Шрам

Лицо Тима озарено. Изнутри, из глаз, из волнистой щели шрама сочится свет. Он восторженно смотрит на Олега: — Хотя бы он! — заявляет, смотря куда-то мимо, и добавляет, кивая: — Хотя бы он! Он жив! Я знал, я чувствовал. — А может, это чей-то идиотский розыгрыш? — пережив гнетущую паузу, выпалил Олег. — Нет. Это он. — Ты никуда не пойдёшь! Пусть он только явится сюда! — Я пойду, — спокойно ответил Тим. — Прятаться глупо. Я знал, что он жив. Я знал! Он стал разыскивать и надевать свои вещи, без истерики и судороги так, как будто сосредоточенно собирается в дальний путь. — Тим, но ведь у тебя есть я. Ты не можешь просто так уйти, — Олег растерянно стоял голым посреди комнаты. — А я ухожу и не просто так, я ухожу другим, — Тим подошёл к Олегу. — Не переживай за меня. Ты мне помог, я справлюсь или постараюсь справиться. Я хочу, чтобы ты дал мне фотографии. Некоторые… — Зачем? — Ну… просто так, на память. — Я фотографии дам, но не хрен тут про память! Ты должен доработать! — вдруг стал заводиться фотограф. — Ещё много сессий, ты мой! Я ему тебя не отдам! Даже не вздумай прощаться! Я еду с тобой! Я его не боюсь, он мне никто! Он сопляк! Не думай, я смогу тебя отбить, ты плохо меня знаешь! Неужели я зря приручал тебя? Неужели ты просто уйдёшь, свалишь, побежишь к нему, поджав хвост? Я еду с тобой! Ты мой! — Нет. Я не твой. И не его. Я не собака, чтобы приручать меня! Ты остаёшься, — неожиданно зло и твёрдо прервал Олега уже одетый Тим. — Я не то имел в виду… Я не так выразился… — Я хочу ту фотосессию, где я — раб, — перебивает его Тимур и вытаскивает из кармана флэшку. Олег неуверенно берёт и направляется к компу, включает, манипулирует мышкой — тяжёлые фотографии медленно полетели в Тимин накопитель. — Тим, ты ведь понимаешь, что он монстр? — пристально наблюдая за индикатором копирования, тихо говорит Олег. — Если ты не уверен, что сможешь противостоять ему, то не ходи. Ты не обязан, он не имеет над тобой власти, все его крючки сломаны! — Ты мне предлагаешь отсидеться за твоей спиной? Чтобы я ещё больше себя презирал? Мало того что убийца, так ещё и трус! Олег резко поворачивается: — Убийца? Что ты такое говоришь? — Это из-за меня машина полетела в реку, из-за моей истерики. Влад мне сказал, что плёнки никогда не было и что Димка утонул без моего участия. Я полез на Влада с кулаками, а он был за рулём. — Плёнки не было?.. Это состояние аффекта. Не вини себя. — Я поступил как девочка-истеричка, как слабак. Тем более что погиб-то не Влад, а Серёги… — Никто не знает, как бы он поступил в данной ситуации! — И ещё, я не вытащил Влада из машины, я его оставил там… сознательно. А он, наоборот, меня спасал. И это уже не трусость, это… предательство. Я ведь не дурак, я это понимаю. — Ты говоришь хрень! — Олег хватает Тима за грудки, вглядывается. — Предатель — он, он предал вашу детскую дружбу и уродовал тебя. Неужели ты сейчас из-за каких-то необоснованных угрызений совести ляжешь под него? — Всё! Хватит! — Тимур бьёт по рукам Олега, отталкивает, вытаскивает флэшку и устремляется к выходу. Поворачивается: — Главное, он жив! Хотя бы он. Хлопнула дверь. Олег сел на пол и спросил у тихо гудящего процессора: — А я? Эта тварь жива! А я? *** На этаже в общаге было шумно. Из открытой двери сорок девятой комнаты раздавались выкрики и смех. Тимур остановился посреди коридора, прислушивается. Вдруг раскрывается дверь ещё одной шумной комнаты, оттуда выскакивает Наташка Бабушкина: — Да я вам правду говорю! — кричит она внутрь комнаты. — Влад живой, он здесь! Ой… — это Наташка наткнулась на Тима, резко остановилась, в её спину по инерции стукнулись девчонки из пятидесятой комнаты. Девушки уставились на Тима, Наташа осторожно поинтересовалась: — Тимыч, ты же уже в курсе? — Да. Я знаю, — ответил тихо Тим, покосившись на сорок девятую комнату. — Хм. И вправду у него разные глаза… — некстати выпалила гимнастка Юлька. — А ты говорила — «фотошоп»! — Пойдём! — Наташа радостно схватила Тима за руку и потащила в сорок девятую комнату. В комнате было человек пятнадцать. Спины, спины, взлохмаченные макушки, беспокойные руки, возбуждённые голоса. Влад сидел на кровати, вытянув перед собой больную ногу, загадочно улыбаясь тем, кого он всегда называл «моя толпа». В руках у него кружка с горячим чаем. И он сразу увидел Тима,и чёрт! Как не любоваться этим чудовищем! Без очков. Плечи расправлены. Куртка незнакомая, слишком стильная. Подозрительно пухлые губы. Серьёзный, насторожённый взгляд. Вот он, наконец, меня разглядел! Все замолкли как по взмаху дирижёра. Лица студентов счастливо уставились на Тима. — Видали, кого я привела? — пропищала из-за спины Наташка. И это было как выстрел из стартового пистолета, все опять загалдели, стали дёргать Тима за рукава, подталкивая к Владу. — Тимыч! Он жив! Тимон! Зырь, это Влад! Мы в шоке! Представляешь, стук в дверь, открываем, а там Сталин! Ахренеть! Тимыч, ты знал, что ли? Тим, вы сейчас меченые оба! Смотри, какой у него шрам! Ачуметь! Тимоха, чё ты замороженный-то такой? Влад тяжело поднялся с низкой кровати, развёл руки и доброжелательно улыбнулся, широко, по-светлому, радужно: — Тим. Ты не рад, что ли? — Рад, — и кто-то толкнул Тима в объятия друга-призрака. Влад крепко обнял, похлопал по спине, задышал в ухо, обнёс знакомым можжевёловым ароматом. Тим почувствовал, что теряет сознание от этого запаха, от этого шума, от этой знакомой страшной улыбки лучшего друга, от ощущения холодной речной воды в груди… — Тихо-тихо, всё хорошо… — Влад всегда тонко чувствовал настроение и состояние своего любовника. — Так, друзья мои, мы к себе, а то Тимыч сейчас грохнется от счастья. Потом, завтра заходите, будем отмечать моё воскрешение. А сейчас — не беспокоить! Тим, где ключ? Он лезет в карман куртки Тима, выуживает ключи, отталкивает от себя, жестом требует, чтобы ему подали костыль, подмигивает сразу всем и направляется к выходу. Тим подбирает сумку на колёсиках и плетётся следом. Ребята довольны: друзья снова вместе, теперь Тимыч не будет прятаться в нору, теперь опять закипит жизнь вокруг их комнаты, опять на этаже весна, солнечное настроение — так всегда, когда Влад здесь. Сегодняшней новости хватит на неделю обсуждений и пирушек. Открыв дверь, Влад впускает первым в комнату Тима с сумкой, а потом заходит сам. Щёлк! Замок клацает по нервам и отрубает пространство комнаты от этого всеобщего оживления. Воздух мгновенно пропитался электричеством ожидания первого слова. А оно будет нескоро. Влад стянул с себя куртку, бросил на кровать, подковырнув носок о носок, снял ботинки. Прошёлся по комнате, неловко стукаясь костылём о мебель. Остановился около голой стены с дыркой от гвоздя, долго смотрел на это отверстие. Повернулся, подошёл к стоящему столбом Тиму. Расстегнул его куртку, стащил её с плеч и кинул к своей, выхватил с головы шапку. Растормошил волосы, положил руки на скулы. Большими пальцами гладит по щекам Тима, всматривается в глаза: в один — наверх в горы, в другой — вниз в море. — А ты ведь предал мою любовь, Тим. Предал? — Я не предал, а пытался убить… — тихо отвечает Тимур. — Я не об этом. С кем ты трахался? От тебя несёт чужим телом... Отводишь взгляд? Неужели ты пошёл по рукам? Как так? Ты же всегда был против секса? — Против секса с тобой. Влад сильно сжимает лицо Тима и сам прищуривается, желваки выпятились и губы растянулись в оскале. — Ну, хоть в чём-то не изменился! А то почти не узнаю тебя: эти плакаты по всему городу, глаза не прячешь, куртка какая-то новая, да и шрам… Мне непривычно. Но я освою и такое лицо, оно всё равно моё, как бы ты ни блядствовал без меня. Тим дёрнулся от его слов. Попытался вырваться, но Влад крепко удерживал его. — Почему ты не сообщил, что жив? — прошипел Тимур. — Я не сообщил? Да я тебе столько раз звонил! Ты же не слушал меня, бросал трубку. Или вовсе: «Абонент отключил свой телефон или временно недоступен…» А своим я запретил сообщать тебе, хотел сам. Виню себя только в том, что задержался, мог бы раньше приехать, но не получилось… Я сбежал из клиники Илизарова в Кургане прямо со спицами в ноге, поэтому было осложнение… А убегал я на похороны, нашли Серёгу Никитина месяц назад… Эй-эй… ты что? Тим всё-таки потерял сознание, ноги подкосились и оба глаза закатились за горизонт век. Влад еле удержал друга за голову, благо кровать рядом, смог дотянуть тяжёлое обмякшее тело, уложить и даже снять кроссовки. На одной ноге Влад поскакал к тумбочке у входа, матерясь, стал шарить на полке. Нашёл! Нашатырь. Так же на одной ноге подскочил к обморочному другу, смочил носовой платок резко пахнущей жидкостью, поводил около носа Тима. Тот вздрогнул и открыл глаза. Из серого глаза сразу потекли слёзы, видимо, растаяло там что-то, а в карем таять нечему. Как так? — Влад… Почему же я не знал? И в институте не знают… Что Серёгу нашли… — В институте знают. Серёгины родители звонили Гераклу. А тот сказал, что у тебя депрессия и тебе он не будет сообщать пока. — А Серый? — Нет. Его не нашли… — Влад поставил на стол флакончик с нашатыркой, бросил платок и боком вытянулся на кровати, рядом с Тимом, навалившись на него, сложив больную ногу на его ноги. Пальцы Влада опять устремились к разрезанному лицу, подушечками он стал ходить по шраму туда-сюда. — Спроси про меня, Тим. Спроси, про то, как я выжил. — Как ты выжил? — Только благодаря тебе. Я так хотел быть с тобой. Это придавало сил. Тогда в воде мне казалось, что из твоего лица изольётся вся кровь. Мне было больно видеть эту черту, мне казалось, что ты не доплывёшь до берега, что ты потерял очень много крови. Мне надо было тебе помочь, это помогло и мне, я разворотил коленку в щепки, но вырвался из этого металлолома. Но когда всплыл, не смог даже крикнуть, меня несло и несло вдаль от тебя. А впереди были пороги. Вот где я добил свою ногу, чуть не утонул. Наверное, через километров пять-шесть я выполз на берег, думал — подохну. Пролежал там, наверное, сутки. А потом сделал дурость: нужно было оставаться на берегу, ждать каких-нибудь туристов или тех, кто разыскивал нашу машину. А я пополз в лес. Наверное, ударился башкой о камни! — усмехнулся Влад. — Полз, скакал на одной ноге двое суток! Вышел к дороге. Там меня подобрал мужик на телеге. Прикинь! Они на телегах ещё ездят! Он увёз к себе в деревню. Деревня какая-то языческая, там народец живёт диковинный — зыряне. Местный дедок-целитель меня чем-то напоил, и я в забытье впал. Он потом сказал, что так меня от Йомы спас. Йома - это их бог смерти и болезни. Вообще, деревня тёмная. У них ни телефонов, ни телевизоров — первобытный строй! Я там больше месяца провёл, башку они мне вылечили. А я ещё воды, видимо, наглотался, жар был, лихорадка, кашель. Что-то типа бронхита. Когда стало лучше, то попросил дедка Кулю — это он меня лечил — увезти до районного центра. Они мне всей деревней денег насобирали, прикинь! Хватило только на билет до дома! Люди совсем бедствуют. А когда домой приехал, у мамы и папы шок. Они сказали, что ты жив, что тебя на реабилитацию в наш госпиталь в Подмосковье увезли. А у меня ногу разбабахало, я уже переживал, что кранты, отрежут. Помчали мы в Курган: там у бати знакомые в центре. Родители со мной целый месяц жили в Кургане, я им велел не говорить обо мне ни тебе, ни твоей маме. До первой операции на колене мы с батей даже в Усть-Утку съездили, ну, туда, где мы ночевали в последнюю ночь. В местное ОВД нужно было явиться, у них же дело об аварии висит. Там твои показания видел. Вот тогда и позвонил тебе в первый раз, ты же в показаниях твердил постоянно, что «убил всех, убил всех», что «виноват во всём, виноват во всём». Узнал тебя, твоё трепыхание извечное, всколыхнулось всё внутри, позвонил. Ну, начал не с тех слов… А ты трубку бросил. Смешной! А я, как только услышал твоё дыхание испуганное, твоё «кто это?», опять думал только о тебе. Чушь, конечно. Но думал, что ты «страдаешь из-за меня», наконец-то! Наконец-то ты чувствуешь! Представлял, что градус твоих страданий доберётся до предела, и тут я появлюсь. Как ты кинешься ко мне, как обнимешь, как уткнёшься в шею… Но то, что я задержусь так надолго, не предполагал. Мне коленку по крошкам собирали, в Кургане доктора чудеса творят. А потом о Серёге сообщили, сбежал в Омск на похороны. Стало хуже, делали чистку, переставляли спицы. И вот, я почти здоров. Обещают, что буду ходить нормально. Но нагрузки, конечно, запрещены, спорт на уровне физкультуры… Но главное, что жив. И ты рядом, хоть и не кинулся ко мне… — Я тоже рад, что ты жив, — прошептал Тим. — И ты правильно всё рассчитал: я страдал, даже думал покончить со всем… Но-о-о… — Но никаких «но»! Я не буду искать того, у кого ты был сегодня. Я не буду тебя спрашивать, с кем ты трахался! Кем от тебя пахнет… — перебил Влад, он наваливается на Тима полностью, кладёт руку ему на лоб, упираясь на свою же руку своим лбом. Глаза в глаза. Лица как пазл, скрепляются носами и губами. Рыжеволосый викинг зарычал, властно вобрал в себя губы и страстно, сильно, круговыми движениями языком по зубам р-р-раз. Ладонь переместил на глаза: — Мешают… — прорычал в Тима, кусает за нижнюю губу. — Отвечай! — Нет. И Влад привстал на локтях и удивлённо рассматривает лицо друга. — Тим, я ехал к тебе. Я вернулся. Я — тот же твой Влад. Ничего не изменилось! — Изменилось! — Тим собрался в кулак, мобилизовал всю волю и столкнул Влада, выкрутил своё тело из-под него, грохнулся на пол с кровати. Пополз на заднице от него. — Изменилось. Ты не умер, я рад. Но я умер для тебя, я у-у-умер! И я теперь не твой! — Начина-а-ается! Тим, не заставляй меня, а? Ну зачем нам нужно повторять всю эту историю? — Влад садится на кровати. — Я люблю тебя. Мне тоже больно придумывать, привязывать, ломать тебя. Просто будь со мной… Иди сюда. — Если ты меня любишь, то почему мне так плохо от твоей любви? — Бля-а-а-адь! — заорал Влад. — Я еле выжил! Я заслужил эти твои слова? Я не хочу тебе напоминать, но в реке мы оказались из-за тебя! И ты бы сдох, если бы не я… — Нет! — Тим затыкает уши. — И Серёги… — Нет! — Тим зажимает виски руками, ладони сцепляет на макушке. — И твоё лицо на биллбордах! Такое гламурное! Ты, блядь, знаменитость! — Нет! — Тим скрючивается на полу. — При этом не успели «наши трупы» найти, как ты трахаешься с кем-то! — Нет! — Тим уже хрипит. — Иди сюда! Иди ко мне! Ты мой! — Нет! — Тим мотает головой. Тогда Влад срывается: опираясь на здоровую ногу подскакивает к лежащему парню с силой дёргает его за руки и за волосы вверх, трясёт, разворачивает и бах в челюсть! Тим летит всё на ту же кровать. Рыжеволосый бог в ярости, искры из глаз, желчь изо рта. Он судорожно расстёгивает ширинку, ослабляет штаны на поясе, прыгает на Тима. — Не смей мне говорить «нет»! — Нет! — отвечает Тим, в его глазах уже нет мути и скорби. Он встречает бога кулаком, стук зубов, из носа бога тут же хлынула кровь, но тот вцепился в одежду желанного своего взбрыкнувшего любовника, рвёт её на себя, кусает Тима в подбородок. И… получает коленом в пах. Тс-с-с-с… Ах ты, сучонок разноглазый! Ах ты, мой любимый предатель! Люблю тебя! Влад хватает за волосы и бьёт под дых! Кха-кха! Воздуха! Так чтобы воздух был без можжевёлового духа! Не получит меня! Тим выворачивается, хватает за шею, на теле бога тут же вздуваются вены, пятнами покрывается лицо, краснеет полоса на лбу. Превозмогая удушье, Влад концентрирует в руке силу и бьёт по почкам. Тим на мгновение выпускает шею, вдыхает, резко выпрямляясь, и вновь получает в челюсть, летит на пол. На него падает тело Влада, его руки лезут под пуловер, щипают кожу живота, груди, соски. Тим со всей дури бахает врагу-другу в ухо, тот скатывается с него, ударяется головой об пол. Тим лихо заскакивает на бёдра Влада и бьёт, бьёт, ещё, ещё! Получи, друг мой! Получи, Влад мой! Получи, враг мой! Но Влад всегда умел держать удар, он всегда был ловок и реактивен, перехватывает руку и ногой вокруг шеи. Тим падает назад и локтем по колену, перетянутому бинтом… Влад обмяк. Рот судорожно пытается заглотнуть воздуха. Боль до судороги. И Тим сразу понял, что эта боль настоящая, а не азартно-мазохистское силовое удовольствие. Он высвобождается от тела Влада, тяжело дыша, подползает к искажённому болью лицу: — Что надо сделать? Лекарство? Глаза тёмные, голубое, небесное легкомыслие разбито вдребезги, проглядывают дождевые тучи. И тем не менее Влад вцепился в ткань пуловера, цедит из себя: — Целуй меня, сука! Тим мотает головой: — Влад, этого не будет! Влад приподнимается на локтях: — Кто? Кто он? Или она? Кто посмел? Говори! Тим мотает головой. — Он или она никогда не будут любить тебя так, как я! Слышишь? Кто посмел? И в дверь барабанная дробь. И крик: — Откройте! Парни застыли. — Чё-о-о-рт! Зачем она здесь? — прошептал Влад, морщась от боли. — Не будем открывать! Но не открывать не получилось. Хрясь! И дверь отлетает, разметая косяк. В светлом проёме Ольга — глаза широко распахнуты, ненакрашенная, с сомкнутыми в нитку белыми губами, за ней - Олег, пышущий гневом и любопытством.