком Робине идёт речь, но затем вспомнил — именно так звали фаворита, который посягнул на честь Хлои. — Почему ты оставил меня?       Ричард таращился на неё, не сумев произнести ни слова. А она не прерывалась ни на секунду, словно слёзы копились в ней все эти четыре года, не находя выхода, а теперь, наконец, смогли вырваться наружу. Её трясло так, как бывает, когда священник изгоняет из тела одержимого какого-нибудь демона. Казалось, ещё чуть-чуть, и она затопит своими слезами пол.       Декарт кое-как смог подняться с кровати. На негнущихся ногах он подошёл к ней, пал перед ней на колени и за плечи притянул к себе, ощущая холод её кожи и мелкую дрожь, словно бы она умирала. — Мне так жаль, — прошептал он куда-то в её волосы и ещё крепче прижал к себе. — Мне так жаль...       От этих слов девушка начала плакать ещё сильнее. И когда она потянулась к нему своими руками, он отпрянул, вытер слёзы с её щёк, которые спустя мгновение вновь стали мокрыми, и внимательно посмотрел в её красно-голубые глаза. — Никто никогда не видел, как я страдаю, — произнесла она, и язык её заплетался. — Никто не видел, как Камски надо мной издевался! Никто не видел царапин на бедрах, синяков на животе и...       Декарт взял её за руки и перевернул их так, чтобы видеть её запястья. — Я видел, — ответил он, слегка оглаживая раненые запястья со следами мужских пальцев, и проникновенно посмотрел в глаза. — Ещё в первую встречу. — И ничего не сделал... — голос её сорвался на отчаянный шёпот. Она дернулась, вырывая руки. — Ничего не предпринял, как тогда... — Слушай меня, — сказал он и схватил её за маленькие узенькие плечики. — Ты убила его, ты защищалась, и ты не виновата. Я помогу тебе, я увезу тебя, скрою, и никто не узнаёт... — Нет, — шепнула она и отпрянула. Затем возвела глаза к небу и громче проговорила, — от Него ничего не укрылось. Он видел всё. — Нет, Хлоя. Ты же должна искупить свой грех. Ты замолишь его, и я буду молить о прощении, и Он смилуется. Как же иначе? Ты должна молиться. Я тебя вытащу, спасу. Ты мне ещё спасибо скажешь. — Нет! — вскрикнула она, а потом вдруг вновь пугающим шепотом повторила. — Ни одному мужчине я больше не позволю определять мою судьбу.       Она дотянулась до своего кинжала и обеими руками сжала его рукоятку. — Фамилия Камски — теперь и моя фамилия, и потому сейчас я сделаю, что должна, чтобы моя душа навсегда запомнила, что мужчины этого мира сотворили со мной.       На секунду Ричарду показалось, что она замахивается на него, но... Она сожмурила лицо — совсем как в детстве, когда ела что-нибудь кислое или заходила в холодное озеро, куда бегала втайне от родителей — и со всего размаху ударила себя в живот. С трудом вытащив из себя кинжал, она повторила это движение. Затем ещё раз. И ещё. Создавая опоясывающую рану, которая, как ей, должно быть, казалось, могла бы защитить её от злости этого мира.       Она упала на пол, завалившись на бок. Ричард не мог пошевелиться, и так и стоял перед ней на коленях. — Один Бог мне судья, и лишь Ему одному я подчиняюсь, — прохрипела она и возвела взгляд к небу. Её дыхание остановилось.