Фея моих снов

Свет и Тьма — два столпа мироздания, основа всего сущего во всех мирах. Они нераздельно смешаны в душах всех живых созданий — благородство и эгоизм, дружба и соперничество, агрессия и миролюбие. Ни одно из них нельзя изгнать и победить, и не нужно. Жизнеспособно лишь равновесие и разумные компромиссы. Чтобы всему нашлось свое место. Он так хорошо вздремнул на той лекции в дальнем темном уголке аудитории, под усыпляюще монотонный голос Саладина — директор наверняка тоже был не в форме после вчерашнего, и не особо хотел вникать в собственные мудрости. Но остаться после занятия и отвечать на вопросы по теме заставил. Как все просто-то а, четко и логично. И удобно. Серьезно, это не сарказм — он не издевается и не пытается спорить с наставником. Давно уже нет такого желания… или недавно. Саладин прав, чего уж там, насчет него особенно, спорить более чем глупо. Только есть небольшая проблема. Недобитым Прародительницам почему-то плевать на мудрости из учебников, и выйти прочитать им лекцию вряд ли хорошая идея. — Ты же все понимаешь, Мэлько, зачем утрировать, — беззлобно упрекнул его директор, легким щелчком пальцев материализовав второй стакан для виски. Один уже стоял на коричнево-желтой столешнице из натурального дерева, отражая свет угловатыми гранями. — Добиться стабильности и равновесия совсем не просто. Кто захочет идти на компромисс, ничего при этом не приобретая? Или не теряя в случае отказа? Только дурак. Как сказал какой-то земной мудрец, или кто он там был: «Добрым словом и пистолетом можно добиться больше, чем просто добрым словом». Ха, он еще улучшенных лазерных пушек на истребителях Красного Фонтана не видел… хотя для чертовых древних сущностей и этого мало. Остается только драконье пламя. Ведьмы ужасно не любят огонь. В Волшебном Измерении их не жгли на кострах… пока. Но что-то неприятное въелось на уровне подсознания, сквозь века и параллельные пространства. И правильно. Только цена окажется слишком дорогой — Магикс уже не оправится от ран и не станет прежним. И… и он. Хотя последнего он не собирается бояться. — И напрасно. Страх тоже нужен и полезен не только своему обладателю, и полностью его лишенный… Наделает опасных необратимых глупостей, да. Или просто слишком молод и глуп. Они с Саладином почти всегда заканчивают фразы друг за друга, после пяти лет обучения. Хотя к согласию так и не пришли. — И это не то, что пойдет тебе на пользу. Присядь, Мэлько, — тем же тоном, что и на занятиях, лишь чуть менее бесцветным, предложил Саладин. Рука со старческими узловатыми пальцами и до жути натуральными пигментными пятнами (словно он одной ногой в могиле, а не бессмертный великий маг) потянулась к наполненной глубоким темно-янтарным блеском бутылке. Удачно пробившийся сквозь щели жалюзи ярко-золотой луч света превратил любимый вискарь директора в нечто поэтично прекрасное. Как капля смолы на солнце в живом хвойном лесу, только им можно ещё и надраться. — По крайней мере ты стал одеваться по форме… — Надежду, что это только начало перемен к лучшему, Саладин высказывать не стал. Вслух, все до тошноты понятно, но спорить не хотелось. Не до такой ерунды с недавних пор, и даже странно, что когда-то было иначе. Мэлько лишь машинально разгладил черный форменный китель, туго затянутый на поясе ремнем с гербом Красного Фонтана на пряжке. Не носить эту неудобную хрень когда-то было для него делом чести, а теперь она даже начинает нравиться. Ощущением общности и возможности опереться на одетых так же, пусть это и неточно. И ничего такая вроде, он всегда любил чёрное. Мэлько молча сел на предложенный стул наискосок от Саладина, почти совсем рядом. Словно они друзья. Пружинисто мягкая обивка из темной экокожи манила расслабиться и начать получать удовольствие. И забыть то, о чем знают даже дети. Что у успешно переживших многие тысячелетия и трабблы магов друзей нет, только интересы. — Лишь бы они совпадали, Мэлько. Наполненный до краев низкий хрустальный стакан приятно коснулся ладони. Пить с Саладином он еще не привык, в клубе гораздо прикольнее. И не надо следить, чтобы случайно не ляпнуть лишнего… есть вещи, которые Саладину знать необязательно. Только не до клубов совсем после выпускного… если не считать свидания с Лилис. Мэлько зажмурился и мгновенно выпил предложенное, морщась совсем не от обжигающей крепости. Об этом Саладин уже знал, с недавних пор — когда впервые помог снять стресс своим нехитрым методом в бункере на Пиросе. Методами. Сначала эксклюзивный вискарик — такой нигде не купить и не достать, потом сладкое. Последнего он почему-то совсем не ожидал, хотя слабости (или наоборот источник силы) Саладина не были секретом ни для кого. И удивленно вытаращил глаза, когда произнесенное шепотом заклинание открыло сказочно-золотой портал в металлической стене командного бункера. Чилаут зона манила ненавязчиво-цветочным запахом ароматических свечей и плавающих в бассейне розовых лепестков. Похожая на обитую изнутри гладким лиловым шелком коробку с элитным шоколадом. И сегодня тоже? Он совсем не против, было бы круто. Тогда прелестные, почти как феи, массажистки, — живые и теплые, с распущенными густыми волнами белокурыми волосами (идеально, темные напомнили бы Лилис), нежными взглядами скромно потупленных глаз, умелыми ласковыми пальцами и губами помогли вернуть… почти утраченное. Или ему просто хочется так думать? — Древним Ведьмам нельзя верить, Мэлько. Даже когда уверен, что можно… на этот раз. Я их знаю дольше твоего, на три тысячелетия. Саладин всегда был трусом, то есть разумным и осторожным, и привык смиряться и находить компромиссы. Легкая насмешливая нотка в голосе Лилис почему-то задевала гораздо сильнее, чем откровенно издевательский хохот Белладонны. Можно ли поставить это в вину Саладину, если он и сам говорит почти то же самое? Мэлько потер глаза рукой, желая сфокусировать взгляд — с одного стакана виски, пусть и полного до краев, проблем с концентрацией еще не должно быть. И прогнать отвратительно реальные картинки из навязчивых снов… или не просто снов. Про пронизывающе холодный ветер в узком горном тоннеле, каменном мешке на краю Мира. Барьерные горы хранят в себе портал в проклятое измерение, ждущий своего часа долгие тысячелетия, жадно и терпеливо. И затягивающий взгляд, как жидкая смола любопытное насекомое, осколок тьмы в безжизненно сером небе… Обсидиан. Твоему отцу самое место… с нами. Ты тоже наш, не ломайся. И еще забудешь дурацкие цветочки. Ты способен на большее… гораздо. Он увидел его, когда впервые попробовал подчинить себе разум дракона, полный стихийной черной магии. Потому что она их породила, или сделала древних летающих ящеров чем-то иным. А его что-то наделило способностью повелевать ими… не что-то, а известно чего, кого он пытается обмануть. Так глупо. И не только его, — проклятый астероид-темница скорее удивил и вызвал томительно-неприятное жжение в желудке, чем напугал. Как собственное лицо в зеркале, с утратившими привычный и подобающий наследникам природной магии зеленый цвет глазами. — Это правда, Мэлько, в тебе станет больше тьмы… но она не придет извне. Ты просто задействуешь свою. Саладин наконец слегка улыбнулся старчески тонкими губами, словно в этом было что-то хорошее, и еще легче и быстрее, чем он, выпил незаметно появившуюся в стаканах новую порцию. — И свою силу. Без тьмы нельзя ничем управлять, и никем. И решать проблемы. Чистый свет может лишь залечивать неизбежные и вновь появляющиеся раны, милосердно и бессмысленно. И оплакивать жестокость жизни. Мэлько разочарованно вздохнул, оценив почти не понизившийся уровень в бутылке. Саладин, кажется, собрался включить кэпа и повторять свои лекции, а не предложить программу поинтереснее. Слышал он это уже сто пятьсот раз, выучил, сдал — на тройку, потому что опоздал на экзамен и был одет не по форме. И согласен, очевидно же. А все конкретное они уже обсудили в прошлые разы.

***

Любимым верят, и думают о них только хорошее, иначе это не любовь. Или ты поступаешь плохо и неправильно. Обижаешь тех, кто тебе дорог, своими мыслями… того. Он прекрасно их видит — почти всегда, когда хочет. Как можно было не подумать об этом до сих пор? Или оно зрело давно, надсадным беспокойством в душе, пока не облеклось в слова? Почему-то именно сегодня, словно этот день особенный. И призван наконец все изменить… к лучшему же, да? Пожалуйста. Флора поспешно оперлась рукой о стену и на миг прикрыла глаза. Чтобы протолкнуть отвратительно дымный воздух сквозь сжавшееся горло и выровнять сердцебиение… она не может и не должна потерять силы и равновесие на уже знакомой лестнице. Не сейчас, когда наконец решила разрубить плотный клубок неразрешимых вопросов, обид, сомнений и лжи. И страха… это от него кружится голова и предательски слабеют ноги? Только она боится не смерти, и не мучений — после ледяного плена Белладонны они уже почти не пугают, а смерть — лишь краткий миг перед стирающим все холодом небытия. Где, может быть, даже можно встретить когда-то любимых… пусть и ничего не помня о согревавшем сердце по эту сторону жизни. Только бы прежде не пришлось узнать, что то, что она чувствует в цитадели Зла теперь — питающее силы феи волшебное тепло любви, — лишь показалось ей. И раньше она наверняка получала его, не понимая этого, — если осталась жива и достаточно здорова в Ангбанде. Нет, такое не должно, и не может просто померещиться… но может рассыпаться в руках, как в кошмарном сне, оказавшись хрупким и не вечным. Не как у всегда понимавших друг друга с полувзгляда родителей. Их любви с избытком хватало и на живых созданий в дворцовом саду, и на нее, и на так и оставшуюся в розовом мире детства сестренку… До самого конца всего, и всех, кроме нее. Только не надо сейчас вновь плакать о них и терять так нужные силы. Ушедших любимых не вернуть никакой магией, но, если она все же жива, можно обрести новых. Тоже живых. Просить о подарке судьбы смешно и глупо, и непонятно, кого. Добрые духи Линфеи давно мертвы, или не услышат ее. Но золотую монетку в чашу журчащего в тени дворцового сада мраморного фонтана она бы бросила, как в детстве. Это точно помогало… пока все не поглотила безжалостная Тьма. Почерневший и растрескавшийся мрамор, и дерево, и души. Пощадив лишь ее, и подарила то, что даровать не собиралась. Того. Она незаметно и уже давно… кажется, привыкла, что ментальная защита против него помогает слабо и больше не хочет ее использовать. А не просто смирилась. То, что ты не одинока в своей душе и все легко донести без слов… — и то, что не уверена, что хочешь доносить, или не решаешься, тоже — странно успокаивает и даже может согреть. Теплом близости и единения. Настоящей или нет — какая разница? Все, во что ты веришь, реально… или постепенно становится реальным, воплощаясь в жизнь. А если нет, значит, недостаточно сильно верил и желал. И так ему проще понимать ее, и может быть, когда-нибудь… Их души все же сольются в одну, способную творить общую магию и чувствовать живой мир и друг друга, как в ее детских мечтах. Или она просто будет дарить любовь и поддерживать жизнь. И постарается исцелить отринувшую свет душу, как ожоги на ладонях. Может быть, у нее получится, хотя бы немного… за три тысячи лет? Хотя он, конечно, неправ, так нельзя. Неправильно, и она должна… но давно уже перестала его упрекать. И не хочет, чтобы он прекратил читать ее мысли, не утруждаясь спросить согласие. Может быть, даже никогда по-настоящему не хотела, только в самом начале. Но это… у нее нет слов, чтобы назвать. Безобразие. Мелькор только и делает, что… Мирта бы сказала, на чем-то там вертит, но она не станет так выражаться — Магический Кодекс. Но что с ним поделаешь, он безнадежен, в этом совершенно точно. В Средиземье все совсем не так, как в Магиксе, и чтобы привыкнуть к новому, нужно не только желание, но и три тысячи лет. Тем более она все равно… его любит и сама собирается нарушить законы Магикса ради него. Может быть, некоторым из них и правда там самое место, иногда? Если нарушение никому не навредит, а наоборот принесет счастье. В тех же книгах из библиотеки Алфеи написано, что надо слушать свое сердце и верить ему. Она и без них всегда так думала, только с Мелькором как-то… во всем запуталась. И ментальный барьер ставит все реже, пытается ставить — только когда хочет кого-то защитить от гнева темного валар… не себя, или вспомнить сокровенное из погибшего прошлого. Что он не поймет, и… ему только будет неприятно. Как кулон с Праздника Весны. Зря она отказалась принять от него золотой поцелуйчик. Не такой, как в дни ушедшего Магикса, но он был бы похож и стал началом новой жизни. Может быть, он… не обиделся и еще не передумал? Не надо было… так часто вспоминать параграфы про неспособную любить и сострадать Тьму. Особенно при нем. Вместо того чтобы дарить переполнившую сердце нежность. Просто так, потому что ей тесно внутри и, умирая там, она никого не порадует. Лучи согревающего и освещающего миры солнца не держат в себе, и не жалеют, это просто невозможно. Даже когда они светят напрасно. И любовь тоже. Она же всегда восхищалась этими словами из учебника светлой магии, часто повторяла и считала самыми мудрыми на свете… одними из самых мудрых. А сама… Флора переплела пальцы, плотно сжав их в замок — иллюзия дружеского… или нет пожатия (кровь уже привычно прилила к щекам, она никогда не перестанет так реагировать, пока жива… и хорошо) могла успокоить и восстановить силы. Рукопожатия профессора, радовавшего и утешавшего теплом воспоминаний еще вчера… или недавно, почему-то не хотелось. Совсем. Наверное, он просто слишком часто говорит то, что больно и неприятно слышать. О… том, кого она любит, как бы это ни называлось. Все равно, главное, он тоже ее любит — как умеет, по-своему, но это гораздо больше, чем она могла мечтать. Какой человек (или не человек), такова и его любовь, порой ужаснее любого наказания. Палладиум всегда был красноречив и убедителен на своих лекциях в Алфее, но… Она больше не хочет это слушать, хватит. И верить ему, на этот раз. Пусть даже не придумала, что возразить. Потому что только настоящая любовь может поддерживать ее в бесконечно далеком от светлых живых сил природы царстве Тьмы. И согревать ее здесь, защищая от всего — ночных страхов, искаженных злом созданий и горьких мыслей. Она просто чувствует это — тем, что нельзя обмануть… Душой? Или сердцем? Всем сразу, когда впитывает дающее силы и жизнь… она не знает, чего. Только то, что оно точно есть, а не кажется. И дело не только в этом. Любят всегда просто так. Профессору стоит прекратить повторять ей слова из учебников, даже если он прав. Оставить при себе мнения… которые она не хочет слышать, потому что… И объяснить тоже не хочет… не может, ну и ладно. Жаль, что Палладиум никак не поймёт сам, что делает ей больно. А говорить ему об этом… она не станет так поступать сейчас. Когда он еще слаб после долгого плена и всецело зависит от неё. И прекрасно понимает, что был бы вынужден ее слушать, потому что… Она здесь в некотором смысле хозяйка… жена хозяина. У них с Мелькором не было свадьбы ее мечты, с увитой волшебными цветами бело-золотой аркой, кольцом с бриллиантовым сердечком и поцелуем, и он даже не говорил, что хотел бы… поесть с ней свадебный тортик из воздушного белого безе с фруктами. Это точно уже слишком, не станет она так над ним издеваться. Не хочет — пусть не ест, только ее покормит с ложечки, как на всех свадьбах в Магиксе. А как в Средиземье вступают в брак, интересно? Если нет ни мэрии, ни регистраторов из дворца бракосочетаний, ни его самого. Но как еще назвать их отношения, если ей многое можно и простительно, а орки кланяются и отпрыгивают в сторону с ее пути, как ошпаренные? И Мелькор выполнял все ее просьбы, до сих пор. У нее в мыслях нет и никогда не будет, что бы ни произошло, использовать свою власть, но понимание, кто здесь она и кто он, не может не омрачать… Ее настроение, поэтому говорить профессору что-то неприятное очень не хочется. Ему тяжело и обидно, и она не станет подчёркивать его слабость… это было бы жестоко. Только попросит уважать ее чувства и не делать больно своими замечаниями. Это просто личное… и только ее дело. Профессор желает ей добра, но слишком увлёкся и забыл, что она уже давно взрослая и не его ученица. Она просто… наконец сделала выбор, хочет сделать. Как должна была уже давно. И тогда, наверное, все сложилось бы иначе и никто не погиб. Ведьмы никогда не добрались до сильмариллов, и они… вместе растили бы детей. Это же было возможно тогда, и все еще не потеряно, она чувствует. У них могут быть ещё дети, девочка и… все равно. Мальчиков она тоже любит, просто всегда мечтала о маленькой феечке, как ее бедная погибшая сестренка. Когда мир вздохнёт свободно, очистившись от зла Прародительниц, и она найдет так рано потерянного сына. Обязательно. Если Мелькор все же не убьет ее за то, что она делает. Обманывает его, хотя и не… — Это не может… больше продолжаться. Простите, Профессор… — Флора схватилась за обжегшую холодом решетку и глубоко вдохнула, стараясь побороть вновь накатившую слабость. Ей всегда было душно в стылом сумраке подземелья, а сейчас просто катастрофически не хватало воздуха, — я действительно не могу. Охранники привычно разбежались, громко топая и натыкаясь друг на друга, еще до ее появления, и густой мрак тоннелей — ей лучше не знать, куда ведущих — поглотил их уже через пару шагов. Темные твари обладали обостренным звериным чутьем, особенно на таких, как она. И с запредельным больным удовольствием дадут волю инстинктам, стоит их хозяину… забыть о том, чего он ей пообещал на пахнущей орочьим смрадом лестнице. Все действительно может закончиться в любой момент. И лучше рассказать обо всем самой… только Палладиуму нужно успеть покинуть Средиземье до этого. Потому что Мелькор наверняка рассердится, и пусть только на нее. Орки, хотя они мерзкие и страшные, тоже ни в чем не виноваты. Они просто как огня боятся приближаться к ней, ее деревьям и помощнику. Палладиум владеет нужной для заботы о ее питомцах природной магией, поэтому она велела… попросила оставить его в камере. А не загонять в шахты вместе с остальными. Мелькор слишком верит в ее чистоту и неподверженность злу и поэтому пока ничего не заметил. И не так уж и неправ, она и правда не хочет ничего плохого, особенно ему. И не обманывает… в том, что может смертельно ранить открывшееся любви сердце. Только хочет спасти старого друга и любимого учителя. Как и их сына, без этого она не сможет спокойно жить. И то, что еще осталось от ее мира… Линфеи. Мелькор же может отобрать книгу Легендариума у ведьм, и у Палладиума есть телепорт, чтобы миры остались связанными друг с другом. В последнем он полностью с ней согласен… почти. Возрождать к жизни природу Магикса он точно не станет, но ей обещал не мешать. Хотя и скривился — как всегда, когда видел в Ангбанде ее растения и сопровождал к затерянному в горах чистому озеру. И даже поможет, сам того не желая — тем, зачем приходит в ее спальню каждый день. Оно… прекрасно придает ей сил. Светлых, других у неё быть не может. И сегодня придало — только они странно и огорчительно быстро закончились под толщей каменных сводов. Настолько, что ей нужно к живому свету солнца Арды и озерному воздуху, как можно скорее. Мелькор может отпустить ее одну, если настолько не любит все это… хотя ни разу еще не согласился. А вариант, что они могли бы побывать там с Палладиумом — бедному профессору тоже давно нужна природная магия, — лучше не озвучивать даже мысленно. — Флора, что с тобой? Ты заболела, или… — знакомые по прошлой жизни и осторожным рукопожатиям перед уроком теплые ладони сомкнулись на талии, не дав потерять равновесие. Совсем не такие, как… те, что сразу заставили бы все забыть. Нет, Мелькор ничего с ней не сделал… хватит обвинять его во во всем, в чем только можно. Ей сегодня душно в подземелье гораздо сильнее обычного, и нестерпимо хочется солнца, вот и все. Профессору не стоило выходить из отпертой ее гибкими лозами темницы. Это слишком неосторожно. Хотя тут такой холодный и по особому жесткий камень, пропитанный никогда не видевшей света тьмой, что падение на него грозит… чем-то совсем нехорошим. Или ей только кажется от изводящих душу страхов? — Вы… спасибо. — Флора запнулась, не зная, как найти формулировку помягче. Что Палладиум поддержал ее и продолжает прижимать к себе, согревая живым теплом, очень мило… и главное необходимо. И позволило взять паузу. — Вам нужно покинуть Средиземье, прямо сейчас. Нет, я останусь здесь, молчите! Не дать профессору произнести вслух это «нам» показалось очень важным. Почему-то неприятное, или просто ненужное и опасное. Флора даже гибко извернулась в излишне плотных объятиях, и прижала пальцы к его губам. Они уже давно выяснили, что телепорт уцелел и настройки не сбиты, приложение в смартфоне не слетело за долгие годы в орочьих лапах. Поэтому создать портал и вернуться в Магикс дело нескольких минут. Или секунд, если счет между жизнью и смертью идет на них. И что там встретит? Флора содрогнулась, вновь судорожно ухватившись за профессора — увидеть, во что Прародительницы превратили школу и ее любимый после домашнего сад слишком больно. И самое ужасное не это… души погибших подруг и соучениц наверняка плачут по ночам на пепелище Алфеи, не находя покоя. Даже если на самом деле нет, она будет их слышать. — Флора, ты не должна… Что это? Ты… Выслушивать неоднократно повторенное — что она погибнет в Ангбанде без света и любви и питающих адептов природной магии сил природы — не пришлось. И что данные лишенным чести, доброты и милосердия обещания можно не выполнять, они сами считают честность глупостью светлых слабаков. И никогда не держат свое слово… если только это не ловушка, где все не то, чем кажется. Палладиум осекся на полуслове, глядя со смесью удивления и досады. И даже чуть не уронил ее на пол, словно только что не рисковал многим, желая подстраховать от падения. Открыто выходить из камеры и обнимать ее — непозволительная дерзость, о которой тут же доложат хозяину. А если он, не дай Эру, увидит сам… — Разве ты не чувствуешь? — Профессор со странной брезгливостью разжал сомкнутые в замок на ее животе руки. — Чего? Флора замолчала, вспомнив все, что словно не хотела замечать в последние дни. Или действительно не хотела? Адепты природной магии чувствуют не только жизнь растений, зверей и насекомых, всех созданий природы. А любую, в том числе и растущую внутри, только не так рано и остро, как ведьмы. Наследниц Прародительниц ведет темный инстинкт, древний и страшный, как… то, чего больше никогда не будет в Магиксе. А маги природы, если их силы не истощены лишениями и изоляцией, чувствуют зарождение жизни внутри спрятанных под крыльями наседки яиц, и будущих зайчат или волчат в материнской утробе, и… Могут почувствовать, не все развили в себе этот дар одинаково. Она сама не ощущала, до сих пор, еле заметное биение сердца… другого, не ее. Но сейчас, кажется, да. Почему Палладиум сделал такое лицо и думает об этом, как о чем-то плохом? Светлые маги природы не должны… — Нет, Флора, я не… — понизив голос до почти неслышного пробормотал Палладиум. Теплые, но чем-то не такие (она не могла сказать чем, но не перепутала бы и с закрытыми глазами в темноте) ладони вновь сомкнулись на ее поясе легким согревающим прикосновением. — Просто это опасно… для тебя. И совсем не вовремя. Но мы все равно можем… — Нет… — испуганно прошептала Флора, цепляясь за предательски обвивающие ее талию руки. Так только хуже, но ей нужно за что-то схватиться, и покрепче. Она не научилась, и вряд ли научится читать его мысли, как он ее, но заставляющее дрожать от страха и… много чего еще присутствие чувствовала всегда. Мгновенно и безошибочно.