Реквием

      Ричард проснулся посреди ночи от громкого глухого звука. Приподнялся на одном локте, прищурившись и привыкая глазами к темноте, ощупал кровать рядом с собой (Декарту все же удалось уговорить Гэвина спать рядом, чтобы ему не пришлось мерзнуть на полу) — она была пустой. Когда взгляд окончательно приспособился к отсутствию света, он увидел Рида, лежащего на полу. Поначалу ему показалось, что Гэвин просто упал во сне, и хотел было сказать что-то едкое на этот счёт, но что-то в Риде было не так. Его пальцы тряслись, как будто от сильных нервов или перенапряжения, челюсть была плотно сжата, настолько плотно, что Ричарду наверняка не удалось бы ее разжать, а зрачки были в таком положении, словно сейчас закатятся.       Вдруг его тело резко вытянулось, голова запрокинулась назад, руки странно изогнулись. Ричарду даже не смогло бы прийти в голову, что руки могут так изгибаться. Он резко соскочил с кровати и сел перед Гэвином на колени, положив на них голову Рида. Тот, казалось, совершенно не обратил на это внимания, продолжая трястись. Декарт ужаснулся: ему показалось, что кожа Гэвина начала синеть. — Гэвин! — позвал его Ричард и несколько раз хлопнул по щекам, чтобы тот вынырнул из состояния, в которое попал. Это не помогло.       Рыцарь совершенно не знал, что делать. Кое-как он дотянулся до кувшина с водой на столе и облил Рида, ладонью закрыв нос, чтобы тот не захлебнулся, но это, казалось, заставило его судороги только усилиться.       Вдруг все его тело приподнялось, сопровождаемые его глухим криком конечности зависли в воздухе в непонятных и до седины пугающих положениях на несколько секунд, а затем он отключился. Руки и ноги тяжело упали на пол, глаза закатились. Где-то в глубине души и всего на секунду Ричард был рад, что тот впал в беспамятство.       Пока не обнаружил, что Гэвин не дышит.       Его тело слегка подрагивало, и только это указывало на то, что перед Декартом — ещё живой человек, не труп. Однако пульса Ричард нащупать не сумел, грудь не вздымалась, ноздри не выпускали воздух, и звуков дыхания было не слышно.       Тогда что-то будто ударило Декарта куда-то в живот. Он испугался так сильно, как никогда в жизни ещё не пугался. Войны он боялся меньше, чем такого состояния Гэвина. Ещё страшнее было — понимать, что он совершенно не имел понятия о том, что нужно делать и как ему помочь. Пока Рид дергался, пока его тело, скорее всего, умирало, Ричард просто таращился на это. Гэвин не должен был умереть сегодня, Декарт четко это знал, и видеть как он, вопреки уверенности рыцаря, умирает, было тем, с чем Ричард не был готов и никогда не смог бы быть готовым столкнуться.       Внезапно все стихло. Тело резко расслабилось. Никаких признаков жизни. Секунда. Две. Три.       И вот Гэвин сделал несколько коротеньких резких вдохов, после которых открыл мутные глаза. — Ричард? — спросил он хрипло. Декарт слышал его так, будто он был далеко. — А ты почему не в Англии?       Этот вопрос выбил бы Ричарда из колеи, если бы Рид только что не пережил смерть на его руках, а потом очнулся, с детской непосредственностью спрашивая о нем, когда в действительности стоило бы ужаснуться и узнать о том, что с ним только что происходило. — Мы встретились на битве при Божé, — пролепетал Декарт, совершенно не понимая, как реагировать. — Как мы нашли друг друга? Мы же оба были в шлемах, — Гэвин нахмурился и потёр глаза.       «Сейчас ты не готов это слышать, » — пронеслось в голове Ричарда, но слова сорвались с его губ быстрее. — Ты меня ранил, а потом вытащил с поля боя, когда увидел, что это был я.       Гэвин несколько секунд, не моргая, прищурившись, всмотрелся в лицо Декарта. — Я тебя ранил, — медленно с расстановкой произнёс он, а потом, после небольшой паузы, продолжил. — Я не мог из-за этого спать. Мне было так грустно смотреть на то, как тебе больно делать обычные вещи… — Я уже в порядке, Гэвин, — Ричард аккуратно взял его за руку. Тот вцепился в неё, будто она была единственным, что соединяет его уплывающее сознание с реальностью. — Я так хочу спать, я сейчас отключусь, — произнёс Рид и в подтверждение своих слов закрыл глаза и вновь откинулся на пол. — Ты собрался спать на полу? — спросил Ричард, обращаясь не к Гэвину, а, скорее, к себе и своим физическим возможностям. Поднять расслабленное тело Рида казалось чем-то близким к реалистичному, но шрам на животе с этим был не согласен. — Мне так жаль, Ричард, — внезапно тишину разорвал сонный голос Гэвина. — Если бы я мог, я бы все исправил. — Я знаю, — Декарт вдруг, сам того не замечая, мягко улыбнулся. Он почувствовал, что Рид вновь сжал его руку. — Тот поцелуй… — начал Рид, потихоньку проваливаясь в сон, —…ты сделал это, потому что правда хотел?       Ричард открыл рот и тут же закрыл его.       Правда в том, что он и сам этого не знал. — Это было по-настоящему вообще? — продолжил Рид. — Если не по-настоящему, то ничего. Я все равно буду думать об этом, как о реальном.       Декарт не смог ничего ответить. Он не знал, какой вариант был бы предпочтительнее.       Гэвин окончательно уснул.       Кое-как ухватив его за талию и ноги, Ричард закинул его на себя, заставив слегка повиснуть на плече, на дрожащих ногах поднялся с колен и подошёл к постели. Со всей возможной аккуратностью он уложил Рида обратно — тот, казалось, вообще ничего не заметил, и выглядел так, будто не умирал от странных судорог пару минут назад, — и лёг рядом.       Декарт посмотрел на него, сейчас мирно сопящего, протянул руку к его лицу и убрал прилипшие ко вспотевшему лбу волосы. Гэвин не обратил на это внимания.       Ричард вспомнил, как испугался, глядя на Рида, такого беспомощного, в страшном состоянии судорог и беспамятства, и… Нет, он начал бояться потерять Гэвина задолго до этого дня, но сегодня вероятность этого стала более осязаемой, чем обычно.       Всматриваясь в его лицо, Ричард пытался понять, что чувствует. Первым, что пришло в голову, было простое слово — «ничего.» Но ведь это не могло быть правдой, верно?       Ничего в опровержение своему чувству —вернее, его отсутствию, — он не нашёл. И когда Ричард уже отчаялся и начал продумывать пути отступления, на него вдруг тёплой волной накатило осознание:       Ему на самом деле никогда ещё не было так хорошо. Никогда в жизни он не был так беззаботен. Никогда ещё «ничего» не было таким приятным. Никогда он не чувствовал себя настолько в безопасности — здесь, на вражеской земле с человеком из войск противника, — как сейчас.       Он почувствовал себя таким счастливым, что тут же начал чувствовать за это вину. Неправильно во время войны, которая длится уже семьдесят лет и в которой ты по своему моральному долгу должен принимать участие, быть таким счастливым. И все же, вопреки всему, он чувствовал это счастье, и ни на что в мире не был бы готов его променять.       Странно это. Он должен был бы волноваться за Гэвина и о том, что только что произошло, но он больше не волновался. Глядя на его умиротворённое лицо, он не мог ни о чем беспокоиться. Вдруг ему показалось, что он забыл о том, что только что случилось с Ридом.       Не было нервов, не было трепетной дрожи, не было страха. Был обволакивающий покой. Было спокойствие. Была гармония.       И это «ничего» было самым потрясающим чувством на всей планете.

***

      Ричард проснулся от светящего прямо ему в лицо солнца. Потянулся, обнаруживая, что все еще безумно усталый. События ночи казались дурным сном.       Вдруг он ощутил на себе взгляд и обернулся. Гэвин смотрел на него, сонно улыбался, наверняка тоже невыспавшийся. — Привет, — хрипло произнёс Декарт, потирая глаза руками. — Давно пялишься? — Я не пялюсь, — Рид тоже улыбнулся. — Просто наблюдаю. — Это мне надо за тобой наблюдать. Помнишь, что с тобой было сегодня ночью? — Помню, — чуть помрачнев, ответил Гэвин. — Прости, что не предупредил. Со мной такое иногда случается. Началось после того, как я ушёл на войну. — Стоило сказать, — недовольно буркнул Ричард. — Я думал, мы уже прошли через это. — Я не думал, что это вернётся, — Рид виновато глянул на него и придвинулся, прижимаясь ближе, как котёнок. — Такого давно не было. — Понял. — Я нёс какую-то чушь, да? — Ты спросил, почему я не в Англии.       Гэвин рассмеялся. — А что ещё сказал? Хотя нет, не хочу знать. Наверняка что-то, за что мне потом будет стыдно. — Не скажу, — Ричард улыбнулся. Он бы в любом случае не стал отвечать на этот вопрос — он не знал, как вести с Ридом разговор о поцелуях.       Гэвин потянулся к нему, но Ричард, растерявшись, чуть отодвинулся, и чтобы хоть как-то оправдать это своё действие, вообще поднялся с кровати. Он подошёл к окну и выглянул в него, старательно делая вид, что не замечает растерянности Рида. Солнце было в зените.       Судя по всему, из-за усталости они проспали дольше, чем обычно, и потому совершенно не заметили, что Нант буквально перевернулся с ног на голову. Люди вокруг казались сумасшедшими, даже более сумасшедшими, чем Рид накануне ночью. Всё будто встало на дыбы.       Внезапно в дверь оглушающе постучали.       Без промедлений громкий бас тут же заявил: — Гэвин, c'est moi, ouvre!       Рид тут же напрягся, быстро соскочил с постели и направился к двери. За ней стоял запыхавшийся рыжий гигант — Ирвин Лейдлоу. — Tu le sais déjà? — спросил он, вдруг скосившись на Ричарда. Тот, стоя у окна в противоположном конце дома, ничего не понимал, но старался вслушиваться в каждое слово. — Je veux pas qu'il nous entende. — Qu'est-ce qui s'est passé ? — недовольно пробурчал Гэвин.       В голове Декарт провёл параллель между странным поведением жителей Нанта и запыхавшимся другом Рида. Случилось что-то выдающееся.       Ирвин продолжил говорить на французском, но Ричард знал, что его мысли подтверждаются. — Henri est mort. — Генрих? — Ричард выцепил из его реплики знакомое имя. Глядя прямо в глаза Лейдлоу, он в два шага пересёк расстояние между ними и произнёс. — Говори, что случилось.       Тот скосился на Гэвина. — Если это касается Генриха, то Ричард должен знать, — кивнул Рид. — Он все равно узнает, но лучше, если ты сейчас расскажешь все во всех подробностях.       Ирвин Лейдлоу шумно и недовольно выдохнул, однако в конце концов перевёл взгляд на Декарта и начал говорить вновь. — Генрих погиб.       На секунду все трое замолчали. — Как погиб? — спросил Ричард, только чтобы спросить хоть что-то. — Вот так. Разгром английской армии и смерть Томаса, его брата, на поле боя подкосили его, и он умер в Мо. — Подождите. По прошлогоднему договору в Труа все английские короли носят титул королей Франции, — произнёс Рид. — Дофин Карл лишён права на престол. Кто теперь носит корону? — По этому договору Генрих получил в жены дочь французского короля Екатерину, у них есть годовалый сын. Короновали его, — ответил Ирвин, смотря то на Ричарда, то на Гэвина. — Регентом стал герцог Джон Бедфорд. — А что война? — спросил Ричард. — Арманьяки верны дофину Карлу. Война продолжится, — ответил Ирвин, выдохнув, что означало, что он рассказал всё, что знал. — Мы поняли, — ответил Гэвин, кивнув. Затем он хлопнул Лейдлоу по плечу, слегка улыбаясь. — Спасибо, что рассказал, друг. — Не за что, — фыркнул он, на мгновение останавливая взгляд на Ричарде. — Я должен идти, — затем он вновь посмотрел на Рида. — Я оставил всё без присмотра. — Беги, — Гэвин вновь кивнул, махнул ему рукой и закрыл дверь, внимательно смотря на Ричарда.       Они молча переглянулись друг с другом.       Оценивая его эмоции, Рид наконец произнес. — Ты не выглядишь расстроенным. — Я должен был расстроиться? — Ты боготворил его. — Это было давно, — поморщился Ричард. — Генрих — лишь тщеславный юный глупец. У него была власть, был шанс остановить войну, но он решил продолжить, чтобы показать всем, как он хорош, чтобы заявить о своём превосходстве над другими, об авторитете. Он был бедой для всей Англии.       Гэвин молча слушал, не перебивая. — Помнишь, ты как-то спросил меня, не повлиял ли на меня и мое решение пойти на войну отец? Я тогда ответил, что нет, но это не совсем правда. — В каком смысле? — Отец был близок к короне, очень близок. Дядя моего лучшего друга командовал армией некоторое время. Правда в том, что они оба не говорили со мной о войне. Они говорили… о победе. Но она мне больше не нужна. Ничего не изменится. — Ты прав, — ответил Гэвин, но Ричард его будто не услышал. — Я больше, чем сын своего отца. — И это значит…?       Декарт ещё раз в мыслях взвесил то, что собирается сейчас сказать, и посмотрел прямо в глаза Гэвину. — Я больше не вернусь на войну. Никогда не вернусь.       Эти слова звенящей тишиной повисли в комнате, словно оглашённый приговор.