I hate you

Ненависть убивает. Вгрызается в горло, бьёт прямо по сердцу, так, чтоб задохнулся, вывернулся и вправился обратно, надев маску извечного нейтралитета. Чтоб выглядел победителем в глазах победившего. Gegrüßet seist du großes Deutsches Reich! Gegrüßet seist du Deutschland! Маску обратно надеть не получается. Не тогда, когда винтовка русская жалит дулом между глаз, угрожая сделать финальный змеиный рывок, и вырваться с обратной стороны, стену красным измазав. — Последние слова, Псина, — говорит, нет, шипит Иван, винтовку крепче сжимая, в глаза всматриваясь, ответа ожидая. Даже не ответа. Мести. За всё былое, за новое. За шрамы болящие и народ выголодалый. За кровь по стране пролетевшую и в землю впитавшуюся. За доверие улетевшее в небытие за такой короткий срок. Он же верил. Доверился. С самого начала. Предательство — это больно. И Союз это понял. Слишком поздно понял. Германия — Рейх, — дрожит, воздух стылый через лёгкие прогоняя, вглядываться пытается, только не получается ни разу. Сглатывает и выдаёт: — Gegrüßet seist... — зубы чечётку бьют, чуть ли язык не откусывая, а дуло винтовки советской, немцев убивать привыкшей, ползёт выше — в лоб утыкается и останавливается. — Vanya... П-пожалуйста... — Сейчас прощения просишь, сука?! — кричит Иван. Курок давит, ещё чуть-чуть и выстрелит. — Сейчас?! Надо было это раньше делать! Не тогда, когда вцепился мне в глотку, убить пытаясь! Не тогда, когда, мать твою, страну захватывал! Понял, блядь?! Германия стынет. Не остаётся ничего другого. — Ich... Я... Ваня... Это моя вина, — Германия руку тянет, снова сглатывает и в глаза смотрит. — Только не трогай их. Убей... меня, если хочешь. Только не их... Bitte. — С чего бы? — рычит Россия. — Пускай они тоже пострадают, как и мои. Не будет твоим пощады. Verstanden?! Не будет. Рейх воздухом давится, к стене прижимается, но всё ещё смотрит неотрывно. За своих страшно. За себя... На себя Германии как-то плевать. — Я понимаю твой гнев. Но не надо. Только я виноват. Не мой брат, не Австрия. Только я. Не трогай их, — Людвиг глаза закрывает. Ждёт. Мучается. Страшно. — Nur Ich. — Это не тебе решать, — винтовка исчезает, едва слышатся чужие шаги, — это решим мы. Людвиг знает, кто там. Страны-"победители". Его никто, кроме Ивана не побеждал. Просто налетели вороны на мясо свежее, уже готовое, осталось только у хищника числом забрать. Германия с болью смотрит. Взглядом вперивается в русского, ожидая чего угодно. Иван же не... — Война окончена, — произносит Иван и уходит. У Людвига ломается что-то внутри. &&& — Надеюсь, мы подружимся! — Было бы неплохо. — Мир? — Вот так просто? Никакого подвоха? — Да. Просто. Тебя же знатно потрепало, верно? — Kretin. — Сам кретин. Я тебе дружбу предлагаю. У тебя же друзей нет. Только семья. И у меня друзей нет. Вот и... — Глупое предложение... Но, пожалуй, я соглашусь.