Д:19-2000

— Может, я всё-таки пойду? — со стоном тяну я, запуская ладони в волосы.  — Да хорош тебе, — отмахивается парень, вытирая салфеткой разлитое пиво. Томно вздыхаю, складывая руки на стол. Место, в которое привёл меня Федя считалось отличным, но явно для посиделок с друзьями. Когда очередной футболист забивал гол, паб взрывался громкими овациями и воплями, в то время, как официанты, словно загнанные мышки, бегали от угла в угол с круглыми подносами. На их замыленных лицах читалось напряжение и не выполненный план, поставленный выше, поэтому к нашему столику они давно не подходили. Пока Федя рассказывал очередную историю со своего прошлого места проживания, я замечаю, как входная дверь широко распахивается и в ней останавливается запыхавшийся Художник. Его щеки порозовели, легкая одышка даёт о себе знать (привет сигареты), толстовка набекрень, а рюкзак свисает с правого плеча. Он юркает глазами, пытаясь найти наш столик и находит. Немного поколебавшись, Артём вдыхает побольше воздуха и пересекает расстояние в 3 метра.  — Привет, — он поддерживает рюкзак за его донышко, так и не решаясь присесть на кожаный диванчик.  — Ты марафон что ли бежал? — усмехается Федя, рукой хлопая по обивке дивана, приглашая присесть.  — Типа того… — Артём проводит рукой по волосам и всё-таки усаживается рядом. — Быстрее, выше, сильнее, — кряхтит, снимая с себя капюшон. На его лице до сих пор красуется гематома. Скула уже не опухшая, но багровое пятно не сбавляет своих оборотов.  — Будущее России, что сказать, — оценивающе добавляет Федя, протягивая полный до краев граненый стакан другу.  — Мне нечем платить, — едва слышно отвечает Артём, гипнотизируя напиток. В его взгляде читается расстройство, но он старается этого не показывать. Плохо старается.  — Ты че, угараешь? Бери, я заплачу, — чуть ли не обижается из-за такого выкидона белобрысый, дружески похлопывая ладонью по плечу Артёма, — ты хавал вообще сегодня что-нибудь? Или у тебя диета такая: на завтрак, обед и ужин сигаретки?  — Э… — ему неудобно говорить об этом в моем присутствии и я это прекрасно понимаю. А я говорила, что лучше бы мне было поехать домой. Федя остаётся без ответа. Он подзывает официанта и заказывает картошку-фри и повторную порцию гренок. Я так и остаюсь со своим кофе, потому что в их арсенале из безалкогольного был только он, чай и пара газировок.  — Конечно не спортфит, но для начала сойдёт. Где пропадал, ни весточки, ни телеграммы всю неделю, — кажется, Федя вообще забывает обо мне и переводит всё внимание на друга.  — Дела были, — немногословно отвечает Артём, всё ещё оставаясь в своей хитиновом панцире.  — Какая деловая цаца, вы на него поглядите, — кажется, только Феде здесь комфортно и вообще ничего не напрягает. Артём отмалчивается, после начиная шарить по карманам, в поисках вибрирующего телефона.  — Я на минуту, — он показывает указательный палец вверх, скрываясь по направлению в уборную. Я провожаю его взглядом и отвлекаюсь на говорящего мне что-то Федю.  — Подружаня, не напрягайся. Всё хорошо же, — Федя подбадривает меня, — сидите здесь как на минной бочке. Ну была стычка и была, не парься.  — Я постараюсь. Через какое-то время к нам подходит официант, а прямо за ним Артём. Видок у него ещё кислее, чем был до отхода в туалет.  — Ты похоронил кого-то? — Федя тоже замечает ухудшения его настроения, не я одна, уже радует.  — Брата своего, — гаркает парень, присаживаясь на своё место. Федя даже жевать перестаёт, серьезно всматриваясь в лицо друга.  — Шутка, боже, — раздражается Художник, поправляя капюшон. Господи, чего он ему так не имётся.  — Так что случилось?  — Да родители… Задерживаются, — неохотно отвечает парень, замечая, как Федя подъедает с его тарелки картошку.  — В этом проблема твоя заключается? — дожёвывая, Федя пододвигает тарелку к Артёму, мол, «на, ешь» и вытирает рукавом толстовки рот. Тот уклончиво отвечает, налетая на тарелку с едой. Парень ест быстро, иногда ведя плечом назад.  — Что у тебя с рукой? — я осторожно спрашиваю, сама поражаясь своей храбрости.  — Ещё с обезьянника. Выворачивали, когда хамил, — усмехается парень, посмотрев на меня исподлобья. Мысленно ругая себя за вопрос, тут же замолкаю.  — Не бери в голову, пройдёт. Ещё, — после еды Артём добреет, продолжая диалог со мной, — прости меня за выходку. Было некрасиво. Удивляюсь не только я, но и Федя.  — Можно я запишу это в твою автобиографию? Только подумать, Артём Сергеевич извинился, наверное, впервые в жизни, — хлопает в ладоши Федя, оценивающе поджимая губы. Он скованно улыбается, а я скрываю свою застенчивую улыбку за ладонью.  — И ты извини. Не мое дело, что ты там рисуешь. Он кивает, продолжая есть. Мы снова повисаем в неловком молчании, пока Федя не решает задать главный вопрос:  — Так что случилось? Едва уловимое спокойствие парня улетучивается и его взгляд снова темнеет.  — Мне негде ночевать. Круглосуточный мак на Рубинштейне меня уже выпроваживает вторую ночь подряд. Мол, это тебе не вокзал, — кривится Артём, делая глоток холодного пива. Он с грохотом ставит его на стол, не рассчитав силу.  — Вот дерьмо. Я бы тебя к себе под крылышко забрал, но сам у Настюхи тусуюсь. Артём понимающе кивает, пряча разочарованный взгляд в тарелке. Я на минуту задумываюсь о том, что мои родители уже как два дня в Леоне. Они оставили нас с Егором, скинув на почту билеты на самолёт на 5 июня. Мое предложение может быть решающим и, не совсем не подумав, я говорю:  — У меня есть свободная спальня. Артём проглатывает картошку, а вместе с ним и язык. Федя тоже молчит, переглядываясь то со мной, то с Артёмом.  — Нет, я не могу. — он сомнительно качает головой, будто бы не веря моему предложению.  — Почему? — тут же отмирает Федя, раскидывая руки в стороны.  — Почему? — его тон становится холоднее и тише. Артём переводит взгляд на меня, — Гринпис, ты скажи, вы с Глебом встречаетесь?  — Нет, — тушуюсь, непонимающе вскидывая брови.  — Тем более! — тут он уже обращается к Феде, — я с этим мудозвоном-Голубиным больше в перепалку вступать не хочу.  — Полегче, полиглот, — Федя многозначительно смотрит Артёму в глаза, продолжая говорить, — она тебя не заставляет, это во-первых, а во-вторых, подумай своей бошкой хоть раз. Человек идёт тебе навстречу, а ты говнишься. Если ты сомневаешься в её предложении, то поверь мне, это от чистого сердца, а не потому что Ада хочет тебе насолить. Артём затыкается. Он погружён в раздумье, прикусывая при этом нижнюю губу. Я уже в сотый раз жалею, что вообще что-то ему предложила.  — Я погорячился, ладно. Мне… — парень не может подобрать слов, неловко пожимая плечами, — мне приятно, не буду врать. Но я боюсь, что тебя это будет беспокоить, — говорит Художник, смотря мне в глаза. Я задумываюсь о том же, но пути обратного нет, не на улице же ему спать.  — Боже, Бульварыч, ты будто жениться собираешься, — закатывает глаза Федя, от нетерпения тарабаня пальцами по столу.  — Если можно, то…  — Да, можно. Сколько потребуется, — завершаю его предложение и вижу благодарственную улыбку на его лице. Неужели он умеет улыбаться без издевки?  — Ну наконец-то! — подытоживает Федя, поднимая стакан с пивом, — Артём теперь не бездомный, ура!  — Только одно условие! — я добавляю и вижу, как Артём напрягается.  — Какое?  — Не разрисовывай мне стены, пожалуйста. Артём усмехается в своей манере, обещая, что баллончики оставит при входе в дом. Они чокаются станками с Федей, выпивая почти до дна. Наша встреча практически подходит к концу, а в голове так и не усваивается, почему я приглашаю к себе в дом постороннего человека.