Фея моих снов

— Равновесие нарушилось сегодня… к сожалению. И это было неизбежно. — Саладин чуть поморщился, стараясь не испортить воодушевляющую речь неуместной мимикой. — Тьма может окончательно поглотить Магикс и все Волшебное измерение. Вы знаете, что я вам могу сказать, и я знаю, что вы мне можете ответить. Он совершенно точно знает, да и остальные особо не заблуждаются. Дело не в речах, даже действительно воодушевляющих — Саладин в такие не умеет, потому что давно постиг тлен. Что все тлен то есть. Только зря время терять, когда и так все ясно. Да великий маг и сам понял, что придумал хуйню — нужно взлетать, и в бой, пока ведьмы медлят с молниями и ледяной бурей. Или станет не на чем. Мэлько с тоскливо сжавшим сердце неприятным чувством оглянулся на угольно-черное небо, как перед разражающейся лишь раз в столетие грозой. Затянутое собравшимися в неумолимо вращающуюся гигантскую воронку тучами. Всегда приятно свежее дыхание готового пролиться дождя было томительно враждебным всему живому и хоть сколько-нибудь светлому. Бурей Предков Тхармы, не имеющей ничего общего с несущими влагу и жизнь явлениями природы. Не со страхом, точнее страхом не за себя. За обреченно притихшие сосны — пожирающее все на своем пути пламя Древникса разгорится из темных молний и превратит в прах и пепел их, и цветы, и кустарники и в панике попрятавшихся по норам и гнездам птиц и зверей. Никто не спасется и не найдет укрытия. Осушит лесные озера и оставит от Грязевого болота и Барьерных гор мертвую черную пустошь. — Это поможет… Умереть счастливыми. Саладин хорошо придумал раздать избавляющие от страха эликсиры, а Текна — отключить возможность повернуть назад в настройках управления истребителей. Ему не нужно ни то, ни другое, и бежать реально не выход. Все равно догонят и убьют — гораздо мучительнее, чем могли бы. Достанут везде, поэтому лучше умереть сейчас. Они же не собрались жить вечно? Вот и он нет. Главное, что его… Текна жива. «Мама» звучит как-то по-уебански, хотя она все сразу, и так было всегда. — Мэлько, ты потратил все слезы Черной Ивы? Зачем, они были для тебя. Кем она его считает? Все еще ребенком, или тем, кто способен дать ей умереть, сохранив для себя возвращающую жизнь воду? В любом случае Текна неправа и поймет это… уже сейчас. Его фея не в себе после возвращения из небытия, иначе промолчала бы. Думая, что его так просто обмануть и он не понимает. В растянувшийся до бесконечности, как в кошмарном сне, миг, пока вода из водопада не подействовала, он успел отчаяться. И вернуться к полному соками жизни миру, вновь ощутив биение пульса. Всех, и главное ее. Это ненадолго, Мэлько, уже совсем. И ничего не поможет… кроме плана Б. Он ждал ее, и нет. Так, что тысячу раз повторенное про себя «врешь, сука» застыло на губах, или глубже, не родившись и в мыслях. — Зачем так грубо, Мэлько? Ты же не хочешь погубить их всех, да? Незабываемый для всех, кто хоть раз его услышал неспрятанным под маской иллюзий, голос прозвучал только для него. Кажется, если ничего не изменилось и никто не обратил внимания. Время остановилось, застыв тягучей каплей расплавленного сахара. Окутанная облаком густых волос фигура мелькнула на периферии сознания, прячась в тенях. — Кто дорог, и живет в твоем сердце? Я не про это… пушечное мясо. И я не так уж и хочу.

***

— Тише, солнышко… тебе еще рано носить украшения. И тянуть в рот мамино колечко не стоит — камни слишком жесткие и невкусные. Может, стоит попробовать создать пустышку трансфигурацией? Если ее девочке так хочется все время что-то сосать. Она старательно делала уроки и готовилась к экзаменам в Алфее — лекции и практические занятия профессора Уизгиса не забылись даже спустя столько всего — лет и воскрешений. И наконец пригодились для чего-то действительно важного. Колыбель получилась прекрасно. Почти точь-в-точь такой, как безумно давно приглянувшаяся ей в каталоге для будущих родителей, только детали не прорисовались. Мелькор скептически поджал губы, разглядывая розово-пастельное плетеное чудо с кружевным пологом на больших белых колесах. «Опять жуткие розочки, никакого разнообразия». Он бы наверняка предпочел что-то черное и зловеще готичное — и создал бы, имей она неосторожность его попросить. Только пугать собственную дочь… и жену тоже. И вместо логотипа с маленьким розовым пони — череп с костями, свившуюся кольцами змею или жуткое огнедышащее чудовище — чтобы окончательно ее затроллить. Глупо, но у нее расшатались нервы в последнее время, и что-то еще… от всего напоминающего о тьме и смерти в душу вползает тоска. Томительно холодная, как плохие сны о льдах измерения-тюрьмы и одиночестве. Что терзали ее и еще нерожденную малышку в последние месяцы. Под утро, когда было уже не к кому прижаться, ища защиты и успокоения. Но, к счастью, он не настаивал, и даже нашел люльку из последнего на ее памяти каталога «Волшебного детства» любопытной и функциональной. Она когда-то хотела ее заказать, для Мэлько, и ни в коем случае не в черном дизайне. На такое она и для мальчиков не согласна — малышам нужны мягкие краски и ткани, несущие свет, радость и уют. Кто-то просто… ничего в этом не понимает. Пока. И Миели все равно еще не спала в своей кроватке, только на руках. И рядышком под боком, когда она ненадолго прилегла. Недоношенным детям, если нельзя поместить их в кувез перинатального центра, нужно больше тепла объятий и нежных прикосновений, родительской магии и грудного молока. А что бы Мелькор сказал про памперсы, если бы увидел, и она попросила его переодеть дочку? «Что это за хрень?»… вряд ли, он все-таки не Мирта, как-нибудь поизящнее выразился бы. Маленьким феям и магам нужны одноразовые подгузники, как и человеческим детям, пока малыш не подрастет и не научится контролировать потребности тела. Она решила не пытаться воспроизвести то, что плохо себе представляет и просто создавала пеленки. А запачканные превращала в компактные удобрения без запаха. Во что бы их превратил Мелькор — неизвестно, но вряд ли во что-то хорошее. Пожалуй, не стоит проверять и отвлекать его на такое от великих и ужасных дел. Или просто ужасных. Она сама отлично справится. И соска должна получиться без проблем, тут не в чем ошибаться. Хотя она и не хотела прибегать к пустышкам и бутылочкам. В статьях для будущих мам советуют обойтись без них — соски портят прикус, и ребенок может начать отказываться от груди. Так ли это, проверить до сих пор не довелось — первый малыш, ради которого она это все читала и старалась запомнить, вырос без нее. С пустышками и прочими принадлежностями для искусственного вскармливания. Покормить долгожданного сына грудью и даже толком разглядеть не получилось. Флора глубоко вздохнула, не желая вновь переживать одно и то же, бессмысленно и изматывающе. Пока можно наслаждаться тем, что есть — подарить и получить немного бездумного счастья. Материнского, и не только. Но хотя бы теперь она знает, что маленький Мэлько был счастлив, и любим приемной мамой. Текной… она спасла ее мальчика. И он наверняка любит ту, что была всю жизнь рядом, заботилась и любила — больше всех, и правильно. Главное, что ее сын действительно был, и есть, а не показался ей в предсмертном бреду, благополучно родившимся, живым и здоровым. И вырос большим и красивым — придется встать на цыпочки, чтобы его поцеловать. Но гештальт «взять на ручки» так и останется незакрытым. Ее новорожденного сына уже не вернуть, можно только найти и защитить взрослого. От него самого и собственного отца — как же это… Флора с невольным трепетом взглянула на не дающее о себе забыть пугающе желанное украшение. Ажурной белой свадебной арки, хрустальных бокалов с игристым вином, роз и клятв на фоне заката так и не случилось. Можно было попробовать применить трансфигурацию — отчасти воссоздать детские мечты, и для прикола. Но у нее еще слишком кружилась голова и подкашивались ноги. И Мелькор сказал, что вставать и что-либо делать не нужно — просто поцеловал ее и надел до неприличия роскошное колечко. Каких не было у мамы, и вообще ни у кого — в Магиксе просто не купить подобное. Если только приклеить вместо камня платиновую кредитку. И ее символ «долго и счастливо» теперь нескромно сиял на безымянном пальце. Чужеродно тяжелый, но… она будет беречь его, что бы ни произошло дальше. Если это все, что у нее останется. И вспоминать с кружащим голову томительно сладким чувством… как Мелькор подарил его ей на берегу озера. И с тревожным — она не станет формулировать из-за чего, чтобы не призвать то, чего боится. Это совершенно ненаучно, как сказал бы Текна, но все же. Еще ничего не случилось… только стало неудобно ухаживать за растениями и дочкой. С таким тяжелым и чрезмерно броским украшением — приходится помнить об осторожности и стараться не порвать листья и лепестки, а не касаться бездумно, как прежде. И не поцарапать младенческую кожу. Но кольцо радует ей сердце, перекрывая все неудобства. Больше всего, кроме Миели. И они почти одно и то же, раз Мелькор подарил ей обручальное колечко после рождения их девочки. — Я хотел подарить до. Она не должна была родиться сегодня… и так. Обошлось без твоих гостей, цветов, шипучего вина и слишком сладкого торта. Хоть что-то хорошее. Или плохое. Читать его мысли теперь получается легче и чаще… или он просто перестал их скрывать. И это бывает больно. Но она еще заставит его съесть тортик, если все будет хорошо… для них. Попросит, и он не откажется. Только сделает такое же лицо, с каким реагирует на все ее просьбы. Совсем не подходящее для свадьбы. Дочка вцепилась в появившееся на ее пальце украшение случайно, потому что это оказалось удобно, или нет? Уже не в первый раз. Окруженный причудливой золотой вязью самоцвет, невероятно большой и почти такой же красивый, как… то, о чем незачем вспоминать, словно на самом деле притягивает маленькую принцессу. Или просто отсвечивает в глаза неестественно яркими бликами, мешая спать. Может, Миели на самом деле любит блеск золота и драгоценных камней, как и ее отец? И сходна с ним не только в этом и все еще темном цвете волос… Настолько, что захочет стать ведьмой, а не феей, когда вырастет. И кольцо, как у мамы. Ее бедная сестренка постоянно атаковала отца такими просьбами, и немало маминых украшений перекочевало в ее разрисованную плюшевыми единорогами детскую шкатулку. — Ты расстроишься? И станешь меньше ее любить? Флора вздрогнула всем телом от неожиданного звука и поспешила закрыть собою детскую кроватку. И даже вспомнила давно забытое боевое заклинание — Мелькор чуть было не угодил в объятия хищных лоз. Хотя никто опасный до сих пор не заходил в ее спальню… если не считать его самого, конечно. И не зайдет же, да? Пока не узнала всегда радующий и успокаивающий ее голос — тепло безотчетного счастья прилило от сердца к кончикам пальцев, опоздав лишь на миг. И к наполненным покалывающим изнутри молоком соскам, вновь жаждущим привычной ласки. Хотя они пока не должны… наверное. — Нет… раз уж я люблю тебя. Хотя кое-кто и не думает отказываться от неэтичных привычек, и лучше ей и дальше не знать подробности, от чего еще. Мелькор никогда не станет ни идеальным мужем по стандартам Магикса (она забыла, какие они, да и не знала толком), ни хоть сколько-нибудь светлым. Но ей стало все равно, или всегда было. — Правда? Знакомые ладони, едва касаясь, скользнули там, где она хотела, и пока стеснялась их почувствовать. Ее грудь слишком… полна тем, что нужно лишь малышам. Мягко и… как она могла бы коснуться себя сама. Пальцы чуть дрогнули на предательски увлажнившейся ткани. Не от отвращения или вожделения, а от чего-то другого, невыразимого словами. И успокаивающе сомкнулись на еще не пришедшем в норму животе. Привычная стройность почти сразу вернулась благодаря целительным силам природы… но ей немного больно стоять и двигаться. Хочется больше лежать, пережидая тянущую боль. — Я хочу отдать тебе… кое-что. — Смартфон? Флора торопливо обернулась, стараясь не разорвать неизъяснимо приятный и возвращающий силы контакт. Хотя Мелькор совершенно точно не владеет целительством — лечебная магия может быть только светлой. Профессор Палладиум… правильно сделал, что спасся. Не «трусливо сбежал», как некоторые утверждают, а просто… Что ему еще оставалось? И можно вздохнуть спокойно и больше не переживать. У нее разрывалось сердце, что профессор вынужден сидеть в темнице, и может пасть жертвой откровенно его не любящего повелителя всего здесь. Хотя Мелькор и обещал не делать этого… если «ее проклятый эльф» будет хорошо себя вести и сам не напросится. Но Палладиум же мог оставить смартфон ей, открыв портал? И оставил? Ей так хочется снова посмотреть сохраненные видео. И успокоить нервы детской игрой — никаких стрелялок и приключений не хочется. — Нет. «Предпочел забрать себе». Мелькор не добавил, но приглушить нотки злорадства постарался плохо. Или совсем не старался. — Вашу книгу Легендариума. Белла отдала ее мне. Белла? Что ее царапнул интимно-сокращенный вариант имени ледяной ведьмы, несмотря на более важные и смертельно опасные проблемы — полный идиотизм. Наверное. — Белладонна? Как… Так и не поняв, что хотела сказать, Флора замолчала, разглядывая мучительно знакомую обложку. Мысли и слова спутались в хаотичный клубок разочарования (телефон ей хотелось больше, как бы невыносимо глупо это ни было), удивления, страха и чего-то похожего на глупую ревность. Она сразу узнала перевернувший ее жизнь фолиант и почувствовала исходящую от неприметной книги в черной обложке (ведьмы не могли создать другую) ауру силы. Книга Легендариума… без нее не было бы ничего. Ни смертей, ни слез, ни погубившего ее Линфею и родных ледяного вихря тьмы, ни любви. Если бы Мирта не принесла ее в Алфею в… ни к чему подбирать определение, какой это был день. Счастливым точно не назвать, но и проклятым не хочется. Он просто случился для нее. Так решили звезды… наверное. — Я ее попросил. Хочешь узнать, как? — Нет. Флора осторожно прижала книгу к груди, на миг иррационально испугавшись обжечься. Есть вещи, которые она предпочтет не знать, и их все больше. Как-то огорчительно много. — Почему? Ты же хотела знать обо мне все, и обижалась, что не можешь прочитать мысли. Уже не хочешь? — Издевательский, или нет вопрос прозвучал прямо ей в затылок. Слишком приглушенно, чтобы это понять. Он смеется над ней и занимается непонятно чем с Белладонной… и медлит с ответом, вдыхая цветочный запах ее волос. — Может, совсем не так, как ты подумала. — О! — Флора зажала рот рукой, чтобы не напугать сладко спящую малышку. Запястье лежащей на ее талии руки прорезал набухший свежей кровью воспалённый рубец. Пальцы мягко и успокаивающе сомкнулись в замок, удерживая в защитном кольце. Где можно никого и ничего не бояться, кроме… его она тоже уже не боится.