Инквизитор и чума

Громкий, звонкий гортанный вздох. Этот звук с жадностью впитывают в себя каменные стены и основательная, тяжелая деревянная дверь. Свеча догорает в лучине, отчего освещение в помещении пускай теплое, но крайне зловещее. Еще и этот тяжелый вздох, который на самом деле должен был быть Корсики криком. Холод пронизывает проснувшегося мужчину из-за двух причин, объединившихся в одну. Она заключается в температуре пота, которая сравнима с холодной февральской ночью, сотрясаемой не только низким градусом, но и сильнейшим ветром, пронизывающим до самого нутра. Руки мужчины в том же беззвучном вдохе со шлепком ударяются о лицо, чтобы найти глаза, которые не только на своём месте, но и смотрят сквозь зловещую, теплую атмосферу догорающей свечи. Подбородок мужчины дрожит. Нижняя губа гуляет взад-вперед от нервного тремора. Рот старается хватать столь бесценный кислород, что через несколько секунд у него возникает гипероксия, точнее, ее подобие. А руки, меж тем, опускаются ниже, к тому месту, где была лишь белой кожей обтянутая гладь. Из уст начинает раздаваться судорожная молитва с просьбой спасения и милости для его сына. После стократного повторения мужчина начинает бить челом о каменную кладку. Он останавливается только после того, как вязкие, длинные капли начинают подниматься вместе с головой над холодными камнями, тут же опадая в небольшую лужу, расположившуюся прямо посередине, меж ладонями. Инквизитор смотрит на черную в таком освещении лужу, после чего его глаза перескакивают на руки. Высокий мужчина, стоящий на коленях в своей комнате, обращает внимание на пальцы. Увиденное сводит его нутро дичающей болью, а мысли вопросом: «За что, господи?! За что?!». — Нет… нет-нет-нет… Это просто грязь… это просто моя кровь, — тараторит он, боясь поднять руки, чтобы посмотреть на почерневшие пальцы. Мужчина быстро поднимается, хватает небольшое блюдце с догорающей свечей и вылетает прочь из комнаты. Святой из всех святых из этого мира бежит по плитам храма в поисках воды, в которой можно будет отмыть грязь. Он слышит смачный лязг своих босых стоп и вспоминает звуки тех шагов, что сопровождали его весь кошмарный сон. Инквизитор находит то место, где можно очистить свои руки, погрузив их в святую воду. Высокий мужчина начинает свои тщетные попытки убрать черноту, опутавшую первые фаланги пальцев. Он плачет, молит и умоляет, уже содрав кожу на одной руке. Высокий мужчина… Его ноги вбирают в себя тяжесть стальных оков и мягкость летнего девичьего платья, спуская все тело на пол, к своду небольшой колонны, на которой стоит чаша с водой, впитавшей в себя отравленную кровь. — Молитва… мне поможет молитва… уединенное обращение! — высокий мужчина пытается найти, придумать, как избавиться от поразившего его недуга. Ведомый своими доводами и помыслами, он направляется в принадлежащую ему комнату, чтобы предаться самозабвенной молитве. Его ноги быстро расчерчивают коридоры метровыми шагами и неразборчивым бормотанием. Он уже понял, придумал, решил, что ему необходимы перчатки, что с этого момента он будет вынужден сгорать в перчатках от своего тяжелого кожаного костюма. Инквизитор уже понял, что ему придется дышать ненавистным запахом трав и благовоний, чтобы изгонять из себя внезапно накинувшуюся на него, на святого, на свято верующего и ведущего за собой… — Ведьма… — Его голос хрипит от ненависти к той, что прокляла его. — Ведь-ма… с тобой был нечестивейший, я знаю! Ты позвала его на помощь, и он пришел! — высокий мужчина рычит от гнева и от злости на самого себя. — А я… не стал звать отца нашего на помощь, сетуя на его занятость и возгордившись собственной силой! — пауза, как на похоронах, чтобы справиться с застрявшим в гортани кусочком яблока. — … Глупец… Слепец… Гордец… Практически мертвец… — инквизитор плачет, сидя в углу комнаты, отписанной ему. На теле серая, застиранная ночная рубашка, на руках тугие перчатки из свиной кожи, на сердце покаяние и принятие. Стук в дверь разбавляет тяжесть, по-мертвецки повисшую в жилом помещении. — Позвольте… — голос Моры прекрасной музыкой колокольчиков и струн наполняет комнату инквизитора, забившегося в углу. — Святой отец! У вас все в порядке? — Она аккуратно заходит в комнату, чтобы проверить состояние высокого мужчины. Он поднимает голову, чтобы посмотреть на вторженку, которую он собирался придать огню и несправедливому суду. Высокий мужчина опускает свои пораженные руки, покрытые перчатками из свиной кожи. Он смотрит на прекрасную, небольшую фигуру девушки. Мужчина поднимает глаза, чтобы посмотреть в глаза девушки, чистые, как слеза несмышленого младенца. По спине прокатывается волна холода, за которой следует волна огня, вызванная красным ореолом вокруг радужки глаз Моры. Увидев это, высокий мужчина на миг закрывает глаза, а открыв — не видит ничего особенного. Лишь темные радужки, в которых тонет бесконечность кристалликов и блики танцующего огонька свечи. Он видит так точку своего силуэта, скрученного, жалкого, уставшего, напуганного и приближающегося вместе с каждым шагом девушки. — Святой отец. — Если бы её голос можно было бы попробовать на вкус, то он был бы медовым, мягким и приятным. — Могу ли я как-нибудь помочь вам? — спрашивает Мора, внимательно наблюдая за высоким мужчиной, что пытался сжечь ее из-за подозрений в совершении черного колдовства. — Уйти, — холодно ответил инквизитор, стараясь сдерживать свой голос. Он смотрел на девушку и сгорал от своего стыда. Он понимал, что чуть ли не предал огню ангела. «Господи», — раздается голос в его голове. — «Я чуть не стал убийцей ангелов», — проговаривает он медленно, чтобы осознать масштабы своего проступка. — «Я чуть не стал палачом, самолично приговорив столь чистое существо к казни». Мора стояла напротив и продолжала смотреть на инквизитора с неподдельным интересом, лишь подтверждая свое небесное происхождение. — Но как же, святой отец! Я же вижу, что вам плохо! Позвольте мне прочесть вместе с вами молитву, чтобы прогнать все плохие сны, что могли потревожить вас в столь поздний час, — проговаривает девушка, сделав несколько шагов навстречу сидящему на полу инквизитору. — Давайте вместе, тогда бог непременно услышит вас! — Нет… уйди! — Высокий мужчина похож на раненого зверька, забившегося в углу и старательно отгоняющего от себя жестокость мира. — Так будет лучше… просто уйди! — повторяет он, когда девушка берет его тяжелые руки, облаченные в свиную кожу, в свои руки, белые, как снег, и, скорее всего, нежные, как свежие сливки. Мора начинает напевно обращаться к всевышнему отцу, который видит и слышит каждого просящего и каждого благодарного ему. Ее голос сладок, мягок и в акустике каменных стен звучит гипнотически, принуждая инквизитора подхватить мотив и тоже обратиться к тому, кому он служит. — Я был столь глуп и столь слеп, — наконец-таки проговаривает он, обращаясь к Богу. — Прости меня, отец, — на глазах вновь наворачиваются слезы. — Я оступился и провалился в бесконечность Ада… Я в полной мере заслужил ту кару, которую получил за свою слабость, — высокий мужчина плачет, напевая одно, думая о другом и не выпуская из своих, наполненных болью глаз самое чистое создание из всех, которые тот, когда бы то ни было, встречал на земле. — Не стоит стесняться слез, — нежно проговаривает она, посмотрев на грубое лицо инквизитора, исписанное морщинами, годами, всем тем, что видел этот мужчина, и тем, от чего он отказался ради того, чтобы служить Богу. Его тяжелая голова проваливается вниз и повисает на ослабившихся мышцах и связках шеи. — Спасибо, — хрипящим шепотом проговаривает высокий мужчина, который даже сидя в углу, даже сложившись в несколько раз, со стороны был куда больше, чем хрупкая, белокожая Мора. — Прости меня… — он продолжает хрипеть, изнутри сгорая со стыда. — Я не должен был кричать на тебя… Не должен был обвинять тебя… Не должен был, — инквизитор поднимает глаза и вновь на секунду замирает от ужаса. Ему кажется, что белки её глаз залиты черным, затем следует слой совершенно алой, искрящейся радужки, которая по форме напоминает собой кошачий глаз с небольшой, черной точкой внутри. — Все хорошо, святейший. — Мора быстро опускает лицо вниз, чтобы через миг поднять и посмотреть в лицо высокого мужчины самым чистым взглядом. Таким, что может одурманить и повести за собой. Таким, что стоит цветочных полей, прекрасных виноградников и чистого неба над головой. — Отдохните… — она практически поет. — … Отдохните, пожалуйста! — Этот голос просит, чтобы его слушали. — Скоро рассвет… Вам понадобится много сил, чтобы пройти сквозь новый день. — Девушка смотрит в глаза инквизитора, сжимая его руки в перчатках и практически прижимая их к своим небольшим грудям.