Латте с кокосом и мятой.

⠀⠀⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀⠀⠀— беги от меня ... ⠀⠀⠀⠀⠀⠀ слыша тихий всхлип, юнги лишь плотнее прижимает ладонь к чужому лицу. он смотрит в затянутые густой влагой глаза и молчит. под жёсткими подушечками нежная кожа чужих щёк становится влажной. ладонь соскальзывает. раздражает. он резко убирает руку в сторону, опираясь на неё о кровать, рядом с тёмной макушкой, а сухой ладонью вновь накрывает, жадно хватающий воздух, рот. светлые глаза, что горят даже в этой темноте пустой комнаты, жмурятся, выпуская наружу новую порцию слёз. каштановая чёлка от каждого резкого толчка то падает на лоб, то скользит с него, путая волосы. юнги наклоняет ближе, не разрывая зрительного контакта, и касается кудрявыми прядями чужих прямых, будто гладит. от этого чимин жмурится сильнее и издаёт тихий скулёж. ему слишком страшно. от влажного рта и горячего дыхания, что не может пробиться через плотный "кляп", ладонь юнги снова намокает, но в этот раз уже не скользит по заплаканному лицу. она будто присасывается крепче, не давая чимину даже надежду на новый вздох. длинные пальцы полностью закрывают пухлые губы, аккуратный носик, и с остервенелой болью впиваются в мягкие щеки, оставляя следы. юнги толчок за толчком вонзает подушечки глубже, будто пытаясь продрать лицо насквозь. любимое лицо. наверное. он запутался. ослабевшие руки то взмывают в воздух, пытаясь уцепиться за острые плечи, то безвольно опадают на холодную постель, что так и не смогла согреться от двух усердно потеющих тел. холод из приоткрытого окна и тот не настолько замораживает, как сквозняк из души, которая сейчас склоняется над рыдающим чимином и смотрит так мёртво, не отводя взгляд. он не знал, что бывает так больно. когда никто не прикладывает руку. когда просто говорят пару слов, когда просто смотрят не так. юнги не знал, что бывает больно как-то иначе. как-то внутри. когда рвётся что-то последнее, что на хлипкой верёвке держало цистерну боли и яда. сейчас всё прорвалось и затопило его с головой. он захлебнулся в собственной боли, когда услышал тихое: ⠀⠀⠀⠀⠀⠀— нам надо расстаться. он за минуту ощутил раскаты грома в надламывающейся грудной клетке. разбивающуюся в щепки плотину, что сдерживали потоки. ледяную воду, топящую без остатка. он за минуту трижды смог захлебнуться внутри себя, а снаружи лишь сглотнул ядовитый комок, тихо прошептал что-то угрожающее, чего чимин не расслышал, и сгрёб его в охапку, утаскивая в спальню. как паук в свою паутину. парой хлёстких пощёчин остановив любые противостояния, едва ли не зубами разорвал тонкий чёрный шёлк, который совсем недавно дарил под таким же чёрным бантом, протягивая с нежной улыбкой. плотную джинсу, слыша как звенит пуговица, отлетевшая на деревянный пол. тонкий хлопок белья, когда с остервенением тянул его вниз по стройным ногам, покрытым мурашками от страха. юнги не знал, что, если не бить человека - его можно уничтожить. он привык к физической боли. но он не знал, что внутри, где-то за рёбрами может быть так сильно больно. чимин не знал, что может быть так больно физически. его грудина едва ли не ломалась, когда он признался юнги, что больше не любит. было больно причинять боль другому. его душа почти порвалась на клочья, пока он смотрел в мёртвые тёмные глаза. чимин не знал, что может быть так больно телу. светлые глаза постепенно темнеют, закатываясь и теряя связь с реальностью. волнистая чёлка, которая нависает над ним, уже плывёт и двоится, расцветая разноцветными искрами. ладонь, на уставших искать спасения губах, давит с такой силой, что челюсть вот-вот не выдержит и хрустнет под нажимом. но челюсть выдержит. а чимин нет. в тёмные волосы на затылке вплетаются пальцы, сцепляясь в мёртвую хватку и запрокидывая голову назад, туда же, куда закатываются глаза. побледневшая в испарине шея, испачканная бордовыми метками, открывается и просит чужих жадных губ. но юнги, вбиваясь в ослабшее тело из последних сил, лишь прикрывает глаза и прижимается дрожащими губами к своим костяшкам. ровно туда, где под ними, уже не трепещут постепенно холодеющие губы. он выпускает в чимина свой яд в последний раз, вместе с этим, роняя на нежную кожу кислоту своих слёз. они мешаются с дорожками безнадёжной мольбы на чиминовых висках и, кажется, почти разъедают их. ладонь плавно скользит на холодную ткань подушки, а губы в исступлении накрывают чужие, застывшие навечно в немом крике. ⠀⠀⠀⠀⠀⠀он вовсе не просит прощения. он прощается. ⠀⠀⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀ему больше не больно. ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀его боль умерла.