Реквием

      Ричард проснулся от светящего прямо в глаза полуденного солнца. Потянулся и тут же опустил руки — в боку протестующе заболело. Шумно выдохнув, он свесил ноги с кровати и сел, оглядывая обстановку — вчера этого сделать толком не удалось.       Домик Гэвина был совсем маленьким: в углу стояла грубо сколоченная кровать, на которой сейчас сидел Декарт, у центра стены находился стол с двумя скамьями по обеим сторонам, в углу — комканное одеяло, а у противоположной стены — сундук, и над ним какие-то полки. Больше ничего не было. — Осматриваешься? — вместо приветствия произнес Рид, заходя домой. В руках он держал две буханки хлеба и кувшин с молоком. Оценивающе оглядев сидящего на постели Ричарда, он продолжил. — Как бок? Болит?       Декарт отмахнулся, мол, это все мелочи. — Где ты спал? — спросил он.       Гэвин положил еду на стол и невозмутимо указал на одеяло в противоположном углу комнаты. — Почему не лёг рядом? — Боялся, что случайно задену тебя, и швы разойдутся. Не переживай. Все хорошо. — Ничего не хорошо, — фыркнул Ричард. — Не заденешь. Сегодня ложись со мной. Это мне стоило бы ютиться в углу, это я тут лишний. — Ты не лишний, — возразил Рид. — Наоборот, я рад, что ты здесь. У меня больше никого нет. — А жена? Дети?       Гэвин отрицательно помотал головой. — Не сложилось, — он слегка пожал плечами, словно это его даже не заботило. — А у тебя?       Ричард только помотал головой, поджав губы, и замолчал ненадолго, обдумывая следующий вопрос. Рид налил молоко в чашку и протянул её ему вместе с отломленным куском хлеба. — Спасибо, — Декарт благодарно взглянул на Гэвина и быстро принялся за еду. — Напомни: почему ты перебрался во Францию? — Здесь проще решать вопросы с наёмничеством, и я ближе к боевым действиям, чем в Шотландии. — И всё? Я не думаю, что это был единственный твой мотив. Ты ведь отлично справлялся и в родной стране, так? — Может быть. — Ну так что, почему ты перебрался во Францию?       Гэвин скептически приподнял бровь и сложил руки на груди. В его заинтересованном взгляде на секунду проскочила строгость и отстранённость. — Чего ты добиваешься? — Чтобы ты мне доверился. — Моего брата убили, и мне было невыносимо от мысли о том, что это случилось прямо перед моим домом. И я сбежал. Ты доволен? — У тебя был брат? — Был, — поморщился Рид, отодвигая от себя еду. — Его убили англичане. — Он тоже воевал? — Он хотел, говорил, что ему уже четырнадцать, и он достаточно взрослый для войны. Но я не позволил, боялся за его жизнь. Его все равно убили, когда ему было шестнадцать. — Как это случилось? — Что ж ты такой любопытный? — Гэвин склонил голову и невесело усмехнулся, сильнее прижимая к себе сложённые на груди руки. — Я просто хочу узнать тебя. Если не хочешь рассказывать, я не буду давить.       Рид замолчал, не поднимая взгляд. Плечи его были напряжённо поджаты, на шее взбухла венка, и казалось, что он вот-вот расплачется. Хотя было видно, что как раз плакать он совсем не хотел. Из-за того, что не желал показаться слабым или потому что помнил вчерашние откровения о Хлое и не хотел грузить и без того потрепанного Ричарда — сказать было трудно, однако Декарт не отступал, продолжая глядеть на Гэвина, а Гэвин в свою очередь не торопился с рассказом, словно обдумывал, стоит ли что-то говорить, и подбирал слова. — Я из Эдинбурга, — произнес он тихим голосом, не поднимая взгляда. — Моя мать была проституткой, а отец — каким-то важным человеком, я видел его всего раз в жизни. Моего младшего брата звали Майлз, у нас с ним разница в девять лет. Когда мне было четырнадцать, а брату, соответственно, пять, Беатрис, наша мать, оставила нас и сбежала с отцом. Грейс — так звали мою тетку — взяла нас к себе. Потом нам перестало хватать на жизнь в городе, и мы уехали к нашей бабке в глухую деревушку. Через три года Грейс умерла от вспышки чумы, за ней и бабка, и мы с братом остались одни. Денег у нас совсем не было, и я ушёл наёмником на войну. Брат просился со мной, но я его отговорил, и он остался дома, в безопасности. Но потом, когда я вернулся с того плена, я обнаружил, что братец мёртв. Его хотел забрать мой отец и куда-то увезти, но на берег высадились англичане и почти всех перебили. Мать осталась жива, но она тут же сбежала, как и тогда, когда я ещё был совсем мальцом. Сейчас и она наверняка мертва.       Договорив, Рид шумно выдохнул, словно груз упал с его плеч и одновременно с этим камень лёг на душу. Ричард видел, что Гэвин не хотел вспоминать свою семью, что рана ещё слишком свежа, но не мог остановить своё любопытство. — Но зачем после стольких лет твоему отцу понадобился твой брат? И от чего — а главное, куда — они бежали?       Рид лишь пожал плечами. Ответов на эти вопросы у него не было. — А кем, как считаешь, был твой отец? — Я не знаю. Подозреваю, что кем-то очень важным, раз он скрывал свою личность от меня, а потом вынужден был спасаться бегством от какой-то настигающей его опасности. — Согласен. Может, заговорщик? В Лондоне были слухи о том, что группа шотландских вельмож прибыла к Королю, чтобы помочь ему в обретении власти в их стране. — Правда? Ты что-то знаешь об этом? — Не больше того, что только что рассказал. Я думал, это только слухи, ведь, если подумать, зачем шотландцам подставлять своего собственного короля? — Может, эти вельможи хотели объединения с Англией? Может, во Франции они видели своего врага? — Не знаю… Не уверен. — Как считаешь, могло ли быть так, что отец направлялся в Англию и хотел взять своего сына с собой, чтобы остаться жить там под протекцией вашего короля, Генриха? — Маловероятно. Генрих никогда бы не ввязался в подобные авантюры — именно поэтому все это осталось на уровне слухов. Впрочем, версия на счёт твоего отца у меня есть. — Какая? — Может, он был советником вашего короля? И ехал в Англию, чтобы обсудить мирный договор? Ведь это война не Шотландии, а Англии и Франции, и ведущаяся на территории Франции. Вполне вероятно, что шотландский Король не хотел терять людей и деньги на чужой войне, каким бы крепким ни был союз с Францией.       Гэвин задумался. — Я не рассматривал этот вариант. Звучит реалистично. — Мы в любом случае уже не узнаём, как всё было на самом деле. — Согласен. Но эта версия объясняет учителя, который приходил к нам, пока с нами жила мать. — Учителя? — переспросил Ричард. — Так ты грамотный? — Да, — пожал плечами Гэвин. — Вот откуда ты знаешь столько книг! — воскликнул Декарт. — И вот почему тебе нравится Данте. — Ты помнишь? — усмехнулся Гэвин и поднял взгляд на рыцаря. — Его стихи любила моя мать. — Ты тоже, и можешь даже не отрицать, — фыркнул Ричард. — О если б Гвидо, Лапо, ты и я… —… Подвластны скрытому очарованью, Уплыли в море так, чтоб по желанью Наперекор ветрам неслась ладья, Чтобы фортуна, ревность затая, Не помешала светлому свиданью; И, легкому покорные дыханью Любви, узнали б радость бытия.       Гэвин улыбнулся. — Я помню этот сонет. Ты пересказал его, прежде чем мы навсегда распрощались. — «Навсегда», как оказалось, было слишком громким словом, — усмехнулся Декарт. — Это так странно, что мы встретились опять. До сих пор трудно поверить. — Ещё труднее поверить в то, как мы тогда, пять лет назад, так быстро нашли общий язык. — Думаешь, у нас тогда был выбор? — Нет. Когда я понял, какой ты, сразу стало ясно, что по-другому быть не могло. Ты слишком добрый, чтобы почти собственноручно отправить на смерть того, с кем несколько дней провёл плечом к плечу. — Слишком добрый, говоришь? — фыркнул Ричард. — Ты заговоришь по-другому, когда я буду душить тебя своими руками, если ты взбесишь меня своими приятными словами.       Рид рассмеялся. — Твоя душа нежнее, чем я думал.       Рыцарь подавил смешок, и взгляд его упал на окно. — Поможешь выйти на улицу? — А то.       Декарт поднялся, и Гэвин тут же подхватил его за талию, позволяя часть веса сместить на себя, и было это так невыносимо естественно, что Ричард чуть не растрогался. — Ты спас мне жизнь, Рид, ты в курсе? — произнес он будничным тоном, будто невзначай ляпнув первое, что пришло в голову. Тот лишь поморщился. — Ты говорил уже. Не будем о том, кто кого сколько раз спас, ладно? Я помню тебя в битве при Кале. Я поскользнулся на сырой земле, а ты схватил меня за руку, не давая упасть, хотя мы были незнакомы, хотя мы были враги. И ты спасал меня каждый день в моем плену. Так что не надо о том, что я тебе помог — это меньшее, что я могу сделать после всего того, что сделал для меня ты. — Ты прав, не будем о том, кто кого спас, — фыркнул Декарт, но на душе все равно было неспокойно. Он не хотел вспоминать о Кале, и при одном упоминании этого маленького французского портового городка перед глазами возникли картины массовой казни франко-шотландских войск Генрихом. Ричард слегка вздрогнул от этого воспоминания, однако постарался не выдать своих мрачных мыслей.       Тот день выдался для французского Нанта солнечным и тёплым, и казалось, что людей со вчерашнего вечера, когда, наверное, каждый житель посчитал своим долгом поглумиться над несчастной девушкой, которую сожгли прямо на главной площади, стало в разы меньше. Все словно бы забыли о произошедшем, и сейчас мирно бродили по улочкам торговцы хлебом, женщины спешили куда-то с корзинами, полными постиранного белья, и это тихое течение жизни прерывалось ненавязчивым стрекотом французской речи. Нант был тише, чем Кале, и гораздо приветливее. Хотя, может, это только казалось — ведь Ричард оставил свой искореженный доспех, и в первый раз за долгое время явил миру себя, а не свои латы.       Солнце тепло пригрело его щеку, и он слегка сощурился, подставляя все лицо под палящие лучи. — Куда хочешь пойти? — спросил Рид, продолжая поддерживать его за талию и оглядываясь, словно прикидывая варианты. — Не знаю, — Ричард пожал плечами. — Это же твой город. Пойдём просто куда-нибудь. — Хорошо, — глаза Гэвина блеснули. — Тогда идём направо.       Они двинулись вдоль череды ровно стоящих друг к другу одинаковых домиков. Из одного из них выскочил пьяница и упал прямо в куст сирени, в цветах которой лениво и сонливо жужжали запоздалые пчёлы, и мошки толклись столбом над одинокой, далеко протянутой веткой. Жена ещё покричала на него, а потом бодро захохотала, спустившись по лесенке и помогая несчастному подняться. Из другой двери выбежали ребятишки и принялись играть в рыцарей. Их мать наблюдала за ними из окна. В дом на другой стороне спешил мужчина, держа в руках охапку сирени, вероятно сорванной с того же куста, куда упал пьяница, и в дверях этого молодого человека встретила маленькая девочка, вероятно, дочь.       Ужас войны будто и не тронул этот город. Время в нем словно остановилось — или он был огорожен от того скверного мира неприступной стеной. В любом случае, в нем было хорошо. Ричард старался напоминать себе о произошедшем вчера, но с каждым шагом вглубь города, с каждой минутой, что он проводил на этих улицах, ему было все труднее не обманываться.       Внезапно Рид остановился у какого-то ничем не примечательного домика и постучал в дверь. Оттуда почти сразу вышел мужчина лет 30, высоченный — даже выше Ричарда, — с густой рыжей бородой и такого же оттенка длинными волосами. — Ирвин, — поздоровался Гэвин с мужчиной, который лишь на секунду удержал любопытствующий взгляд на Декарте — потом он будто бы перестал для рыжеволосого существовать, — познакомься: Ричард Декарт, человек, спасший меня, когда я был в плену у англичан. Ричард, это Ирвин Лейдлоу, мой старый друг.       Оба мужчины кивнули друг другу. Декарт заметил, как «старый друг» Гэвина сжал кулаки, свёл брови и плотно сомкнул челюсть. Было в нем что-то иррационально отпугивающее, что-то, от чего Ричард предпочёл бы никогда больше с ним не видеться, однако Рид, казалось, не замечал в нем ничего такого. Потому рыцарь попробовал убедить себя, что он просто отвык от новых знакомств, и этот беспричинный страх перед Ирвином Лейдлоу — это лишь страх перед людьми, с которыми в будущем придётся наладить контакт. Его ярко-серые глаза напоминали лезвие от только что выкованного клинка, и взгляд его был таким же острым. — Я потом расскажу тебе обо всем, ладно? — произнес Гэвин, улыбнувшись. — А пока дай нам бутылку своего лучшего, дружище, — он протянул ему горсть монет.       Ирвин покрутил их у себя в руке, ещё раз оглядел Рида с ног до головы, затем бросил беглый взгляд на Ричарда, а потом, буркнув что-то себе под нос, удалился вглубь дома и через несколько секунд вышел оттуда с флягой. Секунду подумав, он протянул её Гэвину. — Спасибо, — он отсалютовал рыжеволосому флягой. — Позже поговорим, хорошо? — Ага, — только и сказал он, а потом сразу закрыл дверь.       Ничего в поведении Ирвина Лейдлоу Рида будто бы не удивило, а потому Ричард решил пока придержать эти вопросы. — Почему он не удивился, увидев тебя? Мы же только вчера вернулись. Вы, наверное, давно не виделись. Почему такой холодный приём? — Я был у него сегодня утром, — Гэвин пожал плечами. — Забежал ненадолго, сказал, что жив, что все хорошо, — он отхлебнул из фляги, поморщился, утёр рукавом рот и протянул напиток Декарту. — Держи. Попробуй.       Ричард забрал странное пойло из рук Рида и поглядел в горлышко фляги, стараясь угадать цвет. — Оно золотистое, — Гэвин чуть улыбнулся. — Прямо из бочки. — Что это? — Перегнанное вино. * Я не знаю, есть ли у этой штуки название. — А Ирвин? — Возможно. Он никогда не говорил.       Ричард пожал плечами и отпил глоток из фляги.       Тут же его обкусанные губы, саднящее от жажды горло и всё внутри обдало жаром. На кончике языка остался горько-сладкий привкус. Откуда-то из легких вырвался кашель. — Ну как? — спросил Рид, ухмыляясь. — Не знаю, — поморщился Ричард. — Не очень. — Тем не менее, Ирвин — лучший в своём деле в этих краях. У него даже есть свой виноградник. В Шотландии на его выпивку не было спроса, а здесь всё располагает. — Как он тут оказался вообще? — Декарт дождался, когда Гэвин сделает глоток странной жидкости, а затем забрал у него флягу и тоже отхлебнул. В этот раз жар от напитка был почти приятным, а горечь лишь оттеняла терпкий сладковатый привкус. — Не выпей всё, — Рид ухмыльнулся и забрал флягу. — Мы познакомились, когда мы с братом и теткой перебрались в деревню из Эдинбурга. Мне было пятнадцать. Мы жили по соседству. Он всегда хотел стать виноделом, но вырастить виноградник не смог. Да и денег не хватало. Он обеспечивал себя кузнечным делом, работал у одного кузнеца в соседней деревне, а когда я ушёл на войну, пристроил свою кузню — рядом с домом. Потом… Когда я сказал, что уезжаю во Францию, он увязался за мной, сказал, что его ничего не держит. Перебрался сюда и горя не знает. Делает своё вино и, кажется, всем доволен. — Доволен, ага. Он смотрел на меня с таким выражением лица, будто меня ненавидела вся его семья во всех поколениях и он тоже — за компанию.       Он отпил ещё немного странного вина из фляги. — Но выпивка у него неплохая.       Рид рассмеялся и склонил голову, признавая его правоту. — Не бери в голову. Он нелюдим. К тому же, невозможно не признать в тебе англичанина, а у шотландцев, в конце концов, с англичанами война.       Они замолчали ненадолго, по очереди отхлебывая из фляги золотистый напиток. День уже клонился к вечеру, на горизонте облака начинали розоветь, а улицы города — постепенно пустеть. Жар от солнца, тем не менее, усилился. Или это вино было горячим?       Ричарду было хорошо. Он чувствовал себя своим в городе, по улицам которого ходит второй раз в жизни, не понимая ни слова из того, что говорят его жители. И в этом была его свобода — его никто не знал, он никого не знал, и ему было легко от этой мысли. От жара на улице и жара в груди ему тоже было легко — он чувствовал, будто лежит под одеялом в спальне своего дома в Лондоне летом. И хотя лето в Лондоне обычно выходило дождливым и прохладным, от этого образа его пьяный и тягучий, как мёд, разум уже не смог избавиться.       Мимо пробежала горстка детей, растолкав Декарта и Рида, и они оба едва смогли удержаться на ногах. Посмотрев вслед детям, а потом друг на друга, они вдруг рассмеялись. — Помнишь, — начал Декарт и с удивлением заметил, что в горло ему скатились последние капли странного вина из фляги, — ты спросил сегодня, могло ли быть так, что твой отец и другие высокопоставленные лица хотели объединения с Англией и видели во Франции своего врага? — Помню, — ответил Гэвин неожиданно хриплым голосом. — И что? — Я тут подумал: даже если бы это и было правдой, не к тому королю они бы обратились. Эти люди, то есть и шотландцы, и французы, никогда не были для нас врагами — Генрих хочет, чтобы вас с ними таковыми считали. У него был шанс закончить всё это, но он не стал, чтобы не потерять свой авторитет среди народа и среди других держав. Он — беда для всей Англии. — И после столь проникновенной речи ты будешь утверждать, что пойти на войну было полностью твоим и полностью осознанным решением? — Я ничего не буду утверждать. — Запутался, да? Понимаю. Я вот тоже… запутался. — В чем? — В тебе. — А что во мне? — Не понимаю, что такая чистая душа забыла на войне. — «Чистая душа?» — иронично фыркнул Ричард. — Ты за кого меня принимаешь? За священника? — Греховнее их нет людей на свете, — поморщился Рид. — Не знаю, может… за ангела. Только нимба не видно. — Я обменял свой нимб на меч. — И эти слова сделали тебя ещё лучше.       Декарт рассмеялся. — Не знаю, что бы мне сделать такого, чтобы хоть на чуть-чуть поменять твоё мнение обо мне. — Оно уже не поменяется, — Гэвин помотал головой и как-то грустно улыбнулся. — Я не знаю никого лучше тебя. — Ты говорил. — И буду говорить снова и снова. Пока не надоест. — Мне или тебе? — Нам обоим. — Гэвин, ты… — Ричард хотел было что-то сказать, но Рид слегка подтолкнул его, и он оказался прижатым к стене. — Что «Гэвин»? — спросил он, и его руки, прижимающие Декарта к стене, дрожали. — Зачем ты это делаешь?       Он шагнул ближе. — Что... — начал было Ричард, но Рид не дал ему договорить. — Ты доволен, Ричард? — шепнул он куда-то в шею рыцарю. — Смотри, что ты натворил. — Не понимаю, о чем ты, — Декарт хотел сопротивляться, но сопротивление его было слишком вялым. — Что ты делаешь? — Боже, не ненавидь меня, — ещё тише шепнул Гэвин. — И ты, Ричард, тоже не ненавидь.       Рид обхватил руками лицо рыцаря и притянул его к себе. Словно не давая себе передумать, он резко прижался своими губами к губам Декарта.       Поначалу Ричард даже не понял, что произошло: тело било тревогу и подавало смешанные сигналы, а пьяный мозг был затуманен терпким вином. Однако когда Рид попытался протолкнуть свой язык в его рот, Декарт резко отшатнулся от Гэвина, как от костра, в руках появилась отсутствующая несколькими секундами ранее сила, благодаря которой Ричард тут же оттолкнул его от себя. — Ты что творишь? — прикрикнул он, вытирая губы рукавом и зачем-то оглядываясь по сторонам. Затем, одернув себя, снизил голос до шёпота и повторил. — Ты что творишь?       Рид, чтобы удержаться на дрожащих ногах, облокотился на стену дома напротив. Взгляд его был совсем пустой. Он облизнул губы и взглянул на Ричарда так, будто видел впервые. — Идиот, — шумно выдохнул Декарт и опустил голову. — А что, если нас видели? — Прости, Рич, — Гэвин тоже потупил взгляд. — Я не подумал. Не смог удержаться. — Никогда, слышишь? Никогда больше так не делай, — зло прошептал Ричард, но был он скорее шокированным и уставшим, нежели разозленным. От вида Рида, с виноватым лицом глядевшего на Декарта, внутри рыцаря даже начало просыпаться сожаление и сочувствие, однако тот быстро подавил эти милосердные порывы и до самого дома сохранял угрюмый вид.       Он не знал, что думать, а пьяный разум не давал никаких подсказок — лишь сердце билось пугающе быстро, отчего было тяжело дышать. Горько-сладкий привкус вина теперь казался ему отвратительным.

Конец четвёртой части.