***
Как однажды сказал великий и могучий Ким Тэхен: «Истинный эстет в тебе умер еще до того, как ты сам родился». Что не мешает Чону виртуозно монтировать и редактировать материалы, отснятые для их небольшой виртуальной семьи и полностью преображаться на камеру, стоит только Чимину похвалить его и раздать необходимые указания. Паку же всегда было достаточно сияющего, полного любви взгляда Куки для того, чтобы начать красоваться и заставлять даже объектив камеры краснеть от захватывающей душу красоты, невинно прикрывающуюся пороками. Вообще, Чонгуку ли не знать, что его хён та ещё булочка с двойным дном. Просматривая сейчас фото и видео, сделанные в студии (что представляла собой тогда морское царство и младший был там главной золотой звёздочкой), Чонгук будто переносится во времени, чувствуя сладкую дрожь от фантомных ощущений: тяжесть перламутровых бусинок в позолоченных волосах, искрящиеся всеми цветами радуги ракушки, покрывающие чувствительные от холода соски и полувставший член; а также мощное тело, перетянутое белыми нитями жемчуга, стягивающими его на грани боли и удовольствия, и не рвущимися только благодаря крепкой резинке, следы от которой до сих пор красуются на его коже, немного побаливая. Слегка возбудившийся от воспоминаний Чонгук, тем не менее, заканчивает обрабатывать отснятый материал и остаётся максимально доволен собой (что бывает нечасто), — и мысленно начинает готовиться к сегодняшнему вечеру. Потому что Чимин-хён точно что-то приготовил для него, иначе бы не пропал так надолго с самого утра. И даже если он там до сих пор скачет по магазинам с Тэхёном, интуиция-то шепчет, что ждать осталось недолго. Чонгук привык ей доверять. Сделав глубокий вдох и потянувшись до хруста, Чонгук трёт кулачками глаза и подумывает вздремнуть, чтобы побороть хоть как-то своё врождённое любопытство, которое сейчас просится наружу со своими вопросами: что, когда и… «Почему так долго, Господи». Уже подходя к гостиной, он слышит шум открывающейся двери и, даже не задумываясь, с разбегу прыгает на диван, накрываясь с головой лежащим там пледом. Незаметно начиная подглядывать одним глазом, правда, совсем чуточку, он разглядывает старшего, ловко затаскивающего пакеты в коридор. Куки возбуждённо постукивает пятками о бортик, даже не замечая, что тем самым рушит всё своё прикрытие. — Чонгук-а, ты занят? — блондин пританцовывает (наверное, замёрз), пока закрывает дверь и звонко зовёт его, думая, что Чонгук снова сидит в наушниках, настраивая видеоряд. Младший сильнее зарывается в плед, желая получить свой любимый пробуждающий поцелуй в макушку, но слишком поздно успокаивает ноги, отбивающие ритм только им известной песенки. — Я слышу, как ты там стучишь, помоги мне разобрать сумки, малыш, — Чимин явно в игривом настроении, это слышится в его голосе. «Но вредным хёном он от этого быть не перестаёт», — дуется Чонгук. Выглядывая из своей «засады для поцелуев» и обиженно смотря в сторону старшего, он невольно вздыхает. Поднявшись с дивана, Чон плетётся на зов и всё ещё дуясь, — кладёт подбородок на родное плечо. — Оя, ты спал, что ли? Такой лохматый, милашка, — ещё сильнее взъерошив волосы, Пак разворачивается и у Чонгука перехватывает дыхание, когда тот указывает пальцем, чтобы младший опустил голову, даря тем самым возможность Чимину поцеловать его так, как он того хотел. — Ты телепат, хённим? — получив долгожданный поцелуй, довольно пробурчал брюнет. И чмокнув в ответ всё ещё румяные от мороза щёчки, Чонгук шустро подбирает все пакеты с пола, слушая мягкое хихиканье за спиной, и с больши́м энтузиазмом начинает разбирать их прямо на кухонном островке. — Тут только продукты? — А нам нужно было что-то ещё? Почему не написал, детка, я всё же не телепат. Кажется, Чон удостаивается премии «Накрути себя сам, а потом разочаруйся». Чёрт, он реально рассчитывал на вечер с сюрпризом, и под сюрпризом подразумевалась не банка мороженого из красной фасоли (хотя это несомненно было бы приятным дополнением) и куча свежих овощей. Чувствуя, как его настроение медленно, но верно стремиться вниз — к разбросанным по полу полиэтиленовым пакетам, Чонгук думает, что готов к ним реально присоединиться из-за своих упаднических мыслей. А ещё младший такой же незаполненный — как и они — и готов прямо сейчас шуршать направо и налево о том, какой он несчастный, просто потому что его не используют по назначению. Когда должны бы уже. Он же готовился. Без особого энтузиазма закончив запихивать продукты в холодильник, юноша пропустил момент, когда Чимин успел подойти так близко. — Что-то случилось, Куки? — обеспокоенно спросил Пак. — Ничего, хён. — Чонгук моментально развернулся и теперь нервно выдыхает это хёну прямо в лицо. — Такой взбудораженный и недовольный с самого моего прихода, крольчонок, неужели ты думал, что я оставлю тебя без подарка? — Чимин вплетает свои длинные пальцы в тёмные волосы, наклоняя голову Чонгука и целуя его так глубоко, что жар охватывает весь тот нервный беспорядок, происходящий в животе и мыслях младшего. — Ты же был хорошим мальчиком сегодня, верно, Куки? — Д-да, да! Боже… Ты ушёл так рано, Чимин-и-хён, я скучал, я всё сделал, честно-честно! Что, что ты мне купил? — Подпрыгивая на месте, не скрывая своего возбуждённого состояния и глядя на своего парня, Чонгук оказывается прижатым жилистым телом к прохладной поверхности, и плотно зафиксированным по рукам и ногам. — Прежде чем я покажу его тебе, как насчёт небольшой сделки, м-м? — Сдерживая своими крепкими руками чужую энергию (при этом знание того, что Чонгук может в любой момент освободится, но не сделает этого, будоражит сильнее всего), Чимин ведёт носом по нижней челюсти и ощутимо прикусывает выступающую часть, слыша судорожный вздох у себя над ухом, — так как? — Я н-не понимаю, хё-он, что за сделка? — растерянно произносит Чонгук, пока старший продолжает крепко держать его и ластиться ко всему его телу. — Пожалуйста, посмотри на меня, — Чимин всё же отпускает контроль и ласково берёт любимое кругленькое лицо в свои ладошки, и когда брюнет фокусирует свой жалостливый взгляд на нём, говорит, — я хочу, чтобы ты сегодня делал всё, что я попрошу, а взамен, если ты будешь послушным мальчиком, Куки, я побуду твоим джинном и исполню три абсолютно любых твоих желания. — Разве это не то, чем мы обычно занимаемся? — ничего не понимая, бубнит Чон, покрасневшие щеки которого до сих пор находятся в руках старшего. — Под абсолютно любыми желаниями я не имел в виду только секс, Чонгук-а, — блондин немного ноет, пытаясь донести до любви всей своей жизни, какой джекпот его ждёт, — всё, абсолютно всё, понимаешь? А-а-абсолютная власть, если так тебе будет ещё понятней. И только посмей пожелать то, чтобы я навсегда стал затворником, как и ты. Так это не сработает. — Хён, но ты же сам только что сказал про… всё? Я думал, что ты меня лю-юбишь, — поймав на себе возмущенный потемневший взгляд ореховых глаз, младший начинает открыто смеяться, запрокинув голову. И тут же звонко ударяется об дверцу холодильника, возле которого они всё это время стояли. — Ай! Чёрт, Чимин, за что? — Это не я, это карма, балбес. Судя по звуку, пусто либо у тебя в голове, либо в холодильнике. — Вопреки резким словам, Чимин осторожно подкладывает под чоновскую голову ладошку и прощупывает ту на наличие шишки, впрочем, продолжая причитать, какой же он, Чонгук, дурак. И пусть Чонгук не был умнейшим человеком на земле — что не мешает Чимину любить его — но он не был и тупым, поэтому притираясь к ласкающей его бедную голову руке, он говорит: — Я согласен, и я обещаю, что желания будут… адекватными. — Что-то я в этом сомневаюсь, — обречённо произносит Пак, — и ты пока ещё ничего не сделал, чтобы заслужить награду. — Вредный Чимин-и-хё-он, — тянет с ухмылочкой Чонгук, — Ай-ай, а это-то за что?***
Благодаря смеси ощущений: от приятной долгожданной заполненности внизу, до сжатых лёгких наверху, — Чонгук теряет разум. Такого он точно не ожидал. Происходящее немного пугает и возбуждает его сильнее обычного. — Покажи мне себя, — просит Пак, слыша, как хрипло звучит собственный голос от открывающегося вида: молочная кожа, невинные глаза, чёрные ажурные чулки на крепких бёдрах с поясом, прилегающим рядом с корсетом, что держит стройную чоновскую талию и грудную клетку в ловушке. — Прекрасный, красивый мальчик, я жду. Чонгук несдержанно стонет на похвалу и покорно разворачивается, с трудом наклоняясь. Он чувствует как пробка, заполняющая его до краёв, находит своё идеальное положение. Дышать всё тяжелее, непривыкшее к таким ограничениям тело пытается вырваться из оков. Каркас корсета слегка съезжает и младший думает: «Куда ещё сильнее?», когда Чимин подходит ближе со спины и просит задержать дыхание, стягивая ленты на его талии ещё жёстче. Перекрывая ему кислород. — А-ах, больно, хён, — жалобно хнычет младший, упираясь руками в стену для устойчивости и шире разводя ноги. От возбуждения. Как мало ему надо. — Я о тебе забочусь, малыш. Какой цвет? — под пальцами Чимина преграда, скрывающая пылающую влажную кожу, которая всё ещё слишком чувствительная, болезненно реагирующая на любое касание; блондин с бо́льшим бы желанием сейчас распустил эту конструкцию, лишь бы коснуться того жара, скрытого под ней: рукой, губами, членом. Боже, Чонгук делает его таким бессильным. «Нельзя, — думает Чимин, останавливая себя, — всё должно идти идеально». — З-зелёный. — Брюнет робко смотрит на Пака из-под опущенных ресниц, ожидая действий. Получив ответ, Чимин сильно давит на пробку, чтобы потом резко вытащить, — и вслушивается в получившийся жалобный скулёж. Прекрасная мелодия. Его любимая. Пак наслаждается этими очаровательными звуками, отслеживая, как его детка пытается выгибаться под весом корсета, задыхаясь и сжимая дыркой образовавшуюся пустоту. Испытывая недостаток внимания, непослушный мальчишка начинает бездумно тереться об его ногу, находящуюся между пышных бёдер, за что тут же получает два сильных шлепка по заднице и короткий вопрос: — Ты разве заслужил? Прижимая дрожащего брюнета ближе к стене, старший слушает его отчаянное: «Нет, папочка, нет-нет». В качестве наказания, Чимин начинает целенаправленно жёстко давить коленом на скользкую от выступившей влаги мошонку и вставший член, попеременно вводя внутрь влажной дырочки пробку, неумолимо двигая ей вдоль чувствительных стенок. Чонгук громко стонет, когда старший прихлопывающими движениями загоняет игрушку как можно глубже и звонко шлёпает несколько раз по чувствительным ягодицам. Чувствуя себя таким жалким и потерянным, Чон пропускает момент, когда Чимин начинает покрывать укусами его солёный от пота загривок и кладёт ладонь прямо под его кадык — придушивая. Чонгук закатывает глаза и сорвано всхлипывает. Следя за состоянием младшего, медленно уплывающего от него из-за нехватки кислорода, Пак едва слышно мурлычет в его покрасневшее ушко: — Хорошо? Ты чувствуешь это сейчас? Всё ещё недостаточно для того, чтобы ты кончил? Мысли кончились. Сам Чонгук кончился. Ему больно и хорошо. Он не может дышать, не может изогнуться, не может кончить, когда всё его тело — замкнутая болевая точка и только Чимин отвечает за поступающее в неё удовольствие. Чувствуя, как старший ослабевает хватку, Чонгук, судорожно хватая ртом влажный воздух, хрипло отвечает: — Хн-а, а-ах, прошу, трахни меня, п-пожалуйста, быстрее, — воздуха младшему хватает лишь на то, чтобы умолять, ибо рука хёна возвращается на своё законное место. Чонгуку так отчаянно нужен Чимин-хён. Его член. Его тепло. Чимин чувствует себя как в тумане, когда вынимая пробку и касаясь головкой входа, заполняет его членом, сразу же захватывая своим жаром дрожащее под ним тело целиком. Импульсивно двигаясь навстречу пульсирующей плоти, ощущая её везде, младший покрывается мурашками; и пока блондин притирается бёдрами всё ближе и ближе, у него на губах застывает стон, плавно перерастающий в скулёж. — С-спасибо, хён, — он начинает хрипло шептать слова благодарности, натянутый с двух сторон, — спаси… к-кха… бо. — Детка так хотела мой член? Прелестно, — уводя руку от напряжённой шеи, Чимин крепко фиксирует ладонью темноволосую голову, зарываясь пальцами в корни волос и дёргая их на себя. Жалобно всхлипнувший младший широко распахнув глаза, осторожно трогает отпечаток чужой ладони на своей шее, когда слышит: — Веди себя тихо, договорились? — эти слова едва успевают проникнуть в воспалённый разум, как Пак задаёт быстрый, дробный темп, сквозь расслабленные мышцы начиная трахать Чонгука по-настоящему. Сам же младший осознать сказанное не успевает. Чимин жёстко вбивается в него и лишает всех мыслей. Дёргает Чона за волосы и с садисткой ухмылкой, которую тот чувствует взмокшей спиной, развязывает несколько верхних лент корсета, чтобы потянуть их с силой на себя и намотать на руку. Крольчонок теряет не только разум, но и дыхание, бессмысленно смотря в стену перед собой. По нервным окончаниям бьёт болезненное наслаждение; стонов Чонгука, закатывающего глаза, почти не слышно за безжалостными, шлёпающими толчками, направленными ровно в его простату. Ткань корсета трещит, когда старший давит на поясницу и тянет Чонгука на себя за взмокшие волосы, заставляя свою детку прогнуться ещё сильнее и хватать ртом воздух, беззвучно плача. — Я же сказал тебе быть потише, что за непослушный ребёнок, — Чимин тяжело дышит, его руки со вздутыми венами удерживают младшего в нужном положении уже так долго, что кажется, будто прошла вечность. Пак наращивает амплитуду, и видит, как начинает оседать тело под ним. — Чёрт, Куки, давай же, держись, ты такой… такой хороший для хёна, сделай хёну приятно, давай же… блять, детка. — Почти потеряв равновесие от усталости, Чимин на секунду удерживается, хватаясь за трясущиеся ягодицы и растягивает дырку, глубоко внутри которой двигается его член. Чонгук же в ответ скребёт ногтями по стене, дрожа всем телом и пытаясь как-то контролировать свои разъезжающие ноги. Получается не очень. Чимин снова тянет его на себя. — Х-ха, слишком с-силь… — выдыхает он жалобно, и, противореча сам себе, старается активней поддаваться на таранящий его член в желании заслужить оргазм. Поймав взгляд полностью расфокусированных шоколадных глаз, Чимин, тяжело дыша, интересуется: — Цвет, детка? — Пак продолжает глубоко вбиваться в младшего, удерживая того в нужном ему положении и, недолго думая, начинает замедляться, так и не получив ответа, — скажи цвет, Чонгук-и. Чон поворачивает голову, насколько может, и сверкая мокрыми от слёз щеками, заикающимся голосом произносит: — Всё х-хорошо, зелён-ный. — Снова упираясь дрожащими руками в стену, Чонгук начинает насаживаться на распирающий его тугие стенки горячий член, плавно покачиваясь и скуля, потому что сил не хватает. Он злится на себя. Он устал, он хочет кончить. Ему нужно, чтобы его положили на кровать и закинув ноги себе на плечи, безжалостно трахали, пока он не отрубится из-за мощнейшего оргазма. Он знает, что сейчас Чимин боится ему навредить больше, чем необходимо им двоим; хотя корсет даже в таком положении сдавливает его лёгкие на грани обморока. Поэтому младший заводит назад одну руку, чтобы раскрыть себя для хёна ещё сильнее. Он будет хорошим. Идеальным. — Молодец. Куки же хороший мальчик, да? Ты же знаешь, как в тебе хорошо? — Чонгук задыхается и хнычет на похвалу, крепче сжимая в себе член. — Расслабься, детка, и дыши. Комплименты делают Чонгука ужасно уязвимым. Однажды он кончил, не прикасаясь к себе, пока Чимин шептал ему прямо на ушко подробности того, как хороша его растраханная дырка и как много членов она может принять. «Блять», — Чонгук так близко. Просто думая о том, что хён готов позволить ему кончить прямо сейчас, Чон неосознанно тянется рукой к своему члену и лишь коснувшись чувствительной, бордовой головки, — он отдёргивает её. Чимин замечает его неосторожное движение. — Хочешь?.. — Нет, я случайно, п-прости, хё-он, хн-м, — кажется, ему не поверили, потому что Чимин начинает безжалостно трахать его и без того натруженную и чувствительную простату, крепко удерживая его за поясницу двумя руками — и да — он не был к этому готов. Звонкие шлепки, точные толчки, хлюпающие звуки и рычание хёна — всё это, чередующиеся с собственными хриплыми всхлипами, гремит в абсолютно пустой голове Чонгука, уничтожая его изнутри. Сдерживая своё возбуждение всё это время, брюнет теряет контроль над собой, начиная рыдать в голос и умолять: — Ах-а, а-ах! — выдыхает он. — Хватит, я-я боль-а-аха… н-мн…пожалу… н-нха-ах… хён. — Давай же, я знаю, что ты близко, милый, — Чимин начинает активнее двигать тазом, хватая двумя руками младшего за шею и притягивая его ближе к себе, — милый маленький врунишка, — воркует он прямо в ухо. Дышать так тяжело, и всего слишком много, так много, что ещё пара толчков — и Чонгук действительно упадёт в обморок. Всё тело болит. Последняя мысль, будто перед броском в бездну: «Можно мне… просто, просто кончить, пожалуйста…» — Кончай. И в голове становится абсолютно пусто. Чонгук выпадает из реальности, проваливается в черноту. Он кончает, тугими струями изливаясь на чёрную ткань корсета. Последними, мощными толчками бёдер хён вколачивается в него, выбивая из лёгких последний воздух. Чон неконтролируемо дрожит из-за сверхчувствительности — и Чимин вместе с ним; они оба не в силах держать себя на ногах. От сразившего его оргазма, младший соскальзывает вниз по стене, позволяя горячей сперме вытекать из него крупными сгустками. Она окрашивает пол и мягкую внутреннюю сторону бёдер. Тяжело дышащий Чимин становится приятным и тяжёлым дополнением на чонгуковской спине. Скатываясь с пригретого места, блондин притягивает отрубившегося от усталости младшего к своей груди. Он начинает расшнуровывать свой подарочек, ласково пробегаясь пальцами по мокрым насквозь тёмным волосикам. Поглаживая взмокшую, раскрасневшуюся спину, Пак вскидывает голову и ловит на себе одурманенный взгляд. Чимин физически чувствует, как тяжело Чону держать веки открытыми; и пусть его глаза сияют, но… «Он явно преодолел сегодня свой предел, раз его так накрыло». — Не нужно было столько терпеть, Куки. Чонгук пытается ему что-то прошептать (кажется, он ещё долго не сможет нормально говорить) и в конце концов у него получается: — Я хорошо справил… к-кха… ся? Я не помню… Я… к-кха… отрубился, — брюнет пытается подтянуться ближе к лицу старшего, но оказывается даже не в силах пошевелить руками по своей воле. Поэтому его парню приходится помочь ему усесться поудобнее на своих влажных коленях. Усадив Чонгука поудобнее, блондин сразу же начинает ворковать: — Ты справился, малыш, — умиляясь, Чимин клюёт его губами в щеку, — мой самый лучший, — клюёт в носик, — самый красивый, — целует в надутые губки, — самый любимый мальчик. Чонгук чувствует себя немного избалованным ребёнком, когда начинает мило хихикать и радостно сверкать в сторону своего хёна глазками, безоговорочно веря ему. Как же иначе. — С годовщиной, Чиминни-хён! — младший склоняется, чтобы чмокнуть губами мягкие щёчки — и сразу же начинает краснеть собственными. — С годовщиной, Чонгук-а… — тихо произносит старший. — А можно уже загадывать желание? — Чонгук будто взбодрившись, начал елозить своей аппетитной попкой прямо по паковым ногам, впрочем, почти сразу же ойкая и обиженно дуя губы, чувствуя дискомфорт, — хён, ну хё-он, ну можно, а? Чимин закатывает глаза и подхватывает этого беспокойного ребёнка под задницу, чтобы отнести его прямиком в ванную. «Этот послушный, неугомонный и тискательный блядский пиздец сотворил я, — думает Чимин, затаскивая Чонгука в под душ, — и ни капельки об этом не сожалею».