Моя Кровь

      Задохнувшись клубами лежалой пыли, вылетевшими из-под ног, Дени закашлялась. Камин перенес ее в затхлую маленькую гостиную, давно не дышавшую свежим воздухом.       Дени тоже казалось, что она давно не дышала. Ее легкие отяжелели от долгого давления высоких каменных потолков замка, с которым она так уверенно попрощалась, и в этой маленькой комнате ей неожиданно стало тесно. От таких перемещений и изменений размеров пространства грудь ее изнутри разрывалась.       По маленьким мутным окнам кто-то стучал, и, прислушавшись, Дени поняла, что это дождь. Дождь был сильный, но многолетняя грязь, въевшаяся в стекла и раму была сильнее.       На пыльном подоконнике валялись дохлые мухи, лапки их тянулись к тому же старому окну — единственному источнику тусклого света.       Увидев среди этой грязи маму, Дени, удивившись, вздрогнула.       Нарцисса Малфой сидела в угловом продавленном кресле с выцветшей обивкой так ровно, будто бы она находилась не в задохнувшейся от долгого людского отсутствия комнате, а на торжественном приеме в большой зале поместья. Ее кожа, белая как фарфор, алые губы и застекленевшие серые глаза придавали ей мрачное сходство с безжизненной куклой, случайно забытой кем-то невнимательным.       — Даниэль, — тихо сказала она, но в этой маленькой комнате ее голос прозвучал громко.       Сглотнув скопившийся в горле комок, Дени поняла, что не знает, как вести себя с матерью после всего.       Огонь прожигал ее изнутри, знакомая магия не поддавалась, и Дени не знала этому объяснения. Она звала ее, когда никто больше не мог ей помочь, но не получала желанного ответа. Мама отзывалась лишь немногосложным «Будь осторожна», и Дени, как ни старалась следовать ее единственному совету, не всегда с собой справлялась.       Ей помог только Драко, сам же от ее рук однажды пострадавший.       Дени, выдохнув, спросила:       — Где Драко?       Нарцисса вздрогнула, будто не это ждала от нее услышать, но ответила:       — Он дома.       Дени моргнула. Поместье отца — больше не дом для них. Драко сам сказал ей об этом.       — Это не наш дом. Мы не хотели там быть, Драко не хотел туда возвращаться!       — Сядь, Даниэль, — твердо сказала она, не повышая голоса. Дени бросила взгляд на пыльный диван, но не смогла себя заставить на него сесть. Кивком позволив ей остаться на месте, Нарцисса продолжила:       — Мы говорили с Драко о том, чтобы уехать во Францию, но ввиду новых обстоятельств, теперь это невозможно.       Она выговорила это так ровно, как будто подготовила свои слова заранее. Голос ее звенел, но Дени была слишком рассержена, чтобы это заметить.       «Этого не может быть» — думала она.       — Каких обстоятельств?       — Северус тебе не сказал? Твой отец в тюрьме!       Нарцисса дышала тяжело, и на Дени больше не смотрела.       — С этого момента, мы на войне, Даниэль. Люциус ошибся, и нам нужно молиться, чтобы его ошибка не обошлась нам слишком дорого.       «Не может быть» — твердила она, глядя на мать и не веря её словам.       Спокойствие не покидало лица мамы, а глаза ее продолжали быть такими же стеклянно-мертвыми. Даже серебрившиеся в уголках слезы не делали ее глаза более живыми.       Глядя на нее, Дени видела, что любовь и сияние покинули ее давным-давно. Просто мама никогда так прежде перед ней не разрушалась, не показывала истинную глубину своей пустоты. Эта пустота не манила и не привлекала, она была похожа на разорванную болью дыру, отталкивающую и заставляющую пугаться, держаться от нее подальше, чтобы по случайности не угодить в эту бездну вместе с ней.       Мертвая фарфоровая оболочка, брошенная кукла, такая прекрасная и несчастная одновременно.       — Я тянула непозволительно долго. Глупая моя наивность удерживала меня: «Все обойдется, Цисси, все будет хорошо! Только потерпи…». Но ждать неизвестного знака, надеяться до последнего, умолять судьбу о милосердии было так опасно!.. Поняла я это лишь сегодня. Когда министерские посыльные приехали за мной, я поняла — уже поздно…       Каждое слово, вырывавшееся из глубин ее пустоты, топило в накатывающихся волнах ужаса их обеих. Дени хотела вскинуть руки, взмолиться о том, чтобы мама прекратила и перестала говорить, чтобы она остановила этот поток боли, выпущенный от осознания собственного бессилия…       — Больше я не буду ничего от тебя скрывать. Ты ведь хотела знать, что с тобой происходит? Я скажу тебе.       Дени уже не хотела ничего знать. Жить и бороться с неизвестностью было трудно, но осознавать, что пугающая правда, которая маму так убивает и мучает, сейчас выльется на нее, было невыносимо страшно.       — Огонь выжигает магию внутри тебя. Иногда он пылает ярче, иногда тише… но одно остается неизменным: пока ты жива, он будет гореть. Гореть так же, как прежде горел в твоем брате.       Голос ее готов был сорваться в рыданиях. Бросившись к ее коленям, Дени умоляла ее прекратить, не говорить больше, но мама не смотрела на нее, с жестокой твердостью продолжая:       — Имя твоего настоящего брата — Рейегар Таргариен. Он твой брат, не Драко. А я — не твоя мать.       Пока Дени выла мольбу, которую никто не слышал, черная бездна пустоты утягивала ее вглубь себя, не давая ни единой надежды вдохнуть воздух, которым она дышала прежде. Пока она плакала, ее кожа становилась цвета серой пыли, укрывшей задохнувшуюся от долгого людского отсутствия комнату. Серый мир, в котором красивые фарфоровые руки были для нее чужими.       — Твое настоящее имя — Дейенерис Таргариен.

КОНЕЦ ПЯТОЙ ЧАСТИ