Реквием

      Нант на первый взгляд был обычным французским городом, коих Ричард видел десятками за годы своего участия в войне — маленьким, но многолюдным и суетливым. Однако, в отличие от того же Кале, он был не пыльным и шумным, а тёплым, свежим и цветущим. Ещё не оказавшись внутри городских стен, Ричарду почему-то подумалось, что в нем будет хорошо.       Уже вечерело, солнце скрылось за небольшую осиновую рощу, окружающую аккуратные каменные домики, ровными рядками стоящие вдоль мощённых дорожек; тень от нее без конца тянулась по городу. Солнечные лучи забирались в рощу и, пробираясь сквозь неё, обливали стволы осин таким теплым светом, что они становились похожи на стволы сосен, а листва их почти синела, и над нею поднималось бледно-голубое небо, чуть обрумяненное зарей. Ветер совсем замер.       Лошадей Ричард и Гэвин отпустили около часа назад: во-первых, чтобы они вернулись к тем, кому принадлежали ранее, а во-вторых, чтобы путников нельзя было вычислить — все же, вероятность того, что двух добротных коней будут искать, была слишком высока.       Рыцарь и наёмник смотрели на город с высокого склона. Декарту пришло в голову, что тот совсем не похож на Лондон; что-то тянуло его вниз, к городским воротам, к гомону и смеху людей, к лучам солнца, проходящим сквозь деревья. — А что это за замок? — Ричард указал на величественное строение в центре города. — Резиденция герцогов Бретонских, — ответил Рид и движением руки предложил ему опереться на его плечо, когда они начали спускаться с крутого склона. — Они здесь самые главные — их владения простираются вплоть до океана.       Он что-то сказал на французском стражникам, после чего они без вопросов пропустили их. Декарт хотел спросить об этом, но внимание его быстро переключилось на нечто другое. — А во Франции всегда все такие… — Ричард запнулся, обводя взглядом снующих людей и подбирая слова, —…нарядные?       Гэвин помолчал, остановившись и внимательно осмотрев людей, широким потоком стекающихся глубже в город, к центру. — Нет, — ответил он так, будто тоже не понимал, что происходит. — Не важно. Идём скорее, нужно зашить твою рану. — Да ладно, неужели тебе не интересно? — недоуменно произнес Декарт. — Давай лучше посмотрим, в чем дело. Рана никуда не денется.       Рид с сомнением поглядел на Ричарда, словно прикидывая в голове все «за» и «против» его предложения. — Пожа-а-луйста, — протянул рыцарь, схватив Гэвина за локоть. — Мы только посмотрим, а потом сразу домой. — Ладно, идёт, — сдался он, не сумев удержаться от ухмылки, глядя на широко улыбнувшегося Декарта. — Но только одним глазком. — И на том спасибо. Веди.       Рид неуверенно, но быстро взял Ричарда за руку, чтобы не потерять его, и направился вместе с ним в самую гущу толпы. Рыцарь чуть поёжился от этого жеста, но руку убирать не стал. Ладонь Гэвина была тёплой и сухой, и это прикосновение было даже в некотором роде приятным, однако Декарт быстро забыл об этом, когда через несколько минут, ведомые неудержимым потоком людей, они оказались на площади, окружённой домами и узкими переулками, которая, как он догадался, была главной. На эшафоте в центре неё стоял столб, к которому была прикована девушка. Её темно-красное тяжёлое платье хлопало, словно громкие овации, по ногам и телу из-за внезапно поднявшегося ветра, длинные светлые кудри растрепались и упали ей на лицо, сама она вздрагивала каждый раз, когда из толпы доносились громкие издевательские возгласы. Под её ногами лежали сухие поленья, хворост и солома.       Ричард неосознанно, совершенно забыв о Риде, стал пробираться вперёд, к ней, расталкивая людей локтями. Те, казалось, даже не обращали на это внимания, по-злому смеясь и крича что-то в унисон. Когда Декарт оказался уже совсем близко, почти в первом ряду, за локоть его одернул Гэвин. — Ты куда рванул? — нервно и строго спросил он, но, увидев растерянное лицо Ричарда, тут же чуть смягчился. — Никуда от меня не отходи. — Часто у вас такое? — спросил он, выйдя в первый ряд и внимательно всматриваясь в девушку. Та повисла на приковавших её к столбу цепях и, казалось, даже не думала поднимать лицо к толпе. — Нет, — ответил Гэвин, отчего-то побледнев. — В первый раз вижу. Церковь против гонений на ведьм — она рассматривает все связанные с ними дела, и часто их оправдывает. — Она ведьма? — Декарт ещё внимательнее всмотрелся в её лицо, скрытое тенью и длинными волосами.       Вдруг на сцену вышел проповедник. Толпа тут же замолчала, приковав все свое внимание к нему. Надрывным басом он начал свою речь. — Как вы все знаете, цель Инквизиции — начал переводить Рид, — уничтожение ереси; ересь же не может быть уничтожена без уничтожения еретиков; а еретиков нельзя уничтожить, если не будут уничтожены также защитники и сторонники ереси, а это может быть достигнуто двумя способами: обращением их в истинную католическую веру или обращением их плоти в пепел, после того, как они будут выданы в руки светской власти.       Оратор сделал небольшую паузу, а после продолжил. — Происки Дьявола, коснувшиеся этой женщины, никак не должны навредить простому люду. Ведовство должно быть искоренено, иначе ни мы, ни наш дом, ни наш Бог и вера не смогут быть в безопасности, — перевёл Рид слова кричащего проповедника. — Душа человека должна быть полна Богом и пуста от Дьявольских коварств.       Краем глаза Ричард заметил, как сбоку от сцены, внимательно смотря на разворачивающееся действо, стоят каноники и священники, епископ, бургомистр и члены ратуши, судьи и судебные заседатели. Рядом с ними палач зажигал факел.       Тем временем оратор продолжил: — Всякому, учинившему ворожбой своей людям вред и убытки, надлежит наказанным быть смертью, и кару эту должно свершить огнем.       Девушка наконец подняла голову. Ричард попятился.       Она тут же перевела свои ярко-голубые глаза на него. Они ничего не выражали, были пустыми, словно стекляшки или пуговки на лицах кукол. Казалось, она совсем не беспокоилась о себе и не волновалась за то, что с ней будет. Однако, одновременно с этим, в её глазах было сосредоточение боли всех девушек, которых, возможно, в эту самую минуту так же, как и её, где-то ещё собираются сжечь на костре на глазах у веселящихся зевак. Девушка смотрела на Ричарда так, будто он был виноват в этом.       Декарт точно рухнул бы на землю, если бы не поддерживающий его Гэвин и слишком густая толпа позади. Ведьма глядела прямо на него, отчего ему показалось, что рана его начала кровоточить с новой силой. Её взгляд был гипнотическим, но отнюдь не из-за того, в чем её обвиняли. Голова Ричарда закружилась, и он завалился на Рида почти всем весом, не сумев удержаться на ногах. — Ты в порядке? — спросил он, но Декарт не обратил на это внимание. На сцену вышел палач с факелом. — Эта девушка, бывшая ранее невинным существом и ставшая приспешницей зла, станет примером и наставлением для всех, кого Дьявол попытается натолкнуть на соблазн отдать ему душу, — Гэвин, поддерживая Декарта за пояс, продолжил переводить, но Ричард почти не слушал, вглядываясь в лицо девушки и гадая, показалось ли ему. — И перед лицом Бога мы гордо демонстрируем свою преданность ему и ненависть ко всему тёмному и порочному.       Он сделал драматичную паузу, ища поддержки и согласия у толпы.       Слова его оглашённым смертным приговором повисли в плотном воздухе. — Да будет так.       Палач поджег лежащую под ногами девушки солому.       Она тут же подняла голову к небу, тяжело дыша и беззвучно шевеля губами в последней молитве. Через несколько мгновений площадь сотряс жуткий женский вопль. Люди больше не смеялись.       Она кричала не от боли, или страха, или отчаяния. Её крик был молящим и очень горьким. В глазах этой девушки, обращённых к небу, было столько печали… Ни вопрос, ни сожаление, а только всепоглощающая печаль. О чем она сожалела? Кто знает.       Декарт отшатнулся и, не устояв на дрожащих ногах, упал на кого-то, кто стоял позади него. Люди обхватили его со всех сторон, стремясь подобраться поближе к месту очищения души от зла. Казалось, Декарта совсем не замечали, двигаясь, словно под гипнозом, в сторону кричащей от боли, не физической — душевной, девушки. Люди были повсюду, площадь кишала ими, словно мертвое тело — трупными червями, но пока они не успели полностью поглотить Ричарда, Рид дернул его за руку, вынуждая встать и вызывая режущую боль в боку, и быстро потянул его на выход с площади.       Даже когда они оказались в тихом узком переулке, Декарт еще мог отчётливо ощущать людские волосы, кожу, их руки, ногти, запах — от этого голова его пошла кругом, а взгляд затуманился. Гэвин посмотрел на него и вздохнул. — Зрелище не из приятных, — кивнул он, в утешение неловко погладив рыцаря по плечу. — Ты в порядке? — Мне показалось… — тихо произнёс Ричард, но язык его заплетался, — показалось…       Гэвин растерянно отпрянул от него. Декарт дотронулся до лица и с удивлением посмотрел на свой мокрый от слез палец. — Ты плачешь? — спросил Гэвин и тут же притянул рыцаря к себе, крепко сжимая в объятиях.       Ричард не обнял его в ответ, но руки его со всей силы сжали ткань рубахи Рида. Он не плакал, больше нет, но все равно прижимался лбом к плечу Гэвина, словно бы его сотрясали горькие рыдания, а сам он задыхался от слез. Плечи его дрожали. Он чувствовал руки Рида на своей спине, которые гладили её в попытках успокоить, однако это только приумножало желание Ричарда вот так простоять в темном переулке всю жизнь и всю жизнь «проплакать» в плечо неудачно подвернувшемуся Гэвину. — Хлоя… — только сумел произнести он, прежде чем голос его сорвался на тихий отчаянный шёпот.

***

— Ладно, Рич, только не дергайся, — произнёс Гэвин, склонившись над раной и щедро поливая её вином, отчего она слегка защипала. — Сейчас будет больно.       За окном уже давным-давно было темно и звездно. Комнату в доме Рида освещала одна-единственная свечка, которую сейчас он придвинул ближе, чтобы видеть, что делает. Дрожащими пальцами он взял иголку с ниткой и принялся зашивать ранение.       Просьбу не дёргаться Ричард выполнить не смог. Каждое прикосновение доставляло неописуемую боль, а когда нитки стягивали кожу, то от криков срывался голос, и никакая ткань меж зубов не могла их заглушить. Гэвину и самому было больно делать ему больно, но по-другому было никак — этим он и утешал себя, смотря на то, как от боли в глазах Декарта скапливаются слёзы и как сжимается все его тело.       Завязав узел и отрезав кончик нитки, Рид вновь перевязал живот Ричарда, чтобы швы держались лучше. Затем поднял на него глаза.       Декарт тяжело и рвано дышал, дыхание его дрожало. Он поднял руку и посмотрел на свои трясущиеся пальцы. — Спасибо, — произнёс он охрипшим голосом и попытался сесть.       Гэвин удержал его за плечи и слегка подтолкнул обратно. — Не вставай. Тебе лучше отдохнуть.       Ричард спорить не стал. Рид сел на кровать рядом и внимательно посмотрел на него. — Кто такая Хлоя? — решился озвучить свой вопрос он. Голос его звучал тихо и ласково, однако подсознательно он боялся ответа Декарта, вне зависимости от того, каким он будет.       Тот шумно выдохнул. — Хлоя… — произнёс он, и голос его сорвался на шёпот. — Хлоя — моя подруга детства. Мы были обещаны друг другу, когда были совсем детьми. — И что-то случилось?       Ричард поджал губы, молчаливо соглашаясь. — Я бросил её, когда она больше всего во мне нуждалась, когда её обесчестили, когда стали пускать про неё гнусные слухи. Я подвёл её. Я… — шёпот стал надрывным. — Я предал её. Она убила своего мужа, а затем хотела убить и меня, она ненавидела меня за то, что я её бросил, но… Я не знаю, она передумала. И пырнула себя ножом сама, перед этим сказав что-то вроде: «Сейчас я сделаю, что должна, чтобы моя душа навсегда запомнила, что мужчины этого мира сотворили со мной.» Вот она, Хлоя. — Ты любил её? — выпалил Рид, не успев подумать.       Ричард поджал губы. — Больше всего на свете, — он опустил взгляд на свои дрожащие пальцы. — Но, все же, недостаточно, чтобы спасти её.       Гэвин отвернулся, смотря на разгорающиеся в камине поленья. Он не мог найти слов. Впрочем, вряд ли они хоть как-то могли помочь Декарту.       Он грустно усмехнулся, взглянув на спину отвернувшемуся Риду. — Теперь я уже не кажусь тебе таким хорошим, не правда ли?       Тот помотал головой и через плечо обернулся на Ричарда. — Ты все ещё лучший из всех, кого я знаю. Твои ошибки не делают тебя хуже, и чувство вины не делает тебя хуже, ты лишь должен позволить ему напомнить себе, что можно поступить по-другому в следующий раз.       Декарт вымученно улыбнулся, уже приготовившись сказать какую-нибудь колкость, но ком в горле не дал ему это сделать. Он отвернулся к стене, чтобы не выдать своих чувств, но ощутил ласковое поглаживание Гэвина где-то между лопаток, и слёзы заполнили его глаза. Как бы он ни противился, как бы ни отрицал, как бы ни пытался убедить себя, что все в прошлом… Хлоя в его воспоминаниях была ещё слишком живой.       И ему всё ещё было больно.