Реквием

      До дома Ричард с Гэвином добрались молча. И молчание это было скорбным.       Декарт отлично знал, что дальше будет происходить с тем мужчиной, за которым гналась толпа. Он явно и отчётливо, словно слышал это вчера, помнил скрипучий голос проповедника и шёпот Рида, переводившего его слова с французского: «Цель Инквизиции — уничтожение ереси; ересь же не может быть уничтожена без уничтожения еретиков; а еретиков нельзя уничтожить, если не будут уничтожены также защитники и сторонники ереси, а это может быть достигнуто двумя способами: обращением их в истинную католическую веру или обращением их плоти в пепел, после того, как они будут выданы в руки светской власти.» Казалось, где-то там, на площади, эти слова раздавались вновь. И ни Ричард, ни Гэвин не могли этому помешать без ущерба для своей жизни и безопасности.       Декарт мысленно старался убедить себя, что решение убраться оттуда подальше — верное. Но расцарапанная спина и синяки по всему телу того бедного мужчины доказывали обратное.       Гэвин тяжело приземлился на кровать. Ричард присел рядом. Они помолчали ещё немного. — Позволь мне… — начал Декарт, но запнулся, —… ощупать лопатку. Должен убедиться, что она не сломана.       Гэвин пожал плечами, через голову стянул с себя испачканную и порванную рубаху и развернулся спиной к Ричарду.       Тот, слабо представляя, что он делает, двумя ладонями прижался к правой лопатке, кончиками пальцев продавливая кожу и проверяя кость на целостность. Кожа Гэвина обжигала и приятно контрастировала с холодными руками Ричарда. От его прикосновений по спине Рида разбегались мурашки. Интересно, он всегда был таким ходячим камином? И всегда ли таким является? О чем он думал сейчас, когда Ричард касался его? Невысказанные вопросы остались без ответов. Его кожа была податливой и слегка шершавой, по всему телу была рассыпана горсть давно заживших порезов. — Столько шрамов… — вырвалось у Ричарда, и он от неожиданности отнял руки от лопатки Гэвина. Тот воспринял это с явным облегчением.       И усмехнулся. — Удивительно для солдата, правда?       Декарт повторил его усмешку. Рид развернулся к нему. — Осмотр закончен? — Не знаю, я ничего не нащупал. — Так значит, ты просто хотел меня полапать?       Ричард рассмеялся. — Вроде того.        Они оба понимали, что этот маленький разговор случился только из-за обоюдного желания отвлечь друг друга от мрачных мыслей и необдуманных поступков. Они вновь помолчали немного, пока Декарт не решился спросить: — Расскажешь про них? — Про кого? — Про шрамы.       Гэвин удивленно глянул на него, но кивнул. — Конечно. Так, — он опустил взгляд на своё тело. — Вот этот, — он провёл пальцем по шраму на животе, — я получил, когда мы напали на английские корабли. — Ты был на морских сражениях? — Да, на одном. Вот этот, — он указал пальцем на предплечье, — мой любимый. Ты прижег мне эту рану раскалённым лезвием меча тогда, шесть лет назад, помнишь? — Не смог бы забыть, даже если бы хотел, — этим словам вторил крик Рида, который вдруг вспомнился Ричарду. Это почему-то вызвало у него улыбку. Он задумался.       Сколько времени прошло, сколько воды утекло, сколько всего случилось, но вот они рядом вновь, как тогда, шесть лет назад. Гэвин продолжал что-то говорить, но Декарт его не слушал: просто таращился во все глаза на Рида. Вдруг в нем раскрылось что-то новое. Ричард больше не мог допустить, чтобы они расстались столь надолго без связей и обещаний. Как этого не допустить? Что он должен сделать? Сейчас ничто не предвещает беды, но что будет завтра? А потом? — А вот этот шрам, — Ричард вновь услышал голос Рида и быстро поморгал. Гэвин тем временем дотронулся полосы под сердцем, — не помню, откуда он. Должно быть, пьяный подрался с кем-нибудь в таверне от нечего делать или от одиночества.       Почему тогда, шесть лет назад, он ничего не почувствовал к Риду? И чувствовал ли что-то Гэвин?       Возможно ли такое, что они были правильными друг для друга людьми, встретившимися в неправильное друг для друга время? — У любого бойца на этом месте броня, — произнёс наконец Ричард, кивая на шрам.       Гэвин улыбнулся, но взгляд его был пронзительно серьёзным. — Моя уже далеко и давно не со мной. Еще со времен той башни.        Не вызывало никаких сомнений то, о чем именно он говорил. Дыхание Декарта перехватило. Всё для него тогда сошлось. — Я нравился тебе еще тогда?       Улыбка Гэвина потеплела. Он ласково убрал прядку волос Ричарда с его лба. — Да, ты нравился мне еще тогда.       Вот так. Просто, ненавязчиво, обыденно. Словно эти слова — что-то, что они говорили друг другу всегда.       А может, так и было?       Что есть долгие увлекательные разговоры в башне, когда вы сражаетесь по разные стороны, как не признание в симпатии? Что есть осознанный отказ от понятий «пленник» и «надзиратель», как не признание в симпатии? Что есть спасение друг друга на поле боя, как не признание в симпатии? Что есть залечивание ран друг друга, как не признание в симпатии? Что есть забота и беспокойство друг о друге, как не признание в симпатии? Что есть улыбки, взгляды, эти неуместные поцелуи, как не признание в такой очевидной, и все же до этого скрытой от затуманенного страхами взора Ричарда симпатии?       Возможно, Гэвин тоже нравился Декарту ещё тогда. Он не мог вспомнить точно. Зато ясно понимал сейчас — он нравится ему, очень нравится, и упускать его было бы тем, что он никогда не смог бы себе позволить, никогда не смог бы себе простить.       Рид никогда ничего от него не ждал и не просил. Он просто был рядом. Потому что хотел? Потому что не мог иначе? Потому что был вынужден? Ричард не знал, но ему было все равно. Для него это ничего не меняло. Гэвин был единственным, кто принимал Декарта просто так, ни за что, и он знал, что был готов сделать для Рида то же самое.       Он вновь, как тогда, после странного припадка Гэвина, когда тот умиротворенно уснул, почувствовал всепоглощающее спокойствие. Ему было необыкновенно хорошо от мысли, что Рид здесь, с ним, живой и почти невредимый. И Ричард хотел сберечь это чувство. — Тебе нужно поспать, — произнёс Декарт. — Ложись здесь, — он указал на постель, — я лягу на полу.       Гэвин задержал на нем взгляд. Было видно, что внутри него борются две противоположности, которые хотели разного — позвать Ричарда спать с ним рядом или позволить ему сделать так, как он задумал. Рид нахмурился, принимая решение. И ничего не сказал, ложась на бок лицом к стене.       Декарт шумно выдохнул. Он не надеялся на то, что Гэвин передумает, но это его расстроило. И в то же время, он был очень доволен его упрямством. Он знал, что так правильнее.       Ричард свернулся в углу на одеялах, лежащих друг на друге и представлявших собой импровизированную лежанку. Было жутко неудобно. Как Рид спал здесь все это время? Если бы Декарту пришлось ночевать тут на протяжении нескольких недель, он бы уже давным давно соблазнил Гэвина, даже если бы не хотел его, просто чтобы спать на чем-то приятном. От этой мысли Ричард улыбнулся. Конечно, он шутил. Он соблазнил бы его в любом случае, потому что такого, как Рид, было невозможно не хотеть.       Он закрыл глаза, представляя, что Гэвин обнимает его. И, позабыв обо всех ночных приключениях, уснул.

***

      Проснулся Ричард вновь от шума толп людей на улице, что на практике не сулил ничего хорошего. Гэвин уже не спал — просто смотрел в потолок. Заметив, что Декарт зашевелился, он повернул голову к нему. — Они идут на казнь, — сказал он ровным голосом без эмоций.       Ричард сел и притянул колени к себе. — Ты хочешь пойти? — Не знаю. А ты? — И я не знаю.       Они помолчали немного, прежде чем Декарт спросил: — Ты сказал, того мужчину поймали с кем-то. Почему преследовали его одного? — Он был… снизу, наверное, — Рид немного смутился. — Таких люди не просто презирают — их ненавидят. Ещё ходили слухи, что к нему часто наведывается сын герцога. Но тот мужчина был портным, так что не думаю, что здесь есть связь. — Разве стал бы сын герцога наведываться к портному один, просто так? — Почему нет? У герцога много детей, возможно, на этого не было времени, чтобы посылать с ним кого-то. Не знаю. — И я не знаю.       Оба задумались. Ричард посмотрел на Гэвина. Выглядел он неважно. Не выспавшийся, усталый, он явно уже давно лежал без сна, просто не решался разбудить Декарта раньше. Интересно, о чем он думал все это время? И о чем думал сейчас?       Когда Рид наконец посмотрел на него, его взгляд был полон решимости. — Мы должны пойти. — Ты уверен? — Да. — Тогда идём.       Они оба поднялись, вышли на улицу и вместе с толпой плечом к плечу направились на площадь. Там уже собрался почти весь город.       Происходящее мало отличалось от того, что здесь творилось несколько недель назад. Тот же народ, те же пожелания сгореть в Аду, тот же шум скандирующих голосов, те же люди на подмостках, только осуждённый изменился — вместо красивой девушки, приговорённой к смерти за ведовство, к столбу, вокруг которого был выложен костёр, был прикован изможденный мужчина, который больше не пытался сопротивляться.       Рид уверенно шагнул внутрь плотного скопления людей, намереваясь подобраться поближе к сцене. Ричард последовал за ним, попутно извиняясь и только потом осознав, что никто здесь его не понимает.       Процесс совсем скоро должен был начаться, и герцог и его семья уже были здесь — стояли на деревянном возвышении справа от сцены. Декарт внимательно вгляделся в лица детей. Три дочки, три сына. Самый старший стоял с каменным лицом. Младшему было от силы десять, он смотрел в небо и, кажется, считал облака. Все остальные дети тоже не обращали на происходящее почти никакого внимания. И только средний сын — на вид ему было около двадцати — взволнованно оттягивал манишку и, не отрывая взгляда, смотрел на осуждённого.       На сцене появился проповедник и призвал всех к тишине. На удивление, бушующий народ быстро успокоился. Затем он выдержал драматичную паузу, после которой начал свою неизменную речь. — Цель Инквизиции, — начал переводить слова судьи Рид, хотя Ричарду это было уже не нужно, — уничтожение ереси; ересь же не может быть уничтожена без уничтожения еретиков; а еретиков нельзя уничтожить, если не будут уничтожены также защитники и сторонники ереси, а это может быть достигнуто двумя способами: обращением их в истинную католическую веру или обращением их плоти в пепел, после того, как они будут выданы в руки светской власти.       Судья замолчал, оглядывая толпу и оценивая воздействие на неё этих слов. Он явно наслаждался этим. Наслаждался своими привилегиями и возможностью поучать.       На сцену вышел палач с факелом. — Этот мужчина, — проповедник оглянулся на осуждённого, буквально повисшего на столбе от бессилия, — бывший ранее невинным существом и, возлежав с другим мужчиной, ставший приспешником зла, станет примером и наставлением для всех, кого Дьявол попытается натолкнуть на соблазн отдать ему душу, — Гэвин продолжил переводить. — И перед лицом Бога мы гордо демонстрируем свою преданность ему и ненависть ко всему тёмному и порочному.       Проповедник ещё раз оглянул толпу, слушающую его, разинув рты, и удалился. Палач поднёс факел к ногам мужчины.       Огонь перепрыгнул с него на костер и быстро побежал по сухим веточкам и брёвнам.       Сердце Ричарда сжалось. Он, не ведая, что творит, крепко схватил Гэвина за руку. Тот сжал ее крепче, показывая, что он рядом.       Огонь добрался до стоп мужчины. Он закричал. Истошно, невыносимо, горько. Именно такой крик — Ричарду так показалось — встречал грешников у ворот в Ад. Его слёзы были видны даже со сцены, народу, пришедшему поглазеть на того, кого самолично приговорили. Хотя вряд ли кто-то на эти слёзы обратил какое-то внимание.       Ричард посмотрел вправо, на среднего сына герцога. Тот стоял и смотрел. И тоже плакал, едва ли не сильнее, чем его любовник, не оставляя сомнений о факте их связи. Казалось, ещё чуть-чуть, и он упадёт в обморок. Или в обморок был готов падать Декарт.       Он сжал руку Рида сильнее. Тот погладил ее костяшки кончиком большого пальца. Успокаивал. Ричард посмотрел на него — он был бледен и тоже еле стоял на ногах.       По площади разнесся запах жженой плоти. Народ ликовал. Сын герцога плакал. Проповедник наблюдал за происходящим, высокомерно подняв бровь. Забитый мужчина умирал.       Чем большее пространство на теле занимал огонь, тем сильнее был крик осуждённого. Но внезапно он прекратился. Ричард вгляделся в его лицо. Грешник впал в беспамятство.       Для него страдания закончилось раньше, чем могли бы. Декарт, к своему ужасу, облегченно выдохнул.       Вместе с последним криком умирающего прекратился и гул народа. Все резко замолчали, просто наблюдая, как тело доживает последние минуты. — Я хочу уйти, — тихо произнёс Рид. — Не могу больше быть здесь.       Декарт кивнул. Вместе они кое-как протиснулись сквозь заинтересованно уставившуюся на сцену — и от этого, казалось, окостенелую — толпу и быстрым шагом, не оглядываясь назад, направились в дом.

***

      Как только они оказались внутри, Гэвин плотно закрыл дверь, сел на постель и подозвал к себе Декарта. Тот устроился рядом, взволнованно глядя на его лицо. — Ты хочешь о чем-то поговорить? — спросил рыцарь. — О том, что только что случилось? О том, что я взял тебя за руку? Прости, я… — Слушай, — перебил Рид неуверенно, избегая глаз Ричарда. — Забудь, что я сказал тогда. — Что именно? — Что я трачу время, пока пытаюсь тебя дождаться. Я ждал тебя всю жизнь и прождал бы ещё тысячу жизней. И никогда не стал бы торопить или склонять к решению. Прости за те слова, — выпалил Гэвин так быстро, что Декарт едва ли поспевал за его словами.       Ричард удивленно посмотрел на него. Насколько велика душа этого человека, что он извинялся за то, что защищался от того, что плохо на него влияло? Что ещё Рид был бы готов простить? Что ещё был бы готов терпеть? Декарт постарался спрятать своё удивление и растерянность и мягко улыбнулся, пытаясь утешить. — Я их заслуживаю. — Я это к чему… — продолжил Гэвин, все так же избегая смотреть Ричарду в глаза. — Ты, наверное, прав в том, что отталкиваешь меня. Мы можем закончить как он.       Декарт посмотрел на него, запуганного, растерянного, неуверенного… И в очередной раз понял: это он сделал его таким. Не казнь, не алкоголь, не ночевки вне дома. Только Ричард был в этом виновен. Ему нужно было это исправить.       Он протянул руку к лицу Гэвина, не касаясь его, словно спрашивая разрешения. Рид прильнул щекой к его ладони и закрыл глаза. Ричард шумно выдохнул и чуть улыбнулся. — Не те выводы делаешь, Рид.       Он открыл глаза и удивленно уставился на Декарта. Тот придвинулся ближе. Они соприкоснулись лбами.       Все было так, словно именно это было задумано изначально. Словно Бог создал их друг для друга. Как же за это можно убивать, как за это можно умирать?       Ричард закрыл глаза и глубоко вздохнул. Он не хотел думать ни о чем, но это не представлялось возможным. Мысли терроризировали его, и лишь объятия Рида были спасением от этого. — Я просто хочу, чтобы ты знал, — произнес Гэвин тихо-тихо, голос его дрогнул. Декарт посмотрел в глаза Риду. В горле — ком, который он тут же попытался сглотнуть, пока взгляд Гэвина бегал по его лицу: брови-глаза-нос-губы-глаза-губы-губы-губы. Ричард отметил про себя, что одно неловкое движение вперед — и они соприкоснутся носами. — Если завтра нас обнаружат, если нас проткнут мечами, сожгут, повесят, я хочу, чтобы ты знал: я ненавижу всех вокруг, каждую падшую душу, всех в этом прогнившем мире, кроме тебя.       Ричард слушал это, в его душе все трепетало растекающимся по телу успокоением, а в голове было другое: «Я в тебя влюблен.» — Мне нужно, чтобы ты пообещал мне, — продолжил Гэвин, — что будешь держать мою руку когда мне станет страшно. Как тогда, на площади.       Декарт кивнул, глядя ему в глаза. Рид легко коснулся рукой ладони Ричарда и сплёл их пальцы. — Ты боишься? — Да. Я боюсь, что если отпущу твою ладонь ты исчезнешь. Боюсь, что все происходящее, все это — только на сегодня. Я не хочу, чтобы между нами было все по-прежнему.       Дыхание Ричарда перехватило. Он вновь хотел было отстраниться, однако взглянул Риду в глаза снова и всё понял. Понял, что настал тот самый момент — момент, когда настала его очередь быть смелым. — Не будет, — прошептал он, чувствуя, как стены вокруг его сердца наконец рушатся. — У нас уже нет пути назад, верно? — Ричард замолчал ненадолго, подбирая слова. — Рид, ты — та сила, что держит меня на плаву. Я уже не смогу... я не смогу вернутся к тому, как все было раньше. Мне уже не отказаться от тебя. — И не надо.       Гэвин потянулся к его губам. И Ричард никогда не смог бы ему отказать.       Он почувствовал руки Рида, укутывающие его в объятия, пока он целовал Декарта, так нежно и осторожно. И он наконец стал открыт для его нежности. И стал готов отдавать свою.       Ричард не был зависим от Гэвина. Более того, он был уверен, что смог бы прожить без него вполне сносную и даже почти счастливую жизнь, исчезни Рид из его поля зрения прямо сейчас. Дело было в том, что Декарт не хотел такой жизни. Он не хотел быть счастливым без Гэвина.       Видит Бог, Ричард не хотел влюбляться в него. Он вообще ни в кого не хотел влюбляться на этой войне. Но, видит Бог, он влюбился.

Конец шестой части.