I'm praying on you.

Застегивая белую рубашку пуговицу за пуговицей, Бэкхён устало вздыхает. Он хотел бы оттянуть этот день как можно дальше, вот только тянуть было некуда. Господин Цзяньпин четко отмерил им срок на раздумья, и нельзя сказать, что он был достаточно долгим. Два дня до назначенного ужина пролетели как одно мгновение, наполненное тревогой и сомнениями. Чанёль старался держать себя в руках, даже когда срок его выдуманного больничного иссяк и пришлось вернуться на работу, оставляя Бэкхёна в одиночестве, которого сам юноша старался избегать: не давать повода мыслям множиться и заполонять всю голову, оттого также вернулся к учебе, что не очень-то и помогло. И лишь проводя вечера в объятиях друг друга, они находили слабое успокоение, глубоко внутри готовясь к худшему. — Волнуешься? — голос Чанёля возвращает в сознание, а теплые руки, накрывшие его собственные, помогают застегнуть последнюю пару пуговиц, до которых так и не добрался ушедший глубоко в свои мысли юноша. — Безумно, — даже не пытаясь врать или лукавить, Бэкхён едва заметно улыбается, иронично. Волчонок внутри него тоже неспокоен, пытаясь найти укромное место, где можно было бы затаиться и переждать эту бурю, хоть это и глупо, они оба знают: если Бэкхён будет в опасности, он первый же напомнит о себе, пытаясь защитить. Чанёль тоже это знает, хоть и надеется, что этого не потребуется и все будет хорошо. Так хорошо, как только может быть в их ситуации; и мягко целует младшего в лоб, что делал бесчисленное количество раз за эти короткие два дня, словно особый ритуал и сам не зная чего. Безмолвная мольба быть осторожным и внимательным, даже сидя за партой в университете. Всегда. Чужаки, хотя будет вернее называть их хозяевами территории, более не напоминали о себе, словно давая свободу выбора, которого не было. Чанёль был уверен, что за ними все так же наблюдают, так же незаметно и до скрежета педантично, ведь он не заметил их ни разу за чертовы два года, и стоило бы задуматься, почему за столь долгое время они ни разу не встретили волка в том же метро или супермаркете, прогуливаясь по улицам или даже кино? Не потому ли, что их умышленно избегали? Изолировали от себе подобных и наблюдали как за подопытными в полевых условиях? Это было глупо и беспочвенно, хоть и выглядело очень похоже на правду, и от этого становилось некомфортно. Они на раскрытой ладони тех, о ком не знают ничего. Беззащитны. В их же интересах делать то, чего от них ждут. — Если что-то случится, я хочу… — Чанёль выдыхает едва заметным шепотом, отчего-то решив, что сейчас наилучший момент, когда стоит озвучит свое «последнее желание», ведь никто не знает, что ждет их сегодня и что случится, когда они покинут свою квартиру. Возможно, лучшего момента просто не будет. — Если что-то случится, я буду рядом с тобой, хочешь ты этого или нет, — юноша прерывает, не желая даже слушать, ожидая чего-то подобного от старшего, который, руководствуясь своими едва ли не рыцарскими мотивами, постарается во что бы то ни стало уберечь Бэкхёна. — Ты — единственное дорогое, что у меня осталось. Едва слышимый смешок касается слуха, а мужчина повержено прижимается лбом к чужому, глядя в глаза. И чего он ожидал? Что Бэкхён прислушается к нему и, если что-то пойдет не так, постарается уберечь свою жизнь любыми способами? Наивный. — Люблю тебя, — он мягко прижимается губами к чужим, едва теплым от волнения, получая слабый ответ. Настроение в корне не романтичное, но сейчас такие поцелуи, мягкие, почти ленивые, кажутся самыми необходимыми. Они покидают квартиру с опасением, что могут сюда не вернуться, хоть и прячут его глубоко внутри. Светофоры все, как один, загораются зеленым, словно сама вселенная торопит их, не давая и шанса стать на очередном перекрестке и в очередной раз глубоко вдохнуть, собирая и без того ничтожную решимость в кулак. Ресторан встречает их яркими огнями; расположенный вблизи центральной улицы, он лаконично ютится в наиболее тихом закутке. Последний след истории в районе, наполненном рекламными щитами и магазинчиками, и тем не менее он не может не привлекать внимание своей утонченной красотой. Чанёль слышал о нем от коллег, но побывать здесь ранее не было возможности, да и желания, если уж быть откровенным. Бэкхён предпочитал уютные кофейни дорогим ресторанам, а лучше и вовсе провести вечер дома в комфорте, чем пытаться что-то из себя строить в подобных местах. Оставляя автомобиль на парковке, давно не стыдясь держаться за руки даже на людях, если такое вообще когда-либо имело место быть в их отношениях, они заходят внутрь. Ресторан полностью соответствует тем ожиданиям, которые успели сформироваться внутри каждого: и в самом деле роскошный, наполненный людьми, о чем говорят не только занятые в пределах видимости столики, но и запах. — Добрый вечер! У вас забронирован столик? — девушка, сидящая за стойкой у входа, лучезарно улыбается, приветствуя гостей. — Нас ожидает господин Ли Цзяньпин, — Чанёль отвечает особо не задумываясь, даже не удивляясь согласному кивку и жесту руки, подзывающему официанта. Иначе не могло быть — их уже давно ждали. Они преодолевают едва ли не весь зал следом за юношей в униформе, с интересом изучая местный контингент, который совсем уж не походил на обычных людей, рядовых сотрудников фирм, скорее уж — на их больших начальников, отчего дискомфорт одолевал все сильнее. Вдоль стены тянулись хлипкие дверцы, наверняка в изолированные от чужих глаз и ушей комнатки для приватных бесед и особенно важных встреч; неудивительно, что и их ведут именно туда, открывая одну из таких дверей и пропуская пару внутрь. В просторной комнатке с видом на ухоженный двор и в самом деле находилось двое мужчин. Отчасти уже знакомый им перевертыш, который не столь давно наведался к ним в гости, и не иначе как сам Цзяньпин, утянутый в такой же официальный костюм. Рядом с его креслом стояла тонкая трость, едва ли имевшая практическое назначение, скорее для поддержания имиджа. — Я боялся, что вы не придете, — выдержав короткую паузу, прежде чем что-то сказать, словно давая паре время рассмотреть себя, мужчина поднимается со своего места, все же подхватывая трость и более чем радушно подходя к замершей у входа паре. Не уступая Чанёлю в росте, в силу возраста мужчина казался чуть крупнее, более широкий в плечах, где-то даже крепкий. Бэкхён напрасно пытался определить чужой возраст, колеблясь между сорока и сорока пятью годами, но внутреннее чутье говорило, что ему порядком больше. Все же волки живут куда дольше, и будет логично, если в более глубоком возрасте они будут выглядеть на удивление молодо. От мужчины же веяло уверенностью и опытом, чем-то таким, отчего хотелось его уважать, даже волчонок внутри покорно поджал уши, хотя обычно делал это лишь рядом с Чанёлем. — Ты, должно быть, Чанёль, а ты — Бэкхён, верно? — задавая вопрос, словно и в самом деле не знает, он мягко касается плеча Бэкхёна, будто приветствуя ребенка, которого не видел слишком долго. Это заставляет Чанёля напрячься, натянуться струной, подходя еще ближе к юноше и накрывая его поясницу ладонью, подчеркивая, что за него всегда есть кому заступиться и не стоит понапрасну распускать руки. Такое предупреждение более чем понятно мужчине, хоть и вызывает лишь мягкую улыбку, но отступить на шаг все же приходится, хотя бы из нежелания настраивать своих гостей против себя. — Здравствуйте, — юноша единственный отвечает мужчине хоть что-то, чувствуя себя достаточно неловко в незнакомом месте с незнакомыми, но достаточно опасными людьми, еще не понимая толком, как именно должен себя вести, и даже волчонок не понимал, что и как ему делать, затаившись в ворохе листвы.  — Я — Ли Цзяньпин, рад встрече с вами, вы, думаю, пока еще не можете ответить мне тем же, но ничего страшного, — подшучивая над положением, мужчина добродушно улыбается, и от этого хочется улыбнуться ему в ответ, но все равно не получается — слишком уж велико напряжение. — Присаживайтесь, нам нечего стоять в дверях, — мужчина поворачивается к ним спиной, направляясь к своему месту, чего сам Чанёль не стал бы делать в их ситуации, с другой стороны… чего ему бояться? И в самом деле едва заметно прихрамывая, опираясь на трость, мужчина опускается в кресло, будто и вовсе с облегчением, дожидаясь, когда напротив разместятся его гости, которые не заставляют себя ждать. На какое-то мгновение в комнате повисает тишина, разбавляемая едва слышной музыкой, кажется доносящейся из общего зала, оттого звук вновь открывшейся двери заставляет вздрогнуть. Пара официантов за один ловкий «набег» заставляют стол приборами и несколькими достаточно официальными блюдами, которые сам Бэкхён не рискует готовить дома, отчего вытекает первый плюс этого ужина — еда. — Я сделал заказ на свой вкус, надеюсь, вы не против, угощайтесь, — словно цель их встречи вовсе не разговор, мужчина сосредотачивается на поднесенной ему тарелке, словно между делом подмечая, что здешняя кухня довольно неплоха, что скорее адресовано помощнику, куда менее заинтересованному в ароматных блюдах. Чанёль относится ко всему куда более скептично, глубоко вдыхая ароматный пар и раскрывая палочками содержимое тарелки, так и не рискуя пробовать, что не гнушается делать младший. Бэкхён чувствует себя на удивление спокойно, даже волчонок сидит все так же спокойно, хоть и настороженно, и все же он не мечется с места на место, не мается от тревоги. Дело ли в том, что рядом с ним Чанёль, или в самом мужчине, что, хоть и выглядит суровым, непоколебимым, совсем не источает угрозы, — Бэкхён не знает, но чувствует себя здесь в безопасности. Это же чувствует и Чанёль, хоть и не может ему поддаться — слишком много ответственности на его плечах, в первую очередь о своей паре. — Может, вы расскажете нам, для чего именно мы здесь? — так и не решаясь испробовать блюдо, не желая больше слушать тишину, он откладывает палочки в сторону, все свое внимание обращая на Цзяньпина. — У самих вас есть предположения? — едва заметная улыбка касается губ мужчины, и, откладывая палочки в сторону, он тянется к пузатому бокалу вина, которое разлили официанты, чтобы вести диалог глядя в лицо собеседнику. Они впервые встречаются взглядами столь открыто: мягкий, даже добродушный взгляд китайца и сосредоточенный — Чанёля. Едва заметная негласная борьба, заведомо не имеющая и шанса на победу: мужчина многим старше, опытнее, Чанёль не смог бы тягаться с ним… возможно, никогда не смог бы. Он в сравнении с ним еще щенок, ребенок, только становящийся мужчиной, и это нормально. — Мы — чужаки, вторгшиеся на вашу территорию без вашего ведома… было бы логично, если бы вы попросили нас ее покинуть, но это можно было бы сделать намного раньше и в менее официальной обстановке, — это единственное предположение, которое рассматривал Чанёль, даже больше — он ожидал подобного, особенно подписывая последние документы на приобретение квартиры. Знал, что их не оставят без внимания местные жители. И не оставили. — Хорошее предположение, но нет, — мужчина улыбается, явно получая удовольствие от подобного разговора. И в самом деле, слышать, что гости ожидали предложения покинуть этот город, — довольно забавно, но Чанёль прав: такое предложение вовсе не требует приглашения с вензелями и столика в дорогом ресторане. — Я хочу, чтобы вы присоединились к нашей стае. На мгновение повисает напряженное молчание — пара пытается понять, не ослышалась ли, а мужчина припадает губами к бокалу. Такое его решение даже стая приняла и одобрила не сразу — потребовалось время, в течение которого все, как один, наблюдали за чужаками, живущими в городе. Это было очень рискованное предложение, и тем не менее глава считал его необходимым. — Поверьте, если вы узнаете о нас больше, вы не захотите этого, — Чанёль усмехается, опуская взгляд в стол и прикрывая на мгновение глаза. Он отчасти понимает, для чего это делают — держи друга близко, а врага еще ближе. Так за ними будет проще наблюдать и держать под контролем, но так ли они понимают, кого именно приглашают в свой дом? Сбежавшего из Сеула наследника стаи и его пару, который и вовсе обращенный человек. Так ли им это нужно? Чанёль очень сомневается. — Мне казалось, мой дорогой помощник говорил: мы знаем о вас достаточно, и не только о том, как давно вы сюда приехали. Мы прекрасно знаем, кто вы и почему оказались здесь, — мужчина тянет, будто намекая, хоть и излишне прозрачно, что знает то, чего знать не должен, и это заставляет напрячься, особенно Бэкхёна. Он помнит, как к нему отнеслись люди, которые знали его секрет. — Признаюсь, поначалу нас это смущало, все же Бэкхён… — он запинается, подбирая самое подходящее слово, но такого попросту нет, — да, это поистине уникальный случай, я впервые услышал о таком, и мы приняли решение понаблюдать за вами. Мы не хотели вмешиваться в вашу жизнь, тем более, что сами вы едва ли представляли угрозу хоть для кого-либо из нас. Мне же было важно понять, что именно вы из себя представляете. Чужие слова заставляют напрячься, натянуться струной и Бэкхёна, который до этого чувствовал себя вполне комфортно. «Уникальный случай» — и в самом деле, другого описания не подобрать, сейчас он тоже понимает это — что второго такого еще попробуй найди. Люди — это еда, ему же просто повезло не стать очередным ужином, вот только волки, которые об этом знали, были несогласны, считая его опасным. Где гарантия, что здесь не случится так же? Он едва заметно вздрагивает, когда под столом Чанёль накрывает его колено, а найдя ладонь, крепко сжимает тонкие пальцы, напоминая, что он рядом и бояться нечего. Он не даст его в обиду, и Бэкхён верит. — И что мы из себя представляем? — Чанёль и сам напряжен — ему это не нравится ровно так же, если не больше. Подвергать опасности Бэкхёна — последнее, чего он хотел бы. Наблюдать за этим особенно интересно и даже приятно, по крайней мере у мужчины чужая забота вызывает лишь мягкую улыбку. Отношения волков в целом выглядят куда более красиво и правильно, нежели у людей. Волки не обманывают, не предают, они стоят за свое до последнего. — Крепкую супружескую пару, — звучит так смущающе, и тем не менее это то, что мужчина видит перед собой. Эти слова заставляют Бэкхёна краснеть: он ведь и забыл, как именно их отношения воспринимаются в кругах, подобным им. — Вы достаточно долго прожили в этом городе как отшельники, не заводя связей с кем-либо, кроме людей, но так ведь не может продолжаться, волки — стайные животные, и я не думаю, что вы станете отрицать это. Чанёль невольно поджимает губы. Он не спорит, да и с чего бы? Волк легко может выжить, будучи одиночкой, но когда он часть стаи — он, несомненно, сильнее. Стая — это семья и дом, которые нужны каждому, место, где тебя всегда примут, по крайней мере так он думал еще с пару лет назад, пока не встретил Бэкхёна и его семья не отвернулась от них. Сейчас он бы дважды подумал, прежде чем становиться частью чужой стаи, уже наученный былым опытом, равно как и юноша. Так ли им это нужно, если вдвоем они вполне себе маленькая стая, да и своенравный волчонок — так ли нужен ему глава, если у него есть Чанёль. — Что будет, если мы откажем? — облизывая пересохшие губы, он задает единственный волнующий его сейчас вопрос. Что будет? Все ведь не может закончиться только на ужине, наверняка есть условия, которым они должны следовать, чтобы не обернуть столь радушное предложение себе же во вред. — Ничего, — мужчина может лишь улыбаться, наблюдая за растерянной, хоть и храбрящейся сейчас парой. Он ждал подобной реакции и, если честно, очень рад ее видеть. Они в смятении, не зная наверняка, что должны делать, и это хорошо. — Но и вам, и нам от этого будет достаточно некомфортно. Вы будете знать, что за вами наблюдают, мы же будем наблюдать, потому что это вопрос нашей безопасности и безопасности людей, — это слабо походит на те условия, которых ждал Чанёль, скорее констатация факта. Он уже сейчас чувствует себя достаточно некомфортно от той мысли, что за ними наблюдали все это время, изучали, как подопытных. Чаши его внутренних весов колеблются, да и как иначе. Разве же можно подготовиться к подобному и знать, какую сторону нужно выбрать, чтобы остаться в безопасности? — Я понимаю, что дать ответ на такое предложение сразу сложно. Вы привыкли не доверять чужакам, особенно после случившегося с вашей родной стаей, и все же… я хочу, чтобы вы подумали над моим предложением, — словно последний выстрел в висок, который вовсе не делает легче, лишь добавляет пищи для размышлений, от которых голова трещит. — Сейчас я должен идти, дела не требуют отлагательств, у вас же будет время все обдумать и принять решение, — все с той же мягкой улыбкой мужчина поднимается со своего кресла, едва ли притронувшись к еде, которую сам же и нахваливал, он подхватывает трость. Отдаляясь ко входной двери, он даже не дожидается помощника, который, хоть и слишком долго возился, нагоняет главу в пару торопливых шагов, молча кивая так и оставшейся за столом паре в качестве прощания, и тут же едва ли не врезается в чужую спину, что со стороны выглядит даже забавно. Чанёль почти уверен, что мужчина обернулся для того, чтобы так же кивнуть вместо долгих прощаний, но… — Приходите в следующую пятницу на ужин в наше семейное поместье — знакомство со стаей поможет вам принять решение, — каждая его реплика звучит все более и более абсурдной, по крайней мере для Чанёля. Кто в своем уме станет приглашать едва ли знакомых чужаков на ужин в семейный дом. — Веньян. Помощник, стоящий рядом, лишь тяжело вздыхает, совершенно не стесняясь выражать свое недовольство, что, кажется, лишь больше забавляет главу. Едва ли не с отеческой улыбкой, он наблюдает, как Веньян возвращается к столу, без особого труда находя в портфеле лист бумаги и ручку, быстро чиркая незамысловатый адрес и передавая клочок бумаги Бэкхёну, который не задумываясь подхватывает ее, словно на автомате. — Буду ждать нашей следующей встречи, — мужчина медленно выходит за дверь, а следом за ним комнату покидает и помощник, оставляя пару наедине, но легче от этого не становится совершенно. Даже мнимое уединение в небольшой комнате ресторана не кажется слишком уж надежным. Все нутро хотело домой. Они покинули ресторан едва ли не сразу следом за мужчиной, где-то даже переживая, что могут встретиться с ним на парковке, но нет. Еда так и осталась дымиться на столе, а нескромный счет, к их совместному удивлению, был оплачен. Бэкхёну хотелось что-то сказать, задать глупый вопрос из серии: «А что дальше?», но, глядя на напряженного и погруженного в собственные мысли мужчину, он не решался. Вцепившись в руль авто, Чанёль, точно на автопилоте, возвращался домой. Ощущение незащищенности коробило, а после состоявшейся встречи и вовсе сводило с ума. Они были как на открытой ладони все это время и так беспечно ничего не замечали. А сколько раз под угрозой мог оказаться Бэкхён? Когда возвращался из университета в одиночку, когда ехал туда на метро, когда гулял по магазинам или кино… А если бы с ним что-нибудь случилось, что тогда? Это была слишком неоднозначная ситуация, когда от положительного или отрицательного ответа едва ли что-то изменится. В стае или без — Чанёль более чем уверен, что не сможет расслабиться окончательно, да и сама стая вряд ли сможет, зная, кто живет с ними бок о бок. Выдыхая с облегчением, лишь когда входная дверь квартиры закрылась за их спинами. Делать ничего не хотелось — ни ужинать, ни даже переодеваться, но просидеть всю ночь в брюках и рубашке, сокрушаясь о том, чего уже нельзя исправить, — глупо. По крайней мере, в этом уверен Бэкхён, мягко отправляя мужчину в душ, подталкивая теплыми ладошками в спину, сам же опускаясь на край постели и прикрывая глаза ладонями. Он слабо представлял, что делать дальше и можно ли в целом верить этим людям. Цзяньпин казался хорошим человеком, если так можно сказать, добродушным и улыбчивым, если вспомнить, как много он улыбался за этот вечер, говорил мягко, смотрел с волнением. Правда ли все это или просто красивая картинка для привлечения внимания? Возможно, ответ на все это знал Чанёль — он был более опытным, выросшим среди таких же, как и сам он. Он, в конце концов, должен был стать главой своей стаи со временем, и его наверняка учили вести подобные переговоры и понимать, что человек из себя представляет на самом деле. Для Бэкхёна же все происходящее казалось слишком сложным, он мог полагаться лишь на свои ощущения, да и те по большей части принадлежащие его волчьей ипостаси. Он встречает Чанёля из ванной едва ли не спустя полчаса, в одной только рубашке, мужчина почти уверен, что на голое тело, и даже успевает слегка приободриться в надежде, что так его мальчик хочет отвлечь его от неприятных мыслей, очень даже не против такого расклада, но нет. Игриво высовывая кончик языка, Бэкхён лишь тихо смеется, прекрасно видя мысли мужчины, и проскальзывает мимо него в ванную, плотно закрывая дверь. — Негодник, — слышится приглушенное в ответ и становится немного легче, словно напряженная атмосфера в одно мгновение спала. Правда, ненадолго. Стоило оставить мужчину одного, размышления о сегодняшнем ужине вновь заполонили всю голову. Чанёль чувствовал ответственность на своих плечах, понимая, что именно он должен сделать этот выбор. Он ведь глава этой семьи, глава их маленькой стаи, и его выбор может повлечь за собой последствия, которые будет сложно исправить, если вообще возможно. Его выбор, в конце концов, ставит под угрозу его маленького волчонка. — Ты снова думаешь… — и не заметив, когда из ванной вышел Бэкхён, мужчина невольно вздрагивает, поднимая глаза. Так же, как и сам юноша получасом ранее, сидя на краю постели, он снизу вверх смотрел на разнеженного теплым душем Бэкхёна, стоящего перед ним в одном только белье и тонкой ночной футболке, которую Чанёль неизменно снимал с чужого тела перед сном. — Не могу не думать, это важно, — мужчина едва заметно приподнимает уголки губ — совсем не искренне, тут и гадать нечего, но по-другому не получается. Бэкхён может лишь вздохнуть вместо ответа. Что сказать — он не знает в самом деле, но, подавшись вперед, подходит ближе к мужчине, опуская ладони на широкие плечи, ловко седлая чужие колени. Улыбка на губах старшего становится чуть более настоящей, а теплые руки обхватывают тонкий торс, хоть и быстро опускаются ниже, поддерживая под попку. — И о чем именно думает мой супруг? — голос невольно становится чуть тише, едва ли не переходя на шепот, с заметной ноткой игривости, а сам юноша придвигается еще ближе, вжимаясь в мужчину собственным телом, касаясь кончиком носа чужого.  — О том, что нам делать, — прикрывая глаза, мужчина невольно улыбается от чужих слов и сам тянется вперед, едва ощутимо касаясь чужих губ, следом утыкаясь носом в мягкую щечку. — Мы можем согласиться, а можем уехать в другой город и начать все сначала, — звучит едва ли не с надеждой. И в самом деле, это путь наименьшего сопротивления. Самый простой. Собрать вещи и уехать. — Можем, — Бэкхён соглашается, чуть кивнув, но тут же продолжает: — но где гарантия, что, уехав в другой город, мы не встретим такую же стаю? Ты ведь сам говорил — вас много, вы есть везде. Чанёль говорил, потому что это так и есть, и гарантий никаких быть не может. Он это знает, как и знает то, что другая стая в другом городе может быть не настолько любезна, чтобы высылать им приглашения на ужин. — И что ты предлагаешь? — мужчина отстраняется, чтобы взглянуть в чужие глаза, подчеркивая без слов, что их разговор стал куда более серьезным. То, что скажет Бэкхён, он без сомнений возьмет во внимание, ведь каким бы главой семьи он ни был — не он один должен принимать эти решения, особенно когда от них зависит безопасность кого-то столь важного. — Давай попробуем? Сходим к ним в следующую пятницу и тогда решим? — Бэкхён более чем серьезен. Он уверен, что это будет наилучшим вариантом, и, познакомившись с другими, им будет проще понять, как именно к ним относится стая и чего им следует ожидать дальше. Молчание тянется несколько долгих секунд — Чанёль взвешивает все за и против, не уверенный до конца, что это хорошая идея. С другой стороны, в этом уверен Бэкхён — не говорил бы, если бы не был уверен, и спорить с ним кажется глупым. Мужчина сдается, тяжело выдыхая, и, опустив голову, прижимается к чужому плечу. — Давай сходим.