Фея моих снов

— Увези моего сына, Текна… пожалуйста! На секунду ей захотелось убежать. Или не на секунду и не раз, и совсем не из рациональных соображений. Они лишь помогают оправдать и обосновать животный страх за свою жизнь, и… попасть в плен к вырвавшимся из Обсидиана древним маньячкам грозило чем-то худшим, чем смерть. Напрасные жертвы делают хуже — но точно определить грань можно лишь холодным и беспристрастным разумом, отключив эмоции. И чувства… только у них нет такой опции. Бросив тех, кого не спасти. Ту, нерожденный плод — лишь потенциальный человек. Пока. Иначе в больницах Магикс-сити не делали бы аборты — она никогда не была их противницей. И опытов с эмбриональными клетками не проводили бы. Необходимых, чтобы спасать жизни и здоровье уже рожденных — нужных своим родителям желанных детей и давно успевших вырасти взрослых. Медицина должна развиваться, и ей никак не обойтись без этически спорных исследований. Нравится это кому-то или нет — если возникнет необходимость, на неоднозначные моменты закроют глаза. Практически все, мало кто поставит принципы превыше собственной жизни… или жизней близких. Будут использовать эффективную методику лечения, как бы ни относились в теории к ее создателям и их клиническим испытаниям. Просто не станут в это вникать, или внезапно заболеют амнезией. Как сказал Саладин — не в своих учебниках для детей, естественно — об изнанке привычных вещей предпочитают просто не знать и не задумываться. Готовить сочные мясные стейки, не сходив на экскурсию на бойню. В этом варварском архаичном способе давно нет необходимости, но прошедшее натуральный цикл мясо живых животных считается особо ценным и элитным продуктом. В отличие от выращенного клонированием. Многие упорно считают его более полезным и дающим организму нечто особенное, хотя это совершенно ненаучно. Все верно и логично… и место для дискуссий о грани допустимого и злоупотреблений будет всегда. Эмбрион субъективно сверхважен для беременной, из-за гормонов и измененного сознания, но медики в критических ситуациях спасают жизнь матери. Хотя готового родиться ребенка уже нельзя назвать так отстранено научно. Потому что сохранили ясность ума и следуют клиническим рекомендациям. Она старалась их вспомнить, даже те, что не смогла бы применить — чтобы прогнать трусливые мысли. Что убежать — правильный и постыдно соблазнительный выход, или просто правильный. Оставив корчащуюся от боли подругу на полу — шанс спасти ее или ребенка был… Она не стала пытаться подсчитать — грубо оборвала предательскую мысль, чтобы не потерять последние капли мотивации и сил. И даже почти убежала, малодушно расфокусировав взгляд и стараясь не слушать, но… Сама не знает, почему осталась. И отключила посторонние мысли, оставив лишь задачу принять патологически тяжелые роды. Вызов для разума, успокоивший и подаривший что-то вроде расслабления. И радости, что память о малодушном бегстве не будет глодать ночами… как бы глупо и нерационально это ни было. А потом поняла, что такое «искаженное родительское мировосприятие и сверхценность потомства», и как меняется сознание. У тех, кто вдохнул не похожий ни на что молочно-сладкий младенческий запах и носил на руках присосавшееся к бутылочке маленькое создание. Трогательно сжимающее крошечными теплыми пальчиками твой, и имитирующий живое тело биопластик бутылочки. Она разработала его специально для кормления Мэлько, чтобы малыш получил тепло материнской груди, совсем как настоящее. Максимум того, что можно было сделать. Никакие исследования и их успешное завершение еще не приносили столько радости, или такой особенной. Даже машина времени. Ей безумно хотелось самой кормить своего сладкого мальчика — сын Флоры стал именно им, и открыл смысл и сокровенную сладость ванильных глупостей. Дурацкие исковерканные словечки (она строго следила, чтобы Мэлько их не запоминал, а учился говорить правильно) сами собой врывались в мысли и просились с губ, приласкать мягкими сюсюкающими окончаниями. — Он красивый, да? Эм… не очень. Она не могла мыслить такими категориями тогда. Слишком мокрый и скользкий, похожий на какого-то червячка. Домашнего питомца, которых у нее до сих пор не было. Текна старательно протерла новорожденного рубашкой из сумки его матери — противно не было, она и гораздо худшим занималась в лаборатории — и завернула в чистый летний сарафан. Сердце бешено стучало, заглушая на удивление громкий детский крик — хорошо, что мальчик родился сильным и здоровым, но лучше бы не таким шумным… сейчас и подозрительные звуки снаружи. Глухой стук, треск и что-то, похожее на… лучше не пытаться идентифицировать, а бежать с обреченной планеты, как можно скорее. Убежище не будет хранить их вечно или сколь-нибудь долго. Пора было уходить, с… тем, подобных которому она еще не видела вблизи и понятия не имела, что с ним делать. Ее спасательная капсула, спрятанная в уменьшенном состоянии в сумочке, вмещала лишь одного взрослого. Она собиралась попробовать двух, с риском и без гарантий. Попробовала бы, не будь бедная фея природы почти мертва… и так мало времени. — Мы улетим вместе… посмотри. И зачем сейчас об этом вспоминать? Текна зажмурилась и с нажимом потерла переносицу — это всегда помогало разгрузить зрение. У нее расшалились нервы от воспоминаний о смерти и разрушениях. Слишком живых и наглядных… невыносимо. Нужно будет привести Алфею в порядок — построить новое здание, сказочно красивое, как и положено школе фей, но другое. Не копию разрушенного, и не похожее, а лучше и интереснее, современного дизайна. Футуристического, очень бы хотелось, но она не будет настаивать. Старая добрая классика тоже подойдет, как дань уважения к прошлому и вкусам Саладина. Чтобы перелистнуть уже страницу и жить дальше — разве это не единственное, что остается? Разбить новый парк… тоже другой, для новой жизни. И набрать учеников наконец-то. Ее дети тоже смогут, и будут здесь учиться. Когда-нибудь. Если битву за будущее удастся выиграть, хотя бы здесь. — Да. Цепкая прохладная ладонь легла на плечо с давно привычной фамильярностью. Что «да»? Саладин согласен заново отстроить Алфею, или что что ей стоит завести детей? Текна вздрогнула всем телом и подпрыгнула в компьютерном кресле, чуть не сломав пережившую восемнадцать лет забвения рухлядь. Саладин подошел сзади пугающе неслышно, или она непозволительно отвлеклась. И ответил на ее мысли, или она что-то прослушала? — Стоит поторопиться. Ты создала мощное техномагическое поле, активировав телепорт. — Директор поощрительно улыбнулся, словно со времен научных конференций в Красном Фонтане не изменилось ничего. — Коррекция прошлого почти не потребует слез Черной Ивы. И ты можешь передумать нам помогать. Надо пользоваться аттракционом неслыханной щедрости, пока ее фонтан не иссяк столь же внезапно, как и забил. Текна криво улыбнулась, доставая девчачий розовый нетбук — задуманное для студенческого прикола оказалось неплохой маскировкой. И памятью о днях, когда машиной времени забавлялись на пижамных вечеринках. Будущее нестабильно и не определено окончательно, в отличие от прошлого, поэтому своей настоящей судьбы никто не узнал. И слава Богу. Гаджет почти незаметно для глаз вырос из похожей на набор теней пластинки. Машина времени надежно хранилась в кажущейся обычной сумочке, и много чего еще. — Заклинание миниатюризации? Интересно. Саладин прищурился, без приглашения пройдясь пальцами по клавиатуре. Старчески артритными с виду, но быстрыми и ловкими когда надо. И когда не надо тоже. Стоило получше заморочиться с паролем. Текна огорченно поджала губы, стараясь рассмотреть нечеткую картинку и не показать, что ожидала большего от своей двухфакторной аутентификации. — Он посмотрит видео с Миртой и Палладиумом в ее телефоне, и все станет плохо. Может стать. Правда я не понимаю… Откуда оно там взялось, нетрудно догадаться — Айси-Белладонна постаралась. Пока Мирта приходила в себя после отравления абортивным зельем с подвохом. Только почему Мирта не скажет, что трахает Палладиума (все именно так, а не наоборот) она, а не Флора? У несносной ведьмочки нет причин пытаться это скрыть и помогать Трикс в их ебанутых планах. — Разрушить целый мир из-за изменившей девушки? — Саладин скептически замолчал. — Ему его не жаль, ни свой ни чужой, но к чему… Эти нелепые телодвижения? Когда все тлен и можно найти другую подружку, и не одну — целую команду специалисток по эротическому массажу. Если бы! Мелькору и близко не так все пофиг, как тебе. Хотя директор Красного Фонтана неизмеримо младше. Так что вариант отправить Саладина поговорить с ним по душам за стаканчиком виски, сводить в личный СПА-салон с девочками и дать свой ценный совет придется отмести сходу. А то научил бы, как забить на коварную фею и жить дальше. И помог с практической реализацией… жаль, что не может быть все так просто. — Флора тронула его сердце… судя по тому, что происходит сейчас. Уже тогда, и злость и обида не убили в нем эту слабость. Она тоже думает, что это странно, и плохо разбирается в чувствах и отношениях, но как уж есть. Или не сердце, темный вала просто стал ценить фею как эксклюзивную личную игрушку. На которую составил долгосрочные планы, привык и привязался, и огорчился пропаже. Побегу за ручку с белокурым эльфийским красавчиком. Это уже совсем неслыханная наглость. — Только загнали в глубину души, куда-то очень глубоко. И он может отдать ведьмам камни, окончательно лишив Арду света Священных древ. Как собственно и хотел, еще при первой попытке. Заодно как следует проучить Флору, заставив наблюдать гибель любимого мира и заполучить назад. Сам он понаблюдает с удовольствием, еще один бонус. А потом свести с Лилис, Тхармой и Белладонной прошлые и свежие счеты. Бинго. Она не сказала о возникших осложнениях Мелько, чтобы не огорчать и не отвлекать от более важного. И не продумала и не просчитала сразу, да и не могла. — Это может быть важнее, чем ты думаешь. Разработки Института Времени были свернуты, чтобы не ломать то, что работает. И вашу с Мэлько стоило бы запретить. Если бы не вот это вот все, и не было уже поздно. — В Институте Времени пришли к выводу, что мультивселенные не могут бесконечно множится и редко возникают самопроизвольно. Это редкая аномалия. И если создать ее искусственно, ответвление будет носить временный характер и стремиться вернуться к основному руслу. Как река, ты же помнишь. Она может разветвляться на рукава и образовывать протоки, но… Не следовало забирать Флору из Средиземья, особенно так. Вы произвели не то вмешательство. — Саладин осуждающе покачал головой. И без тени самодовольства, что еще неприятнее, добавил: — Игры со временем слишком опасны и непредсказуемы — потому институт и был закрыт. И у вас все пошло не так. — Можно ее вернуть… или придумать что-нибудь еще. Мэлько не на шутку завелся бы от равнодушного превосходства и поучающих нот в голосе директора, даже сейчас. Хорошо, что ей не до таких мелочей, хотя он мог бы и повыше оценить ее разработку. Текна на миг отвлеклась, вспомнив примостившуюся на окраине Футур-сити снежно-белую высотку с тонкими шпилями. Увенчанными похожими на шляпки причудливых грибов спутниковыми тарелками. Институт Времени остался символом ее родной столицы и после закрытия, став музеем науки. Футуристическая архитектура Зенита ласкала взгляд и сердце… несмотря на устоявшееся мнение, что у уроженцев планеты техномагии его нет. Только жидкокристаллический процессор, как у машины времени. — И плата с тахионным преобразователем. Кто-то из сотрудников Института времени злоупотребил служебным положением, да? Нет, все было в архиве секретных разработок, взломать его получилось спустя два года стараний. Текна неохотно вытряхнула каплю из драгоценного флакона, тут же расплывшуюся радугой над экраном. Для портала в иное прошлое ее не хватит, но скорректировать события вручную можно попробовать. Слезы Черной Ивы позволяли послать в проступившую на экране реальность утверждение… инструкцию к действию. А не вопрос, как на ночных посиделках в Алфее. Только это не так просто, как кажется, и может все лишь ухудшить, тут Саладин прав.

***

Господин желает тебя видеть. Или нет. Так здесь вызывают на ковер к начальству, или как-то еще, узнать не получилось. Или куда похуже, ковры только в цивилизованных странах, а в чертовом Ангбанде холодные подземелья со скользким от крови предыдущих посетителей полом, крючья с кусками мяса, скелеты в цепях и клетках под потолком. Хотя такому, как главгад из Оксаниных сказок, ни к чему эта мишура. Только для антуража и своих умений достаточно, чтобы… Лучше не думать, что, и так сил нет. Тошно. На ноль ее помножить, или даже разделить, такой сможет. Просто не каждого он чести лично заняться допросом удостоит, а ее скорее всего да. Пришлет за ней орков, других, раз те куда-то свернули, и… — Зачем мне это?

***

«Прародительницы не смогут покинуть Обсидиан». «Запрос отклонен. Вмешательство невозможно». Черт. Она не думала, что все будет так просто, или думала? Текна оторвалась от безнадежно помутневшего экрана. Рассмотреть детали разговора Мирты и Мелькора совсем не получалось. Кроме того, что это пока просто разговор. — Там нет ресурсов для такого изменения. Ничего, что можно поменять и получить запрошенный результат. Попробуй другую формулировку… и советую поторопиться. Соединение нестабильно, и кое-что еще не нравится не только Саладину. Текна с беспокойством взглянула на замигавшую сигнальную лампу над ведущей на мостик дверью. Сам телепорт часто вибрировал, теряя четкость очертаний. Словно размазываясь между реальностями, или… И ничего хорошего это не означало. «Сильмариллы не попадут к Прародительницам». Прямоугольник сенсорной активации не зеленел, оставаясь тоскливо серым. Может, нужно подождать? Сотрясший мостик бронированный корпус рубки и все полуразрушенное здание удар выбил гаджет из рук, сбросив неотправленный запрос. Текна судорожно прижала нетбук подбородком, больно прикусив губу и чуть не разбила лоб об угол стола. — Осторожно. — Саладин непонятно каким чудом устоял на ногах и ловко поддержал ее опасно наклонившийся стул. Обманчиво ветхий старичок даже не пошатнулся и не особо изменился в лице. — Добрый день, Профессор! Что? С трудом подавив дурацкий смешок — нервный, и не только, — Текна уставилась на материализовавшуюся из пустоты фигуру. Приветствовать явившегося неизвестно откуда Палладиума равнодушно пренебрежительным тоном, словно последних восемнадцати лет не было и они встретились в перерыве между лекциями — это нечто. — Ведьмы поймут, что портал между мирами сработал, — отведя взгляд от так же, как и в прежние годы малоинтересного коллеги, заметил Саладин. Текна скрипнула зубами, пытаясь оживить заблокировавшийся от удара экран. «Мелькор не сможет отдать сильмариллы ведьмам». — Но мы сможем забрать. Посмотрите, сестры, кто вернулся. Какой же неудачник, божечки! Звенящий хрустальными переливами смех отразился от приглушившего нестерпимо высокие ноты купола. Защитное заклинание Саладина не могло хранить их сколь-нибудь долго, только пока… Текна оттолкнула тянущую в наскоро сотворенный портал руку. Палладиум поспешил скрыться там первым, и старый маг явно не собирался изображать героя. Вступать в бессмысленный и бесславный бой. Да! Текна с силой надавила на приглашающе зеленую сенсорную клавишу и повернулась спиной к появившейся в фиолетово-лиловой пленке прорехе. Стена острых, как копья, сосулек отклонилась в сторону, врезаясь в переборки. Кроме одной. Текна замерла, пытаясь вдохнуть и закашляться, что-то лишнее и холодное застряло в груди, сковывая тупой удушливой болью. Нетбук выпал из переставших чувствоваться рук, глухо хрустнув на полу. Чьи-то руки подхватили ее, вовлекая в захлестнувшее небытие и леденяще-вязкую тьму перехода. Оставив позади треск ломающегося металла и хрустально-льдистый хохот. — Пора как следует повеселиться. Наконец-то! — Да. Ни в чем себе не отказывай, Белладонна! Лилис сложила руки на груди, брезгливо перешагивая через дымящиеся обрывки кабеля. И почти незаметно за занавесившими лицо густыми прядями поджала губы.

***

— Наставник! Кажется… Нам придётся сражаться сегодня. Вижу. Саладин раздраженно поднял руку, отмахиваясь от слишком молодого и непонятно чему радующегося ученика, как от полной глупого энтузиазма мухи. И многим умереть. — Ма… Текна! — Ей попала в грудь сосулька Белладонны. Саладин не слишком аккуратно положил безвольно повисшую на его руках фею на цементированный пол у ангара. Не самое худшее место для открытого в спешке портала. И словно постарев ещё больше — хотя только что без труда нёс Текну на руках, — окинул хмурым взглядом затягивающееся угольно-чёрными тучами небо. И выстроившихся в линию испуганно возбужденных учеников — откровенно радовался один Мэлько, неприятно напоминая Белладонну. Пока не разглядел, кого он принёс. — Мама… — снова сбился не успевший поумнеть ученик. — Где вода из водопада? Вытекла из разбившегося вместе с машиной времени флакона под заливистый хохот ведьм? — Вот. Это последнее… Что сможет кого-то оживить. Сегодня. Текна очень берегла ее и с трудом согласилась потратить каплю на прошлое. И возможно… — Текна! Мэлько нетерпеливо отломал завинчивающуюся крышечку и влил оставшуюся на дне жидкость в беспомощно приоткрытые губы бывшей названной матери.

***

Флора потянулась, с неизъяснимым удовольствием прижимая к себе теплое живое создание, почти невесомо легкое, но очень голодное. Захватившее набухший чувствительный сосок крошечным жадным ротиком, как маленькая пиявочка. Немножко больно, но она больше всего на свете хочет ее согреть и напоить, всегда хотела. В прошлый раз это не получилось, никак, оставив незаполнимую даже сейчас пустоту в душе. Ее бедный мальчик, сейчас она родила не его. И чувствует и знает, кто это и кто она… вот-вот сможет сформулировать. Она снова стала маленькой, слабой и счастливой, в кольце заботливых материнских рук… то есть наоборот? Вновь обманув сжимающий сердце и горло когтистыми лапами тоскливый холод небытия. Такое уже было — кровь и жизнь стремительно покидали ее тело, заставляя дрожать и задыхаться. Безуспешно пытаясь найти не мокрое и не липкое место, и удержать меркнущее сознание, вдохнув хоть немного воздуха. Но все сильнее кружащая голову воронка затянула в зыбкую шелестящую глубину, пока ледяные сны Белладонны не сковали тело и готовую ускользнуть душу. Сейчас… все совсем не так, да? Легкий свежий ветерок ласкал разгоряченные щеки, принося капли озерной свежести, запах созревших яблок и сухой травы, теплое сладкое молоко (она помнит, что оно должно быть таким) легко текло в рот, наполняя желудок блаженной сытостью и счастьем. Все немного не так, наверное, и вот-вот встанет на свои места, но из младенчески неосознанного состояния не хотелось выныривать. Было щемяще жалко, словно… Хрупкое счастье треснет, как утренний сон, подразнив улетевшей по пробуждении сказкой. Невозможной по законам реального мира и логики и даже не сумевшей толком запомниться. Именно поэтому — в жизни для нее нет места, и способных описать слов. — Ты почти умерла… опять. — Мелькор опустился рядом на уже по-вечернему прохладную траву. — А говорила, что феи природы созданы дарить жизнь и рожают легко и незаметно, как твои зверюшки. И хотела много детей. Знакомая ладонь нереально нежно коснулась лица… Способная сделать много чего ужасного и недопустимого одним взмахом. Отдавая приказ или силой губительной чёрной магии. Она устала убеждать себя, что это невозможно, и хочет верить в глупую сказку. И думать только о ласках. Что он ей дарил, как бы это ни было неправильно. Флора ещё плотнее закрыла глаза, стараясь приподняться за скользнувшей по щеке и подбородку рукой. — Почему одно должно мешать другому? Ты… глупая фея. Да, наверное, раз не только он это говорит. А она запуталась и просто отбросила неразрешимые вопросы. На которые не найти не ранящие сердце ответы, или не надо искать. И она больше не будет. Лучше… верить, что он не уйдет из плена ее объятий, если крепче и плотнее их сомкнуть, прижимаясь всем телом. Еще долго, или никогда… и не будет делать ничего ужасного. — Если бы не ты. Хотя ты никогда не хотел дарить жизнь, и терпеть это не можешь. Но подарил такой славной маленькой девочке. Она должна была вырасти больше и сильнее, но справилась, начав жить и дышать. И ей… кажется, уже не в первый раз. Флора зажмурилась, лениво разглядывая уже почти не режущее глаза закатное солнце. Затянувшие небо плотные темно-синие облака налились желтоватой краснотой остывающей лавы, такой мучительно знакомой. Она ненавидела это всей душой, почти сколько себя помнит, но… Уже готова полюбить тревожно неправильной любовью. Как и ее повелителя. И их детей. Она хочет родить… Миели (Мелькор не откажется назвать ее так?) маленьких братьев и сестер, еще больше, чем раньше. И найти старшего. Только чуть попозже, не обязательно же думать об этом прямо сейчас. Когда… можно еще немного насладиться ускользающим моментом. — Я их все еще хочу. Похожих на тебя, обязательно. Как и наш сын, ты же… — Ты хочешь всего… и сразу. Флора вновь закрыла глаза, позволив разуму качаться на успокаивающе мягких волнах сна и яви. Когда маленькая принцесса Линфеи сидела на коленях у отца, наслаждаясь шепотом листьев своих друзей и любимцев и теплым вечером в саду. Мысли и слова цветов и деревьев ласкали слух бездумным счастьем, причудливым эхом отражаясь от поверхности дворцового пруда… озера Митрим. — И у тебя не болела от них голова и уши? Если сказать: «Ну тебя, ты глупый»… он еще обидится. Или так громко рассмеется, что разбудит малышку. Флора перехватила поудобнее затихшую дочь — Миели не отпустила во сне ее грудь, согревая сосок влажным теплом крошечного ротика. Лучше просто вспомнить — королевский дворец, родителей, сестру, сад и всех своих любимцев. Рассказать о каждом, пока Мелькор не захочет ее остановить или перебить. Или не заснет… так ему и надо. — Тогда вы упадете. Миели? Да… ей бы очень хотелось назвать дочь так. В память о сестренке. Он же не думает назвать ее как кого-то другого. Ту женщину в звездном платье, которая… — Конечно, нет. Флора чуть не вскрикнула от слишком сильно стиснувших ее талию рук… Мелькор всегда так делал, когда «ничего глупее в жизни не слышал» и еще щекотал ее. Мог бы и поаккуратнее, раз она держит ребенка. Сладкий морок тепла, безопасности и слияния вернулся, или и не уходил, окутывая волнами безмятежного океана. Пока не ставшее полностью родным и доступным сознание мягко касалось ее, изучая и переживая вместе с ней детские воспоминания. И она даже может… О! Флора задрожала от коварно подступившего холода, незаметно для себя дойдя до края золотящегося в лучах заката парка. Полузабытые или слишком долго пролежавшие под толщей льда и отчаяния уголки закончились, сменившись стылым холодом подземелья и мучительными животными стонами. Или человеческими… необоримо черная и злая сила оставляет от бывших людьми лишь корчащиеся от боли куски плоти. Они и есть… куски плоти. Я только помог им научиться мыслить и выбирать. А дальше они сами. Общего блага не существует — всегда кто-то получит все, а кто-то ничего. Понимаешь? — Почему так долго, ты… Обязательно было класть ее туда? — Тише, не нервничай… как будущий папочка. — Белладонна приглушенно захихикала, предусмотрительно прячась за корчащуюся от боли на каменном постаменте женщину. — Совсем недолго, уже все. Вот, видишь? Руки в черных митенках без тени брезгливости скользнули между раздвинутых ног пленницы вглубь, заставив несчастную испустить звериный агонизирующий вопль и извлекли что-то похожее на… ребенка. Она помнит, это выглядит так. Покрытый слизью и кровью продолговатый живой комочек, связанный с матерью темной пульсирующей нитью. — Заткнись! — Ведьма рассекла горло захлебнувшейся булькающим криком женщины ножом… осколком материализовавшейся в руке сосульки и, чувственно зажмурившись, перекусила пуповину. Ребенок издал слабый мяукающий крик, дергаясь в хищно сжавшихся ладонях. — Живой, как я и обещала. Иди ко мне, как раньше, хочешь? Набраться сил… и успокоиться. Белладонна проглотила оставшуюся во рту кровь, жмурясь, как кошка, и призывно выгнулась, приподняв обтянутый лоснящейся черной кожей зад. Длинные белые пальцы ласково скользили по залитому кровью камню, желая слиться и напитаться, разрывая еще слабо трепещущую плоть. — Нет. Позови орков. И убирайся, пока я не вернусь. О… как же это. Хорошо, что дурной сон. Флора широко открыла глаза, не успев испугаться возможного места и времени пробуждения. Где сон и где явь, стало мучительно неясно и неопределенно, лишь тепло объятий внушало надежду. Что не ускользнет, оказавшись плодом воображения. Утратившая… или еще не набравшая силу — она запуталась во времени также, как и в реальностях — луна тускло отражалась в неподвижной черной воде, аромат знакомых трав и плодов щекотал ноздри, прогоняя страхи. — Это был плохой сон. Не огорчайся… Флоур. Он всегда называл ее так, с чуть странным и непривычным произношением. Уже привычным, и ласкающим слух неизъяснимой радостью.