Д:19-2000

Месяц назад Мигающие фонари будто бы специально сбивали его с пути. Он мельтешит меж зданий, зигзагами петляя в подворотнях. В висках пульсирует, а от чрезмерной беготни дыхание сбивается, но они догоняют.  — За что? — чуть ли не на истошный крик срывается Артём, теряя весь свой контроль.  — У меня жена и 4 ребенка, парень, — с сожалением говорит человек в кожанке, сильнее заламывая руку.  — Вы разрушите мою жизнь, — срывается с его губ тихий ропот.  — Моя уже, — парень чувствует целлофановый пакетик в своём кармане, который ему подсовывает бритоголовый. Через секунды улицу оглушает протяжный вой сирены, а люди из гелика уже успевают скрыться, предварительно ударив Артёма под дых. В панике, парень встаёт на ноги, продолжая шататься, но сирена бодрит лучше любого утреннего душа, поэтому он срывается с места. Три стены давят, а единственный выход преградил бобик. В одно движение он перепрыгивает заборчик с колючками, окончательно теряя управление одной рукой. Его заносит в сторону, но звериный страх свыше, он потом будет отмываться и зализывать раны, сейчас он должен бежать из всех сил, не только из района, но и из Уфы. Отрываясь от погони, юноша забивается в глухой закоулок, опираясь головой о холодный бетон здания. Артём вытягивает ноги вперёд, начиная растирать забитые мышцы. Руки его не слушаются, а пальцы затвердели. Артём выуживает из кармана пачку сигарет и зажигалку, шипя от боли в плече. Закуривает, нервозно выдыхая дым себе под ноги. Он нащупывает пакетик и накатившаяся паника накатывает на него с новой волной. Он не справляется со своими эмоциями. Ненавистное чувство жалости берет над собой и он поджимает колени к груди, срываясь на слёзы. Жгучие струйки смывают грязь с лица, а он, не в силе с этим справиться, только мажет разбитой костяшкой куда-то в бетон, ненавидя самого себя.  — Да чтоб тебя, блять, — шипит юноша, тем временем как его спина ходит ходуном. Всхлипы едва слышны, он шмыгает носом, утирая остатки слабости и прикуривает сигарету, снова стараясь нащупать нити контроля. Он обнимает себя за голову, пряча ее в широких рукавах толстовки, будто бы пытаясь испариться или слиться с тенью. Через какое-то время он встаёт на подкашивающихся коленях, придерживаясь за стенку, отряхивается, выплевывает себе под ноги сгусток крови и ковыляет домой, в полном решении валить. В эту ночь даже самые сильные были сломлены, потерявшие самоконтроль и веру в Бога.

***

Пока мы шли втроём, наш диалог был слаженным, шутки лились знойным потоком, а о неловких паузах и речи быть не могло. Пока Федя не свернул на свою улицу. Моя мольба во взгляде ему ни о чем не сказала и, попрощавшись, он скрылся в темном переулке.  — Веди, Гринпис, — обреченно чиркая зажигалкой (которую он стащил у Феди), сказал Артём.  — Это что?.. — встревоженно отвечаю, показывая пальцем на самокрутку, которая ожила в руках парня.  — На трезвую голову я сдохну, — он пожимает плечами и только через пару секунд до него доходит суть сказанного, — в плане, тяжелый день и… Забей, я не про тебя, — в конечном итоге он хмурится и отмахивается рукой. Я даже с места не сдвигаюсь.  — Да что? — Артём ещё не успевает сделать тягу, так и оставаясь с дымящейся палочкой у рта. — Ты что-то имеешь против? Да бро-о-ось. Я молчу, поджимая губы. Художник шумно выдыхает, всем видом показывая своё недовольство. Смачивает два кончика пальца и тушит самокрутку, говоря себе под нос: «не обижайся, милая, потерплю до лучших времён».  — А сигарету, можно? Или у тебя такой принцип: всё что дымится — зло?  — Кури что хочешь, — я разворачиваюсь на пяточках, открывая телефон.  — Ну вот и всё, — парень поджигает сигарету, ровняясь со мной. Ещё не хватало мне дома наркопритон держать. Хотя, он уже… Стоп, а Егор. Что скажет Егор? Почему-то до этого момента меня не волновало мнение брата, но деление пространства с ещё одним человеком, наверное, всё-таки должно быть и в его осведомлении.  — Ты чего так нагрузилась? Не буду я курить у тебя дома, обещаю, — Артём с интересом накреняется ко мне, держа сигарету на расстоянии вытянутой руки, чтобы дым не окутывал и мое поле. Благородно, что сказать.  — У меня брат ещё есть, к слову.  — Так, — он встаёт передо мной, кладёт руки на мои плечи и всматривается в лицо. Странный жест, отчего я изгибаю бровь. — Да нет, на Глеба ты не похожа. — скептически тянет гласные, щурив глаза.  — Нет, ты скажи, больной? Нет, без вопроса, больной. — скидываю плечами его руки, продолжая идти. Он усмехается, продолжая волочиться рядом. Его странная походка в развалочку не походила на Федину или Егора. Он держал темп, но всегда выглядел расслабленным, будто ноги проживали отдельную жизнь.  — Что у вас произошло с Глебом? Артём мгновенно мрачнеет и в его молчании я улавливаю то, что эта тема ещё не готова к рассказу.  — Ладно, не буду расспрашивать про это, — примирительно толкаю его в плечо и он морщиться от боли, — ой, прости, я совсем забыла про твоё плечо. Ну провал.  — Ничего, не парься, — бурчит в ответ, затягиваясь дольше обычного. Мы снова молчим. Благо, идти всего пару минут и наше молчание не долговечно в любом случае. Пройдя небольшой сквер мы выходим к частной зоне, которая охраняется завсегдатаем охранником-Виталиком, которому всегда по барабану, что происходит на его территории. Мы проходим в дом и на мое удивление он пустует, Егора нет в своей спальне и пока я даже не знаю, к лучшему это или нет.  — Ты можешь остановиться здесь, — открываю белёсую дверь и показываю его временное укрытие. Артём проходит и озирается по сторонам, не веря, что эта спальня может быть его.  — Она такая… Чистая. Ты точно хочешь отдать мне эту комнату? — с недоверием тянет Художник, стаскивая с себя рюкзак. В комнате пахнет свежестью, белые обои чисты и не обклеены постерами (не то что в комнате Егора), аккуратная прикроватная тумбочка пустует, шкафчик рядом с кроватью украшает панорамное зеркало, напротив которого стоит кровать со свежей простыней и парочкой диванных подушек. Эта комната хоть и пустует, но всегда находится в хорошем состоянии и некий минимализм только является украшением.  — Да, это гостевая комната. Здесь у нас всякие друзья отца остаются или семьи, другими словами, можешь делать всё что хочешь. Только кури на балкончике, пожалуйста. Он кивает и молча продолжает рассматривать единственную картину, которая висела над кроватью. Она была немногословна, нарисованная двумя линиями, которые вырисовывались с целующуюся пару. Я понимаю, что его надо оставить одного, поэтому сказав, где ванная комната и туалет, удаляюсь в свою комнату. Этот день был слишком долгим, поэтому, не особо запариваясь, я моюсь и без ног закутываюсь в одеяле. Вижу дым через окно, видимо, Артём снова курит. Ничего, ему это не помешало бы. Всё завтра, и брат, и Глеб, и Артём, и все дела. Сейчас только кровать и сон. Всё потом, главное, выспаться. И сон нагоняет слишком быстро, не оставляя время на обдумывания.