Реквием

      Первый день лета. Волшебного, пленительного, яркого. Счастливого. Лето создано для того, чтобы влюбляться. И Ричард был только рад следовать этому негласному правилу.       Легкий тёплый ветер потрепал его по изрядно отросшим волосам, пока он лежал на траве и смотрел в небо — бездонное, высокое, бесконечное, совершенно невероятного аквамаринового цвета. Таким оно бывает только летом. Или только для тех, кто чувствует себя по настоящему счастливым. Или всё сразу.        Город остался позади них, и внутри его стен сновали все те же люди, что вершат чужие судьбы. Ричард посмотрел на озеро, что простиралось перед ним и подумал о том, как замечательно было бы убраться отсюда подальше с единственным человеком, которому он мог и хотел верить, единственным, кто был ему нужен, с тем, с кем лежал вместе.       Ричард краем глаза взглянул на лежащего рядом с закрытыми глазами Гэвина и улыбнулся. Затем поднялся, сел, согнув ноги в коленях, и сорвал растущий рядом цветок. Покрутил его в руках, сорвал ещё один, перегнул их стебли между собой, добавил ещё один, придерживая пальцами всю композицию. Затем ещё один. И ещё.       Гэвин, до этого молча наблюдающий за ним, тоже поднялся, сел рядом и спросил: — Что ты делаешь? — Плету венок. — Чего? — Не отвлекай, — фыркнул Декарт, — а то собьюсь. Это подарок для тебя, вообще-то. Гэвин рассмеялся и вновь плюхнулся на землю. — Где ты этому научился? — Хлоя научила, — ответил Ричард, не задумавшись о том, что говорит. Впервые за последние несколько лет он смог произнести ее имя без боли. Хотя что-то внутри него протестующе напряглось, это ни в какое сравнение не шло с тем, что творилось в нем до этого. Ричард понимал — ему становилось легче. Словно болезненные воспоминания отпускали его, оставляя за собой флёр ностальгии и светлой печали. Это заставило его улыбнуться. Он повернулся к Риду. — Что? — спросил Гэвин и тоже улыбнулся. Декарт помотал головой, делая из стеблей финальный узел. Он не мог так просто сказать, что с Ридом всё для него становилось лучше. — Сядь рядом, — попросил его Ричард, игнорируя вопрос. Тот выполнил эту маленькую просьбу.       Декарт аккуратно водрузил цветочную композицию на голову Гэвину. Тот зажмурился от светящего ему в глаза солнца и улыбнулся опять. — Я теперь король, да? — Мечтай, — фыркнул Декарт. — Корона у меня, — справедливо заметил Рид, приподняв бровь. — Если бы она что-то значила. — Для меня значит. А если значит для меня, то значит и для всех. Я ведь король.       Ричард рассмеялся. — Интересная цепочка. — Ты сегодня прямо светишься. Что с тобой? — Я просто счастлив. — Правда? — Рид улыбнулся шире. — Отчего бы? — Я счастлив, что стал рыцарем и все же пошёл на войну. — Почему это? — Если бы не война, мы бы так и не встретились с тобой, правда? — Встретились бы. На рыцарском турнире, где я бы поставил все свои деньги на тебя, на ярмарке, параде, торговом пути... — мечтательно протянул Рид. — От судьбы не убежишь. Мы бы нашли друг друга. А как иначе? — Пожалуй, никак, — кивнул Ричард и улёгся обратно на траву. Рид последовал его примеру.       Декарт нащупал в траве руку Гэвина и крепко сжал ее. Тот ответил ласковым поглаживанием костяшек большим пальцем. — Как думаешь, — начал Рид неуверенно. — Бог, Он... Что Он думает об этом? — Не знаю. Думаю, Он не в восторге. А что? Боишься? — Нет, но... Надеюсь, этого Он не видит. — Бог всегда наблюдает за нами. Даже если наши с ним взгляды не встречаются.        Ричард тяжелого вздоха Гэвина не понял. Сам он никогда не был богобоязненным. Бог в его жизнь почти не был вовлечён. Английская интеллигенция любила кичиться своими знаниями религиозных текстов, но в этом Декарт видел не что иное, как лицемерие и жалкое идолопоклонничество. Те же члены высшего английского общества после церковных процессий напивались до омертвения, насиловали женщин, изменяя своим женам, и были готовы предать своих братьев и друзей за звание или мешок денег. Взгляд на все это со стороны сформировал особенное отношение Ричарда к религии и Богу. Поэтому он четко знал, что скажет Ему, если вдруг Тот снизойдёт до его кары: «Наконец мои глаза открылись, а сердце — полюбило, и если это грех — приди и убей. В конце концов, единственное, что я просил у Тебя, — это достойной смерти.» — Тебе не страшно из-за этого? — спросил Гэвин, внимательно глядя на него. — Нет. Я лучше буду собой в Аду, чем попаду в Рай за то, кем не являюсь. Мне спокойно. Это ощущается... правильным.       Гэвин, немного успокоившись, лучезарно улыбнулся ему и вновь устремил свой взгляд в небо. — Это одна из самых приятных вещей, которую ты когда-либо мне говорил.       Ричард усмехнулся и тоже посмотрел на проплывающие мимо облака, время от времени закрывающие солнце, на высокий небесный купол, на руку Рида в его руке. Декарт притянул его к себе и почувствовал на своей спине его горячие ладони.       Никогда ему ещё не было так спокойно, как сейчас, в его объятиях. Гэвин Рид подарил ему мир посреди войны.       Ричард был по уши влюблён. И утопать в этом чувстве, когда ты наконец пропускаешь его через себя, не пытаясь вырываться и убегать, оказалось не страшно. Это умиротворяюще. Безмятежно. — Слушай, — начал Декарт, — ты ведь понимаешь, что нам стоит как можно скорее уехать отсюда?       Рид не ответил, но Ричард знал, чувствовал, что он с ним солидарен и внимательно слушает. — Рано или поздно нас раскроют, как того беднягу, и казнят обоих. Город слишком маленький для нас. — Что ты предлагаешь? — Я думаю. Должен быть хоть какой-то вариант.       Они замолчали. Декарт судорожно перебирал в голове возможные выходы из ситуации.       Деньги, заработанные Ридом с войны, скоро закончатся. В маленьком городе работы и без того немного, а для наемника, всю жизнь воюющего, ее просто не было. Ричард не знал французского, и даже теми общими фразами, которым обучил его Гэвин, было не обойтись.       Что же они должны были делать? Два мужчины, два бывших военных, которым нужно было сбежать от чужих взглядов, общественного осуждения и вероятности быть публично казнёнными? Где, учитывая весьма скудные знания их обоих о мире, для них было бы безопаснее всего? — Я придумал, — вдруг произнёс Ричард и сам удивился тому, что это пришло ему в голову. — Что? — Моей матери по наследству достался замок в Линкольншире. Но она живет в Лондоне, и он ей без надобности. Она всю мою жизнь хотела вверить его мне. Если я приеду и попрошу об этом, пообещав, что больше ни ногой не ступлю на поле боя, она не откажет. — Ты хочешь отвезти меня туда? — с сомнением уточнил Рид. — И жить там вдвоём? — Почему нет? Или я могу продать его, и мы сможем уехать куда хотим. Начать новую жизнь вдали от войны. Что думаешь?       Гэвин улыбнулся и прижался ближе к Ричарду. — Думаю, ты свихнулся.       Он, наверное, тогда не воспринял это всерьёз.       Декарт хотел сказать какую-то колкость, но быстро закрыл рот, когда увидел, что солнечные лучи, освещающие их лица, исчезли, и причиной тому были отнюдь не облака. — Что за черт? — произнес он, поднялся на ноги и протянул руку Гэвину. Тот взялся за неё и тоже поднялся.       Бегом они за пару минут добрались до стен города. На его улицах уже было почти не протолкнуться. Казалось, каждый житель города оторвался от своих дел и выбежал из дома, чтобы посмотреть на небо.       Солнце наполовину закрылось каким-то чёрным круглым пятном, которое пожирало светило сначала постепенно, а затем все быстрее и быстрее. Голубизна неба потускнела. На земле вокруг ног свет начал убывать. Все вокруг приобрело цвет холодной серой стали. Небо относительно места нахождения солнца на западе стало темнее, чем на востоке. Собравшиеся люди изо всех сил старались перекричать друг друга. — Est-ce une ombre? — C'est l'ombre de la lune! — Pourquoi avez-vous pris ça? La lune est de l'autre côté, d'où vient son ombre? — Они говорят, что на солнце тень от луны, — прикрикнул Рид, чтобы Ричард его услышал. Только сейчас Декарт заметил, что Гэвин обоими руками больно вцепился в его локоть, завороженно наблюдая за происходящим и, кажется, даже не задумываясь об этом жесте. — Я слышал о том, что такое существует, но никогда не видел, — ответил Ричард. — Но мне рассказывали, что оно похоже на тень от Бога. — А ты что думаешь? — Не сказал бы. — Я бы тоже не сказал.       Солнце, узкий полумесяц, все ещё было угрожающе ярким, но голубизна неба, постепенно насыщаясь, перешла в синевато-серый и даже почти фиолетовый цвет. Небесная темнота начала обволакивать солнце, которое уже перестало освещать небеса.       Что-то темное и бесформенное, набирая силу, поднялось вверх, простираясь вдоль западного горизонта. Оно возникло, как массивный шторм, но в чрезвычайной тишине, без рокота приближающегося грома, и даже люди больше не кричали и не обсуждали происходящее. И теперь темнота начала плавно нестись вдоль горизонта, оставляя вслед за собой желтовато-оранжевый полумрак. Там, вдали уже можно было видеть зарождающийся свет.       Полумесяц солнца теперь — это искрящаяся яркая узкая полоска, напоминающая огонь в печи кузнеца. Темнеющее небо продолжало обволакивать солнце все стремительнее, заглатывая его. Края яркой полосы солнца разбились на отдельные осколки насыщенно-белого света — последние солнечные лучи, пронизывающие глубоко расположенные лунные долины. Напротив полумесяца неясно выражался призрачно круглый силуэт.       Почти мгновенно невероятно узкий полумесяц солнца образовал последовательность блестящих бусин и коротких арок, которые быстро уменьшались и пропадали. И теперь только одна бусинка сверкала подобно единственному ослепляющему бриллианту на кольце. Но проявляющийся блеск так же стремительно потускнел, как будто его поглотила бездна.       Вместе солнца на небе воцарил чёрный круг, чёрный настолько, что взгляд в нем утопал. Круг этот был окружён нежным жемчужно-белым свечением. Маленькие, но энергичные красноватые черты проявлялись на восточной кромке чёрного шара, ярко контрастирующие с белым нимбом вокруг и темнотой, за которой спряталось солнце.       Однако темнота эта не была ночной. Над горизонтом по всей его протяженности горел зловещий полумрак желтовато-оранжевого цвета. В какой-то момент стало заметно, что на западе светлеет, в то время как на востоке темнота сгущается и убывает в сторону горизонта.       Неожиданно вновь появилась сверкающая бусина солнечного света. Этот небесный бриллиант быстро перерос в группу из нескольких драгоценных камней, которые слились в целое для образования возвращающегося полумесяца солнца. Темный шар медленно проскользнул мимо и стремительно пропал на востоке.       Внезапно и незаметно всё стало ровно так, как было до этого — обычное утро обычного дня. Гомон возобновился с новой силой, но сейчас ни единого слова Ричарду уже было не разобрать. — Люди боятся, — настороженно произнес Рид, отцепившись от локтя Декарта, и щеки его слегка порозовели от смущения. Он неловко кашлянул, отводя взгляд. — Боятся? — переспросил Ричард. — Чего им бояться? — А ты разве не знаешь? Затмение — это очень плохой знак. Что-то должно случиться. — Почему сразу «должно»? — Декарт приподнял бровь.       Гэвин в раздражении закатил глаза. — Потому что это всегда так. Солнце не темнеет просто так, что-то после этого всегда происходит. Что-то ужасное. — Пóлно, Рид, не ожидал, что ты настолько суеверен.       Тот не ответил, однако на лице его читалось волнение, почти испуг, и, глядя на это лицо, Ричард сам против своей воли начинал волноваться.       «Это же просто солнце, чего тут бояться?» — спросил он у себя, но взглянув на растерянного Гэвина, который не знал, куда себя деть, почему-то допустил мысль о том, что в будущем случится нечто страшное. А как только эта мысль поселилась в его голове, он сам непонятно отчего испугался, словно бы опасность уже дышала ему в спину. Он обернулся, но увидел лишь людей, на лицах которых были удивление и такой же, как у Гэвина, растерянный испуг. Они возвращались к своей работе, но будто уже знали, что в жизни каждого что-то изменится, однако пока никто, включая Декарта, не знал, что именно, и откуда ждать опасность. Это, наверное, было страннее и страшнее всего.