Экспедиция на ЗУС

Следующие несколько часов мы провели, сидя на полу в одном из коридоров полицейского участка. Вывели нас туда, правда, не сразу – сперва копам пришлось прогнать нас через обыск и медкабинет. Как ГО-шники не побили нас, я не знаю. Сперва они подумали, что мы под кайфом, но потом какой-то сержант увидел в аптечке глюкометры и, смекнув, что к чему, буквально силой заставил Карла и остальных приболевших сожрать по батончику. Лишь после этого нас подняли на первый этаж. Не могу сказать точно, сколько именно времени мы там пробыли. Может, часа два, а может и больше. Мне, если честно, было совсем не до подсчёта времени. Не знаю, что до других. Спокойным не выглядел даже Карл. Одно утешало: то, что мы были там не одни – к нам периодически забрасывали разношёрстный народ, большей частью нетрезвый. Видать, отличились на каком-то местечковом празднике, такое у нас частенько бывает. Ближайшая к нам компания, увы, оказалась не очень приятной. Её нам составили трое молодцев в форме ГО да несколько убогих типов в затасканных спортивных костюмах и мешковатых рэпперских шмотках. Последние периодически косили глазами то на нас, то на охрану и что-то кукарекали между собой на каком-то своём поганом суржике. Весь смысл их речей я понять не мог, но мат, скреплявший их речь на правах запятых, до моего сознания периодически долетал, хоть и звучал он сразу на двух-трёх языках. Впрочем, сильно отравить нашу жизнь эти существа не успели. Пару буйных особей метрокопы несколько раз угостили по почкам «волшебными палочками», после чего запихнули их в «обезьянник». Один перед этим пробовал докопаться до нас, но Штайнер удачно улучил момент и, пользуясь тем, что копы отвлеклись, быстро выписал ему контрольную прививку от наглости по морде. Ну, а после того, как коридор оказался заполнен подвыпившей молодёжью чуть ли не до отказа, наши соседи и вовсе заткнулись окончательно – слишком уж много набралось представителей недружественных им субкультур. В таком вот занимательном окружении мы и просидели эти два часа. Само собой, моим нервам это на пользу не пошло… Но вот сбор нарушителей спокойствия закончился – краем уха я слышал, как за ведущим ко главному выходу поворотом коридора перекрикнулись двое ГО-шников. –Эй, Соболев, у нас последняя партия! Принимай! –Ага, давай, запинывай их сюда! Последняя партия? Значить это может только одно – сейчас начнутся допросы. Задержанных начали сводить в маленькие группы и потихоньку отправлять в противоположную сторону. Там имелось несколько дверей, одна из которых вела на лестничную клетку – её я помню потому, что нас вывели из подвала именно этим путём. Естественно, когда я увидел, как народ ведут в ту сторону, моё сердце зашлось в темпе отбойного молотка с новой силой. Немного полегчало мне лишь после того, как я увидел, что пойманных нарушителей уводят не вниз, а наверх. Кому-то правда, не хотелось и туда. Один любитель спортивных костюмов, поняв, что пришёл его черёд, начал протестовать и выступать, причём мирным его протест отнюдь не был. Чувак вскочил на ноги и на кого-то замахнулся. Зря – легавые быстро усмирили его, обработав дубинками по почкам и конечностям. Один из молодчиков в форме, голосом, очень смахивавшим на Соболевский, презрительно выхаркнул в морду побитому гопнику: –Посмотрим, как ты в тюрьме быковать будешь, пидор. В этот момент мой страх, вроде бы чуть притупившийся, снова начал потихоньку просачиваться наружу. Бойцы ГО не церемонились с теми, кто сопротивляется, а просто брали несговорчивых клиентов под руки и утаскивали их, при необходимости придавая мотивации. Бодрости духа мне это совсем не прибавляло, особенно если учесть, что очередь неумолимо подходила к нам. Ища хоть какой-то поддержки, я переглянулся с Карлом. Тот негромко заметил: –Думаю, лучше их не злить. Эх, Scheisse… М-да, мыслим одинаково. Но Штайнер держится заметно лучше меня, «Лекс» и «Чужой» – тоже. Леон – где-то посередине. Ладно… «Спокойно, Серёга» – попытался я утешить себя – «Нет ничего постыдного в том, чтобы бояться. Все боятся». Утешение оказалось слабым. Оставалось только ожидать дальнейшего развития событий. К счастью, этого долго ждать не пришлось. Где-то спустя минут пятнадцать после того, как увели наших соседей в спортивных костюмах, в коридоре началось движение. Сперва охранявшие нас ГО-шники насторожились, а потом и вовсе резко подскочили со своих мест, поправляя свою форму и снаряжение. А ещё через несколько секунд со стороны главного выхода появился офицер в чёрном кителе. Этот дядя явно высокого ранга – остальные оперативники вытягивались в его присутствии, словно лейб-гвардейцы 18-го века при царе, и отдавали ему честь. Впечатляющая личность, надо сказать. Его лицо было неестественно красным для европейца – виной тому был сильный ожог, который явно не желал заживать. Я приметил на его кителе маленький металлический значок в виде черепа с перекрещенными костями. «Мёртвая голова»… Как будто этого было мало, так у появившегося на горизонте офицера ещё и имелась при себе кобура с личным оружием. И оно отлично дополняло выбранный копом образ. Это был весьма брутального вида револьвер, явно сделанный на заказ. Массивный гранёный ствол из Тёмного Сплава, снабжённый дульным тормозом, анатомическая рукоять с костяными накладками, предохранитель (что само по себе необычно для револьвера)… Сразу видно, человек оружие любит, и толк в стрельбе явно знает. Когда он подошёл ближе, я увидел на его мундире нагрудную пластинку, на которой крупными буквами было написано: «М. Блазкович». Так же я смог разглядеть и его знаки различия. Подполковник. Действительно, крупная шишка. Матёрый старый метрокоп, дослужившийся до довольно высокого ранга явно не бумажной работой. Неудивительно, что подчинённые его откровенно побаиваются. Я уже молчу про себя… Впрочем, старый-то старый, но драться с таким я бы не хотел – для своего возраста он двигается слишком резво и как-то по-звериному плавно. Пройдя мимо нас хищной чёрной тенью, подполковник Блазкович смерил всю нашу компанию суровым взглядом, от которого, казалось, стихли все звуки: перешёптывания «Лекса» с «Чужим», песенка, которую Леон тихонько напевал себе под нос… Как будто даже моё собственное дыхание и сердцебиение на мгновение прекратились. Возобновилось оно лишь тогда, когда он остановился в паре метров от меня, из-за чего мой браслет внезапно пискнул, показав «26,703» в текущем спектре. Обернувшись, офицер заметил меня, тревожно смотрящего то на него, то на пси-датчик. В следующий миг детектор вдруг выдал ещё одну паническую трель, в то время как мою левую руку внезапно свела судорога. Числа на экране резко сменились с «26,700» сперва на «105,134», а затем и вовсе на «114,335», но это длилось совсем недолго. Миг – и всё приходит в норму. Датчик успокаивается, фон падает до безопасного уровня, а мою лапу натурально отпускает, хотя шевелить ей толком я теперь почти не могу. Сделав для себя какой-то вывод, М. Блазкович потерял интерес конкретно к моей персоне. Но не к нашей группе в целом. Подойдя к дежурному, «Мёртвая голова» шепнул сотруднику пару слов и указал пальцем на нас. Затем он просто скрылся на лестнице. Лишь спустя несколько секунд после его исчезновения из виду «Лекс» посмел нарушить молчание. –Ни хрена себе, – удивлённо прошептал он – Надеюсь, это не он нас будет допрашивать? –Я бы не хотел этого, – отреагировал «Чужой», стараясь сохранять вид если и не спокойный, то хотя бы задумчивый. –Ага, как в кино про нацистов, – вклинился в беседу Леон – «Твоя говорить, communisten schwine!». –Не смешно, – заметил я. –Ой, Рэв, да не очкуй ты! После этих слов Фишер попытался улыбнуться, но получилось это у него очень наигранно – странное поведение моего датчика от него не ускользнуло. Но плевать, это всё же лучше, чем затянувшееся тягостное молчание. Вот только развить беседу нам, увы, не дали. –Pipes down, you assholes! – прикрикнул дежурный, после чего добавил по-русски – Успеете ещё языками почесать… Его коллега снял со стены трубку служебного телефона и поспешно набрал чей-то короткий номер. Что именно он говорил, я не понял – полисмен хоть и говорил по-английски, но говорил невообразимо быстро и с сильным акцентом из незнакомого мне языка. Я разобрал только «Diggers», «Interrogation» и что-то похожее на фамилию. Толи Кеннер, толи вообще Кенрой, как-то так – точнее сказать не могу… Но это не суть важно. А важно то, что через несколько минут после ухода Блазковича в коридоре объявилась одна из конвойных команд, выводивших нарушителей наверх, к комнатам допроса. То была группа Соболева. Пойманного быка, который уходил с ними своими ногами, обратно уже вытаскивали, причём изрядно обработанного. Видя, как мы уставились на избитого гопника, Соболев крикнул одному из своих «орлов»: –Ногами вперёд выноси! –Так он ведь живой?! – удивился второй полисмен. Соболев ответил: –Я ему дам «живой»! Сказал, ногами вперёд, значит – вперёд. –И куда его? –Как это «куда»? На кухню, конечно же! Куда ж ещё то? Забыл что ли, где работаешь? Тут к обоим сотрудникам подошёл дежурный, что разговаривал с подполковником, и сообщил: –Слышь, «Соболь», ты давай не ори громко! Тут Блазкович ходит неподалёку, он твоих шуточек не понимает. Уф-ф, так это была шутка?! Ну, ни хрена себе, у вас шуточки, господа полицейские! Но, то ещё не был конец. Дежурный сказал: –Ладно, кончайте с ним. Следователь хочет видеть вон тех вот «диггеров». Ой! Кажись, сейчас эти дуболомы возьмутся за меня. Не обмочить бы мне щас портки – случай у нас явно посерьёзнее чьего-то отобранного телефона или кошелька… Соболев, оглядев нашу феерическую пятёрку, спросил: –Чё, к кому их? Такими, вроде как, Кенрой занимается… –Кенрой на больничном. Веди к Вульф. –К Вульф? – удивился Соболев, после чего, ещё раз глянув на нас, добавил с ехидной ухмылкой – М-да, уж лучше сразу на расстрел… –Вася, ёб твою мать! Я те серьёзно говорю: кончай хернёй страдать! Напорешься на Блазковича – пеняй на себя! – начал терять терпение дежурный. –Ну, ладно, всё! – вздохнул Василий, после чего, посмотрев на нас, перешёл на командирскую интонацию – Так, Штайнер, Анкушин, Фишер, Богатов и Стриженов – встать! Пришлось повиноваться. Мы встали, и нас отвели на второй этаж. На полу рядом с одной из дверей имелось несколько смазанных пятнышек свежей крови, но хотя бы они не ведут из того помещения, куда нас направляют. Подойдя к нужной двери, Василий Соболев открыл её и скомандовал: –Внутрь! Заходим в какое-то скудно освещённое помещение, ожидая, наверное, самого худшего. Но нет, пока всё хорошо. Конечно, хорошо настолько, насколько хорошо может быть людям, пойманным за незаконное проникновение в участок ГО. Собственно, то была не совсем комната допроса, а лишь её «предбанник». Обставлен он был крайне минималистично: в нём имелось несколько укреплённых дверей с электронными замками Альянса, две скамейки по разные стороны от входа и какое-то непонятное устройство на потолке. Нам сразу же велели сесть на скамейку по левую руку от входа. Когда мы сели, устройство под потолком активировалось и раскрыло свой корпус, чтобы осмотреть нас. Как выяснилось, это оказалась импульсная турель. Рядом с объективом её камеры-прицела тотчас же начал тревожно мерцать довольно яркий оранжевый диод. Его мерцание заставило меня нервно передёрнуться – после встречи с летающей мясорубкой я уже прекрасно понимал, что это означает режим боеготовности. Да и не я один. Заметив, что мы все впятером не сводим взглядов со взявшего нас на прицел плазмера, Соболев напутствовал: –Будете вести себя хорошо – и эта штука не доставит вам никаких проблем. А нет… Ну, тут уж извиняйте, ребята. Сами виноваты. Прецеденты уже были… Что-то совсем не нравится мне его интонация. Но и Соболев теперь уже явно не куражился над нами. Да уж, думаю, лучше будет не смотреть на эту штуку. Не смотреть на неё и не думать о ней. Тем временем Соболев подошёл к двери, что вела в комнату, на которой висела табличка «Interrogation room / Комната допроса». Под ней имелся какой-то дисплей, на котором пока недобро светилась бирюзовая надпись «Lt. J. Wolfe». Стало быть, Дж. Вульф… Хотя какая разница: Вульф или Кенрой? Кем бы они ни были. Не М. Блазкович – уже хорошо. Из кабинета донеслось несколько неразборчивых англоязычных реплик, явно сказанных женщиной. Соболев отвечал ей на английском, но я его почти не слушал. Нас там касалась только одна фраза: –Okay, Штайнер – в кабинет, остальные ждут. –Удачи там, – тихонько шепнул Чужой, когда Карл встал в проёме и задержался, чтобы посмотреть на нас. Я кивнул ему, причём одновременно с Леоном. Карл кивнул нам в ответ, после чего исчез за дверью. «Лекс» подытожил: –Ну, чо, ждём… А хрена ли нам ещё оставалось делать? Само собой, просто сидеть смирно и ожидать результата я не мог – всё это время я пытался собраться с силами и придумать хоть какой-нибудь план действий. Впрочем, я осознавал, что продумать наперёд все ответы у меня не получится, но всё равно, надо было сделать хоть что-то. На турель и оружие полицейских я хоть и старался не смотреть, но получалось с трудом – они нет-нет, да попадали в поле моего зрения. Отвлечься разговорами было невозможно – любая болтовня в «предбаннике» была строго запрещена, что выяснилось, когда Фишер попытался завести разговор с ГО-шниками. Понимая, что помощи ждать неоткуда, я вернулся к мысленному диалогу с незримым следователем. Вывод у меня выстраивался пока только один – говорить всю правду и стараться не раздражать полицейских. Собственно, именно так Карл и советовал поступать, когда мы ещё только готовились к вылазке. Лично я надеялся на то, что меня спасёт моя честность. Да и потом, мы же без какого-либо умысла сюда залезли. Да и залезать сюда мы как раз таки не хотели. Так, решили чисто из любопытства полазить по заброшенным коллекторам, что в этом такого? Полазили-полазили, а потом нам отрезали обратный путь, и хорошо, что ничего больше. Конечно, если ты косишь под дурачка, причём искренне, то и смотреть на тебя будут соответственно, что обидно. Но в глазах Гражданской Обороны лучше уж выглядеть идиотом, чем подозреваемым… Но что это? Карл выходит из комнаты! Живой, здоровый, целый и невредимый! Карл!!! У меня ж от сердца отлегло. Но отлегло только наполовину и ненадолго, потому что следом из кабинета властным женским голосом потребовали: –Ankushin! Ну вот, как отлегло, так и прилегло обратно… Боги, да меня всего трясёт, словно погремушку! Такого страха я не испытывал, пожалуй, с момента моей последней встречи с военными. И если я выберусь из этой передряги, то на радостях напьюсь так, как не напивался, узнав, что «не годен». Подбадривая себя этой мыслью и с трудом передвигая ставшие ватными ноги, я зашёл в комнату допроса. Внутри оказалось не так уж и плохо. С порога я увидел, что в комнате довольно светло и относительно просторно, хотя и весьма прохладно. Обстановка скромная: в центре стол с двумя стульями по разные стороны, справа – зеркально отполированное окно, из-за которого за допросом наблюдают ГО-шники. На противоположной входу стене под самым потолком – два небольших зарешечённых окошка. На столе пока не было ничего, кроме папки с бумагами, интеркома, а также камеры с микрофоном, записывавшей сам допрос. Хотя, что я ожидал там увидеть? Кнут? Дыбу и «испанские сапоги»? Глупо. Но вот следователь… Как выяснилось, за загадочным именем «Дж. Вульф» скрывалась довольно приятной внешности особа противоположного пола, стоящая в дальнем левом углу помещения. О её возрасте трудно было судить: она явно была лет на пять старше меня, находясь на той границе, где по моим представлениям заканчивается «девушка» и начинается «женщина». Одета она была в женский вариант формы Блазковича, только серого цвета и лишённый устрашающих эмблем. Не знаю, есть ли у неё оружие. Скорее всего, есть, но это явно не фрейдических размеров револьвер, и она не выпячивает его так, как это делает «Мёртвая голова». Конечно, есть в ней что-то, что подсказывает мне – эта женщина может превратить мою жизнь в кошмар и без помощи оружия. Но ладно, чего уж? Не угрюмый припадочный мужик с опалённой рожей – и на том спасибо… Дверь за мной гулко щёлкнула замком, но я всё ещё стоял, как вкопанный, рассматривая офицера, пока не предпринимавшую никаких действий. Пытаясь разглядеть её получше со своего места, я первым делом замечаю её гладкие, выкрашенные в чёрный цвет волосы, собранные на затылке в крупный пучок. Одно едва уловимое движение её рук – и пучок превращается в хвост. «Хм, волчий хвост…» – отчего-то вдруг подумалось мне, когда я делал те несколько нерешительных шагов от двери к столу. Кожа на руках этой женщины ухоженная, равно как и её ногти, а пальцы – длинные и тонкие, словно у пианистки или клавишницы. Элегантный китель и форменная юбка до колен длиной подчёркивали её довольно изящную фигуру, причём так, что я на какой-то момент просто остолбенел. Что поделать, я малость побаиваюсь женщин, особенно красивых. Вдвойне я боюсь тех, что носят форму Гражданской Обороны с лейтенантскими треугольниками на плечах… Не став сильно задерживаться взглядом на том, что могло бы скрываться за верхней одеждой, я просто опустил его ниже – на ноги этой женщины. Стоило мне посмотреть на них, как я вдруг начал чувствовать медленно нарастающую головную боль. Совсем мне это не нравится! Но обычно со мной такое бывает только тогда, когда я полчаса трясусь в автобусе, а на соседнем месте сидит вортигонт… Учитывая мою не совсем здоровую страсть к красивым женским ступням, значить это могло только одно – надо срочно оторвать взгляд от её неуставных босоножек, иначе из этого помещения я точно выйду не своим ходом и со здорово изувеченной ЦНС. Стоило мне осознать этот факт, как головная боль пропала в мгновение ока. –Садись, – не глядя на меня, велела Дж. Вульф. Я повиновался, неуклюже повалившись на стул. Ещё спустя долю секунды следовательница повернулась ко мне так, чтобы я смог увидеть её лицо. Лицо, к слову, довольно привлекательное. Голубые глаза, тонкие губы и макияжа по минимуму. Плевать, если сейчас она врежет мне псионикой, но… чёрт, может, она и старше меня лет на 5, но она такая красивая, что я просто не знаю, что делать. На сей раз, удара по мозгам не последовало. Вместо этого она подошла к столу, отодвинула кресло, и, даже не пытаясь скрыть от меня изящество своих движений, уселась в него. Какое-то время следователь Вульф молчала, оценивая меня. Сделав неведомый мне вывод она, наконец, спросила: –Твой пси-индекс? –11 баллов, – честно ответил я, назвав верхний порог сопротивляемости. –На учёте? – снова спросила Вульф. Голос у неё… странный. Хотя по правде, так я – полный ноль в плане того, чтобы описывать человеческий голос словами. Высокий и, как бы странно это ни звучало, «музыкальный». По-русски она говорит просто отлично – во всяком случае, она произносит русские слова правильнее, чем многие русские, и притом без акцента. Эта её особенность меня почему-то успокаивает, а потому я отвечаю: –Да, 24-ая больница, по месту жительства. –Хорошо, – подытожила следователь – Правила просты: если не будешь пытаться сделать какую-нибудь глупость или обмануть меня, то и голова у тебя болеть не будет. Но если попробуешь что-нибудь выкинуть… –Я понял, – кивнул я, уже представляя, чем мне это грозит. –Вот и хорошо. На все вопросы отвечать быстро, чётко и честно. Думать головой, и на меня не пялиться. «Прокуратора называть игемон», – подумал я, опустив взгляд в столешницу. –Не смешно, – заметила Вульф, но, всё же, сменила гнев на милость – Но ладно. Буду считать твою крайнюю мысль согласием. Начнём по порядку… Успокаивался я, как оказалось, зря – разговор со следователем ГО дался мне очень тяжело. В плане методов допроса лейтенант Вульф полностью соответствовала своей фамилии – она отлично знала своё дело. И быть «добрым полицейским» – то оказался совсем не её стиль. Она натурально держала меня за глотку волчьей хваткой, задавая очень много вопросов и докапываясь буквально до каждой мелочи, до каждого моего ответного слова, а иной раз даже до мыслей. Я, само собой, постоянно сбивался и путался в показаниях, что лишь усугубляло моё положение. Выдерживать темп, в котором она их задавала, тоже было нелегко, и уже к середине допроса я оказался буквально выжат в моральном плане. Вульф не скупилась на средства воздействия. Она периодически вызывала в помещение незнакомого ГО-шника, приносившего улики, и показывала мне элементы моего снаряжения, а также разные мелкие предметы, найденные нами в подземке. К делу были подшиты и карты, которые мы составляли с помощью КПК Штайнера и телефона Леона. Также Вульф просматривала наши фотографии и снятые мной видеозаписи – всё, что мы перекидывали на Карлов планшет во время остановок. И ладно, если бы она просто показывала мне файлы, но эта женщина сразу же принялась комментировать все наши действия с точки зрения УК Альянса, причём делала это она с явным, плохо скрываемым, наслаждением. Проявлялось оно во всём – в её позе, во взгляде, в этой едва заметной ухмылочке, с которой она смотрела на меня… И, конечно же, в интонациях её голоса. –…А вот это уже статья №214, вандализм, – оглашала она очередное фото: выхваченную из темноты фонариками надпись «Spectrum», выведенную чёрной краской из баллончика на стене штольни, где на нас напал «Eviscerator». Список наших преступлений, вначале ограничивавшийся незаконным проникновением на охраняемый объект Альянса, постепенно рос. Хулиганство, вандализм, порча городского имущества. С ещё большей охотой она рассказывала мне о том, какие подозрения падают на организованную группу лиц, носящих камуфляж, обращающихся друг к другу по позывным, а также ходящих по забытым богом и наполненным радиацией местам, где в изобилии валяются стрелянные гильзы и можно наткнуться на повстанческую растяжку или хэдкраба. Странно, что при всех своих способностях она отчего-то до последнего обходила стороной тему «Рассекателя», летающего по туннелям… Но нет, «Волчица» до победного конца добивала другие статьи, вспоминая о железяке лишь вскользь – например, когда интересовалась, зачем мы взяли с собой одну из её лопастей-лезвий. Боже, как я устал с ней бодаться! Но когда у неё, казалось бы, заканчивались вопросы, лейтенант начинала спектакль по новой, только уже ставя их иначе и в другом порядке. Вдохновлено расписав нас, как потенциальных заговорщиков, искателей старого оружия и сочувствующих Сопротивлению террористов, Вульф по новой возвращалась к вандализму и мелкому хулиганству. Однако каким бы утомительным этот эгоистичный ментальный секс ни был, я продолжал стоять на своём: –Так это же тэг! И потом, мы его не на памятнике поставили. Этими канализациями никто не пользовался лет 20, если не больше. –Всё равно, это собственность City-49. Зачем вы это сделали? –Мы метили свой маршрут на случай, если заблудимся или попадём в беду. Что, собственно, и случилось. –Сдаётся мне, ты что-то не то говоришь. Ваша группировка залезла в штаб Гражданской Обороны. Отвечай немедленно, с какой целью вы это сделали?! Решили поглумиться над Альянсом? –Да я уже говорил вам, что по ошибке! – сорвался я – Сколько раз вам нужно объяснять, что мы сбились с пути?! Мы бы вообще пошли назад, если бы эта ваша долбанная ржавая железяка с лезвиями не прилетела и не попыталась порезать нас на ремешки! Тогда, толи, потеряв терпение, толи наоборот, чтобы подстегнуть меня, дознаватель бьёт ладонями по столешнице и вскакивает со своего стула со словами: –Какова была конечная точка?! –Мы… Мы просто хотели залезть на развалины завода неподалёку. Но все входы на поверхности были заперты наглухо, а нужный коллектор оказался завален, вот мы и пошли в обход. Честно! На миг головная боль меня просто ослепляет, и я хватаюсь за виски, резко отпрянув от стола назад. Воспоминания, которые из меня вытягивает лейтенант Вульф, выводят её на следы других, казалось бы, позабытых событий. Их дознаватель раскапывает с не меньшей жестокостью – моё восприятие буквально разрывается на куски от потока нахлынувшей информации. Она переполняет мой разум, захлёстывая его подобно цунами. Сначала следователь реверсивно воспроизводит сегодняшнюю экспедицию с момента задержания. Когда я против воли вспоминаю наше столкновение со сканером у заваленных ворот завода, в моей голове формируется ещё одна цепочка событий. Вульф же, подобно волчице, вцепляется в эту ниточку и болезненным рывком выхватывает из глубин памяти ещё одно событие. «Веди его ровнее, сигнал прерывается» – звучит в голове голос Карла. Я невольно пытаюсь сопротивляться, но все мои усилия тщетны – она просто идёт дальше. Однако докопавшись до причины, она вдруг резко ослабляет свою хватку. Поток информации сразу ослабевает, равно как и мучающая меня головная боль. Когда это состояние наконец-то проходит, первым, что я вижу перед собой, оказывается озадаченное лицо следовательницы, смотрящей на меня совершенно непонимающим взглядом. Непонимающим и… каким-то выцветшим. Что ж, надеюсь, вскрывать моё сознание, как консервную банку было если и не трудно, то хотя бы просто утомительно. Дождавшись, когда я оклемаюсь после псионического шока, лейтенант Вульф вздохнула: –It makes no fucking sense… Далее, она посмотрела на меня и добавила: –Ладно, с тобой всё более-менее ясно. И с дружками твоими тоже… А с тебя, пожалуй, уже хватит. Что, это всё? К чему тогда был весь этот цирк с допросом, если можно было сразу просто вскрыть моё сознание и узнать, что нужно? Но дознаватель вроде бы успокоилась. Понимая, что надо что-то сказать, я начал: –Да, чёрт возьми, я могу вам поклясться чем угодно и на чём угодно, что ни я, ни кто-либо другой из нашей команды не… –Клятву давать на суде будешь, – выдохнула она, валясь обратно в своё кресло. Я только вздохнул и, облокотившись на стол, подпёр голову обеими руками, зажмурив глаза. «Ну вот, теперь и за суд речь пошла!» – мелькнула у меня мысль, вдруг сорвавшаяся на бессильную злобу – «Да чтоб вас всех за это вашей же железякой и порезало!!!». –Уходи, – вдруг сказала она. На сей раз в её голосе действительно начала чувствоваться усталость. –Э-э-э, простите, что ещё раз? – поинтересовался я, не веря своим ушам. –Иди в коридор и жди там. Далее она нажала кнопку на переговорном устройстве её стола и обратилась к ГО-шникам за дверью: –Соболев. –Да, лейтенант? – раздалось по интеркому. –Веди сюда следующего. Закончить бы с ними побыстрее… Когда меня, наконец, сменил Леон, я лишь тяжело вздохнул и обессилено повалился на скамейку. Последние слова Вульф всё ещё отдавались эхом в моей голове. Давать клятву на суде… Только не это. Только бы она блефовала! Боже, только бы она запугивала нас! Потому что я не хочу в суд. Я не сделал ничего плохого! И в тюрьму я тоже не желаю, а тем более, в Цитадель – у меня нет никаких иллюзий по поводу того, кем я могу там стать. Вариантов тут было всего два, по одному на каждое учреждение, но оба были пугающими в равной степени: неизвестно, что хуже – «кукарекать» несколько лет среди моральных уродов или ковылять по Цитадели на протезах весь остаток жизни. Пожалуй, Соболев прав – при таких раскладах расстрел действительно лучше… За всеми этими мыслями я попросту не заметил, сколько именно времени прошло с момента моего возвращения с допроса. Наверное, минут двадцать, как минимум. Из состояния всепоглощающего уныния, перемешанного со страхом, меня вывел собственный организм, намекнувший, что у него всё ещё есть потребности. С огромным трудом я уговорил ГО-шников отпустить меня в туалет. Менты поначалу сомневались, но, в конце концов, Соболев, видя моё совершенно плачевное состояние, дал отмашку со словами: –Ладно, по хрену, пошли. Вот и прекрасно. Я осторожно вышел из «предбанника» и отправился на поиски туалета, сопровождаемый Соболевым. Далеко ходить не пришлось – «мужская комната» обнаружилась сразу же за поворотом коридора возле окна. Не совсем ясно, зачем надо было вешать на него кодовый замок, но поскольку сержант ввёл код, это уже не имело никакого значения. Широко раскрыв дверь сортира, ГО-шник заявил: –Заходи, не стесняйся. Приватности, уж извини, не предоставляю, но сам понимаешь – таковы правила. Да и ладно. Не люблю, конечно, когда глядят в спину в такие моменты, но сейчас это уже не важно. Главное, что с момента задержания я первый раз почувствовал себя человеком, да ещё и белым. Чуть позже, стоя перед зеркалом из отполированной пластины Тёмного Сплава, я ополоснул своё лицо ледяной водой, и это заставило мои окончательно замершие в оцепенении мысли бегать, причём чуть быстрее обычного. «Ну и что мне теперь делать?» – лихорадочно соображал я. Вот ума не приложу! Я мог бы попытаться сбежать отсюда через окно, если Соболев отвлечётся. Но это плохая затея – оно выходит во внутренний двор штаба, да ещё и на высоте второго этажа. С такого рода прыжками в моей семье дружит, пожалуй, только кошка. Выход со двора перекрыт единственными воротами, которые сейчас заперты и под охраной. Мало того, так там ещё и совершенно негде прятаться. Если я попытаюсь улизнуть, копы воспримут это очень и очень близко к сердцу. Они могут устроить погоню или даже начать стрелять, и ни в том, ни в другом случае у меня шансов нет. А даже если свершится чудо, и я свалю, то куда я пойду? Меня же в розыск объявят! А друзья? Что будет с ними? Пусть я вспомнил о них в последнюю очередь, но я сделал это прежде, чем предпринимать какие-то действия… Как будто этого мало, так слева раздаются до ужаса знакомые шаги. Нет, то не полицейские ботинки на шнуровке. Всё намного хуже – так стучат босоножки на каблучках, которые носит Джулия Вульф. Поворачивая голову, я вижу через открытые двери фигуру следовательницы, склонившуюся над умывальником в женском туалете. Вид у неё, правда, уже не столь грозный, как на допросе – она явно здорово вымоталась, допрашивая нас. Однако это не мешает ей снова почувствовать моё внимание. Подняв взгляд на меня, Вульф настороженно хмурится и мысленно предостерегает меня: «Попытавшись сбежать, ты докажешь лишь одно: ты или преступник, или просто придурок. Или и то и другое. Так что просто сиди и не рыпайся. Может, тогда всё и обойдётся…». Что ж, похоже, у меня просто нет иных вариантов. Ну и ладно! Будь, что будет… Не дожидаясь, когда караулящий в дверях «Соболь» или наш дознаватель начнёт терять терпение, я возвращаюсь в коридор. Назад, правда, мы идём уже не парой, а втроём – «Волчица» решает составить нам компанию, причём Соболеву её присутствие нравится немногим больше, чем мне. Когда она вновь скрывается за дверью комнаты допроса, он вздыхает с облегчением, комментируя: –М-да, может с виду она и ничего, но попасть на допрос к ней я бы не хотел… Комментариев по этому поводу у меня не находится, так что я просто молча усаживаюсь рядом с Карлом. Ещё спустя несколько минут к нам присоединяется освободившийся Леон. У «Волчицы» же появляется добыча поинтереснее – на допрос вызывают Славу Стриженова. Вот уж у кого точно всё в порядке и с нервами, и с сопротивляемостью пси-воздействию. «Надеюсь, она помучается, копаясь у него в памяти!» – мстительно подумал я, но потом отчего-то вдруг мне стало неловко. Я ведь не единственный, кому пришлось сегодня отвечать на её вопросы. Реальных оснований для паники пока нет. Я жив, и, в отличие от того быка в спортивном костюме, меня ещё даже пальцем не тронули. Да, получить по мозгам на допросе было неприятно, но сейчас я даже не чувствую отголосков от «Волчьего» вторжения в мой мозг. А ещё это её «Может, всё и обойдётся»… Чёрт, она видела нарушение, словно собственными глазами! Она знала, о чём мы думали, когда его совершали, и должна понимать, что злого умысла у нас не было, особенно если учитывать обстоятельства. Если никто из нас не усугубил ситуацию во время допроса, то стоит ли вообще убиваться раньше времени? И может, ничто не изматывает так сильно, как ожидание, но я почему-то чувствую, что ждать нам осталось недолго. Я… я справлюсь. С этим я справлюсь. Но вот, наконец, дознание окончено. Мы всё ещё сидим в «предбаннике» и чего-то ждём. Я заметил, как дверь комнаты допроса открылась, и почти одновременно раскрылась и дверь соседнего помещения. Выглянувший оттуда офицер, в котором я с ужасом узнал подполковника Блазковича, ещё раз посмотрел на нас, после чего обратился к появившейся следовательнице: –Джулия? Вы закончили с ними? –Да. –Тогда идите к нам. Есть, что обсудить. Я столкнулся с ней взглядом. Странно, с виду вроде бы симпатичная девушка… И что заставило её работать на ГО? В моей голове отчётливо прозвучал её голос: «Не лез бы ты в это дело». Впрочем, не факт, что это было её пси-воздействие. Возможно, я, таким образом, просто домыслил её ответ. Всё, что она сделала в ответ на мои мысли – это лишь нахмурилась в очередной раз. Но уголки её губ всё-таки немного приподнялись, и это я увидел даже со своим хреновым зрением. Один хрен, мои воспоминания – это всё-таки не воспоминания убийц, наркоманов и уличных шлюх. Но вот внимание лейтенанта быстро перетекло к ожидавшему её Блазковичу и ещё нескольким офицерам, которых я не смог разглядеть в подробностях. За секунду до того, как она скрылась в кабинете, я успел присмотреться к ней ещё раз. Да, она меня до чёртиков пугает. Но что-то такое в ней всё равно есть. Что-то завораживающе женственное. И это отчего-то не даёт мне покоя… Что ж, если все мои естественные отверстия сохранят свою девственность, то, в крайнем случае, я напишу ей из тюрьмы. Конечно, это если не придётся мотать срок в Цитадели…