Инквизитор и чума

— Уведите его! — кричит один из почетных служителей церкви, кто стоит прямо под трибуной, за которой стоит инквизитор и рядом с которой стоит Мора. — У него горячка… он в бреду! — кричит старец, стараясь выгородить того, кому служил много лет. — Уводите его! — несколько молодых парней прыжком взлетают на возвышенность и берут под руки высокого мужчину, заламывая его, и небольшую, хрупкую девушку, которая не сопротивляется. — Успокойтесь! Прошу вас! Успокойтесь! Предстаньте перед ликом божьим, глупцы! — еще один старец с трудом, через коленки, поднимается на возвышенность и подходит за трибуну.  — Молчать! — этот мужчина не хуже инквизитора умеет использовать здешнюю акустику… даже лучше! Ведь это он научил инквизитора тому, как нужно говорить, как чувствовать собственный голос, как возвышаться на крылах своих голосовых связок и проникать в мысли паствы. Услышав старика, прихожане замолкают. Услышав старика, пришедшие на службу ощущают мурашки на своей коже. Услышав старика, многие вспоминают о том, кто он такой, и падают ниц не в силах сопротивляться старому проповеднику, чья седая борода намного старше многих присутствующих. — Что вы себе позволяете?! Как вы посмели неправильно истолковать слова инквизитора?! — не напрягаясь, но с напором произносит ветхий мужчина, но он делает это так, что каждого, даже священнослужителей, прибивает к полу. — Вы должны сжечь одежды, вы должны сжечь все свои воспоминания, вы должны бросить в огонь ваши намерения, которые оказались греховными! Вы должны сделать все это, чтобы очиститься и отстранить от себя дурное влияние, сглаз, проклятье! — тихо проговаривает мужчина, но он настолько искусен в управлении своим голосом, что тот возвращается мощной волной, сметающей все подряд со своей дороги. — Но как, старейший?! Он ведь сказал… — кто-то из прихожан осмеливается перечить. — Я слышал, что он сказал! И он прав! Вы все должны сгореть за свои грехи! — произносит старик. — Сами посудите! Вы сотворили столько зла! Вы сбили с праведного пути священнослужителя, и сами направили его во грех! Но он столь великодушен, что готов даровать всем индульгенцию! Но только тогда, когда вы избавитесь, очиститесь от того груза, который набрали на свои души! — ни единого постороннего звука во время его речи, никто не осмеливается. — Поймите! Все ваши дурные поступки — груда камней на стальном браслете, и вы сами обеспечили себе планомерное падение в чертоги, и единственный способ спастись от страшной участи — это очиститься! Но не надо… не надо поджигать свою плоть! Достаточно сжечь то, что впитало в себя грех… то есть одежды! Сознаться во всех своих прегрешениях на причастии и молить… после этого ежедневно молить о прощении! Старик говорил, выгораживал своего ученика, не имея ни малейшего понятия о том, что инквизитор на самом деле имел в виду, когда предлагал самосожжение. А в это время группа людей бежит по подземному тоннелю, наполненному звуками шагов, мольбами и просьбами инквизитора. — Прошу! Отпустите меня! Вы не понимаете того, что происходит! — произносит высокий мужчина, чьи руки заломаны в локтях и сложены за спиной. — Святейшество, вы не в себе… вы явно плохо себя чувствуете! — произносит послушник Иоан, который аккуратно сопровождает Мору. — Вам необходимо отдохнуть! Вы никак не придете в себя после последней ночи, когда у вас случился нервный срыв! — Нет! Я в порядке! Это вы… вы совершенно ничего не понимаете! — кричит инквизитор и тут же получает сотню извинений за жесткий удар под дых. Он задыхается и ловит ртом воздух. Еще через секунду тряпка врезается в края его рта и затягивается узлом на затылке, лишая возможности плеваться неугодными словами. Мора старается спрятать свою улыбку. Мора смотрит на все и в творящемся хаосе наслаждается происходящим. Проходит столько времени, сколько требуется, чтобы тайным подземным ходом выйти из города и, подняв плиту, выйти в лес. На небольшую полянку выходит несколько парней, в руках которых сопротивляется, рычит и бьется инквизитор. Вслед за ними идет девушка с гетерохромией радужек глаз и старается не смеяться. Она уже прекрасно знает о том, что случится в ближайшем будущем. — Простите нам наше неповиновение, святейшество, — начинает причитать Иоан. — Но мы вынуждены обезопасить вас такими страшным методом, — инквизитора привязывают к стволу дерева. — Как только горожане утихнут, мы вернемся за вами, чтобы вы смогли рассказать нам о том великом проведении, что явилось вам во сне вместе с чистейшей песней ангелов, — молодой парень смотрит на своего учителя и видит перед собой сбившегося с пути престарелого человека, за душой которого охотятся демоны. Он поворачивается к девушке, которая прислонила ладошки к губам и нашептывает молитву. Он смотрит на нее в поисках правильных слов. Иоанн хочет попросить о помощи, о том, чтобы она присмотрела за инквизитором. — Мора, — он слышал её имя и поэтому решил обратиться напрямую. — Могу ли я попросить тебя присмотреть за святейшим? — парень идет самым прямым путем, не петляя и не изобретая книгопечатание с нуля. — Да, конечно… само собой, — она предстает в облике смущения. — Я бы в любом случае оказала ему помощь … а теперь это моя прямая обязанность, — она прячет свои глаза, стараясь смотреть в землю под ногами. — Хорошо… спаси тебя бог! — проговаривает один из неизвестных ей прислужников, стараясь не смотреть на девушку. — Мы вернемся за вами чуть позже … когда все утихнет! — подключается второй, который так же тупит свой взгляд в землю, что способна выдержать любое смущение. — А сейчас нам надо идти, — говорит Иоан, единственный, кто не испытывает смущения в компании Моры. Он единственный, кто готов к аскетичному образу жизни и послушной службе богу. Послушники уходят, оставляя на полянке воющего из-за невозможности кричать, привязанного к дереву инквизитора в компании небольшой красивой девушки, которая молча присаживается рядом с высоким мужчиной и, словно не слыша его стенаний, начинает рассказывать что-то из своей жизни. — Я, когда маленькой была, цветочки собирать любила, — произносит девушка, стараясь выдернуть инквизитора из мыслей о смерти и о том, что в городе осталось всего несколько праведников, которые рискуют заразиться страшной болезнью. — Около нашего дома была небольшая полянка, где росли ромашки. Много облачно-белых и солнечно-желтых ромашек, — голос девушки прекрасной песней ангелов, целебным бальзамом слов осыпается на истерзанную болью и страданиями душу инквизитора. — Развяжи мне рот! — старается произнести высокий мужчина, но у него не получается из-за плотного жгута тряпки, который врезался в уголки рта и между большими коренными зубами. Инквизитор пытался разжевать материю, но из-за ограниченности амплитуды, обусловленной все той же тряпкой, ему не удалось раскусить ни единой нити. Поэтому он умоляюще произносит одну и ту же фразу на повторе, в надежде на то, что девушка сжалится над ним и поможет вырваться из вынужденного плена. — А еще… ты замечал то, как меняются запахи в течение года? — задорно спрашивает девушка, словно получая удовольствие от мучений инквизитора. — Летом запах сладковатый, приятный, теплый! Осенью пахнет прохладой и пшеном… зимой пахнет морозом и тишиной! А весной! Весной самые удивительные запахи! Не так ли?! — девушка упорно не обращает внимания на попытки высокого мужчины привлечь к себе внимание. — А еще я помню то, как мы жили до Красной смерти, — проговаривает Мора, и её выражение меняется с полного наслаждений на грустное. — Это было замечательно! Утром с матерью и сестрами мы готовили завтрак отцу и братьям. Потом занимались домашним хозяйством и приготовлением обеда, чтобы отнести его мужчинам, — девушка рассказывала о своей семье так, будто бы её никогда не было и все рассказанное было выдумкой. Инквизитор приметил это и внимательно посмотрел на сидящую рядом девушку, интерес к которой не пропадал с первой секунды. — Беги, — простонал инквизитор. — Беги отсюда, так быстро, как только сможешь, — выплевывая слюну, промычал высокий мужчина, но Мора ничего не поняла из этих мычаще-хлюпающих звуков. — Думаю, у вас тут было красиво, — продолжила девушка. — Такой большой город из дерева и камня! Неподалеку такой великолепный лес… да! Точно! Ваш город был прекрасным до начала эпидемии, — девушка сидела рядом и гладила голову инквизитора, по лицу которого спускались слезы отчаяния, руки которого болели и гнили в тяжелых перчатках и душа которого сгорала в инферно от осознания того, что он натворил. День медленно заканчивался, накидывая легкую темную вуаль на инквизитора и продолжающую болтать Мору. Высокий мужчина выбился из сил и теперь просто лежал, молча смотря перед собой и вспоминая тот сон про странное существо с глазом на одной ладони и ртом на другой. Также инквизитор вспоминал другой сон, в котором он сам был тем существом, и теперь он понимал, по какой причине увидел себя таким. Теперь инквизитор понял, почему он видел эти кошмары. «Я стал демоном, который видит только то, что хочет видеть», — подумал он, стараясь провести символическую связь между глазом, расположившимся в центре ладони. — «И рта у меня нет, так как за меня говорили грешники, пользуясь моими устами и подталкивая меня к лжесудейству», — мысли высокого мужчины были тяжелы, как свинцовые оковы на стертых конечностях отощавшего преступника в самой холодной темнице. Послышалось эхо шагов и тихих голосов. Эти звуки доносились из-под земли, и это стало лучиком надежды для инквизитора, который тут же взбодрился в ожидании того, когда его развяжут. Ожидание появления церковных послушников растягивалось, как мед на ложке. Инквизитор надеялся, что его выслушают, и эта надежда скулила щенком, провалившимся в подвал. Высокий мужчина обдумывал, что сказать. Он второпях слагал слова в предложения. Проговаривал их в своих мыслях. Взвешивал и оценивал то, насколько правильным, насколько действенным будет то, что он намерен сказать в попытках все объяснить. Этот поиск и эти попытки лишили его той уверенности, с которой он играл в судью и практически без следствия судил бедных и в большинстве своем невиновных жителей города, чей пепел давно вслед за ветром разлетелся по окраинам и округам. — Как вы тут? — послышался голос Иоана, голова которого показалась из дыры в земле. — Нормально, — пожала плечами Мора, посмотрев на вылезающих на поверхность мужчин в простых одеждах черного цвета. — Святейшество успокоился и, вроде бы, чувствует себя намного лучше, — девушка пожала плечами и посмотрела на высокого мужчину. — Тебе же лучше? Ты же больше не будешь пугать людей? — спросила она с нотками то ли насмешки, то ли садизма, к которым примешивался сарказм. Мужчины в черных рясах уставились на прикованного к дереву инквизитора. В их взглядах читался тот же вопрос, который задала Мора. — Святой отец… я надеюсь, что вы будете благоразумны и мы отправимся в храм. Сегодня был длинный и тяжелый день. Завтра будет еще один день, куда тяжелее и длиннее этого, — Иоан смотрел на своего бедного учителя с готовностью помочь. «Господи… за что такое испытание?!» — негласно спрашивает инквизитор, обращаясь к всевышнему. — «Прошу, молю, ответь, что мне делать?!» — но в ответ лишь тишина, сопровождаемая большим количеством шагов. — «Прошу… не покидай меня!» — инквизитор останавливается, чтобы посмотреть туда, где должно быть небо, а не ветхий потолок из земли и подпорок. Они шли обратно по тоннелю. Инквизитора сопровождали, встав вокруг него и образовав таким образом квадрат с пересечением граней в центре. — Прошу вас, не останавливайтесь, святейшество, — один из послушников оборачивается, чтобы посмотреть на высокого мужчину. — Мы должны вернуться в храм в самые короткие сроки! — Да… да… я иду, — отвечает инквизитор, которого давно отвязали от дерева и избавили от кляпа, наполнившись обреченностью и болью, которую он начинает чувствовать только сейчас. Помимо этого, в его теле появляется слабость. Тяжелая, размазанная по всему телу слабость. «Эта болезнь… это проклятье готовится отобрать мою душу и запихнуть в общий мешок, чтобы передать его падшему», — думает высокий мужчина. — «Но этому не бывать! Я спасу чужие души! Ведь огонь, он очищает, он избавляет от всех грехов», — раздается в мыслях костлявого мужчины, на лице которого отпечатались годы служения всевышнему, усталость и все те ужасы, которые он видел и к которым, по своей слепоте, приложил собственные, погруженные в несмываемую смолу черной смерти руки. «Молчать… я должен молчать…» — инквизитор начинает уговаривать сам себя, чтобы придумать стоящий план того, как спасти все проклятые души. — «Я должен подождать несколько дней, пока болезнь не накинется на жителей, и тогда я смогу нанести свой удар по тьме, поглотившей нас», — его тело слегка ослабевает, и мужчина теряет равновесие, отчего ему приходится ловить себя, коснувшись стены. — С вами все хорошо?! — спрашивает Мора, которая идет вслед за инквизитором. — Вы хорошо себя чувствуете? — Да… да-да… все хорошо, — мужчина неумело врет. — Просто усталость, — он старательно натягивает на свое худосочное лицо кривую улыбку, от которой начинают болеть скулы и щеки. Инквизитора и Мору привели в храм. Там их встретил старожил и наставник высокого мужчины. Он посмотрел на своего ученика с горечью и болью во взгляде. Его глаза, взявшиеся катарактой, всматривались в туман, чтобы рассмотреть того, кого он запомнил энергичным молодым человеком. Потом он внимательно посмотрел на девушку, которая, вытянувшись по струнке, стояла напротив и практически дрожала от одного лишь слепого взгляда. — Что с тобой случилось, сын мой? — спросил старик, переведя свои глаза с девушки на мужчину. — Что на тебя нашло, что ты начал рассказывать то, что рассказывал сегодня утром? — Я не смог очнуться после того, как проснулся, — сказал инквизитор, уже обдумывая то, как бы ему спасти всех служителей церкви, которые не виновны в смертях, с которых началось бедствие. — Я думал, что нахожусь в реалистичном сне и что там есть определенные обстоятельства, согласно которым пришлось действовать, — высокий мужчина стоял перед ветхим стариком, стараясь не обращать внимания на слабость. — Я повинен в том, что говорил, и я готов понести наказание. — Понести наказание?! — наставник инквизитора громогласно рассмеялся. — Ты не мальчик, чтобы тебя наказывать! Ты сам должен понимать, что такое хорошо и что такое плохо, и нести это знание, и делиться этим знанием, и бороться против того, что плохо! — старик смеется. Мора ежится непонятно от чего. Инквизитор в полном замешательстве от происходящего. — Но… ведь я… — начинает говорить высокий мужчина, который за последние несколько недель осунулся и стал походить на скелет. Его тут же жестом останавливает старец и, посмотрев не столько на инквизитора, сколько на его силуэт, произносит. — Ты старый, уставший мужчина, который приложил все свои силы, чтобы спасти всех, — в словах наставника мудрость, а говорит он так, будто бы все прекрасно знает, но ничего не хочет делать и никак не хочет применить свое знание. — Иди отдыхай, — на его лице появляется легкая, старческая улыбка. — Завтра всех нас ждет длинный и тяжелый день. А послезавтра еще один, куда более длинный и куда более тяжелый… и мне уже пора спать… Так что не задавай никаких вопросов. Больше никаких ответов не будет. Всем на покой! — мужчина с трудом поднимается со скамейки, на которой восседал. Но, несмотря на слабость организма, связанную с возрастом, он полон жизни и сил. Старик быстро уходит, оставляя Мору и инквизитора наедине. — Могу ли я проводить вас до ваших покоев? — спрашивает небольшая, невероятно красивая девушка, глаза которой магическим образом впитали в себя самый чистый свет и самую темную ночь. — Нет. Все в порядке. Сам дойду до своих покоев, — вежливо отвечает инквизитор, стараясь прогнать внезапно появившиеся греховные мысли. Мужчина разворачивается и быстро уходит. В его голове звучит лишь один вопрос: «Как мне покончить со всем?!» Ум инквизитора охватила одержимость. Его мысли вновь стали подвластны одержимости. Теперь он стремился к новой, высшей, по его мнению, цели, и не было того, кто смог бы отговорить его вразумить, рассказать обо всем и направить на путь истины, принятия, смирения. Даже наставник с его магическим голосом и великой мудростью не смог и не смог бы пробиться сквозь броню, в которую закуталась навязчивая идея о том, что всех жителей, здания и в первую очередь оскверненный проклятьем святой дом следует предать очищающему огню. Он заходит в свою небольшую комнату. Садится на доски, накрытые подобием пухового покрывала. Его взгляд подпирает стену силой и тяжестью тех мыслей, которые возятся в голове. Инквизитор пытается придумать план, в котором сможет отделить служителей церкви от всех тех грешников, что живут у подножия храма. Он думает о том, как сделать так, чтобы двери были закрыты и чтобы люди, которых он соберет под куполом, не смогли выбраться, не смогли сбежать от очищающего огня. Высокий мужчина снимает перчатки, чтобы посмотреть на то, в каком состоянии руки. Тяжелая свиная черная кожа, сформованная под ладонь, с трудом и с болью стягивается с пальцев. Мужчину начинает мутить от запаха, вырвавшегося из полости перчатки. От увиденного он ощущает то, как тысячи игл впиваются в мясо на спине. — У меня практически не осталось времени, чтобы спасти… всех… — проговаривает он в оглушающей тишине комнаты и отпускает свой разум на поиски правильных слов для того, чтобы убрать всех служителей церкви как можно дальше от места событий, чтобы собрать проклятое племя в оскверненном доме божьей веры и изгнать гниль и тьму единственным, самым верным способом. — Я выжгу чуму, всю, без остатка, — произносит инквизитор и заливается истерическим смехом, сверкая огнем из своих глаз, направленных на ободранные в мясо пальцы и ладони, почерневшие от страшной болезни.