25 декабря 1415
Рождественское утро Ричарда началось с церкви. С кладбища. С могильного камня. Белая краска на нем почти облупилась, и он с досадой подумал, что впредь ему нужно будет каждый раз обновлять слой. Это была его ответственность. На мгновение Ричарду подумалось, зачем он вообще взялся за это отвечать, но он тут же, поморщившись, прогнал эти мысли из головы. Это было важно для него, важно для Хлои, и, как Декарту очень бы хотелось верить, для Бога тоже важно. Интересно, как она там… «Мне о стольком хочется тебя спросить!» — пронеслось в голове, и он мягко огладил обжигающий своим холодом камень. Ричард взглянул на выбитую на камне дату: «месяц и два дня назад.» Тишина на кладбище ему нравилась. Не звенящая, не тревожная, не неловкая… Она была тягучей и спокойной, уютной и даже, как бы пугающе это не звучало, почти родной. Ричарду нравилось быть на кладбище, но он старался появляться здесь как можно реже, чтобы не быть подозрительным. Однако с каждым разом время здесь будто текло все медленнее, а уходить было все труднее. За все разы, что он бывал здесь, он не произнёс ни слова. Надо было бы извиниться, но уже, наверное, поздно. Слов по-прежнему не находится. Да и некому слушать. Он вновь погладил камень, представляя, что гладит её голову, и от этой мысли будто бы резануло по груди. Он быстро отнял руку, будто обжегшись. Хлоя пока что была ещё слишком живая, чтобы вот так ассоциироваться с камнем на её могиле. Он прощально посмотрел на него, а затем быстрым шагом пошёл прочь, пока не возникло соблазна посидеть здесь ещё. Внезапно Ричард испугался, что однажды совсем не захочет отсюда уходить. Это утро выдалось ясным, прохладным и бесснежным — впервые за несколько лет. Сухие, что было совсем не похоже на Лондон, мощеные улицы были заполонены толпами людей, шумных, снующих туда-сюда, отгоняющих от себя пьяниц, всех разом вывалившихся наружу. Некоторые, кто не стал рисковать выходом на улицу, разговаривали во весь голос с соседями из окон домов, выходящих друг напротив друга. Мимо прошёл «Король Беспорядка» со своими «придворными». Все они были одеты в яркие маски и головные уборы. «Король» затянул какую-то задорную песню, а его «свита» с музыкальными инструментами с энтузиазмом подхватила. Они направлялись в сторону церкви и наверняка намеревались сорвать утреннее богослужение. Изо всех окон доносился запах пирогов. Ричард внезапно почувствовал, что страшно голоден, и ускорил шаг. Уже издалека он заметил, как Хельга, кухарка, громкими криками прогоняла шастающих по улицам вдрызг пьяных мужчин в странных, если не сказать «жутковатых», костюмах. Декарт подбежал трусцой и увидел, как она тыкает в кого-то из них кочергой, при этом ругаясь последними словами. Кто-то крикнул ей «не горячись, куколка», и она, будучи женщиной весьма почтенного возраста, уже закатала рукава чтобы устроить разборку. Ричард подбежал к ней и затолкнул в дом, предупредительно закрыв дверь. Она лишь гордо взглянула на него снизу вверх, раскатала рукава, прикрывая длинные сухожильные руки, пожелала доброго утра и удалилась на кухню. Рыцарь шумно выдохнул. Каждый год в праздничные дни в этом доме все было абсолютно одинаково — как когда бард выучивает одну-единственную песню и с ней одной ходит по тавернам, собирая себе на пирог с костями. Хельга ругалась с разодетыми мужчинами, целый день его семья ничего не делала, а на ужин подавали голову кабанчика с яблоком во рту. Ричард знал, что ему просто нужно пережить эту пару недель. Впрочем, одно отличие, все же, было, причём существенное — здесь не было родителей, а это значит, что Декарт может заняться абсолютно всем, чем хочет. Ричард не знал, почему из всех бесконечных вариантов он выбрал кладбище. Может потому, что в этот день ему было как никогда одиноко. Зная, что сегодня абсолютно точно не произойдёт ничего интересного, он поднялся в свою комнату и лёг на постель. От безделья он начал перебирать темы, о которых мог бы поразмыслить, но даже они ему наскучили. Он попытался вспомнить какого-нибудь человека, чтобы подумать о нем, но в голову лезла лишь Хлоя да всякие мелочи, но мелочах он думать не мог, потому что этим он бы пренебрёг Хлоей, а о Хлое он думать совсем не хотел. Он встал, открыл оконные ставни и оперся о раму, выглядывая наружу. Он увидел, как Хельга стоит у двери, но в этот раз она не отгоняла никого кочергой, а отпила из предложенной чаши яблочного сидра и согласилась послушать песню в обмен на подарки. Это была её любимая традиция, и она с широченной улыбкой стояла и слушала молодых девушек и парней, хором запевших церковный гимн: О Сотворитель Дух, приди И души верных посети, Дай смертным неба благодать, Чтоб сотворённое спасти. Ты — Утешитель всей земли, Ты — Бог и лучший Божий дар, Миропомазанье сердец, Живой родник, любви пожар. Врага душ наших изгони, Да будет с нами Твой покой, Да отвратимся мы от зла, Что искушает род людской. Веди ко Господу Отцу, И дай познать нам Сына путь, И Ты, Дыхание любви, До дней скончанья с нами будь. Отцу Небесному хвала, Во славе с Ним воскресший Сын, И Тот, Кто утешает нас, Он свят, и вечен, и един. Аминь. Он улыбнулся, когда она забежала в дом, а затем выбежала с огромным блюдом с, наверное, мясным пирогом и маленькой бочкой вина. Молодые люди просветлели лицом и также щедро отблагодарили, а Хельга ещё долго смотрела им вслед. Может, она была так счастлива их видеть, потому что сама когда-то точно так же ходила по домам и пела рождественские гимны? Ричард не знал. Он никогда не спрашивал, но почему-то думал, что даже если и спросит, она не ответит. Это было для неё чем-то личным, интимным, сокровенным, поэтому каждый раз она встречала и провожала певцов со слезами на глазах. Декарт не был уверен, что хотел бы лезть ей в душу. Он лёг на кровать и уставился в потолок. Он вдруг вспомнил о своём друге, Джеймсе Уальде. Ему было жуть как интересно, что он делал сегодня, но недостаточно, чтобы направиться к нему в гости, поэтому он просто лежал и гадал, чем же молодые люди, как он и как Ричард, могли заняться в этот ужасно скучный праздник. Его отец рассказывал, что в молодости его частенько звали на рождественский пир во дворец, и Декарт очень хотел бы, чтобы его тоже позвали, хотя и не особо рассчитывал на это. Но если представить… Шикарный ужин, музыка и танцы, опытные рыцари, которые могут дать совет, а главное… он мог бы перекинуться парой слов с самим Королем. От этой мысли по рукам побежали мурашки. Генрих был для Ричарда всем, и в нем одном он видел спасение для всей Англии. В мыслях о своём кумире он задремал, а когда проснулся (были уже сумерки) и выглянул в окно, то увидел карету родителей, стоящую прямо у входа. Чуть подпрыгнув от нетерпения, он быстро выбежал из комнаты и, в два счета преодолев лестницу, завернул направо, где в дверном проеме были отчетливо видны их силуэты. В просторной обеденной зале Ричарда было светло и сыро. Опершись руками о круглый деревянный стол, стоял отец Ричарда, за ним, возле окна — его мать. Увидев сына в дверях, она облегченно выдохнула, улыбнулась, глаза ее заблестели от слез. Она подбежала к Ричарду, крепко прижала его к себе, еле-еле дотягиваясь до его плеч, и расплакалась. Декарт-старший смотрел на это с непроницаемым выражением лица. Не выдержав его прямого внимательного взгляда, Ричард прикрыл глаза, на секунду прижимая к себе мать, а затем выпутываясь из её объятий. — Прости, что нас не было здесь, когда ты приехал, — промолвила она и вновь уткнулась лицом в его грудь. — Все хорошо, — он легонько погладил ее по спине, не сводя взгляда с отца. Тот медленно, твердым шагом подошел к нему, пожал руку и хлопнул по плечу. Одобрительно улыбнулся. Глаза его оставались холодными. — Мне кажется, или ты вырос за этот год? — произнес он тепло, но не слишком. Он всегда держал со всеми дистанцию — возможно, поэтому ему удалось добиться стольких высот. Ричард сдержанно улыбнулся. Никогда в жизни он не решался нарушать эту дистанцию, никого в мире он не боялся так, как отца. Боялся — и все равно любил. — Думаю, кажется. Как вы? — Да что с нами будет, — подала голос плачущая мать. — Лучше скажи: ты не раненым вернулся? Не похудел? Какой ужас, всё-таки похудел… Ты не голоден? — Боже, Джоан, — отец закатил глаза. — Не стоит с ним так возиться. Он уже не тот мальчик, с которым мы попрощались год назад. Взгляни на него! Не мальчик — мужчина! — Разве это может избавить меня от волнений? — она всплеснула руками. — Мальчик или мужчина, он — мой сын. И твой тоже. Декарт-старший бросил на нее строгий взгляд. Женщина тут же закрыла рот и виновато опустила взгляд. — В её словах есть доля правды, — осторожно вклинился Ричард. — Я действительно немного голоден. — Это ненадолго, — отец кивнул и прошел к выходу. Затем обернулся. — Ты приглашен на рождественский ужин в замок. Ричард округлил глаза, но ответить ничего не смог. — Наверняка это потому, что мое имя ещё на слуху, и тебя пригласили, как моего сына, так что особо не зазнавайся. — А ты идёшь? Отец неискренне усмехнулся. — Прошло то время, когда мне следует быть на пирах. — А что ещё делать в твоём возрасте, как не пировать? — Ричард иронично приподнял бровь. Улыбка, пусть и неискренняя, сползла с лица Декарта-старшего, оставив после себя лишь колкий взгляд холодных глаз. — Поаккуратнее с языком, сын, — произнес он, скрывая некоторую враждебность. — И успокой свою мать — она забывается, когда находится под властью эмоций. Его голос был по обыкновенному спокоен. В этом была его особенность — он почти никогда его не повышал, не понижал, не менял интонаций и с помощью тона не высказывал никаких эмоций. Поэтому разговаривать с ним иногда было по-настоящему жутко. Его было трудно вывести на эмоции, и потому их не могли использовать против него. Таким образом, он становился практически неуязвимым для недоброжелателей, и таким далеким и недоступным — для семьи и близких. Джоан потупила взгляд на свои руки, нервно сжимающие подол платья. А он, как ни в чем ни бывало, вышел. В комнате Ричард и его мать остались одни. Звенящее и красноречивое молчание наполнило комнату, и оба они знали, что думают о Декарте-старшем абсолютно одно и то же. — Дорогой, — вдруг начала мать Ричарда тихо, вставая перед сыном и смотря на него с низу вверх. — Мы с отцом правда очень сожалеем, что нас не было рядом, когда ты вернулся и… когда произошло несчастье с Хлоей. — Не надо, — поморщившись, произнёс Декарт, словно говоря «это всё пустое!» На самом же деле, рана просто была ещё слишком свежей. Его мать всё поняла, и тут же перевела тему. — Ты ведь подумал о моем предложении? — Нет, — нахмурился Ричард, — Не думал и не собираюсь. — Но почему? — она вновь нервно взмахнула руками, понизив голос до шепота. — Тебе совершенно необязательно подвергать себя опасности этим рыцарством, еще и пачкая свои руки! — «Другим не стану» — помнишь? Это девиз, с которым меня посвящали, и им все сказано. Я не позволю армии воевать без меня. — Это ничуть не умаляет твои способности, но… Армия не развалится, если один рыцарь сложит оружие и уйдет с поля боя. — Армия не разваливается как раз потому, что ни один рыцарь не впускает в свою голову подобных мыслей. — Ты меня понял, — прошептала она предупреждающе. — Я не должна такого предлагать, и твой отец явно будет против, но я предлагаю. И это предложение бессрочно. — Джоан ласково убрала со лба сына кудряшку. — Мой долг как матери — защищать и спасать тебя любой ценой. — Нет, это мой долг — спасать тебя. Сидя здесь или в твоем замке в Линкольншире, куда ты меня так усердно отправляешь, я этого сделать не смогу. — Рыцарство ничего тебе не даст, дорогой, — ответила она грустно. — Отказавшись от этого, ты можешь стать богачом. Мореплавателем, торговцем, приближенным к Короне… Тот замок в Линкольншире, который оставил мне твой дедушка, мне без надобности, а тебе сослужит отличную службу. Ты сможешь жениться и завести детей. — Это все и гроша не стоит, пока земли нашей страны в опасности. Пока Корона в опасности. Я не буду счастлив, если не внесу свой вклад. Каждый важен. — Воля твоя, — выдохнула она. — Я так горжусь тобой… что бы ты ни выбрал, — Джоан погладила его по щеке, а Ричард улыбнулся. Он внимательно поглядел на неё и почувствовал, как взгляд мутнеет из-за подступивших слез. У неё были серо-голубые глаза, прямо как у Ричарда, но пронзительные и пристальные (и он надеялся, что с возрастом тоже обзаведётся таким взглядом). У неё всегда все было схвачено, она знала, когда говорить, а когда — молчать, и в жизни благодаря этому она держалась уверенно и прочно, словно какое-нибудь деревце, что плотно вплелось своими корнями в землю. Однако чуть ветер подует сильнее, чем обычно, она накренится, и повезёт, если не сломается и останется цела. Пока что ей удавалось. Сама она говорила мало, но знание жизни скрывалось в ее словах, и Ричард знал, что она из тех женщин, что успели за свою жизнь перечувствовать и передумать многое. В этом была её схожесть с ещё одной девушкой, которую ему посчастливилось знать и никак не удавалось забыть, и имя которой было выбито с чужой фамилией на могильном камне.***
Ричард понимал, что пиры у Короля всегда происходят со впечатляющим масштабом, но вряд ли он мог ожидать таких размахов. Несколько сотен рыцарей, десятки важных вельмож, крупнейшие торговые партнеры и Бог знает, кто ещё — все они были сконцентрированы в одном месте и в одно время. На небольшом пьедестале одиннадцать музыкантов играли какой-то заводной танец. Сидя за длинным столом в огромной, правда, просто неправдоподобно огромной обеденной зале и смотря в глаза кабанчику с яблоком во рту, что стоял рядом с ним на огромном блюде, он и поверить не мог, что Генрих прямо сейчас находится в нескольких шагах от него, почти рукой подать. Декарт не мог в это поверить, и потому не смотрел на него, опустив взгляд на ровную поверхность деревянного стола. Он боялся, что ослепнет от его величия, если будет смотреть на него слишком долго. Авторитет Короля заставлял его чувствовать себя маленьким, хотя он был выше Генриха на целую голову. Две какие-то девушки что-то шептали друг другу на ухо и хихикали, периодически кидая выразительные кокетливые взгляды на Ричарда. В тот же момент, когда он заметил это, к нему с другой стороны, хлопнув по плечу, подсел Джеймс Уальд. — Тебе тоже отец сказал, что ты здесь оказался из-за его заслуг в прошлом? — усмехнулся светловолосый, откидывая отросшие кудри назад. Вообще-то, у него не было родителей — его почти с самого детства, лет с восьми, воспитывал дядя, и он в своё время был действительно хорош — по молодости был в оруженосцах у самогó Генриха IV, отца нынешнего Короля, затем дослужился до рыцаря, а потом стал одним из нескольких генералов английской армии. Был он им смехотворно короткий срок — несколько месяцев, пока его не ранили в бою и ему не пришлось ампутировать ногу. Но ведь сам факт того, что он был им, — это уже чертовски великолепно, правда? Ричард знал дядю Джеймса. Строгий, суровый, но безумно любящий и заботливый, он правда стал для Уальда отцом. Иногда Декарт позволял себе мечтать о том, чтобы иметь такого же отца, даже если бы он и был отцом не по крови. Ричард невесело кивнул, бросив взгляд на друга, а затем вновь уставился на стол перед собой. — Ты пользуешься большой популярностью, — отметил Уальд, когда к паре девушек присоединилась третья, и их хихиканья стали громче. — Вот уж не знаю, — с сомнением ответил Декарт. — Поверь мне, любая из них мечтает отдаться кому-нибудь, вроде тебя. Собираешься что-нибудь предпринять? — Нет. Мне все равно. А ты? — Обижаешь, — протянул он. — У меня, вообще-то, скоро свадьба. — Свадьба? — удивлённо переспросил Ричард и с широко распахнутыми глазами уставился на Джеймса. — С Кем? — С Вильмой, идиот! — тот дал ему легкий подзатыльник. — Я же тебе рассказывал. — Тогда-то, на корабле? — припомнил Декарт. — Я думал, ты не серьезно. — Очень серьезно, — заверил его друг. — А Томас не протестует? — Дядя? Протестовал сначала, как без этого, — кивнул он, отпивая из своего бокала вино. Шикарное вино, между прочим. — А потом я их познакомил. Ты её знаешь, она может очаровать любого. — Хозяйка трактира, пьющая больше, чем моряки, и ругающаяся словами более изощренными, чем сапожники? О да, она просто прелесть, — усмехнулся Ричард. — Вот и я говорю, — абсолютно серьезно ответил Уальд. — Она до того поразила его своей простотой и остроумием, что он сказал, что мало кого может представить, более подходящего мне. И благословил нас. — Что ж, поздравляю, — Ричард хлопнул друга по плечу. — Надо будет наведаться в её заведение, давненько там не был. — Сходим, — пообещал тот. — Но только если ты прямо сейчас обретёшь даму сердца в лице кого-нибудь из тех трёх поклонниц, — взглядом он указал на хихикающих дам. — Зачем мне это? — он недоуменно глянул на Джеймса. Уальд поморщился. — Чтобы не приходить ко мне на свадьбу одному, конечно же! — сказал он это так, будто это было самой очевидной вещью в мире. — Я даже не знаю, что им сказать, — Ричард вновь упёрся взглядом в стол, но Джеймса было не остановить. Он встал из-за стола со словами «предоставь это мне», направляясь к девушкам. Те тут же замолкли, бросая улыбчивые взгляды друг на друга и на подошедшего к ним рыцаря. — Миледи, прошу представиться, — начал он свою, как Ричарду показалось вначале, заунывную песнь о своих талантах, но после того, как он представился и захватил их внимание, он указал на Декарта и горделиво произнёс: — Это мой друг и соратник, сир Ричард Декарт, герой битвы при Азенкуре. Той, где мы, имея десятитысячное войско, выиграли у шестидесятитысячного войска французов. Спешу отметить, он вышел из этой битвы без единого шрама, и ни одному вражескому клинку не удалось оставить на нем хотя-бы царапину. Девушки внимательно оглядели его, отчаянно краснеющего, с ног до головы, вновь оборачиваясь друг на друга с улыбками. — Кроме того, ещё ни одной девушке не удалось завоевать его сердце, — Уальд хитро сверкнул глазами. Одна из дам, самая высокая, брюнетка, ростом лишь чуть-чуть уступающая Джеймсу, приподняла бровь и смело спросила: — А ваше сердце уже завоёвано, сир Джеймс? — К моей досаде, да, прекрасная леди, — произнёс он так, будто признавался в чем-то скверном, — однако если вы нашли меня хоть сколько-нибудь достойным вашего внимания, то уверяю вас: мой друг в сотни тысяч раз меня превосходит во всех отношениях. Дама в желтом перевела оценивающий взгляд на Ричарда, а затем, посмотрев на других двух девушек и придя с ними в молчаливое соглашение, шагнула вперёд. Другие последовали за ней. — Раз так, — произнесла брюнетка и улыбнулась, схватив Декарта за руку и потянув, выуживая его из-за стола. — Потанцуете с нами, сир Ричард? Втроем они завились вокруг него, закручивая в какой-то невероятный танец. Ричард пробовал сопротивляться, но, как на зло, музыка сделалась громче, все начали выходить из-за столов и так же пустились в пляс. Декарт расслабился. В какой-то момент он совершенно забыл обо всех переживаниях, терзающих его душу. Забыл о войне, о казни, об отце, о Хлое. Осталась лишь прекрасная музыка, дорогое вино, смеющиеся девушки, старающиеся расшевелить все ещё немного скованного рыцаря, и этот рождественский вечер, которые стирал из головы все мрачные идеи и непрошеные мысли. Ричарду, несмотря на все тревоги, которые каждый день прошедшего месяца буквально раздирали его сердце, стало невероятно хорошо. В тот вечер он вновь стал счастливым. Словно ничего и не было.