Реквием

      Ричард слегка улыбался, пока спал. Улыбка его была не довольной и не счастливой, и тем более — не злорадной; это была та улыбка, которая возникает сама собой, когда вспоминаешь о чем-то забавном или тёплом, и которую иногда даже не замечаешь, как Декарт сейчас наверняка не замечал свою. Его растрепанные волосы, уже изрядно отросшие, закрывали глаза и липли ко лбу. Он промычал что-то себе под нос, свернулся калачиком и обнял себя за плечи. Лунный свет из окна оттенял выпирающие местами кости.       Гэвину было интересно, кто ему снится. Родители? Друг? Хлоя? Кто-то ещё?       Рид поморщился, переводя взгляд с Ричарда на окно. Луна, казалось, внимательно наблюдала за ними и не могла отвести глаз со спящего человека, следя за действиями бодрствующего. Гэвин вновь посмотрел на Декарта — на лёгкую полуулыбку, расслабленные плечи и сильные руки, обнимающие мёрзнувшее тело. Внезапно Риду представилось, что эти руки прижимают к себе маленькую блондинистую девушку, похожую на ту, что сжигали на площади, и наверняка на ту, о которой рыцарь так горько плакал, и голова его закружилась, и к горлу подступила тошнота. Гэвин почувствовал, что совсем не знает его, что они друг другу почти чужие; после всего, что они пережили вместе, после стольких дней плечом к плечу, его разум заставлял его чувствовать себя совсем далеко отсюда, и он не мог этому противиться.       Сидя у стены напротив кровати, на которой сейчас спал Декарт, Гэвин вдруг вообразил в его объятьях себя. Неожиданно ему представилось, что эти руки когда-нибудь обовьются вокруг его шеи, эти гордые губы ответят на его поцелуи, что эти умные глаза с нежностью — да, с нежностью остановятся на его глазах, и голова Рида закружилась, и он забылся на миг, пока опять не вспыхнуло в нем негодование.       Ричард ему нравился; то, как они спасли друг друга, то, что сейчас жили под одной крышей, то, что даже спустя такую долгую разлуку не разучились друг другу доверять — все, казалось, говорило в его пользу, но он скоро понял, что с ним все будет слишком сложно, а отвернуться от него у него не было сил. Кровь его загоралась, как только он думал о Ричарде, и он легко перетерпел бы это, если бы что-то другое не вселилось в него, что-то, в существование которого он не верил ни одну секунду своей жизни.       Рид больше не мог спать. В его голове был Ричард, вернее, они были в его воображении вместе.       Словно услышав эти мысли, Декарт распахнул глаза. Гэвин задержал дыхание, чтобы не выдать своего присутствия и того, что он внаглую разглядывал спящего рыцаря, но тот лежал молча, не шевельнувшись, таращась в потолок. — Ричард? — решился позвать его Гэвин. — Ты чего не спишь?       Он не ответил. Даже больше: он совсем никак не отреагировал — просто продолжал вглядываться в потолок; ни одна мышца не дрогнула на его безучастном лице. Из приоткрытых губ можно было услышать его редкое глубокое дыхание. — Ричард? — ещё раз позвал его Рид, поднялся с холодного пола и подошёл к постели.       Лицо Ричарда не выражало никаких эмоций. Если бы не его двигающаяся грудь и звук дыхания, Гэвин наверняка решил бы, что он мёртв. Лунный свет отражался на его коже, бледной и поблескивающей. Серые глаза смотрели в темноту невнимательно, пусто и равнодушно, но в то же время пронзительно и почти пристально.       Вдруг он поднялся и сел, свесив ноги и уставившись не на Рида, но сквозь него. — Ричард? — удивлённо произнес Гэвин, но тот, казалось, даже не услышал. — Я должен найти, — произнес он уверено, отворачиваясь в сторону двери. — Чего? — неуверенно переспросил Рид. — Я должен найти, — послушно повторил рыцарь, смотря в одну точку, словно бы вглядываясь в темноту, но по какой-то причине не умея ничего в этой темноте различить.       Гэвин опешил. — Что найти? — он сел рядом с Ричардом и рукой повернул его голову к себе. Легонько коснувшись рукой его лба, он убедился: это не приступ лихорадки. Это нечто другое.       Декарт молчал, и тогда Рид спросил ещё раз. — Что найти? — Что-что… — передразнил рыцарь и раздраженно фыркнул. — Голову, неужели не ясно?       Рид замолк, то открывая, то закрывая рот, не представляя, что сказать дальше и что вообще об этом думать. Он совершенно перестал понимать, что происходит. —…Голову? — наконец решился спросить он. — Какую ещё голову? — Русую кудрявую голову, — Ричард начал беспокойно оглядываться по сторонам. — Она укатилась, и теперь я её не вижу. Не вижу эту голову… — Чью голову? — уточнил Гэвин, ожидая услышать несвязный бред. Декарт почти не обратил внимания на этот вопрос, ни на мгновение не отвлекаясь от внимательных поисков чьей-то головы на полу дома Рида. Спустя несколько долгих мгновений, он оставил эти попытки, расстроенно опустил голову и шумно выдохнул. — Голову Джеймса Уальда, конечно. Чью ещё голову мне искать?       Гэвин не знал, кто такой Джеймс Уальд, почему он был без головы и зачем Ричарду понадобилось ее искать, но эти вопросы он решил оставить на потом — сейчас ему было просто необходимо воспользоваться затишьем в поведении рыцаря и вновь уложить его спать. — А что если нам поискать её вместе завтра, когда будет светло? — спросил Рид тихо самым ласковым голосом, на который был способен. — Не думаю, что сейчас мы сможем что-то разглядеть, а утром — кто знает? — может, она окажется у нас перед носом? — Да, — Ричард чуть нахмурился, словно бы действительно обдумывал эту идею. — Да, возможно ты прав. — Но до утра ещё так далеко, — продолжил Гэвин. — Может, тебе стоит поспать, чтобы скоротать время? — Звучит хорошо, — ответил рыцарь и с помощью Рида смог улечься обратно. Глаза он не закрыл, продолжая самозабвенно пялиться в потолок. Интересно, какое небо он сейчас видел над собой во сне?       Рид не знал, как заставить его закрыть глаза и наконец провалиться в сон, чтобы сам он смог обдумать то, что произошло, и прийти к выводу о том, что же это за состояние, в котором сейчас пребывал Декарт. Перебирая каждый момент в своей памяти за промежуток в шесть лет, он не смог найти ничего, за что можно было бы зацепиться.       Вдруг он вспомнил колыбельную, которую Ричард напевал ему, когда он не мог уснуть после сна про отца. Не было ни одного шанса, чтобы Гэвин вспомнил её слова, но вот он уже невероятно отчётливо видит рыцаря, сидящего на полу напротив пленника, этот рыцарь пришёл с военного сборища и с минуты на минуту должен вернуться, однако задерживается, чтобы спеть колыбельную, которую наверняка пела для него его мать или няня.       Рид прочистил горло. В маленькой тёмной хижине зазвучала простенькая мелодия: Смотрю на звезды, и средь них, Витая в облаках, Искрится серый лунный свет, Твой голос и мой страх. Поешь ты: «Я навеки здесь И вечно я с тобой», Но знаю я, что ты меня Покинешь, милый мой. В твоих объятьях жар горит, Жар тысячи сердец, Но я боюсь: не хватит их, Смертей идет гонец… Смеешься ты: «Все это — вздор! Я так люблю тебя! Когда войне я дам отпор, Пойдешь ты за меня? Я все победы посвящу Тебе, тебе одной!» Такой ответ ему верну: «Прошу, вернись живой…» Когда совсем зашла Луна, И ясным стал рассвет, Мой призрак в щелину окна, Сбежал — как первоцвет. Любимого давно уж нет, Он плачет в облаках, И войнам этим сотня лет, Не видно им конца… И каждый раз когда я сплю, То вижу я в мечтах, Ту серебристую луну, Конец войны, мой прах.       Ричард закрыл глаза, дыхание его стало тихим и размеренным. Если он только что просыпался, то сейчас вновь заснул.       Рид смотрел на его лицо, и рука сама порывалась сделать то, что он никогда не решился бы сделать при свете дня. Он легко прикоснулся к щеке Декарта и тут же одернул руку, словно обжегшись, хотя кожа его была едва ли не слишком холодной.       Ричард почувствовал это. В воздухе он, не открывая глаз, поймал его руку и вновь приложил к щеке. — Не уходи, — сказал он слишком для спящего человека отчётливо. — Нельзя… Не нужно… — он отбросил его руку, но через секунду вновь прижал к своему лицу. — Не оставляй меня…       Гэвин не смог бы отнять свою руку от лица Ричарда даже если бы хотел — настолько сильной была его хватка. Находясь в странном состоянии, похожем больше на гипноз, чем на сон, Декарт, казалось, слышал все свои мысли и осознавал все свои действия, но просто не мог проснуться и соотнести их с действительностью.       Рид не мог понять, не мог знать, кого Ричард видел перед глазами в своих снах, когда схватил его за руку, поднёс к своей щеке и сказал это магическое и заветное «не оставляй меня». От этой мысли ему стало необыкновенно, нестерпимо больно.       И все же… Он не смог устоять перед возможностью прикоснуться к нему и не быть отвергнутым. Тыльной стороной ладони он провёл от скулы к челюсти, огладил ее пальцами, а затем смахнул прилипшие ко лбу прядки. Ему показалось вдруг, что кожа Декарта отвечает на его прикосновения, даря легкие покалывания кончикам пальцев.       Ричард ослабил хватку и вновь слегка улыбнулся во сне. Гэвину было интересно, кто ему снится — родители, друг, Хлоя или, быть может, кто то ещё, — но он точно знал, что ответ ранил бы его сильнее любого ножа.

***

      Ричард дернулся, словно бы вздрогнув от резкого звука или неожиданного прикосновения, прежде чем разлепить глаза. Полежал немного, поморгал, прочистил горло. Затем потянулся, как кот: вытянув руки над головой и выгнув спину.       Сперва он выглядел совершенно обескураженным, словно не мог понять, где находился, что здесь делал и что необходимо предпринять, чтобы вернуться обратно в тот мир, что был создан в его сне. Он быстро и взволнованно оглянулся по сторонам, но секунду спустя увидел Гэвина, сидящего у противоположной стены, успокоился и откинулся на спину. Приложив руку ко лбу, он смахнул со лба прядки отросших волос и шумно выдохнул. — Давно не спишь? — спросил он и повернулся к Риду. — Я вообще не спал, — ответил тот. — Мне сложно заснуть, когда я пьян. Слишком много всякого лезет в голову. — Кстати об этом… — Если ты про вчерашнее, то не бери в голову, — Гэвин сглотнул образовавшийся в горле ком. — Я на самом деле не хотел… Ну, ты понял. Я был пьян, и лично к тебе мой поступок не имеет никакого отношения. — Хорошо. — Извини, если обидел тебя. Я правда не хотел. Не контролировал себя. — Все хорошо. Я просто не буду больше с тобой пить, — ответил Ричард, и это наверняка обидело бы Гэвина, но вот Декарт так по-ироничному невинно и обезоруживающе улыбнулся, и Рид уже вновь был готов разрушить между ними четвертую стену и выбросить куда подальше закрывающие сердце доспехи, просто чтобы тело было ближе к его телу — Что сегодня будем делать? — спросил рыцарь и свесил ноги с постели. Перед Гэвином возникла почти абсолютно идентичная картина: Ричард сидит на постели, свесив ноги, и утверждает, что должен найти голову Джеймса Уальда. Рид хотел было узнать об этом побольше, но что-то в нем щелкнуло: либо Декарт расскажет сам, либо не стоит его даже спрашивать об этом. Кто знает, насколько сокровенные воспоминания вытащило на всеобщее обозрение его подсознание? И готов ли он делиться своими секретами? Мысленно кивнув себе и своему решению, Рид пожал плечами. — Мне все равно. Будем делать, что хочешь, — на самом деле это означало: «Я хочу делать то, что хочешь делать ты».       Ричард лишь поморщился такому ответу.       «Не любишь неопределенностей, Декарт? Привыкай. Все твои планы на ближайшее время будут связаны с ходячей неопреденностью.» — Как спалось? — выпалил Гэвин прежде, чем успел подумать головой. «Глупо, глупо!» — Не знаю, как-то странно. — Странно? — Да. Давно такого не было. Я будто контролировал свой сон, но будто бы и плыл по течению и был не властен над собой. — Что снилось? — аккуратно полюбопытствовал Гэвин, давая Ричарду шанс самостоятельно уйти от этого разговора. Тот лишь нахмурился, припоминая детали. Или придумывая способ донести происходящее так, чтобы Рид не счёл его сумасшедшим. — Знаю, это прозвучит странно. Если вкратце, то я бродил по полю битвы при Божé и искал голову Джеймса Уальда. — Кто это? — Мой друг. Он погиб в той битве — я рассказывал. — Помню. А зачем тебе нужна была его голова? — Я не знаю. Я искал её, вглядывался в каждый труп, но не смог найти, — он замолчал ненадолго. — И ты тоже там был. — Я? — Мы почему-то перенеслись в ту башню, — помнишь, в которой ты был закован? — и ты пел колыбельную… Ту, что я пел тебе, когда ты однажды проснулся посреди ночи, а я в этот момент вернулся с военного совета. — Я пел колыбельную? — Рид сделал самое недоумевающее лицо, на какое только был способен. Ричард — святая простота! — повелся. — Я сам удивлен. Нет ни одного шанса, что ты её помнишь.       Гэвин помнил — он помнил всё. Он помнил глаза Ричарда — холодные, цвета отражающегося на железном клинке пасмурного неба, и безудержно смелые — прямо в эпицентре битвы при Азенкуре, когда Рида затоптали бы, если бы не один рыцарь и его рука помощи. Он помнил его сапоги и колкое «обмениваю их на твоё молчание». Помнил еду с армейского пира, свою прижженную рану, шрам от которой до сих пор красовался на его правой руке, помнил его наивность, свой страх, накидку с волчьим мехом и нож с резной ручкой, который Рид до сих пор носил с собой и не решался вернуть, потому что это было бы слишком сентиментально, помнил последнее прощание и сонет Данте, помнил почти по-детски непосредственное «ты каждый день продолжаешь спасать меня, Рид, и я хочу сделать что-нибудь для тебя. Проси, что хочешь. Я перед тобой в долгу. Скажи — я все сделаю.»       Ричард не знал, но он уже всё сделал. Всё, о чем Гэвин мог только мечтать — он просто был рядом, позволял говорить с собой как с равным, спасал Рида и позволял спасать себя. О большем просить было бы сущей дикостью, граничащей с подлинным, вселенским безумием.       Но ещё лучше, чем всё остальное, Гэвин помнил отчаянное «не оставляй меня», которое было адресовано не ему, но лично ему сказанное, и которое он никогда не перестанет воспринимать на свой счёт, хоть это и высшая степень самоуничижения и мазохизма. — А что-то ещё было? — спросил Гэвин, нарушая тишину и испытующе глядя на Ричарда.       Тот стушевался и замолчал ненадолго, потупив взгляд в пол. — Больше ничего. — Больше ничего? — Да.       Рид не смог удержаться от снисходительной улыбки. Наверное, это был хороший знак.       Они оба замолчали, размышляя о своём и гадая, о чем же думает другой.       Гэвин думал о Ричарде, думал денно и нощно, ему было интересно, что было такого в Декарте, чего не было в других, и что стоит искать в других, чтобы забыть и его самого, и чувства к нему. Он спрашивал себя, почему он влюбился — да, влюбился — в него. Но, как ни странно, ответ был прост и пришёл сразу: потому что Ричард был Ричардом. Потому что Гэвин был Гэвином. Parce que c’etait lui, parce que c’etait moi.*