Водопад

«Добрый вечер, мистер Холмс! Мне почему-то ужасно хочется, чтоб вы читали моё письмо именно вечером и в одиночестве. Мои извечные причуды!» Шерлок словно увидел ироничную улыбку среди каллиграфическим почерком написанных букв. «Я обещал написать вам, и я всегда держу своё слово. Я знаю, вам было очень любопытно узнать побольше о лорде Чаттерлее. И я сейчас готов немного удовлетворить вас». Теперь Холмс словно видел колдовские глаза Мориарти и самую похабную ухмылку на свете. Джеймс мог бы написать «ваше любопытство», но выбрал именно такую формулировку специально. Шерлок втянул табачный дым так сильно, что он пошёл из носа, а не только изо рта на выдохе. После встречи в Швейцарии детектив думал о своём единственном любовнике постоянно. Почти. Расследованиям его увлечение не мешало. Почти. Он всюду искал следы Мориарти, не зная, что будет делать с ним, если найдёт. «Вероятно, память вам не изменяет. Удивлюсь, если вы забыли хоть слово из того, что я вам сказал. Это же улики! Шучу. Я верю, что вы никогда не используете против меня слова, сказанные мною наедине с вами. В конце концов, вы обещали». И снова эта улыбка перед глазами. «Я был мальчишкой, когда впервые предстал перед лордом Чаттерлеем. Меня привёл к нему Файгин. Одним майским днём он разбудил меня «ласковым» тычком в бок. — Вставай, Джеймс. Хочу познакомить тебя кое с кем. Тщательно помойся. — С кем, Файгин? — проснулся и Альфи. — С лордом Чаттерлеем. А ты спи ещё. Или помоги Джиму собраться. Только побыстрее, и много не болтай! В ванной было холодно и безлюдно. Обитатели борделя ещё спали. Альфи развёл огонь, пока я сидел на горшке после клизмы. — Ты знаешь о ком речь? — спросил я через перегородку. — Наслышан. Файгин меня прячет от него уже два года. — Почему? — Жалеет ценный товар. А ты поторопись. Этот человек не терпит опозданий. Вода уже согрелась. Альфи ни о чём не предупредил меня, помогая мыться и одеваться. Наверное, он сам ничего толком не знал. Даже слухи были очень расплывчаты. И это не удивительно — кто захочет рассказывать о том, как его стегают кнутом? Мы долго ехали в кэбе. Файгин перебирал пальцами. Ему явно было не по себе. И я впервые видел его прилично одетым и свежевыбритым. — Джеймс, — сказал он, когда мы вышли из кэба у крыльца роскошного особняка. — Не ломайся, делай всё о чём тебя попросят. Не вздумай хамить! Если ты не понравишься здесь, мне придётся выкинуть тебя на улицу. У меня же не благотворительное заведение! Я был немного напуган, переступая порог холла. Дворецкий проводил нас в кабинет Хозяина. — Добрый день, Файгин! — улыбнулся из кресла очень худой и немолодой мужчина. — Что за зверушку вы мне привезли нынче? — День добрый и вам, милорд. Непокорную и очень забавную зверушку, — поклонился Файгин. — Пусть разденется, — холодно сказал Чаттерлей. Файгин практически бросился мне помогать, но я оттолкнул его и сам снял одежду. — Хорош, — улыбнулся Чаттерлей. — Мелковат ростом, но хорош по телосложению. А лицо… Ты еврей? — Ирландец, сэр, — меня немного трясло. Я прикрывал руками пах и горбился, наверное. — Что ж, ещё одна недораса, — усмехнулся он. — Попробуем, Файгин. Симпатичный мальчик. Верну его через пару дней. Даже спустя двадцать лет мне больно вспоминать о том дне. О том, как он связал меня, а потом порол, имел меня и снова бил. И снова, и снова… Я сбился со счёта, а ночь на работе у Файгина показалась не такой уж страшной. — Прошу вас, сэр, не надо больше! — это был единственный раз, когда я попросил о пощаде. Пересохшие растрескавшиеся губы едва шевелились, но Чаттерлей услышал меня. — Сейчас, малыш. Я и впрямь увлёкся, — он поднёс стакан с водой к моим губам прежде, чем развязать затёкшие руки, притянутые к крюку на потолке. А после, вы не поверите, он собственноручно вымыл меня и, обернув огромным полотенцем, усадил завтракать. Я тогда впервые видел роскошь, изысканную, без изъянов. Накануне я был слишком напуган, чтобы оценить обстановку в доме лорда Чаттерлея, а теперь, поглощая тосты, говядину, яйца и сливовый джем, огляделся. И внимательнее рассмотрел своего лорда. Меня поразили его прекрасные манеры, изящные кисти рук и полное спокойствие. Он угощал меня, как ребёнка, а не как того над кем издевался двенадцать часов подряд. — Итак, Джим, чего ты хочешь? — спросил он, когда я однозначно объелся. — Спать. Чаттерлей мелодично рассмеялся: — Само собой. Но по большому счёту? Ты очень понравился мне. И я бы хотел тебя… Арендовать. Не купить — взрослые мужчины меня не интересуют. С Файгином мы договоримся, а чего хочешь ты? — Учиться, — не задумываясь ответил я. — Учиться? — удивился Чаттерлей. — Ни побрякушек, ни модных шмоток, а учебники и место в школе? — Именно так, сэр. Хотя одежда тоже пригодится. Пусть не самая дорогая, но приличная. — Ты ещё интереснее, чем мне показалось вначале. Давай я уложу тебя спать, а позже обговорим школу. — Школа святой Летиции, сэр. Там преподавал мой отец. Он отвёл меня в гостевую спальню, где на свежем накрахмаленном белье лежала шёлковая пижама тёмно бордового цвета.  — Джентльмен не должен спать раздетым, если только не засыпает в объятиях любимого человека, — сказал Чаттерлей, снимая с меня полотенце. И, знаете, Холмс, я до сих пор неизменно следую этому правилу. Нагим я спал только с Альфи и Себастьяном. Не могу подобрать точных слов, но одежда — она словно щит, словно стена, отделяющая сразу близких от чужих. Не знаю, польстит ли вам, или испугает, если я скажу, что с вами я бы не одевался, будь у нас время на сон. Я мог бы ограничиться тремя простыми словами, но вы и так меня прекрасно поймёте, а моя гордость при этом почти не пострадает». Детектив сжал пальцами лист письма. Это было слишком. Слишком откровенно. Криминальный гений признаётся ему в любви? Почти напрямую. А что чувствует к нему он сам? Шерлок впервые не хотел искать ответа на вопрос. Он считал возникшее притяжение инстинктом, пусть не только тел, но и разумов, двух равнозначных интеллектов. Но причём здесь любовь? «Я спал долго и сладко. Утомлённый ребёнок не видел никаких снов, а проснувшись, испытал безумный голод. Тем более, что из столовой доносились соблазнительные запахи. Рядом с кроватью лежал аккуратно сложенный костюм, меня это порадовало — идти к ужину в пижаме казалось мне явным моветоном. К тому же я помнил, что предстоит деловой разговор, я уже тогда понимал, что внешний вид при этом очень важен. Поэтому я тщательно умылся и причесался, поразглядывал в зеркало своё тело без всего, покрытое красными полосками от плети, которые ужасно чесались. Чаттерлей в ту нашу встречу, как выяснилось позже, был очень мягок. А потом оделся и спустился вниз. Чаттерлей сидел в столовой один, но был одет, как будто к званному ужину. Его прекрасные кисти были заняты ножом и вилкой. Он разделывал перепела. — Выспался, Джеймс? — спросил Чаттерлей, увидев меня в проёме двери. — Присаживайся. В доме Файгина ты однозначно так не поешь, — и он положил половину перепёлки на тарелку, протягивая её мне. — Спасибо, сэр. Вы абсолютно правы. — А знаешь, чего ещё не будет у него? Ни школы, ни самообучения. Тебя будут иметь, пока ты не забудешь как тебя зовут. А потом отправят в дом душевнобольных. Ты очень ценный. Ты драгоценность. Алмаз среди руды… Его холодные голубые глаза потемнели в тот миг, напоминая скорее ртуть, чем бриллианты. — Джеймс, я дам тебе всё, чего ты хочешь, даже больше. Школа Летиции? Это пустяк. Я её куратор. Тебя там потеряли, мой маленький отличник… А я сделаю из тебя принца! Я знаю, ты боишься. Ты и не слышал, вероятно, о садистских практиках… — Да нет, читал о забавах императоров умирающего Рима. Только так и не понял: к чему всё это? Вы настолько же пресыщены? — Дерзкий! Какой же ты дерзкий! Ты восхитителен в этом! Прелестный мальчик! Я действительно в восторге от тебя. И хочу предложить тебе выгодную сделку, — Чаттерлей ненадолго задумался. — Не только школа, но и университет. Высший свет. Введу тебя туда, познакомлю с самыми уважаемыми персонами Британии. Но в обмен на это… Ты должен быть только моим. Нет, пойми меня правильно: если ты полюбишь и захочешь быть с этим человеком, я ничего не имею против. Но никакой проституции. Терпеть не могу грязь! «Поэтому развращаешь детей?» — подумал я, а вслух произнёс: — А какой Университет? Мне лишь тринадцать, я ещё не задумывался об этом. — На твой выбор. Оплачу любой, но курирую я Гринвич и он очень неплох. Молод, но весьма перспективен. А помимо этого, я готов делиться с тобой своими знаниями об искусстве. Поверь, их не мало. Может быть, свожу тебя в Италию, если оправдаешь мои ожидания. — Не слишком ли щедро, милорд? — Ты просто ещё не понимаешь о чём речь. Вытри руки, и я покажу. Он провёл меня в небольшую комнату на втором этаже, и я просто онемел. Кнуты, плети, цепи и вовсе непонятные мне вещи пугающего вида. Я не мог и не хотел смотреть на них, поэтому воззрился на своего лорда. Да, Шерлок, уже в тот миг я понимал, что соглашусь на эту жестокую сделку. У меня не было иного выхода. То есть, нет выхода к прекрасной жизни о которой я всегда мечтал. Выход в работный дом или попрошайки был открыт, но я вовсе туда не желал. Чаттерлей был по-своему красив и не так стар, как мне показалось вначале. Нашего с вами возраста теперь, как узнал я позже. Грация его движений, когда он оглаживал свои игрушки, его тонкий профиль, холодные голубые глаза и руки… О эти холёные длинные пальцы с отдающими перламутром ногтями пугающие своим совершенством… Такие прекрасные и жестокие. Я до сих пор храню их в специальном растворе. — Я дам тебе время подумать. И пару книг, чтобы осознать, — сказал он наконец. — Полагаю, книги пригодятся, а думать не над чем. Признаю, мне страшно, но я согласен. — Тогда вернёмся в столовую, ты ведь ничего толком не съел, — улыбнулся мой лорд. Я не могу и не хочу вдаваться в подробности наших многолетних отношений. Ну что ж, да, это было больно, очень, очень больно. Но все обещания были сдержаны, даже поездка в Италию. Знаете, как хорошо там поздней весной, когда солнце ещё не печёт, как сумасшедшее, а под сводами старинных храмов царит полумрак и прохлада? Думаю, он и впрямь любил меня. Мы объездили множество городов, наслаждаясь искусством старых мастеров, и всюду Чаттерлей мог рассказать и о художнике, и о произведении. Мы часто ходили в оперу и он кратко объяснял мне смысл, ведь я тогда не знал ещё итальянский. Я больше смотрел на него, чем на сцену. На то, как темнеют и светлеют глаза моего лорда, как наполняются слезами в трагические моменты. И не мог понять, как этот человек совмещает в себе такую жестокость и чувство прекрасного. Теперь, почти двадцать лет спустя, я понимаю, конечно. Но тогда это казалось странным. Целый день он водил меня по прекрасным местам, угощал разными вкусностями, рассказывал обо всём этом, а ночью порол и насиловал. Неправильное слово. Я же сам согласился на всё это». Шерлок вновь прикрыл глаза, представив каково было Джеймсу. Он не заметил как потухла трубка и остыл чай, как вновь скомкал письмо. Но, придя в себя, бережно расправил его, чтобы прочесть последние строки. «Побывали мы и во Франции. Я целый день простоял перед Моной Лизой, пытаясь постичь её красоту, но так и не смог. Мне куда больше понравилась богиня Ника. Жестокость моего лорда в ту ночь не знала предела, он благоговел перед Леонардо и его Джокондой, а я пару дней провёл в постели, лёжа на животе, пока заживали раны от кнута. Чаттерлей сам менял повязки, смазывал спину и бесконечно просил прощения. Не прямым текстом, конечно, а читая мне вслух Гомера, Рабле и Шекспира, приносил кофе и круасаны, гладил по голове. Знаете, Холмс, любовь никогда не может быть невзаимной. Так сказал мне один человек. И теперь, обдумывая это, я не могу с ним не согласиться. Любил ли я своего лорда? Конечно же, да. Ненавидел ли? Безмерно. Он подарил мне так много, но причинил столько боли… Я даже не про физическую боль, её можно стерпеть. Я о тех мальчиках и девочках, что успокоились в его саду, питая деревья, о тех, кто не стал, как я любимцами, а просто умерли после ночи с Хозяином». Шерлок не заметил, как по его щекам покатились слёзы. Это было невыносимо. И на миг закралась идея вызвать Лестрейда и устроить раскопки в парке Чаттерлея. Но тот и так уже был наказан. Жестоко, но справедливо. «Простите, Холмс, но письмо моё слишком затянулось. Мне пора вновь взглянуть на Мону Лизу, а потом предстоит ещё пара дел. P.S. Не вздумайте искать меня в Париже, я здесь не задержусь. Всегда ваш Джеймс Мориарти». Шерлок ещё раз тщательно разгладил письмо, вгляделся в буквы, написанные каллиграфическим почерком, не читая. Это откровение и так далось ему нелегко. Он словно видел всё то, о чём писал Джеймс. Он аккуратно сложил листы и положил их в карман жилета, зная, что перечитает ещё не раз, прежде, чем написать ответ, который долго будет пылиться на полке, ведь адреса он не знает.