***
Отзвук шуршащей листвы коснулся слуха, невольно заставляя прислушаться к нему, хоть и напрасно. Бэкхён прекрасно знал, что это его волчонок, и дело не только в том, что он его чувствовал. Стоит объективно подумать, кто еще может быть здесь, внутри него самого? Скрытое годами безумство? Возможно, но вряд ли оно описывало бы вокруг него круги, словно снедаемое любопытством и вместе с тем не рискующее подходить слишком близко. Волчонок же делал это всегда в ставшие столь редкими дни, когда Бэкхён находил немного времени для того, чтобы побыть наедине с самим собой. Что-то между ними изменилось, изменилось в лучшую сторону — в этом был уверен даже Чанёль, но делать поспешные выводы никто не хотел. Волчонок стал чуть спокойнее, словно начав чувствовать себя полноценной частью чужой жизни, которую более не пытались отрицать, а знакомство со стаей только подкрепили это. Там он чувствовал себя как дома, потому что вокруг были такие же, как и он сам: волки, живущие в человеческих телах. Даже Бэкхён испытывал странное умиротворение в чужом доме, потому что там его принимали тем, кто он есть, как и Чанёля. Словно совершенно другой мир, изолированный от человеческого; оба они чувствовали к нему причастность. Они жили чужой жизнью, притворялись людьми и пытались казаться ими все это время и, лишь переступив чужой порог, поняли, насколько утомительно это было на самом деле. На один вечер переставая быть «нетрадиционной парой, молодым студентом и сотрудником перспективной фирмы», они стали обычной супружеской парой. Провести ночь в подобном месте оказалось невероятно полезным опытом, оставившим после себя уйму приятных впечатлений, чего только стоило знакомство с маленькими детьми! Короткое воспоминание о недавнем завтраке в кругу стаи заставило оживиться даже волчонка, что в целом реагировал на произошедшее тем вечером, а после и утром, слишком возбужденно. Его это интересовало, и это было сложно скрыть. Любопытно оттопыривая острые уши, он даже не пытался скрыть свою заинтересованность, пусть это и были лишь воспоминания, даже они были приятны. Бэкхён не мог оставить это без внимания, и сам невольно улыбаясь. Ему тоже нравилось вспоминать тот день. — Тебе так понравилось там? — вопрос был больше риторическим, он прекрасно знал ответ, и тем не менее желание озвучить его было сильнее. В целом говорить с собственным Я казалось ему важным, хоть и далеко не всегда доступным, но сейчас они дома одни, почему бы и нет? Волчонку это тоже нравится — когда с ним говорят вот так, как с живым, существующим, настоящим. Считаются с ним. Это приятно, и это то, чего ему не хватало на протяжении этих двух лет. Они прекрасно чувствовали друг друга, они — один, хоть и очень сложный, организм, неотделимы, и все равно было приятно осознавать, что Бэкхён говорит с ним на равных. — Мне тоже понравилось, — легкая улыбка касается губ, чуть смущенная. В мыслях вихрем вились воспоминания, и это не могло не смущать — к ним так хорошо отнеслись, приняли как желанных гостей, почти как часть семьи, не боясь показывать им самое ценное — маленьких детей. Детей, воспоминания о которых заставляют сердце невольно сжаться. Он ведь и подумать не мог, что может испытывать подобное к маленьким детям. Суетливым, шебутным, таким забавным, бегающим по дому, невзирая на крики родителей, необъяснимо интересным, стоит только вспомнить мальчика с пушистыми ушками и опущенным хвостом. Волчонок, точно заинтересованный не меньше, робко подходит ближе. И сам невольно опуская уши, прижимая хвост к телу, он едва ли не крадется, робко подходя к юноше. Они наконец нашли что-то общее для себя, кроме Чанёля. Интерес к маленьким детям… почти любовь, ведь как-то же можно назвать то невообразимо теплое чувство в груди, которое появляется, стоит только о них вспомнить. Так почему бы не назвать его любовью? Бэкхён и сам замирает, чтобы не спугнуть свое внезапно осмелевшее Я, а может, чтобы не испугаться самому. Ему не нужно было открывать глаза, и без этого прекрасно зная, как близко подошел его волчонок, а подошел он очень близко. Сейчас, если вытянуть руку вперед, он, скорее всего, смог бы прикоснуться к нему. Смог бы, но волчонок сделал это первым. Теплое дыхание коснулось щеки, а следом за ним — немного влажный нос. Бэкхён опешил, не сразу понимая, что это. Волк стоял не шевелясь, будто давая время своему человеку осознать происходящее. И кто бы мог подумать, что так может быть, что он может это чувствовать. Чувствовать так, будто сейчас, сидя на этом резиновом коврике в гостиной, рядом с ним сидит и волк. Самый настоящий. Его волк. Рука невольно дрогнула, норовя подняться, но тут же замерла — боялся спугнуть, дать заподозрить свои намерения, оттолкнуть любопытством. Тем же любопытством, благодаря которому его зверь все ещё горячо дышал ему в щеку, едва касаясь ее мокрым носом. Они оба это чувствовали, оба знали друг друга, потому что были одним целым, и собственный страх в мгновение показался глупостью. Волк пришел к нему сам, без страха, так чего сейчас боится Бэкхён? Теперь уже осознанно поднимая руку, он пытается дышать ровно, пытается не испытывать сомнений, поднося ее чуть выше, замирая лишь на мгновение, но тут же продолжая, накрывая ладонью мягкую спину, покрытую довольно длинной шерстью. Не то чтобы он ожидал чего-то другого — он в целом ничего не ожидал, не верил, что такое может быть. — Мягко, — тихий выдох касается слуха, а волк лишь фырчит вместо ответа, так и говоря: «Ещё бы!» Зарываясь пальцами в шерсть, больше всего он хотел бы открыть сейчас глаза и увидеть ее цвет, а не стоящее напротив кресло. Чанёль говорил, что цвет его волчонка — черный, потому что это цвет его собственных волос. И ведь такая глупость — сказал он тогда. У всех, в конце концов, волосы черные или очень темных оттенков каштана, и Чанёль усмехнулся, говоря, что никогда в жизни не красил волосы себе и уж тем более шерсть своему волку, будто намекая, что всегда есть исключения. — Ты, должно быть, очень красивый, — эта фраза понравилась им двоим без капли сомнений. Уж ещё бы. Ещё бы он не был красивым. В сознание ворвался звук открывшейся двери, а значит, Чанёль вернулся домой. Открывать глаза не хотелось, как не хотелось и уходить, оставлять своего зверя снова одного — они ведь только начали понимать друг друга. Волк невольно ведёт хвостом, раскидывая листву у лап и едва ощутимо задевая им бедро Бэкхёна. В голове мелькнула мысль, что они все равно будут вместе: даже если открыть глаза — волк никуда не исчезнет, и в самом деле становится смешно. Неужели он сам забыл об этом. Вставать с коврика было особенно легко: в теле буквально царила лёгкость, заставляя его лететь из комнаты в прихожую, чтобы там встретить Чанёля, рассказать ему о том, что только что произошло, но это оказалось лишним. Стоило ему показаться в прихожей, улыбка, коснувшаяся губ мужчины от звука приближающихся шагов, в одно мгновение исчезла, заставляя растеряться. — Бэкхён? — вопрос звучал так, будто Чанёль сомневался, точно ли перед ним его мальчик. — Что? — не понимая ни сути вопроса, ни его тона, он лишь любопытно выгибает бровь, желая получить ответ. — Что случилось? — но ответа так и не следует, становится лишь непонятнее, и это заставляет волноваться. — Ничего, все в порядке… — невольно хмурясь, и в самом деле чувствуя нарастающую тревогу, Бэкхён замечает, как Чанёль медленно подходит ближе, словно боясь спугнуть. — Твои глаза… — только этого хватает, чтобы обернуться, найти взглядом зеркало, а в нем поймать отражение собственных глаз. Совершенно жёлтых глаз. — Откуда они… — и сам не понимая причины, не понимая, по сути, ничего. Бэкхён прижимает ладони к щекам, замечая привычные себе «другому» потемневшие грубые когти. Это нормально, когда он возбуждён, когда злится или в опасности, но чтобы вот так… — Малыш, что ты делал, пока был дома один? — Чанёль вырастает за его спиной, скинув свое пальто, понимая, что это не одна из тех чрезвычайных ситуаций, которых он боялся, и в целом можно немного расслабиться. — Я как обычно… Хотя нет же, совсем не как обычно, — будто говоря сам с собой, на секунду теряя собственную мысль, он тут же находит ее, и ведь мог бы догадаться и раньше, с самого начала. — Он подошёл ко мне, прижался носом к моей щеке, и его шерсть… Она была такой мягкой, но в то же время жесткой. Очень приятной. Это разом объясняло все и даже больше. Облегченный выдох и едва заметная, почти отеческая улыбка на губах мужчины. Он готовил себя к худшему, но все обошлось. — Наконец вы научились друг друга слушать, — мягкий поцелуй касается виска, и мужчина прикрывает глаза. — И как теперь мне вернуть все назад? — все ещё плохо понимая, точно ли так должно быть, он впервые находился в этом состоянии, будучи в полном спокойствии. Впервые он осознанно видел себя в отражении, в состоянии оценить, как же он на самом деле выглядит. — Дай ему немного побаловаться, не думаю, что это продлится долго, — касаясь носом чужого ушка, шумно выдыхая, Чанёль глупо улыбался. Он едва ли не начал сомневаться, что это когда-нибудь случился. Его мальчик был слишком уперт, и его волк ни капли не уступал своему человеку. — Так странно смотреть на себя. Даже зубы меняются, — Бэкхён чувствовал это каждый раз, стоило волчонку вклиниться в его сознание, но видеть это… Он все ещё казался себе странным, хотя живёт так уже два года. — Ты весь меняешься, — мужчина переходит едва ли не на шепот, прикрывая глаза и целуя чужой висок, отчего и младший невольно прикрывает глаза. — Все больше и больше ты становишься волком, и твой волчонок становится частью тебя, не как сейчас, а неотделимым целым. Верно ведь, малыш? Чанёль говорил, будто не с Бэкхёном даже, а с тем вредным и маленьким, живущим в нем, и ему это, несомненно, нравилось. Нравилось получать любовь самого важного мужчины. Своего создателя, своего вожака, своего альфы, так же, как это нравилось и Бэкхёну. Они разделяли одни чувства на двоих, одну страсть, вот только ответить волчонок не мог, хоть и сильно хотелось. Слишком сильно, настолько, что сам он стал тянуться только ближе к мужчине, ближе к самому Бэкхёну. Последний это едва ли мог почувствовать, хотя колкие мурашки пронеслись по телу. Чанёль же не мог упустить, утыкаясь носом в висок чуть выше ушка, чувствуя слабое прикосновение чего-то мягкого к своей щеке. Вздрагивая от неожиданности, а открыв глаза, упираясь взглядом в ушки: заострённые, покрытые короткой мягкой шерстью. Они почти терялись в копне волос юноши, сливаясь цветом, но скрыть их было нельзя, и это вызывало невыносимый восторг. — Кажется, твой волчонок согласен со мной, — давая юноше время открыть глаза, понять, о чем именно он говорит, Чанёль выжидал, но уши, точно живя своей жизнью, все больше прижимались к макушке, не желая показываться, но стоило провести вдоль тонкого органа кончиком носа, Бэкхён проронил выдох, даже не сразу понимая собственную реакцию, но уши вздрогнули, вставая торчком. Это было странно. Глаза и зубы казались чепухой по сравнению к тем, что Бэкхён видел в зеркале. Вновь вспомнился мальчишка, чуть не споткнувшийся о ковер в чужом доме, отчего ушки вздрогнули, вытягиваясь. Наблюдать за этим было интересно, даже немного странно, словно человек, стоящий в отражении, вовсе не он. — Они мои? — вопрос казался из ряда вон глупым, и хоть сам он совершенно не понимает, как они работают и как их контролировать, сомнений не было… — Твои, — мягко улыбаясь, Чанёль и сам не мог сдержать любопытства, невольно касаясь их кончиком носа. Ушки тут же вздрогнули, поворачиваясь чуть в сторону, а сам Бэкхён проронил очередной вздох — это чувствовалось слишком странно, и это же возбуждало. Возбуждало даже Чанёля, если не сказать — особенно Чанёля. Момент, когда его собственные глаза сменили цвет, так и остался незамеченным, сейчас каждого из них куда больше волновали изменения в теле юноши. Уши казались излишне чувствительными, подвижными, вздрагивающими даже от лёгкого дыхания, щекочущего шёрстку, а стоило поймать самый кончик губами — тело покрылось мурашками. — Это так странно, — прикрывая веки, Бэкхён пытался держать под контролем собственное дыхание, что норовило сбиться от каждого касания, стараясь описать собственные ощущения. — А почему, ты думаешь, взрослые не показывают свои ушки чужим? — Чанёль задаётся вопросом, кажется, риторическим, потому что Бэкхён не отвечает, лишь сдавленно мычит от очередной попытки поймать подвижный кончик губами. — Потому что это слишком интимно, — он отвечает на свой вопрос сам, сдерживая слишком глубокий вдох, но понимая, что смысла сдерживаться совершенно нет, подхватывает младшего под бедра, спиной прижимая к стене. Взгляд из-под полуприкрытых век, которым одарил его Бэкхён, в купе с опустившимися от резкой смены положения ушками казались слишком соблазнительными. Его маленький волчонок — сейчас он выглядел потрясающе. — Тебя это заводит? — облизывая пересохшие губы, Бэкхён его соблазняет, осознанно и более чем намеренно, и он готов поклясться, что это не его решение. Волчонок сходит с ума, будто дорвавшись до самого желанного; Чанёль раздразнил его, заставляя показать ушки, и теперь он хотел свою награду за проделанную работу, и мужчина не мог отказать. — Очень. Ты всегда меня заводишь, но сейчас, когда ты выглядишь вот так… Ты заводишь меня ещё больше… — Чанёль не видит необходимости врать или недоговаривать. Каждый раз, когда Бэкхён больше напоминает волка, чем человека, он заводит его куда больше. Словно обусловленное природой желание спать с существом своего вида просыпается в нем, потому что Бэкхён такой же, как и он. Поцелуй получается слишком глубоким, смазанным, наполненным привкусом крови — Бэкхён кусался, как и каждый раз, стоило потерять над собой контроль, и каждый раз Чанёль позволял ему терзать свои губы, впиваться когтями в плечи, довольно урча. Вампиреныш, не волк даже. Но покорно опущенные уши и нервно дрожащий черный хвост как нельзя лучше подчеркивали: перевертыш. Когти впивались в плечи, норовили разодрать рубашку, но чудом сдерживались, будто его мальчик, как и его маленький волк, оба заботились о целостности одежды, и это забавляло. Заставляло тихо рычать, потому что хотелось экспрессии, резких движений, немного боли, и к черту одежду, когда его мальчик такой. Такой покорный и в то же время безудержный. Губы болели от частых укусов маленьких клыков, и даже на шее появилась пара царапин — он терпел из последних сил, и это было стимулом, чтобы оттолкнуться от стены, крепче прижимая к себе тяжело дышащего юношу, и двинуться в сторону спальни. Кровать была совсем холодной, всклокоченной ещё с утра, потому что всем было лень убираться, но Бэкхён даже не вздрогнул, несмотря на контраст температур, который стал острее, стоило мужчине вытряхнуть его из футболки. Собственная рубашка слетела и того быстрее — вот уж где сыграла экспрессия. Бэкхён наблюдал за этим с улыбкой, не видя необходимости вмешиваться, а стоило ему понять, что теперь только он в поле зрения мужчины, и вовсе извернулся, поворачиваясь спиной. Этот намек был более чем понятен. Даже больше — сейчас Чанёль точно понимал, кому именно принадлежит это желание. Бэкхён из тех, кто во время секса любил не только искусать ему все, до чего дотягивался, но и изодрать когтями спину, называя это объятиями. Волчонок же, видимо, имел слегка другие предпочтения, опираясь о постель ладонями, более чем призывно отгибая попку, убирая довольно пушистый хвост чуть в сторону. Такое приглашение игнорировать было просто невозможно. Тесные лосины, которые Бэкхён надевал перед йогой или медитацией, более чем охотно поддавались давлению чужой руки, открывая аппетитный вид, и излишне покорная поза лишь усугубляла. Шлепок, отвешенный и без того чуть заалевшей половинке, заставил вздрогнуть, а влажное прикосновение языка к ложбинке — покрыться мурашками. Чанёль просто не мог удержаться, пользуясь столь открытой для ласк позой, сжимая в ладони мягкую половинку, касаясь кончиком языка податливого сфинктера. Бэкхён скулил, даже не стонал, подавался навстречу ласке, выгибая поясницу, чтобы получить больше. Кожа казалась горячей, податливой, слишком аппетитной, отдающей приятным жаром. Отчего на ягодице быстро расцвел след чужих зубов, а жалобный скулеж сорвался в рык. Тянуть не хотелось, не хотелось даже ласки, которой мужчина все равно нашел место. Звук расстегивающегося ремня чужих штанов интриговал младшего, заставляя замереть, из-за плеча поглядывая назад, наблюдая, как пуговица выскальзывает из петли, и, чуть приспустив штаны, даже не утруждаясь, чтобы снять их до конца, мужчина обхватил ладонью крепкий член. Проведя от головки до самого основания, распределяя естественную влагу, он лишь усмехнулся, видя, как колени младшего чуть сильнее разъехались в стороны, а хвост нетерпеливо перекинулся на другую сторону. Вжимаясь влажной головкой в податливое колечко сфинктера, мужчине стоило лишь мягко податься вперёд, легко проскальзывая в любимое тело до мягкого шлепка от соприкосновения тел. Это было лучшее из всех возможных чувств, которые он мог бы испытать, и каждый раз Бэкхён открывал ему новую сторону этого бесконечного ощущения. Влажный от слюны и смазки сфинктер охотно принимал в себя крупный член, позволяя проскальзывать как можно глубже. Хвост метался из стороны в сторону, то и дело касаясь бедра мужчины, что забавляло. Все происходящее казалось чем-то невозможным. Его Бэкхён, его маленький волчонок, что с каждым днём приближался к тому, чтобы понимать себя, принимать, сейчас он был совершенно волшебным, а в такой покорной позе тем более. На особенно резкой фрикции подаваясь вперёд, он не сдержал желания накрыть хрупкую спину грудью, зарываясь носом в иссиня-черные волосы, находя покорно опущенное ушко едва ли не на ощупь, чтобы мягко прикусить тонкую кожу. Непривычно звонкий стон коснулся слуха, а тело под ним прогнулось, напрягаясь излишне сильно. Утыкаясь лбом в подушку, Бэкхён тяжело дышал, содрогаясь от волн оргазма, пачкая спермой постельное белье, все крепче сжимая в себе мужчину, что не мог удержаться от последних особенно глубоких толчков, прежде чем заполнить горячей влагой, прикусывая кожу на так удачно подставленном плече поверх собственной метки. Дыхание замерло от напряжения, и только Бэкхён ранено скулил, чувствуя себя едва ли не распятым. Медленно выскальзывая из разнеженного, такого уставшего тела, Чанёль с улыбкой наблюдал, как Бэкхён лениво завалился на бок, поджимая хвост к телу, будто прикрывая открытую попку. Мягко касаясь ладонью спины, оглаживая взмокшую кожу, мужчина аккуратно опустился рядом, позволяя младшему прижаться к своей груди, попутно утыкаясь носом в макушку. Его уши все не исчезали, как и хвост, хотя сам он, кажется, медленно проваливался в сон после насыщенного вечера, но это совсем не расстраивало мужчину. Он чувствовал себя счастливым.VI. touch.
15 марта 2020 г. в 06:48
Слабый осенний луч солнца пробрался в окно, уперто касаясь лица, заставляя открыть глаза, чего не хотелось, и приходится искать что-то, где можно спрятаться, ворочаться в постели, желая уткнуться носом в подушку. Чанёль наблюдает за слепым копошением с улыбкой, беря ситуацию в свои руки и теснее прижимая к себе младшего, позволяя уткнуться в свою грудь, отчего Бэкхён успокаивается, устроившись удобнее.
— Доброе утро, — понимая, что сна уже все равно не будет, а юноша, ещё немного повредничав, откроет глаза, Чанёль тихо шепчет, склоняясь ближе и целуя макушку.
— Как спалось? — эхом раздается в ответ такой же шепот, а теплый кончик носа теснее прижимается к обнаженной коже его груди в дополнение к ладони, ютящейся на его боку.
— На удивление неплохо, — улыбка сама касается его губ от ощущения чужого теплого дыхания, касающегося кожи.
Спать почти обнаженным в чужом доме было слегка некомфортно, но и выбирать особо было не из чего. Тревожить обитателей дома просьбами было неловко, по крайней мере Чанёлю, хоть те и любопытствовали, пока наполняли гостевую комнату всем необходимым, начиная с постельного, заканчивая чистыми полотенцами.
— Врешь же… — Бэкхён мягко усмехается, отрываясь от чужой груди, и, откинувшись на соседнюю подушку, сверлит мужчину пристальным взглядом. — Наверняка ведь всю ночь пролежал не сомкнув и глаз.
Он прекрасно знает, о чем говорит, стоит только вспомнить их редкие вылазки на отдых к морю. Не то привыкая к новому месту, не то пытаясь держать ситуацию под контролем, мужчина почти не спит первое время, пока не начинает чувствовать уверенность, что им ничего не угрожает. В доме чужой стаи такой уверенности не было совсем, отчего сомкнуть глаза было в самом деле сложно.
— Спал, просто очень чутко, — Чанёль смеётся, не желая признавать, что Бэкхён прав. Уж кто, как не он, знает о чужих странностях столь много, и даже так заставлять его переживать не хотелось.
— И как? Никто не пытался меня украсть? — выгибая бровь, младший насмехается, хоть и по-доброму. Он, разумеется, прекрасно понимает чужую осмотрительность, именно от него зависит их безопасность, и быть слишком беспечным в их жизни чревато последствиями. Но даже так что-то внутри заведомо знает, что в этом доме с ними ничего не случится.
— Конечно, пытались, но я отчаянно тебя защищал, — звучит слишком горделиво, слишком наигранно, оттого забавно, что вызывает смешок.
— Мой герой! — Бэкхён словно забывает, что они не дома, хохоча без стеснения громко, срываясь на тихое «ой», стоит мужчине прижать его ближе к себе и накрыть губы поцелуем.
На мгновение становится совсем уютно, даже спокойно. Крепкие объятия согревают лучше любого одеяла, и даже Чанёль немного расслабляется, что уж говорить об окончательно разнеженном младшем, который едва ли не урчит, намекая, что его маленькому волчонку происходящее также по душе, но сейчас не время и не место для того, чтобы увлекаться.
— Мне нужен душ, — нехотя отрываясь от чужих губ, упираясь ладонями в крепкую грудь, больше намекая, чем в самом деле желая оттолкнуть, Бэкхён словно напоминает, что им не стоит переходить черту приличия в чужом доме, наверняка ведь это не останется секретом для чутких волчьих носов, и Чанёль с ним полностью согласен.
Разжимая объятия, позволяя подняться с постели, он с улыбкой наблюдает, как обнаженную кожу, не прикрытую одеждой, покрывают мурашки от контраста температуры. Бэкхён вздрагивает, но быстро берет себя в руки, накидывая на плечи один из банных халатов, заботливо предоставленных жильцами.
— А ты не пойдешь со мной? — он оборачивается, пройдя едва ли не половину пути к двери ванной, понимая, что за ним никто не следует, словно это было чем-то совершенно ожидаемым и даже естественным, но Чанёль продолжал лежать в постели, наблюдая за юношей.
— Думаешь, тебя постараются украсть из душевой кабинки? — невольно улыбаясь, мужчина продолжает их шутливый диалог, получая самое настоящее удовольствие от этой глупой игры, не иначе как и сам Бэкхён.
— Если меня пытались украсть из твоих объятий, — определенно, да, — даже не пытаясь скрыть улыбку, юноша пытается звучать излишне настойчиво и в то же время убедительно. Ему просто обязательно нужна охрана в душе!
Но даже так, чтобы не увлекаться сверх меры и не забыть на мгновение, где они, принимать душ в тесной кабинке было решено по очереди и тем не менее под надежной и тщательной охраной, что особенно сильно веселило младшего. Он прекрасно чувствовал чужой пристальный взгляд даже сквозь плотное матовое стекло дверцы, пока Чанёль старательно начищал зубы. И как иначе — его же охраняют!
К концу сборов часы показывали почти девять утра и было интересно, почему их до сих пор не пытались разбудить, словно и вовсе забыли, что они все еще здесь, и это было очень близко к реальности, по крайней мере так показалось на первый взгляд, стоило спуститься на первый этаж и, не встретив по пути никого из жильцов, направиться на кухню.
Атмосфера ленивой сонливости с тонким ароматом кофе окутала их, стоило только приоткрыть дверцу в кухню. В комнате находилось куда меньше людей, чем было вчера за ужином, словно кто-то еще спал или уже уехал на работу. Одна из девушек лениво топталась у кофемашины, а за столом не иначе как семейная пара уже довольствовалась бодрящим напитком с парой бутербродов. Цзяньпин восседал во главе стола с такой же небольшой чашечкой и утренней газетой в руках.
— Кто проснулся, как спалось? — краем глаза заметив вошедшую пару, мужчина мягко улыбнулся, откладывая прессу, заставляя младшего невольно смутиться от такого внимания, хоть вчера все едва ли отличалось от этого.
Улыбчивое «доброго утра» эхом раздалось из уст каждого присутствующего, отчего и вовсе стало неловко. Почему-то чужое обращение к ним больше походило на обращение к детям, что смущало еще больше.
— Достаточно комфортно, спасибо, — Чанёль почти не лукавил. То, что он не мог уснуть, — его личная специфика, Бэкхён же спал без задних лап после насыщенного дня, только жался ближе к старшему, чтобы было уж совсем комфортно.
— Завтрак у нас готовит каждый сам для себя, так что не стесняйтесь чувствовать себя как дома, — возвращая газету в свои руки, мужчина не переставал мягко улыбаться, наблюдая за парой, но очень быстро возвращая взгляд на печатные строки.
Чанёль же чувствовал себя достаточно неловко, чтобы в принципе отказаться от завтрака, по возможности скорее вернувшись домой, что наверняка было более чем отчетливо видно на его лице.
— Ну конечно, им же все еще неловко, так что нужно о них позаботиться, — в разговор без капли стеснения вклинилась девушка, до этого снующая вдоль столешницы, заваривая себе кофе. Без пучка они даже не сразу ее узнали, но голос было ни с чем не спутать. — Садитесь за стол, я сделаю вам кофе.
И вот теперь стало в самом деле неловко. Глава лишь проронил короткий смешок, сетуя, что Сюин слишком беспокоится о них и, если чрезмерно сильно опекать гостей, они никогда не будут чувствовать себя уверенно в их доме, на что девушка лишь недовольно отмахнулась. Она явно была совсем не согласна с главой, не стесняясь действовать по-своему и при этом не бояться чужого гнева, которого, впрочем, и не последовало.
Уже куда активнее девушка заварила еще две чашечки кофе, ставя их на стол перед неловко расположившимися гостями, сама усаживаясь напротив, выставляя небольшую плетеную тарелку с печеньем.
Пара рядом с ними тихо переговаривается, глава все еще читает свою газету, Сюин же увлеченно листает ленту новостей в телефоне, что в целом выглядит совершенно уютно. Каждый занят своим делом, предпочитая просыпаться по-своему, чему шло на пользу отсутствие в кухне детей, правда, недолгое.
Отпивая еще совсем горячий, но оттого не менее вкусный кофе, Бэкхён невольно вздрагивает, чувствуя уверенное прикосновение к бедру, а стоит опустить взгляд — на мгновение теряется. Рядом с ним, положив ладони на его ногу, стоял один из малышей, что вчера устраивали забег по дому, глядя пытливо на незнакомого ему мужчину, но кажется совсем не испытывая дискомфорта, раз уж решится подойти так близко.
Удивленное «А?» вырвалось непроизвольно, вместо куда более лаконичного вопроса: «Чем я могу тебе помочь?» — но малыш, кажется, понял его и без этого, по одному только любопытному, хоть и крайне озадаченному, взгляду. Это же «А?» привлекает и Чанёля, что, склонившись чуть вперед, любопытно замер, наблюдая за разворачивающейся картиной.
— А можно печеньку? — говоря едва ли не шепотом, малыш еще чуть ближе подошел к мужчине, прижимаясь к чужому боку, что было довольно сложно: кухонные стулья были достаточно высокими, и мальчик, на первый взгляд лет шести, был еще довольно низким.
— А? Я не… — он не знает, хотелось бы сказать, потому что дети — это сложно. Может, ему нельзя давать сладкое или у него аллергия на что-то, что может быть в печенье, а становиться источником проблем не хотелось. Как не хотелось и расстраивать малыша, что, предчувствуя отказ, грустно нахмурился, надувая мягонькие щечки.
— Можно, можно, — голос Цзяньпина со стороны заставил вздрогнуть не меньше. Мужчина слабо кивнул, разрешая угостить ребенка, и, получив какое-никакое дозволение, Бэкхён прислушался к нему.
— Какое ты хочешь? — поворачиваясь к малышу, что, услышав положительный ответ, и вовсе ожил, приподнялся на носочки, все так же опираясь о Бэкхёна для надежности, заглядывая на стол, без замедления находя плетеную тарелку.
— С шоколадом можно? — почти не страдая муками выбора, он находит то самое, наверняка безумно любимое, а получив один довольно крупный кругляшок из рук гостя, только и успел, что едва слышно уркнуть «спасибо», исчезая за пределами кухни.
Бэкхён чувствовал слабое, но довольно приятное смущение. Даже несмотря на то что он им совершенно чужой, дети его не боятся, по крайней мере именно этот мальчик. Это почему-то было очень приятно осознавать, и не только ему — волчонок внутри был слишком воодушевлен и заинтересован, не находя себе места от любопытства. Ему, кажется, очень нравились дети. Чанёль тоже чувствовал это, наблюдая за коротким моментом общения Бэкхёна не просто с ребенком, а маленьким перевертышем. Все это было слишком волнительно и в то же время слишком очаровательно, словно так и должно было быть.
Это все хотелось обдумать, переждать бурю в собственном теле, которую побудил визит в чужой дом. Каждый из них чувствовал себя здесь достаточно комфортно и, к собственному удивлению, даже защищенно, и если Бэкхён понимал это едва ли не с самого их приезда в этот дом, Чанёлю нужно было немного времени, чтобы найти в себе смелости вновь поверить чужим людям, и стая любезно дала им это время, позволяя вернуться домой без ответа.