***
— Нет же, давай поедет до-ах-мой, Чонгук-а, тут очень тонкие стены, в соседней студии… Да стой же ты! — в отместку за подобное требование, которое обнаглевший хён посмел высказать ему прямо сейчас, юноша кусает Чимина за нос и дует круглые щёчки, убирая руки с полувозбуждённого паковского члена. — В соседней студии точно занимается своими тёмными делишками тот пугающий парень… Чонгук! Он нас и убить может! В прошлый раз нам повезло, но снова трахаться мы тут не будем. Это наше правило, помнишь? — Хён, но я хочу… Хочу чтобы он услышал. Это моё желание. — Что, прости? Из всего… из всех… Ох, Чонгук-и, — меняясь за секунды из горько-возмущённой булочки в сладко-воркующую, Пак начинает успокаивающе гладить брюнета по опущенным от смущения плечам. И они ведь реально покраснели. «Интересно, заходится ли сейчас красным цветом кожа под корсетом?..» — В прошлый раз… Я думал об этом с того самого раза, помнишь?.. — Тогда почему ты не говорил, что хочешь… Внимания? Ты хочешь именно его или?.. Мы должны были поговорить об этом, Чонгук-и, и найти способ получше, чем драконить этого психа. Если дело, конечно, не в нём самом, — говорит Чимин, и тут же шепеляво передразнивает: — У меня тонкий мушикальный слух, ебитесь дома, ебушие… — ну и дальше по списку, что он там там кричал. Оно тебе надо? — Ты обещал… — уже не такой уверенный в себе, как минуту назад, Чонгук тихо бормочет это, утыкаясь в ямку между ключицами и двигая там покрасневшим носиком подвеску со знаком зодиака, которую он когда-то подарил хёну на день рождения. — И не так уж он и шепелявит, ты утрируешь, Чимин-и… — Этот тип напугал тебя, ворвавшись к нам, когда ты только-только кончил, малыш. Почему я должен быть к нему благосклонен? Ты так дрожал у меня в руках, будто думал, что тебя пристрелят, если ты издашь при нём хотя бы один малюсенький звук. Да это наша, чёрт подери, студия и если захотим, то хоть оргию устроить тут сможем, — Пак, кажется, реально злится. — Да если бы он не закрылся в своей берлоге, когда я за ним погнался… Ух да я бы, — размахивая руками от возмущения, Чимин замечает, что младший, которого он ненадолго отстранил от себя, дабы физически не задеть своими эмоциями, неловко отводит повлажневшие глаза. — Постой-ка. — Чонгук обречённо вздыхает. Он чувствует себя неуютно и неправильно. Впервые с момента их отношений с хёном, он о чём-то умолчал. И теперь жалеет, что вообще решил без объяснения причин загадать это желание. «Кажется, я прозрел, — удивляется своей тупости блондин, — садись, Чимин-а, два тебе за наблюдательность». — Ты что тогда возбудился, что ли? «Что ж, кажется нам действительно нужно поговорить», — они оба думают об одном и том же.***
Почему-то все сексуальные желания и влечения, заключенные в его тело хёном, Чонгук принимал легко, и ни капельки не задумывался — а правильно ли это? Тут другой случай. Чон слишком часто представлял себе, что на них смотрят. На него. Кто-то смотрит, как они трахаются. Как Чимин его трахает. Жёстко или нежно — не важно; захлёбывается ли от криков сам Чонгук или же глухо стонет в подушку — тоже не важно. Как сказать своему парню, что он зависим от фантомных взглядом и касаний, когда тот заставляет его кончать одним своим идеальным членом? Да никак. Он и не говорил. Но дело в том, что когда в его голове не было конкретного образа, он вполне себе упивался абстракцией. Ему хватало и всё было хорошо. После же той роковой встречи это стало невозможным. Когда их секс с Чимином ленив, слишком нежен и у Чона есть хотя бы минутка на: просто подумать, — он видит перед собой суженные в недовольном прищуре лисьи глаза. Тёмно-карие, покорившие без спросу его душу. Да он тогда чуть не кончил третий раз подряд, когда их увидел. Ну и когда тот раздражённый громкими звуками парень ворвался к ним, будто в жопу ужаленный, ужален, вообще-то, оказался Чонгук. Полученный в тот день яд распространялся всё глубже и глубже, пока в какой-то момент его не стало так много, что он выдвинул позорное желание младшего наружу. Прямо Чимину в руки. — Так, я правильно понял, что ты хочешь?.. — Я люблю тебя, ты ведь знаешь это, Чимин-и-хён, — младший отчаянно всхлипывает и тянет на себя мягкие ладони, беря их в лёгкий захват, потому что боится, что его неправильно поймут, оттолкнут; что что-то пойдёт не так и они прямо сейчас навсегда разругаются. Пак молчал слишком долго после его невнятных объяснений. И даже сейчас он лишь продолжает сосредоточенно смотреть на него, — а Чонгук не знает, что ему думать. Не понимает. Он напуган и ждёт хоть каких-то слов. Он их получает. — Тебе, Куки… Тебе меня недостаточно? Я просто хочу понять — почему, понимаешь? — Нет! То есть, не в том плане «нет», Чимин-и, всё… всего хватает, но я просто не могу, — как может, он пытается донести до старшего свои мысли, — не могу вытолкнуть это… его из своей головы, пожалуйста, сделай с этим что-нибудь, пожалуйста, хён… — Старший смотрит на него растерянно, будто не понимая, как такое возможно. Чонгук готов зареветь или же, наоборот, начать агрессивно доказывать, что его вины тут нет. Что он хочет — но не может избавиться от вросшего в его больные фантазии парня. Не Пак Чимина. Он не знает. Ему всегда было хорошо так, как было и есть — вдвоём, вместе и навсегда. А теперь что? Что это такое? Откуда это взялось? Откуда он в его голове? Возможно, Чонгуку всегда было мало, а возможно дело в другом. Он не знает. — Куки, милый, я не злюсь на тебя, просто… — Чимин пытается подобрать правильные слова, смысл которых сам до конца пока не понимает, — просто это сложно. Сложно из-за того, что ты не говорил мне об этом так долго и теперь даже я не знаю, что нам делать. — Только не бросай меня — шмыгая носом, Чонгук понемногу успокаивается. — Эй, даже не смей так думать, Боже, Чонгук, ты неправильно меня понял, — Пак снова обхватывает невинно улыбающегося ему брюнета за плечи, чтобы притянуть его ближе к себе. — Я опять думал лишь о себе и том, как всё проебал, как не заметил твоих переживаний, прости меня, я такой… — Ащ-щ, вот поэтому я тебе и не говорил, ты сразу же начинаешь во всём винить себя, хён! Когда проблема уж явно не в тебе. — Моментально разлепив объятья, Чонгук теряет свою невозмутимость и принимает грозный вид, добавляя в него взгляд полный здорового неодобрения. Он меняет тактику. — Да это же и так понятно! Я не могу заставить тебя не думать о нём, поэтому… — Поэтому просто трахай меня почаще! А желательно сделай это прямо сейчас и всё блять пройдёт! — Чимин до странного взбудоражен, аж пальцы покалывает от желания дать внезапно обозревшему Чону затрещину, чтобы не матерился и не указывал ему, что делать. — Ну и с чего ты взял, что это поможет и всё прекратится? Да и с чего бы ему вообще сегодня быть тут и слушать, как ты стонешь? А? — Я просто знаю, хён… И ещё я хочу, чтобы ты, чёрт тебя подери, сделал так, как я тебе говорю! — Не смей указывать мне! — когда Чонгук так заводится, его нужно держать в узде, поэтому Пак рявкает это, и мысленно уже извиняется, прося того успокоиться, а то они реально сейчас тут подерутся, но закрывает рот, когда слышит что говорит ему этот наглец: — Ну так заткни меня, Чимин-и, если ещё не разучился это делать, — в глазах Чонгука горит вызов и его ухмылка стала внезапно такой самодовольной. Раздражающей. На секунду застыв от подобного хамства и от захватившего его тело адреналина, Чимин рычит и хватает двумя руками раскрасневшегося из-за спора парня, чтобы прижать к первой же попавшийся вертикальной поверхности. И чтобы тут же яростно протолкнуться внутрь его грязного рта языком. Чонгук на это протяжно, довольно стонет и вцепляется короткими ноготками ему в спину, притягивая его ближе. Кусая и оттягивая на себя чоновскую верхнюю губу, Пак смотрит прямо в расширенные от возбуждения зрачки, смотрит и видит своё собственное отражение, потому что те полностью затопили радужку темнотой. Он продолжает размазывать тёмно-красную помаду по их губам, забирается пальцами под сетку чулок, чтобы впиться пальцами в мясистые бёдра, игнорируя уже сочащийся смазкой член. Поймав расфокусированный взгляд младшего, Чимин немного приходит в себя. Перестает терзать припухшие от укусов алые губы. И плавно передвигается влажными поцелуями вверх по выдвинутой челюсти, чтобы звонко поцеловать по пути пылающие ушки, желая, видимо, оглушить томящиеся в голове Чона мысли. Его последние мысли на ближайший час. Уж Пак постарается, что бы так оно и было. Зарываясь носом в мягкие, влажные от пота волосы, Чимин продолжает порыкивать от переполняющих его эмоций. И нет, он не ревнует. Он злится. Потому что Чонгук боролся со своими демонами всё это время в одиночку, пока он, Пак Чимин, персонально решил жить в неведении. Не помогал, а ещё и имел совесть требовать всё больше и больше, ради их отношений и совместной работы над блогом. Желание корить себя во всех грехах не пропадает, поэтому Пак пытается его изничтожить, посвящая всего себя куда более приятным вещам: он захватывает губами мягкую мочку чоновского уха, чтобы оттянуть её, в конце подцепляя зубами. Он дышит запахом бананового молочка для тела, которым Чон пользуется каждый божий день. Чимин просто обожает этот запах невинности, смешанный, как и сейчас, с терпким мускусным запахом пота и естественной смазки. У младшего от его действий давно уже горит лицо и немного кружится голова, а кровь в ушах шумит так громко, что Пак должен был бы слышать её сквозь прикосновения. Он и слышит. И давит ладонями на румяные щёки, чтобы снова протолкнуть внутрь послушно открывающегося ему навстречу рта юркий язычок; облизать им передние зубы, дёсны, со вкусом захватить чужой язык, чувствуя, как Куки начинает скулить от этого ему прямо в глотку. Тогда он мягко зажимает ему пальцами нос и сильно давит ладонью на взмокший затылок, не оставляя возможности отодвинуться. И забирает весь кислород себе, заставляя юношу панически задыхаться и бить его по плечам. Он крепко держит Чонгука, поглаживая его влажные виски и буквально трахая языком его рот, пока тот изо всех сил пытается дышать. Но у него ничего не получается. Чимин отсчитывает секунды, чутко следя за чужим пульсом, бьющимся под его пальцами. Вскоре он отстраняется, но лицо Чонгука по прежнему в его ладонях. Младший, наконец-то, делает жизненно-важный вздох, а у Чимина внизу живота собирается горячая волна, от которой он почти что кончает. Пока он брал себя под контроль, Чонгук, толком не успев надышаться, кусает его за ключицу, да так больно, что искры летят из глаз. Чимин шипит, оттаскивая его от кровавого укуса за взмокшие волосы. И сразу же отпускает. Потому что заслужил. Чон тяжело дышит, а в глазах его — форменное безумие. Он агрессивно толкает блондина вперёд, заставляя того упасть на широкий диван, стоящий рядом со стеной. Со стеной, которая разделяет их с тем человеком, про существование которого Чимин уже забыл. Он, вообще-то, будучи атакованным со всех сторон жадными чоновскими губами — не помнил даже своего имени. А Чонгук пользовался этим, начиная яростно сдирать с него одежду: тонкий чёрный свитер, плотные серые джинсы и белые боксёры — всё это, стоявшее на пути к прекрасному подтянутому телу, теперь было раскидано по всему полу. Достигнув одной цели, младший, не останавливаясь, приступает ко второй: он проезжается внутренней стороной бёдер, спрятанной в бордовую сетку, по выступающим тазобедренным косточкам; потом удобненько плюхается крепкой задницей на болезненно возбуждённый член и нервно дёргает подбородком, смотря на Чимина с вызовом. Окей, тот наконец-то вспомнил, как его зовут. Они снова сталкиваются губами. Чонгук с силой толкается бёдрами вперёд, проезжаясь своим твёрдым членом по покрасневшей от напряжения головке, распространяя по чувствительной коже липкую смазку. Чимин глухо стонет. — Детка, посмотри на меня, — хриплым от возбуждения голосом просит Пак, на возможного взывая к разуму Чонгуку, — у нас есть смазка? Чонгук не обращает на него внимание, уже во всю размазывая вязкую слюну по крепко стоявшему паковскому члену. — Чонгук, нет. Нам нужна смазка, остановись, — приподнимаясь на локтях, он хватает своего парня за руку, крепко держащую его ствол. Слишком крепко. «Да он с ума сошёл…» — Чонгук, да. Забей, всё нормально. — Ему действительно всё равно, он чист, — а это главное. Он растянет себя в процессе, потому что так хочет. Потому что хочет, чтобы было больно. Наверное. — Да ты издеваешься надо мной. — Чонгук же уже расставляет по бокам ноги, случайно мазнув его членом по облегающей нежную кожу бёдер сетке, отчего оба вздрогнули от предвкушения. Удерживая свой вес и заведя свои мускулистые руки назад, чтобы потихоньку начать опускаться на вздёрнутый кверху член, младший принципиально смотрел куда угодно, но только не на Чимина. Он закатывал от болезненных ощущений глаза и испытывал его терпение. — Это ты, кажется, хотел меня заткнуть или мне тогда показалось? — Чонгук с трудом опускается всё ниже и ниже, тугие стенки не́хотя раскрываются навстречу крупному члену. Сейчас, когда почти вся слюна осталась у его максимально раскрытого входа, Чонгук чувствует каждую выступающую вену, пересекающую приникающий в него ствол. Не так уж и больно, как он думал. Дышать тоже не тяжело, но фактурный корсет давит ему на пресс в таком положении сильнее обычного, отчего он чувствует себя максимально странно. Но это приятно. Будто его держат под животом сильные, невидимые руки. Он надрывно всхлипывает и опускается до конца. — Чонгук-и… — Чимин понял, что проиграл.— Я обещаю, что ты будешь кричать, крольчонок. Если ты всё ещё хочешь этого, я помогу, только попроси, — ему трудно дышать. Ему трудно сдерживать порывы толкаться в Чона быстро и глубоко, чтобы яйца подпрыгивали, а сверху раздавались бы крики. Всё, что он позволяет себе, это пробегаться фалангами пальцев по вставшим чоновским соскам и оттягивать резинку чулок, сразу же отпуская, каждый раз, когда Чонгук опускается на его влажные бёдра. Чувствуя себя безропотно слабым из-за происходящего, Чонгук не имеет больше возможности контролировать себя из-за такой заполненности. Он ощущает себя неловким жеребёнком, потому что всё что он делает —это пытается двигаться, тем самым причиняя себе боль. Но, тем не менее, он всё также продолжает игнорировать хёна. Хотя он даже не знает, что ему делать, чтобы стало легче. Обычно всё происходит не так. Обычно ему не хочется себя так наказывать, чтобы быть довольным. Но, кажется, Чимин не сдаётся, потому что Чонгук слышит: — Покричишь для меня, детка? — а потом его просто берут и переворачивают под себя. Глубже и болезненней проникая в этот момент. Задирая длинные ноги и стискивая колени, подтягивая их ближе к своей голове, Чимин напряжённо наблюдает за выражением его лица, ожидая, когда Чонгук решиться дать ответ. Он не заставил себя долго ждать. — Пожалуйста, хён… — в ответ пятерня Пака взъерошила его покрытые гелем волосы, превращая их в полнейший беспорядок, но Чонгук не жаловался: всё-таки короткие ногти так хорошо скребли и почёсывали его голову, а пальцы так правильно оттягивали пряди, что он смог неосознанно расслабиться и раскрыть себя для Чимина. Снова. — Вот так, молодец, Чонгук-а, — начиная делать короткие, неглубокие толчки, блондин нежно прикусывает тонкую щиколотку и нахваливает Куки, слушая его тихие стоны. Пока ещё не стоны удовольствия, но они скоро будут близки к тому, чтобы покрыть стенки младшего их собственной смазкой, а самому ему дать привыкнуть к каждому распирающему до боли движению. Чтобы боль превратилась в наслаждение, которое Чонгук так старательно хотел получить. Спустя несколько десятков слабых, растягивающих его толчков, Чонгук со всхлипами кусает себя за запястье, напрасно пытаясь сдержать свои эмоции. Хён делает ему так хорошо. И Чонгук, кажется, напрасно опасался: Чимин казался всё тем же. Заботился о нём, целовал и, прямо сейчас, занимался с ним любовью. Когда он думал о том, что заставит его разрывать горло от криков, представлялась совсем другое: что-то более жёсткое, напористое. То, чего он нагло добивался сегодня своими выходками. В итоге он уже громко и несдержанно стонет, когда хён внезапно замедляется и делает точные единичные толчки бёдрами прямо в его сверхчувствительную простату. Потому что трахает тот её без остановки уже вечность, лишь пережимая уверенной рукой готовый взорваться член. А также сдерживает его ноги у себя на покатых плечах, что грозили каждый раз разъехаться в стороны из-за завладевшей телом Чонгука предоргазменной дрожи. Его скручивало и кидало в пространстве — хотя сам он не двигался, это его голова шла кругом. Он лишь слышал, как тихие стоны слетают с губ Чимина в то время, как собственный оргазм, накатывая тёплыми волнами, заставил его, наконец-то, закричать. Мгновение спустя Чимин уже с любящей улыбкой втирал в мягкую ткань корсета лужицу спермы, продолжающую вытекать из его опавшего члена, — а Чонгук хныкал, закрыв лицо дрожащими руками и чувствуя, как внутри него становится мокро и горячо. И не видел никаких посторонних глаз. Только одни, светло-карие, собирающие сейчас его тело и душу по кусочкам. «Такое чувство, будто нас слышала вся Южная Корея» — снова подумали они об одном и том же.***
Вечер у Юнги, вообще-то, не обещал быть томным. Он хотел поспать, покушать, сделать вид, что отлично поработал, по большей части лишь витая в облаках, состоящих из «надо сделать» и «сделаю потом». Теперь же ему очень плохо. Всё очень-очень плохо. Он только что словил подслушивающий стояк. Из-за приторно-сладких ебливых кроликов в десяти метрах от него, с которыми он уже успел познакомиться. Ладно, не то чтобы это можно назвать знакомством, всё же тот случай… Слушайте, он просто испугался, ясно? Ему показалось, что за стенкой блять кого-то убивают. Он взял запасной ключ, потому что знает, где здесь и что лежит. А потом, толкнув бедром скрипучую дверь, вбежал внутрь, готовый разнимать своих горе-соседей, ну или по крайней мере заставить их заткнуться, иначе он вызовет полицию. Но всё пошло по пизде. То есть, по хуям. «Бля, стыдно до сих пор». Но на повестке дня новый пиздец: что ему теперь прикажете делать? Физическое напряжение у Мин Юнги разрешалось довольно простым, даже примитивным способом — дрочкой. Но… В последнее время это стало чем-то вроде упражнения? Спорт Юнги избегал, так что и трогать себя со временем стало не так уж и необходимо. Намджун сказал, что ему нужно ко врачу, а Мин сказал, что ему нужно нахуй. На хуй, точнее. Так что решительно не понимая, как у него смог встать так просто и легко на чьи-то стоны и крики (понятно, чьи), да ещё и настолько сильно встать, что ширинка готова была лопнуть от давления. Или это Юнги так кажется с непривычки. «В общем, — решает для себя парень, — насколько жалко я буду выглядеть, если всё же попрошу у них номер телефона?» — и перед тем, как засунуть влажную ладонь под пояс джинсов, в его голове промелькнула мысль, что тот подкаченный длинноволосый брюнет, похожий на Бэмби, был определённо в его вкусе.