Быдло во Франксе.

      Дальнейшие события развивались быстро и, кто-то бы даже сказал, трагично. Фронт к этому моменту перестал существовать, даже несмотря на то, что Япония и Корея изменили политику мобилизации до «Всех под ружьё». Призывники, получив в свои руки оружие, до такой степени были запуганы рассказами дезертиров о стенах огня и постоянных взрывах, из-за которых светло даже ночью, что убивали своих командиров и в лучшем случае уходили в леса и горы. В худшем — собирались в банды и захватывали деревни, небольшие посёлки, дороги, а иногда даже решались вступить в столкновение с тем, что осталось от регулярной армии.       Население слишком боялось русских, и видя, что победа невозможна, старалось обеспечить себе хотя-бы выживание, а в условиях тотального паралича системы управления, все средства были хороши, даже те, которые означали предательство родины, за которую ты ещё несколько дней назад был готов умереть. В обычной жизни на такую трансформацию личности должны уйти месяцы, но смерть, приходящая с неба, и безраздельно царствующая на земле, бьёт по психике очень сильно и наглухо выбивает у обычного человека всю возвышенную чепуху о величии страны, патриотизме и самопожертвовании, и ставит перед всего один вопрос, ответ на который и определяет ход всей биологической эволюции: «Как мне, блять, выжить?!».       Русские не стали ждать, пока окружённые войска стран Договора о Взаимном Сопроцветании на их территории капитулируют, а, оставив отборные боевые части противника у себя в тылу, бросили силы в наступление на вражеские территории. Наступление России было очень медленным — в день они редко продвигались больше, чем на пару километров — зато неумолимым. Продвижение русской армии сдерживалось в меньшей степени отдельными отрядами, состоящими наполовину из последних, до конца верных своей клятве солдат, а наполовину из особо сознательных граждан, имеющих, в лучшем случае, минимальные навыки обращения с оружием.       Главным фактором сдерживания, казалось бы, неминуемого победоносного марша русской армии являлась международная реакция, грозившая России всё новыми и новыми ограничениями, естественно, сугубо экономическими. Однако, с принятия последнего пакета санкций прошло уже две недели, и несмотря на уверения западных партнёров Японии, о подготовке новых рестрикций, уже несколько дней спустя стало ясно, что мир как-то принял то, что Империи придётся капитулировать, и начал продумывать то, как ему лучше вписаться в те изменения, которые произойдут после победы России, пусть они и обещали быть незначительными.       Для имперского руководства стало шоком, что международная поддержка имела свои границы, а также то, что эти границы могут со временем сжиматься. Так, например, быстро перестало быть актуальным заявление Госдепа США, о том, что в случае аннексии Россией части территории Японии, на неё будет наложено полное эмбарго, теперь же американцы ограничивались формулировкой «никогда не признает территориальных изменений, произошедших в результате конфликта», не обещающей ничего. На этом фоне Эстония отвела свои войска от границы, а Украина объявила о начале демобилизации.       Такое заявление кто-то называл трусостью, кто-то уступчивостью, другие — нерешительностью, но руководство России, очевидно, посчитало это чуть ли не одобрением своих действий, и начало постепенно наращивать темпы наступления.       У Японии, конечно, были и свои победы. Так, она смогла, несмотря на угрозы России, договориться о поставках нефти по предоплате и с обязательством выплатить стоимость танкеров в случае, если с ними что-то случиться по дороге. Как оказалась, Россия блефовала, когда обещала уничтожать танкеры в японских водах. Она поступила иначе: она уничтожила все порты, оборудованные станциями приёма нефти и нефтепродуктов.       В скором времени начался энергетический кризис — свет начали давать сперва на два часа в день, а потом — на два часа, но не каждый день, а если повезёт.       Такое положение дел сохранялось во всей Японии, кроме Токио-3, которую уже мало кто считал Японией. Здесь были свет, горячая, холодная и даже питьевая вода и еда. И, хотя его жителям и приходилось периодически просыпаться по ночам от грома бомбардировок, падали снаряды где-то там, далеко.       Настроение горожан изменилось. От имперского угара первых военных дней мало что осталось, теперь граждане не так активно стремились попасть на фронт, как раньше, и не пеняли на Гендо, что, он-де такой мужеложец, не дал провести в городе мобилизацию. Однако, в них очень быстро начала закипать иная злость на директора — за то что он не даёт Империи использовать в бою против русских Евангелион. Ведь присутствие на поле боя огромного робота в условиях современной войны мигом изменит расклад сил, и солдат воодушевит, и вообще, Кадыров, как только увидит это чудо инженерной мысли тут же обосрётся, обоссытся, отведёт войска за Волгу, где бы там эта «Волга» не находилась, и согласится на любой мир, который только предложит ему Император. Кто-то часть вины перекладывал и на директорского сыночка — недоношенного меркантильного быдлана — кто-то и вовсе говорил, что единственной причиной пассивности Гендо является то, что он не смог договориться с Синдзи о цене его участия в войне, однако главным говнюком в глазах горожан и «всего цивилизованного мира» по-прежнему оставался директор — ведь даже если предположить, что поставил ультиматум Синдзи, а не Генеральная Ассамблея ООН или Контрольный Комитет, то вина Гендо была как минимум в том, что он не поставил на место своего сынка-наркомана и вообще не привил основополагающее для каждого японца чувство — чувство имперского фундаментализма патриотизма.       Сперва население было раздражено, однако сохраняло покорность, при этом не забывая крыть и Гендо, и его окружение, и всех, кто был с ними согласен последними словами, потом — когда до народа дошло истинное положение вещей на фронте, начались демонстрации с призывами о немедленном вступлении в войну. Вскоре к протесту начали присоединяться и медики, и госслужащие, а в конце концов, сторону «народа» приняла и часть силовиков; в этот момент город лишился всякой власти.       Гендо тогда не сидел без дела, просто рассудил, что для него важнее Геофронт, куда, к его удивлению, прибыло огромное количество кадров из Бразилии, и коридоры подземной базы заполнились военными в зелёной форме всех цветов кожи от угольно-чёрного до пепельно-белого. Сперва такой расклад его даже обрадовал, однако «лумпа-лумпы» были не лыком шиты: на тридцать шесть часов, в промежутке между когда Император подписал указ о лишении Гендо японского подданства, и принятием им гражданства Лихтенштейна, Геофронт фактически контролировался Бразилией, и только великое интриганское искусство старшего Икари позволило ему заполучить бразды правления обратно… хотя, даже ему не удалось обойтись без компромиссов, которые он счёл унизительными. Так, например, теперь граждане Бразилии имели право приоритета при трудоустройстве в Nerv при прочих равных условиях. И только убедившись, что он крепко сидит обеими булками в директорском кресле, Гендо обратил свой взор на Токио-3.       Первым же своим указом по возвращению в должность он велел снять Рэй и Синдзи с занятий, к превеликой радости последнего. Директор здраво рассудил, что пилотам в городе угрожает опасность, однако, он не решился и вести их в Геофронт, считая, что с уличными беспорядками он сможет разделаться в самые ближайшие сроки — ведь на его стороне было по-прежнему достаточно полицейских, к тому же, он всё ещё контролировал основные стратегически важные точки в городе. Да, он не контролировал ничего между этими точками, но это ведь ничего страшного, правда?       Синдзи сидел взапрети вот уже четвёртые сутки. Режим сна у него сбился окончательно, теперь он просыпался после полудня, а ложился спать — с первыми лучами рассвета. Ну, точнее, как сбился, скорее, синхронизировался с режимом Мисато, которую на время «чрезвычайных обстоятельств», назначили нянькой с функциями телохранителя для пилотов. Однако, большую часть времени Кацураги лишь пялила в телек, зато раз в два дня она оказывала подросткам действительно неоценимую помощь — она отправлялась в магазин за самыми необходимыми продуктами: водой, лапшой быстрого приготовления, туалетной бумагой, пивом и презервативами.       Да, именно, в таком порядке, потому что Синдзи очень быстро осточертело куковать в одном замкнутом помещении. Раньше он никогда не задумывался о том, насколько же у Мисато маленькая квартира. Он всё никак не мог себя развлечь — античных авторов он дочитал до дыр, программы по телевизору, даже не связанные с войной и политикой, казались ему «невъебенно тупыми», физические упражнения быстро ему приелись, и единственными развлечениями, которые он смог себе устроить, стали поебушки с Рэй, игры в карты с Рэй на выпивание и раздевание, а когда сил уже никаких не оставалось, то просто выпивание большого количества пива. Пару раз Синдзи даже пробовал с Рэй поговорить, но то ли девочка не совсем правильно понимала смысл социализации, то ли проблема была у пилота, но он уже через пять минут разговора со своей девушкой не мог думать ни о чём кроме как заткнуть ей рот своим хуем.       На третий день «осадного положения» Мисато всё это надоело, и она решила, раз уж она исполняет обязанности их опекуна, позаботиться о том, чтобы пилоты не слишком уж отстали от школьной программы… точнее, чтобы пилотка не слишком отстала от программы, пилот отстал от программы минимум лет на пять и даже не собирался её нагонять, но Кацураги решила, что ей следует организовать что-то похожее на домашнее обучение, хотя-бы для того, чтобы хоть чем-то отвлечь его от алкоголя, ведь, если бы всё пошло так и дальше, то Синдзи бы вышел из этой квартиры уже с серьёзной зависимостью.       Несмотря ни на что, капитан была уверена в себе. Она заранее уточнила у Рэй, какие темы они проходили в школе, скачала на свой ноутбук необходимые пособия, открыла в нужном месте учебник по математике… и зависла на странице на пятнадцать минут, безвольно сверля иероглифы глазами и даже не пытаясь понять их смысл.       «Я, кажется, вспомнила кое-что очень важное. — вдруг отдала себе отчёт Кацураги. — Я ведь всегда ненавидела школу».       После этого она удалила все учебники с ноутбука, несколько раз очистила корзину, для верности; и вернулась к своему привычному занятию — просмотру телевизора. Ей даже было не важно, что там показывали: картинки сменяли друг друга, динамики предавали громкие звуки, и Мисато была почти счастлива.       Так могло бы продолжаться вплоть до следующего Ангела, однако вскоре произошёл звонок, который вывел Синдзи и из запоя, и из, ставшего ему ненавистным, относительного покоя. Сперва пилот не придал звонку никакого значения и продолжил многозначительно глядеть в окно, куря сигарету, пока Рэй дрочила ему, одновременно облизывая его семейные драгоценности. Не, ну, вы поняли, типа яйца Фаберже.       У Мисато на домашнем телефоне была установлена на удивление мерзкая мелодия — это был сознательный выбор девушки, она ведь понимала, что отвечать на звонки у неё есть силы и нужное настроение далеко не всегда, а так снимать трубку приходилось. Однако, в тот раз она смирилась с необходимостью подниматься с футона далеко не сразу: первые две минуты она думала, что позвонят, да перестанут — ещё одну минуту она надеялась, что Синдзи проявит прежде неведомые ему такт, сострадание, эмпатию, уважение к старшим… по званию, и сам возьмёт трубку. Но чуда не случилось. Кацураги восстала с футона, к которому за последние сутки она, казалось, успела прилипнуть, кряхтя, проследовала до телефона и ответила на вызов:       — Да… Кто?.. Сейчас… Синдзи, это тебя!!! — недовольно объявила капитан всему дому и бросила трубу висеть в воздухе, вернувшись к себе в комнату.       Однако и сейчас звонившему пришлось подождать, ведь Синдзи пришёл не быстрее хозяйки, сперва ему пришлось встать, спрятать хуй, и немного привести свои мысли в порядок, ведь солнце уже начинало подниматься, а значит, пилот уже морально готовился оправиться в постель; однако, то, что ему сообщили на другом конце провода заставило его отложить свои планы на сон.

***

      Гендо с утра спозаранку явился в аэропорт в сопровождении: своего верного миньона, который за последние дни устал настолько, что сейчас не был способен выполнять функций сложнее, чем функции немой декорации; двух взводов охраны, один из которых теперь состоял исключительно из расовых бразильцев; да двух немалых по размерам деревянных ящиков, которые несли четыре его наиболее крепких телохранителя. Директор заглянул как раз на «огонёк» — у русских солдат в ресторанном дворике, переоборудованном под нужды полевой кухни, проходил утренний приём пищи, на профессиональном жаргоне гражданских называемый «завтрак».       Гендо не ожидал, что русские будут завтракать так рано, и в его планы не входило прерывание приёма пищи, он даже начал несколько беспокоиться, что пришёл невовремя, и решил было, что ему необходимо подождать, чтобы солдаты успели насытиться; однако, тот, к кому он изначально шёл, вдруг неожиданно, в лучших русских традициях, показался из-за угла в компании переводчика и с широкой гостеприимной улыбкой.       — Здравья желаю, директор Икари. — отдал честь Андреев. — Мы слышали, что вам удалось овладеть ситуацией в Геофронте.       — Можете пока не отдавать честь, воинское звание мне ещё не вернули. — вместо приветствия отчитался Гендо. — Что же касается ситуации в Геофронте, то вынужден признать, что у вас на удивление компетентные информаторы.       — Полагаю, вас в любом случае, можно поздравить? — Андреев пропустил обвинения в шпионаже мимо ушей. — Имперское Правительство сделало всё, чтобы вас сняли с должности, однако, вы по-прежнему главный здесь, пусть даже пока и без погон.       Гендо предположил, что его собеседник сделал ударение на слове «пока», которое при переводе потерялось.       — По бумагам — да, однако, сейчас верные мне люди в городе вынуждены отступать под нажимом неуправляемой толпы…       Гендо сделал паузу, рассчитывая, что русский немедленно воспользуется возможностью, чтобы сделать нужное директору предложение, однако тот молчал, терпеливо выжидая, чтобы собеседник развил свою мысль.       — …вы говорили, что выполните любой мой приказ. Тогда я объявляю ваш отряд добровольческим ополчением ВС ООН, приказываю снять с себя все отличительные знаки ВС РФ и немедленно навести порядок в Токио-3. — решив, что он потратил уже преступно много времени на излишнюю, в сложившейся ситуации, вежливость, Гендо высказал всё открыто. — Разрешаю использовать для этого все возможные средства и методы, и даю своё личное разрешение на осуществление военно-полевого правосудия в той мере, которую вы сочтёте необходимой для исполнения приказа. Знаки различия ВС ООН вы найдёте в этих коробках — директор несильно ударил тростью по одному из ящиков, что принёс, после чего подал знак Фуюцуки и старик покорно протянул лист гербовой бумаги, которую достал из планшета. — А это — приказ в письменном виде.       Андреев невозмутимо принял бумагу, а, кинув на неё взгляд и увидев, что она сплошь исписана, неведомыми ему, иероглифами, передал лист переводчику, который, просмотрев его по диагонали, где-то через полминуты коротко кивнул.       — Вы выполните этот приказ? — решил удостовериться Гендо.       Андреев что-то ответил на русском, так быстро, что переводчик просто не успел это перевести, после чего подполковник немедленно развернулся к своим солдатам. Он громко хлопнул в ладоши для привлечения внимания и принялся раздавать распоряжения.       Русские солдаты немедленно прекратили приём пищи, и организованно выстроились в очередь, чтобы сдать недоеденный завтрак на кухню. Командиры отрядов же сразу встали в другую очередь — к коробкам от Гендо, откуда брали голубые нарукавные повязки с Белой Землёй сразу для всего своего подразделения.       — И всё-таки, что он нам сказал? — спросил Гендо у переводчика, по-прежнему стоявшего рядом с высокопоставленными гостями.       Юноша ответил не сразу. По его мнению, ответ командира был очевиден и без всякого перевода, однако, отдав себе отчёт, что это — его работа и ему за это платят, не без изрядной доли пафоса, чуть ли не торжественно, объявил:       — «Для этого мы и прибыли».

***

      Тодзи, услышав эту страшную новость, был поражён и полностью растерян. Казалось бы, кто-кто, а он точно должен был прекрасно понимать, что что-то подобное просто обязано было произойти, но тем не менее известия, свалившиеся на него, оказались словно гром среди ясного неба. Первую минуту он даже не смог до конца осознать, что всё это не сон, и происходит на самом деле.       Приняв же случившееся, как факт, а так же то, что с этим нужно было что-то делать, Сузухара тут же бросился набирать номер. В тот момент спортсмен навряд ли отдавал себе отчёт, что именно и зачем он делает, просто за последнее время мнение этого человека стало для Тодзи настолько ценным, что спросить у него совета стало первым, чуть ли не рефлекторным позывом.       Наконец, гудки остановились и Тодзи тут же, не став утруждать себя соблюдением этикета, выпалил:       — Икари, ты вкурсе, что Кэнсукэ сбежал на фронт?!       На другом конце провода слышались суета и копошение. На мгновение Тодзи даже решил, что на самом деле звонить именно Синдзи было на самом деле в лучшем случае бесполезно, а в худшем — весьма опрометчиво, однако ответом Сузухара был удивлён едва ли меньше, чем и утренней новостью:       — Да. Я даже знаю, где именно он будет через пару часов.       — Скажи мне! Я должен его остановить! — моментально среагировал спортсмен.       — Успокойся. — спокойно и настойчиво потребовал лейтенант. — Мы с Рэй его перехватим и вернём папке…       — Я иду с вами! — спортсмен был так рад услышать нечто подобное, что мотивы Синдзи его совершенно не волновали.       — Та зачем ты мне там… — сперва пилот намеревался дать своему однокласснику отворот поворот, однако Тодзи мог физически ощутить, как Синдзи пришла в голову какая-то идея, которая весьма подкосила его первоначальную категоричность.       Спортсмен замер, в ожидании вердикта ветерана, боясь издать какой-либо звук, словно это могло изобличить в нём человека непригодного для столь ответственного предприятия.       — У тебя есть запасные спортивки? — спустя секунды две принятия решения спросил пилот.       — Э… да, есть…       — Если принесёшь их мне на хату за полчаса, то сможешь пойти с нами.       — Уже бегу! — спортсмен бросил трубку, снял с сушки свою запасную спортивную форму и, преисполненный радости, бросился в сражающийся город.       Тодзи бежал минут двадцать, не разбирая дороги и не обращая внимания на весь тот хаос, что творился на улицах. В тот момент Сузухара видел только цель, препятствий совершенно не замечая.       И вот — он стоит у двери квартиры той горячей брюнеточки с выдающимся бюстом и названивает в дверь, прекрасно понимая, что там его форму ждут гораздо больше его самого, но когда дело касалось дружбы, спортсмен был готов закрыть глаза на очень многое. Кто-то бы мог даже сказать: «На слишком многое», но таких Тодзи считал самовлюблёнными эгоистами.       Дверь наконец-то открылась. Как раз в тот момент, когда я закончил пространный рассказ о мотивации второстепенного персонажа. Удобно, однако.       Пилот, на котором из одежды были только перчатки, очки и трусы с непонятным большим пятном в районе паха, на секунду открыв дверь, молниеносно затащил в квартиру спортсмена и закрыл дверь.       — Принёс? — быстро перешёл ветеран сразу к делу.       — Э… да… — не успевший отойти от шока, спортсмен протянул однокласснику свёрток, и тот начал прямо на его глазах облачаться в одеяния гопника.       — А Аянами и та женщина… Мисато… тут? — спросил в это время Тодзи, окинувший взглядом коридор и кухню и не обнаруживший там никого.       — Да. — Синдзи закатил рукава и штанины, так как Тодзи был несколько крупнее него.       — И ты что, живёшь с двумя девушками и ходишь по квартире в одних трусах? — да, казалось бы, у них сейчас есть большее актуальные темы для разговоров, но охуевать с распущенности боевого офицера Сузухара перестать не мог.       — Так я одну из них ебу. — объяснился ветеран, запихивая в один карман штанов пистолет, а во второй — боевой нож.       Тут из комнаты Синдзи раздался демонстративный кашель милфы, и бравый лейтенант решил, что этим его объяснение и ограничится, после чего сунул во внутренний карман курточки телефон, кошелёк и удостоверение.       — Как я выгляжу? — спросил пилот, закончив одеваться.       — Ну… нормально… только вот очки… прямо как-то… выбиваются. — вынес свой вердикт спортсмен.       Глянув в зеркало, повешенное возле двери, пилот признал, что его одноклассник прав. Однако, это не значило, что ему теперь придётся их снимать.       — Так, ладно. — пилот протянул Тодзи большой столовый нож, который он с утра модернизировал, сделав радиальную насечку на обухе, и наган. — Умеешь этим управляться?       Очевидно, последний вопрос предусматривал исключительно положительный ответ, однако сам факт выдачи ему оружия настолько удивил спортсмена, что соврать в тот момент он был просто физически не в состоянии:       — А… нет…       Удивление на ебале Синдзи было видно даже через очки:       — Как «нет»?       Пока спортсмен подбирал слова, чтобы извиниться за свою неопытность, пилот уже начал причитать:       — Ты вообще видел, что в городе твориться? Как я, блять, возьму с собой человека, который из волыны ни разу не стрелял?       Спорстмен, понимая, к чему ведёт лейтенант, решил сразу же расставить все точки над ï:       — Да, блин, вот тебе откровение: не все дети Японии росли с перьями в руках. И да, пока ты не начал мне объяснять то, что там опасно: «Я знаю, что там опасно». Я понимаю, что могу сегодня умереть, но там, чёрт возьми, мой друг; и он там один. Ты можешь меня не брать с собой, но тогда я просто пойду следом и мне плевать, что это будет стоить мне жизни!       Пилот после этой проникновенной речи секунды две смотрел на спортсмена. То, каким взглядом он сверлил одноклассника, понять из-за очков было совершенно невозможно, однако Тодзи не отводил взгляда, не моргал, и был готов отстаивать свою позицию дальше, если потребуется.       Однако, пилот смирился очень быстро, после чего вложил в руку Сузухаре наган и быстро-быстро затараторил:       — Когда стреляешь, локти должны быть согнуты. Держи волыну крепко — отдача может запросто выбить её из рук, и сломать тебе палец. Цель должна быть на одной линии с мушкой и серединой целика. — пилот показывал на компоненты орудия, когда говорил их название. — В барабане семь бананчиков. После каждого выстрела курок нужно взводить заново, барабан крутится сам. Положение курка вверх — считай, что пистолет на предохранителе. Считай выстрелы, если маслята кончатся — тут же ко мне, я перезаряжу. Всё понял?       — А… да… Первый выстрел — предупредительный, в небо, так?       — Первый выстрел — предупредительный, в шарабан. — поправил пилот. — Хотя, нет, ты в шарабан не сможешь попасть. Стреляй в грудину.       Дальше ветеран вложил в руку Тодзи нож:       — Есть три хвата, но ты знаешь только один — прямой. — Синдзи показывал, каким именно образом Сузухара должен будет держать нож и двигаться — Как только противник будет на расстоянии вытянутой руки, ты ему сразу в душник, довёл до упора, прокуртил, вытащил. Если враг не упал, тогда повторить: нож в душник до упора, прокрутил, вытащил. Потом следующий противник — нож в душник до упора, прокрутил, вытащил. По-хорошему, все три действия нужно выполнить за полсекунды.       — Понятно, но это ведь для крайнего случая, да? — тупее вопроса Сузухара навряд ли смог бы выдумать.       — Для крайнего случая, у меня в машине припасена граната, но, надеюсь, до этого не дойдёт.       — А зачем нам граната? — опешил спортсмен.       — Если нас окружат, нужно выдернуть чеку, сжать гранату в кулаке и прижать её к челюсти снизу. — Синдзи продемонстрировал позу, похожую на позу мыслителя.       Не успел Тодзи как следует охуеть, как дверь в комнату Синдзи открылась и из неё вышли Мисато в пижаме и Рэй, которую Кацураги превратила в вылитую гопницу, разодев её в джинсы и спортивную куртку Синдзи, на которой пришлось закрасить маркером все логотипы Nerv. На удивление образ получился очень гармоничный, его не портили даже очки, за которыми нимфе пришлось прятать красные глаза — цветных линз у капитанши, увы, не нашлось. Волосы Рэй тоже пришлось перекрасить из аристократического белого в мещанский чёрный. Мещанский, зато не выделяющийся.       — Привет, Тодзи. — вежливо поздоровалась Мисато.       «Охереть, она знает моё имя!» — только об этом в тот момент и думал спортсмен, улыбка которого на секунду достигла ушей.       — Привет. — решила соблюсти приличия и Рэй.       Тодзи коротко кивнул. Хотя его пенис и не мог не отметить, что даже в таком вызывающем облике, отказать Аянами в красоте было нельзя, кто она была такая в сравнении с Госпожой Мисато…       — Ладно, удачи вам. И, Синдзи, если это вдруг станет слишком опасно, уходи. Не рискуй понапрасну из-за сына Айды, тем более что у нас есть и другие люди, способные его вытащить.       — Ага, и оставить пять лимонов кому-то другому? Щас. — с этими словами Синдзи вышел за дверь, прежде, чем Мисато успела сказать что-то ещё, однако зря, девушка ограничилась лишь закатыванием глаз.       За Синдзи немедленно вышла и Рэй, и спортсмену ничего не осталось кроме как проследовать за одноклассниками.       — Береги себя. — заботливо сказала Тодзи Мисато, закрывая за ним дверь.       Тот факт, что такая девушка сказала ему именно ему и никому больше столь тёплые слова, немедленно отразился на младшем товарище Тодзи, если вы, конечно, понимаете, о чём я.       В реальности же переживания Мисато за Тодзи были, естественно, сугубо платоническими, за Синдзи и Рэй она, конечно, эмоциональной частью своего бессознательного, переживала, но вот рациональная часть небезосновательно утверждала, что пилот в таких условиях вырос, и в мирное время, когда работает полиция, у него гораздо больше шансов нарваться на неприятности, чем сейчас, а Рэй… а Рэй это Рэй, она при большом желании, могла в одиночку навести порядок во всём городе. Да, желание у неё было, и довольно большое… но это было другое желание; а желания навести порядок в городе у неё не было. И отправляя Синдзи вместе с Рэй, Мисато была железно уверенно в одном, вот кому-кому, а директорскому сынку точно ничего не угрожает.       — Итак, что именно мы будем делать? — спросил Тодзи, когда дверь за ним закрылась, и он поборол свой стояк.       — Сейчас катим на хату Кэнсукэ, его батя должен подогнать талоны на бензин от ООН. По талонам от Nerv-а за пределами уезда никто не наливает. Потом капаем на север, перелазим через стену через железнодорожный мост. Шагаем где-то километр до второстепенной дороги, где на оговоренном месте макляем Кэнсукэ на талоны. — рассказал пилот.       — Тогда двинули! — в этом плане Тодзи ничего не смутило, точнее он был слишком взволнован, чтобы задавать вопросы.       Спортсмен сделал несколько шагов в сторону лестницы, однако, не услышав за своей спиной шагов, остановился, обернулся и увидел, что Синдзи рваться вперёд не спешит, а вместо этого внимательно рассматривает Сузухару.       — Э… что-то не так? — вдруг испугался спортсмен.       Пилот ответил не сразу, несколько секунд он безмолвно рассматривал своего одноклассника, после чего глубоко и опустошённо вздохнул и начал:       — Там ведь и правда будет чертовки опасно, времени у нас в обрез, и я не смогу его тратить на тебя, попади ты в передрягу. — честно признался Синдзи. — Поэтому я прошу тебя подумай ещё раз, надо…       — Тут не о чем думать. — отрезал спортсмен.       — Ажур. — сдался пилот. — Тогда запоминай. Во время беспредела раскалывают только левых чуваков. Что бы ты не увидел, твой форс должен быть борзым, что бы ты не увидел, не обращай внимания. Сделай вид, как будто всё так и надо. Не задерживай свой взгляд ни на чём и ни на ком дольше, чем на секунду. От хаты Кэнсукэ мы пройдём через центр, а там будет грандиозная толкучка. Не отходи от меня. Если ты потеряешься, я не буду тебя искать, и ты не пытайся найти меня. Останешься один — мухой лети домой.       — Хорошо, я всё понял. — соврал Сузухара, пропустивший половину мимо ушей. Сейчас его мысли были заняты отнюдь не техникой безопасности.       Синдзи недовольно охнул, но всё же повёл свою небольшую пати, как сказали бы ролевики, на дело. Лестница была узкой, поэтому товарищи выстроились в колонну: в авангарде, как наиболее прошаренный, шёл ветеран, за ним — Рэй, решившая своим телом защитить зад своего избранника от любых потенциальных посягательство со стороны Сузухары, а спортсмен, соответственно замыкал строй.       Пройдя несколько пролётов, Тодзи понял, что не может больше сдерживаться. В тот момент его на части раздирали чувства, и не выпустить из на волю у него не было никакой возможности:       — Аянами… твои волосы… так приятно пахнут… — отметил Сузухара и моментально покраснел, как помидор. В темноте ведь что хорошо, что там никто не увидит, что ты застеснялся.       — Спасибо. — не без доли кокетства ответила Рэй.       — Это кофе, гуталин, тушь и одеколон. — просветил Синдзи своего товарища, за что тут же получил несильный удар в лопатку от своей пассии и умолк.       Эта небольшая сценка заставила Тодзи улыбнуться. Рэй не послала его, не засмеялась над ним, а приняла комплимент! Весь мир для него в тот момент зацвёл, и даже ужасы, происходящие за окном показались чем-то второстепенным и временным. На мгновение у него исчезли всякие сомнения в том, что скоро всё будет хо…       Прогремел взрыв. Он не заставил ходить дом ходуном, как это было при обстрелах, но заставил испугаться каждого в радиусе сотни метров, как минимум потому, что это было внезапно.       — Что это было?! — больше всех, естественно испугался спортсмен, присевший и обхвативший поручень.       — Какая разница? — тоном, сочетающим в себе недовольство и назидательность, ответил пилот, напоминая своему товарищу, что в такой ситуации нельзя ни на что остро реагировать.       Не дожидаясь, пока спортсмен придёт в себя, Синдзи и Рэй двинулись дальше. Поняв, что его ждать действительно никто не будет, Тодзи ничего не осталось, кроме как взять себя в руки и догнать пилотов.       Стоило группе выйти из дома, как лейтенант застыл, как вкопанный, и уставился на горящий автомобиль, одиноко стоящий на парковке. Источник взрыва, так напугавшего Тодзи, был найден.       Несколько секунд спортсмен и пилотка покорно стояли рядом с лейтенантом, однако только Сузухара решился поинтересоваться, почему они не идут дальше, как Синдзи тихо, чуть не плача, проговорил:       — …моя… машина…       — А что, она разве не была застрахована? — задал наитупейший вопрос Сузухара, ещё не способный понять, что узы, соединяющие машину и автолюбителя были крепче, чем семейные. Доминик Торетто соврать не даст.       — …б… была… — дрожащими губами пролепетал Синдзи. — …но… по документам она стоила четверть лимона…       — А по факту? — спросил Тодзи, то ли чтобы поддержать разговор, то ли ощущая, что его другу сейчас необходимо выговориться.       — …Че… четыреста тысяч… и то… это… там… по дружбе… уступил…       — Мне жаль… — ничего лучше сказать Тодзи не смог.       Пилот хотел было что-то ответить, но губы его просто не слушались. В этот же момент Рэй, которой всякие переживания не о Синдзи были чужды, как класс, взяла своего любимого под руку и потащила прочь от этой, расстраивающей его, картины; Сузухара пошёл за ними. Лейтенант ещё какое-то время смотрел на свою догорающую малышку, столь ценный подарок от боевого товарища, впрочем, стоило машине скрыться за поворотом, как ветеран начал медленно приходить в себя, перехватил инициативу у Рэй и снова возглавил кампанию, и лишь застывшая скорбь на его лице стала напоминанием о том, что он лишился чего-то по-настоящему важного, без чего его жизнь прежней уже не станет. По крайней мере до тех пор, пока он не купит себе новую машину, благо, что средства, вырученные с этого предприятия, ему подобную покупку должны были позволить.       Трое подростков шли по городу, в котором перестали действовать всякие правила. Всё, чего касался взгляд, было разбито возмущёнными горожанами: окна первых трёх этажей практически любого здания, лавочки, автоматы с едой, точки уличной торговли, остановки, машины, оставленные нерадивыми хозяевами без присмотра. В городе не осталось не одной чистой стены: они сплошь были расписаны нецензурными лозунгами, выражавшими крайнюю ненависть к северным «оккупантам», и к тем, кто эту ненависть не разделял; нужно ли говорить, что Гендо в этих памфлетах доставалось едва ли меньше, чем русским. Некоторые автомобили догорали, испуская чёрный густой отвратительный на запах дым; с некоторых, были сняты шины и подожжены отдельно. Кое-где лежали тела, значительная часть которых была облачены в форму солдат и офицеров ВС ООН, кое-кто — в форму полиции.       На улицах, по которым пролегала первая часть пути компании, людей практически не было, зато было огромное количество доказательств существования здесь разумной жизни: всю дорогу по городу подростки шли если не по колено, то по щиколотку в мусоре: городские службы окончательно перестали работать несколько суток назад, а японцы, славившиеся на весь мир своей чистоплотностью, не смогли придумать ничего лучше, чем просто выкидывать мусор на улицу; хранить его в домах у них просто не было никакой возможности.       — Слушай, Икари. — Тодзи, осмотревшись по сторонам, освежил в памяти картины родной Осаки, о которых его мозг предпочитал просто не думать, чтобы не перегружать неокрепшую психику травмирующими воспоминаниями. — А на Хоккайдо всё вот так же?..       — Конечно, нет. — отрезал пилот, по-прежнему уверенно держа курс. — На Хоккайдо нет настолько высоких зданий, широких улиц, и хорошего асфальта.       — А-а-а… — многозначительно протянул спортсмен и рывком сократил, и без того малое, расстояние, отделяющее его от пилота, ещё в два раза.       Какое-то время они шли молча, однако, Сузухара вновь решил поговорить, ведь спокойный и непринуждённый тон ветерана вселял в него уверенность и успокаивал:       — А откуда ты узнал, где будет Кэнсукэ?       Пилот недовольно вздохнул, но всё же начал рассказ:       — После того, как мой батя закрыл границу, нашлись желающие подзаработать, которые через какой-то полуразрушенный тоннель и руины старого Хаконэ помогают людям сменить своё местонахождение, минуя миграционные формальности. Когда мне сообщили, что Кэнсукэ сбежал, я тут же позвонил своим знакомым, которые имеют своих знакомых в том ремесле, где очень быстро нашёлся: «ёбнутый на всю голову шкет в очках со светлыми кучерявыми волосами и неэпической любовью к Родине». Когда я позвонил он был уже за городом, в одном из перевалочных лагерей, откуда он в скором времени отправится на автобусе на север, к линии фронта, однако, методом торга, я убедил вернуть Кэнсукэ нам в обмен на шестьдесят талонов на сто литров бензина.       Несколько секунд Тодзи обдумывал, сказанное пилотом, после чего сказал:       — Кэнсукэ навряд ли по достоинству оценит то, что ты для него делаешь… так сразу, но… скорее всего, для тебя это ничего не значит, но за это ты уже заработал мои искренние благодарность и признательность… и… — тут Сузухара хотел сказать: «и теперь я твой должник до конца жизни», однако вовремя понял, что говорить такие вещи такому человеку опасно; благо, что его «благодетель», в этот момент заговорил сам, избавив наивного школьника от необходимости завершать фразу.       — Я делаю это не ради него. Его батя пообещал пять лимонов тому, кто приведёт к нему его сынка.       — Знаешь, что я думаю, Икари? — спросил Сузухара.       — Что?       — Я думаю, что ты бы пошёл спасать его в любом случае, а про бабки ты говоришь лишь за тем, чтобы никто не догадался о твоих истинных мотивах, и не понял, что тебе на самом деле не плевать на Кэнсукэ.       Конечно же Синдзи было на очкарика не плевать, но вот стал бы он хоть как-то напрягаться, чтобы спасти его — вопрос был совсем другой. Да, пилот мог бы рассказать, как дела обстоят на самом деле, что он бы с места не сдвинулся ради этого неблагодарного очкастого мудака, если бы не заколебался сидеть безвылазно в одной комнате, а «сын Айды в опасности» — было достаточно веским поводом, чтобы ему разрешили рискнуть жизнью и проветриться, но в воровской среде он прочно освоил одно правило: «Не мешай человеку думать о себе лучше, чем ты есть на самом деле».       — А знаешь, что я думаю, Сузухара? — выдохнув, спросил Синдзи.       — И что же?       — Я думаю, что ты неправ. — сказал пилот улыбнувшись.       В ответ на это Тодзи сам улыбнулся.       Вот так, сказав чистейшую правду, Синдзи укрепил уверенность собеседника в ложном утверждении.       Вскоре компания подошла к небоскрёбу, в котором жил Кэнсукэ. На этой улице практически не было мусора, а живых людей не было вообще, зато вся дорога была буквально покрыта трупами людей в гражданской одежде с простреленными головами. Вход в здание перекрывали укрепления — самодельные, сделанные из подручных материалов, однако пилот, кое-что смысливший в военной науке, с первого взгляда определил, что тут работают профессионалы, а лучших доказательств, чем трупы, и то, что до сих пор к этому зданию все бояться подходить на пушечный выстрел было не сыскать.       Не желая провоцировать охрану, пилот вышел на середину дороги и, демонстративно подняв руки вверх, размерено пошёл ко входу. Тодзи повторил всё за опытным человеком, предпочтя, однако, идти от него на некотором расстоянии; Рэй же следовала за своим любимым впритык, руки поднимать даже не думая.       Когда до здания оставалось около пятидесяти метров, прозвучал выстрел. Тодзи на мгновение потерял равновесие, споткнулся об очередной труп и упал, вставать однако, он не спешил, вместо этого он, накрыв голову руками, решил подождать тут, внизу, пока реальные пацаны будут рамсить.       Пуля угодила в асфальт в сантиметре от ноги Синдзи, тот, поняв намёк, остановился, а Рэй, естественно, немедленно встала перед избранником, закрывая его своим телом, тот, однако, осторожно оттолкнул её в сторону, давая понять, что всё происходящее в его понимании, укладывается в понятие «норма».       — Это был предупредительный! — громогласно заявил стрелявший, спрятавшийся в где-то в баррикадах. — Следующий будет похоронный!       — Та мы свои! — закричал Синдзи. Он начал медленно опускать руку к карману с удостоверением, однако снайпер предупредил его от столь опрометчивого шага.       — Руки вверх! Вали отсюда, «свой», пока валится!       На несколько секунд пилот замолчал, правильно подбирая слова.       — Что теперь будем делать, Икари? — негромко спросил Тодзи, прекрасно понимавший, что без талонов им друга не вернуть.       «Ой, как бы я хотел знать ответ на этот вопрос…» — подумал пилот, после чего попытался вернуть их диалогу со снайпером конструктивность:       — Господин Айда пообещал нам подгон!       На этот раз собеседник ответил далеко не сразу. Секунд десять он просто молчал, потом до компании донеслись неразборчивые переговоры по рации, но вскоре затихли и они. Вот уже полторы минуты продолжалась полностью немая сцена: Синдзи стоял с поднятыми руками, не шевелясь, Рэй совершенно спокойно стояла рядом со своим любимым, а Тодзи лежал позади них в окружении неприятно попахивающих мертвецов.       — А где ещё можно достать талоны? — спросил спортсмен, за последнюю минуту лишившийся всякой уверенности в том, что им здесь удастся что-то получить.       Сначала Синдзи глубоко вздохнул, чтобы сказать Тодзи просто потерпеть, однако Сузухаре удалось заразить своим пессимизмом и пилота, так что тот счёт нужным продумать запасной план.       — В местном отделении Военного Министерства. — прикинул Синдзи. — Только там нам их никто не даст.       Несколько секунд Тодзи думал над полученной информацией:       — А какие у нас есть ещё варианты?       — Можно попытаться найти где-нибудь поддельные, но мы тогда не успеем… — на пару секунд пилот замолчал, прикидывая, можно ли посвящать одноклассника в наиболее радикальный вариант развития событий. Путём несложных логических выкладок, Синдзи пришёл к результату: «Мы с ним в одной лодке, так что хочешь — не хочешь, а посвятить его придётся». — …а можно прийти на бан и всех там перестрелять.       Тодзи боялся того момента, когда пилот озвучит подобное предложение, а в том, что рано или поздно оно прозвучит, он не сомневался.       — А это вообще осуществимо: у нас ведь всего два пистолета? — решил провести мысленный эксперимент Тодзи, надеявшийся, что до этого всё-таки не дойдёт.       — У Рэй под курткой спрятаны ещё два УЗИ. — сказал пилот. — Автобус должен быть достаточно маленьким, чтобы скрыться от патрулей, так что он везёт человек двадцать, на такое число с головой хватит двух охранников; ещё может быть вооружён водитель. Если удастся выманить их всех из автобуса…       — А пассажиры? — оборвал его Тодзи.       — Что?       — Ну, а если пассажиры тоже будут вооружены? На войну ведь люди всё-таки едут.       — Чёрт… — тихо произнёс пилот, когда понял, что в его мысленной модели ему в итоге прострелили голову, а потом выебли его труп.       Не успел, однако, пилот расстроиться, как ему под ноги упал толстый конверт, привязанный резинками к куску деревяшки. Синдзи секунду посмотрел в сторону баррикад, однако никто не дал дополнительных комментариев.       Ветеран медленно присел, держа по-прежнему руки на виду, после чего взял «подгон» и сделал большой шаг назад. Видя, что ситуация получила развитие, Тодзи неспеша поднялся, после чего направился в сторону одноклассника.       Отвязав деревяшку, пилот заглянул в конверт. Время поджимало, а партнёр был достаточно надёжным, поэтому Синдзи проверил на подлинность лишь один талон на бензин, остальные он просто пересчитал.       — Тут всё? — уточнил спортсмен, подойдя к лейтенанту.       — Да, даже чуть больше. — пилот взял несколько талонов и убрал в карман, а конверт со всем остальным содержимым передал своей пассии, которая, к превеликой радости спортсмена, спрятала его в лифчик, немного запалив сиськи.       Сначала пилот хотел последовать этикету (естественно, блатному) и поблагодарить за талоны, однако, быстро понял, что благодарить, учитывая такой приём, когда они сами обратились к нему за помощью — значит себя не уважать.       — Идём. — скомандовал лейтенант и бодрой походкой зашагал в противоположную от дома сторону. Его спутники покорно последовали за ним.       Вскоре компания вплотную подошла к административному центу города — ратуше, осаждаемой протестующими гражданами-патриотами. Синдзи понял, что подходить к месту потенциальной бойни будет опрометчиво и принял решение сделать крюк по параллельной улице. Людей там было, конечно, поменьше, чем непосредственно у ратуши, однако и тут было такое скопление народа, что свободно расхаживать, как всего пару кварталов назад, было невозможно. Ребятам приходилось юрко обходить прохожих, занимавших и всю пешеходную и всю проезжую части дороги, чтобы не дай Бог никого не задеть, что могло бы привести в лучшем случае — к задержке на выяснение отношений, а в худшем — к поножовщине, ведь уличить говнюка, который тебя толкнул в толпе в антиимпериализме или, что гораздо хуже — в поддержке директора Икари — мог каждый, и толпа, изголодавшаяся по справедливости, моментально порвала бы любого, не успев даже усомниться в истинности обвинения.       В такой ситуации смотреть по сторонам Тодзи времени не оставалось — куда там, ведь он и так едва поспевал за Синдзи, однако когда компания проходила мимо одного магазинчика, с которым у спортсмена было связано много совместных счастливых воспоминаний с Кэнсукэ, тот не смог не взглянуть на «Бутик», а взглянув — не смог не ужаснуться тому, во что успело превратиться место, которому он, несмотря даже на гастрит, был благодарен за наивкуснейшую «мусорную» еду на всей мандатной территории.       Все витрины были разбиты, внутри — всё перевёрнуто вверх дном, а упаковки с европейской и японской уличной едой лежали на полу. Посреди магазина был разведён костёр, у которого на перевёрнутом стеллаже сидели два бомжа и методично попивали алкоголь. Тодзи не знал на сколько он залип, вряд ли больше, чем на полсекунды, однако, этого хватило, чтобы на него обратил внимание один из «обитателей» магазинчика — двухметровый шкаф с чёрной грязной бородой до пупа.       — Ты чё зыркалки выпучил? Проблемы? — грозно рявкнул бомж.       В этот момент спортсмен допустил самую большую ошибку — он остановился; и, как назло, в тот момент между озлобленным бездомным и Сухурахой не стояло ни одного человека, хотя только что казалось, что на улице плюнуть было некуда.       — А ну, иди сюда! — бомж, почувствовав страх пацанёнка, ещё до того, как тот успел промолвить в ответ хоть слово, рывком встал со своего места, и принялся неумолимо приближаться к Тодзи.       Сузухара на полсекунды оцепенел, габариты противника привели его в ужас. Не видя из ситуации иного выхода, он молниеносно вытащил из кармана пистолет, взвёл курок и направил на враждебного бездомного.       Тодзи по наивности своей решил, что одного вида пистолета будет достаточно, чтобы противник испугался и передумал атаковать, однако великан лишь ускорился, а лицо его перекосила гримаса неописуемого гнева.       И в куда менее напряжённых ситуациях Тодзи требовалось большее время на принятие решения, чем большинству сверстников, а тут он совсем растерялся. Он не хотел стрелять, хоть и видел, что другого выхода не было. Никто не придёт на помощь. Но решаться на выстрел было уже поздно: их разделяло всего полметра, спортсмен не успеет пересилить себя. Он весь сжался со страха, предвкушая свою дальнейшую незавидную судьбу. Вместе со всем организмом сжалась и мышца на указательном пальце.       Выстрел громом раскатился на всю улицу.       Тодзи не сразу понял в чём дело. Бомж мгновенно прекратил движение и упал на спину. Периферийным зрением спортсмен уловил, что собутыльник его жертвы, всё это время с интересом наблюдавшим за разборкой из «Бутика», выскочил с места и побежал в противоположное от Сузухары направление. Глаза Тодзи увидели, но мозг обработать это сейчас был просто не в состоянии.       Услышав выстрел, прохожие быстро освободили круг радиусом метров в десять, центр которого приходился на тело. Никто не хотел приближаться к трупу, тем более, пока он не остыл; на убийцу же никто не обращал внимания, в конце концов, это было их личное дело с жертвой, а то, что происходит сейчас там, всего через несколько улиц — это дело всей Японии, а значит, и всего мира; и очередная смерть, каких они за последние дни нагляделись вдоволь, не должна была никого отвлекать от того, что имело настоящее значение — война против России.       Труп несколько раз дёрнулся, прежде чем навсегда застыть.       Тодзи, не верил в то, что произошло. Этого просто не могло произойти. Это была неправда! Скорее всего, он просто ранил нападавшего, ведь в ином случае мир вокруг просто теряет всякий смысл. Он ведь не убийца! Он — обычный парниша с района, который забивает на школу, срётся с батей по любому поводу, и не знает, как уломать свою девушку на петтинг. Но он — не убийца! Он — не чудовище!       Спортсмен, как только вышел из паралича, быстро хотел кинуться к бомжу, оказать тому всю необходимою помощь, однако одного взгляда на застывшую гримасу на его лице и пустые, лишённые жизни, глаза хватило чтобы понять: тут уже ничего нельзя сделать.       Несколько секунд Тодзи опустошённо смотрел в лицо своей жертве. Он заметил, что кто-то быстро к нему подошёл, но он даже не стал смотреть в ту сторону. Наверняка, это человек явился, чтобы даровать ему заслуженное наказание, и Сузухара был готов его покорно принять, сколь суровым бы оно ни было. Человек быстро, но аккуратно взял пистолет из руки спортсмена.       — Цел? — лаконично спросил Синдзи.       — А… да… — на автомате ответил Сузухара.       Спортсмен увидел краем глаза, что пилот осмотрел барабан нагана, после чего каким-то хитрым движением вытащил отстрелянную гильзу и на её место вставил новый, непонятно откуда взявшийся, патрон, однако Тодзи на тот момент это не интересовало. Его не интересовало ничего кроме трупа.       Тут неожиданно для спортсмена, пилот вложил ему пистолет обратно в руку. Вновь ощутив в руке ставшую так быстро такой знакомой деревянную щёчку, Сузухара в ужасе посмотрел на Синдзи.       — Время поджимает. — лишь напомнил пилот.       Синдзи, увидев, что сейчас его одноклассник не в том состоянии, чтобы действовать самостоятельно, засунул его руку с пистолетом туда, где она должна быть — в карман; после чего схватил его за воротник и потащил за собой, по-прежнему ловко маневрируя среди толпы.       Тодзи проходил мимо людей. Одни лица быстро сменяли другие, подобно деревьям из окон скоростного поезда. Эти люди, несмотря на то, что у каждого из них была своя история, своя жизнь, своя маленькая вселенная в голове, в которой они были Богами, были по меркам жизни такими же декорациями, как и деревья, посаженные вдоль железнодорожных путей — они появляются в жизни всего на долю секунды, и исчезают, не оказав на неё никакого влияния, ведь их единственным предназначением было задержать на себе на миг твой взгляд. И такой декорацией в тот момент для Сузухары была вся вселенная: и Синдзи, упорно тянувший его за собой, и Кэнсукэ, ради которого Тодзи был готов ещё полчаса назад рисковать своей жизнью. Всё это вмиг стало для него лишь кусками ДСП, на которых были нарисованы модели вещей из реального мира; хотя, нет, они стали даже меньшим, ведь в его реальности больше не осталось ни Синдзи, ни Кэнсукэ. В его реальности остались лишь он, наган, труп и совершенная пустота вокруг.       В какой-то момент… где-то, Тодзи не узнавал это место, город ведь за последние пару суток изменился кардинально, Синдзи окликнули какие-то пацаны. А вот их Тодзи узнал — это была та же троица, которую они встретили после борделя; хотя, конечно, по-настоящему они его не волновали, ведь они были такими же условными обозначениями вещей из нереального мира на тонких кусках мёртвого дерева, как и всё остальное.       Балка и Рыбий Глаз тащили на себе по несколько огромных сумок, набитых доверху, с логотипами всемирно известных брэндов одежды. У Грефы же сумок было всего две, зато на плече он нёс белоснежную шубу, которую уже успел испачкать своими грязными клешнями.       — Часик в радость, господа. — остановившись, быстро сказал Синдзи. — С удовольствием бы побазарил с вами, та, тут за кореша впрячься надо.       — Понимаем. Уважаемое дело. — одобрительно сказал кто-то из той компании, Тодзи было плевать, кто именно.       Вдруг произошло то, что вывело Сузухару из апатии — в той стороне, куда вёл их Синдзи, прозвучал выстрел.       Казалось бы, происшествие в городе, ставшее в последнее время в городе совершенно рядовым, это для Тодзи — это триггер, однако на этот звук, к удивлению троих гопников, обратил внимание и пилот.       Через несколько секунд звук выстрела повторялся, потом ещё раз, и ещё. Смесь дыма и тумана закрывала обзор дальше, чем на пару сотен метров, однако уже сейчас можно было услышать тихую, но отчётливую и грозную марширующую поступь. В этот момент напряглась даже толпа, ещё секунду назад очищавшая себя всесильной, и пришла в движение; движение это было разнонаправленным, однако его общий вектор был направлен прочь с этой улицы.       Растерянность Синдзи было даже через его очки, что могло значит только одно — Ветеран Стрел узнал эти звуки.       — Та и вам, пацаны, пора бы ломить отсяда… — придав своему голосу невозмутимость, посоветовал Синдзи.       Сперва Грефа хотел уточнить у своего знакомого, кого это нелёгкая им принесла, однако услышав очередной выстрел, сказал лишь:       — Боги навстречу. — старший гопник подал знак своим и те, подхватив сумки с барахлом, бодро побежали за своим паханом.       На секунду Синдзи подумал, что теперь ситуация приобретает прямо совсем уж какой-то неприятный оборот, и что ему разумнее отступить и спрятаться, а бате Кэнсукэ объяснить, что мол, ну, не получилось. Пилот был уверен, что даже такой большой человек вошёл бы в положение, когда узнал, что лишь появление «Красных Кирзачей» испортило весь план. Однако он тут же отогнал эту мысль, ведь он — Золотая Ручка, и каждый, кто станет перед ним и пятью лимонам, сдохнет. Будь это хоть «Красные Кирзачи», хоть Папа Римский.       С тем «что делать» определились, теперь — вопрос поинтереснее — «как это сделать». Синдзи прекрасно знал, что тактика «Кирзачей» заключается в одновременном установлении контроля над всеми главными артериями города, что позволяет им зажимать наибольшие скопления протестующих с нескольких сторон, и укладывать перекрестным огнём. Это означало, что следовало бы продумать такой маршрут, который пролегал бы через проулки, но не просто через проулки, а через те проулки, в которые толпа не стала бы ломиться в жалких попытках спастись, ведь за толпой в переулки на втором этапе операции пойдут и «Кирзачи», щедро угощая свинцом всех, кто попадётся им в радиусе поражения.       Всё это ставило перед пилотом нетривиальную логистическую задачу, найти решение которую нужно было в самое ближайшее время, поскольку из-за дыма уже показались первые ряды «Кирзачей». Кусочки ткани, которые солдаты повязывали себе на щиколотки, от долгого хождения по трупам уже успели пропитаться кровью, и их красный отблеск был прекрасно виден даже за мощными штурмовыми щитами.       — Э… Рэй?.. — поняв, что недельный запой негативно сказался на его когнитивных способностях, пилот оказал своей пассии величайшую честь — право выразить своё мнение по животрепещущему вопросу.       Белокурая нимфа кивнула и направилась в один из проулков между домами. Её план был единогласно принят без обсуждения. Сразу же за Рэй в проулок вошёл лейтенант, и даже мозг Тодзи, осознавший, что его функционирование сейчас имеет большие шансы прекратиться, был вынужден прекратить прокрастинацию своего обладателя и включить инстинкт самосохранения.        Когда в проулок вошёл Сузухара, Рэй уже расчистила, находящийся там, канализационный люк от мусора.       — Чтобы его открыть, нужен специальный инструмент… — отметил было Синдзи.       Однако Рэй, не прикладывая никаких видимых усилий, засунула в отверстие в люке средний палец и вырвала люк вместе с фиксаторами.       Синдзи и Тодзи, конечно, удивились бы силе девушки, однако на это не было времени, «Кирзачи» отставали от них всего на несколько десятков метров.       Первым в канализацию залез Сузухара, за ним последовали пилот и пилотка. Оказавшись внизу, спортсмен подождал своих товарищей, а когда все оказались с ним на одном уровне, он озвучил их главную проблему:       — Здесь темно, хоть глаз выколи.       Прежде чем Синдзи успел это как-то прокомментировать, по канализации разнёсся звук расстёгивающейся молнии и уже чрез пару секунд во тьме засиял свет — это Рэй достала УЗИ с привязанным к нему меленьким фонариком и протянула своему избраннику. Второй она доверила Сузухаре.       — Ты знаешь, куда нам идти? — спросил у Рэй Синдзи, когда первоочередная проблема была решена.       — Сюда. — невозмутимо сказала няша и уверенно вошла в темноту. Пацанам не осталось ничего, кроме как поспешить за ней.       Путь по канализации занял у компании немного времени, во многом оттого, что им пришлось подстраиваться под быстрый темп Рэй, ведущей их сквозь непроглядную тьму. Вернее, это для мерзких хуемразей тьма была непроглядная, а вот сильная и независимая девочка-подросток Рэй обходилась без всякого источника света.       Всё, теперь это фанфик точно экранизирует Нэтфликс или Диснэй. Они же там у себя, в Западе, любят ведь экранизировать фанфики про сильно независимых, да? Я тут, между прочим, даже назвал знакового, всеми любимого, узнаваемого главного героя оригинальной франшизы хуемразью.       Конечно же, в канализации воняло как от мужского туалета в ПТУ помноженного на выгребную яму на дедовом огороде, однако первые минуты оба пацана были слишком напуганы, чтобы обращать на такие мелочи внимание, а потом они уже успели привыкнуть к запаху.       Когда непосредственная опасность для жизни миновала, Тодзи вновь погрузился в своё предыдущее состояние. В этот раз он был способен самостоятельно переставлять ноги, но он очень быстро перестал отдавать себе отчёт о том, где он находится, куда идёт и зачем. Для него сейчас было важно совсем другое, и так вышло, что он оказался в одном помещении с человеком, который знает о вопросе практически всё.       — Икари, а ты когда-нибудь убивал человека? — неожиданно спросил Сузухара. Сейчас этот вопрос казался ему гораздо более актуальным, чем информация о спецподразделении, которое так испугало Синдзи, и которое сейчас наводит в его городе порядок.       — Нет, ты чего? — не скрывая самодовольства и иронии, выдал пилот.       Подобный ответ опечалил Тодзи ещё больше. Он замолк, и стал светить фонарём больше себе под ноги. Пилот, увидев это, понял свою ошибку и с глубоким сожалением вздохнул:       — Да, я убивал людей. — признался он.       — И что ты чувствовал, когда убил первого человека? — Сузухара прямо оживился.       — Та ничего я не чувствовал. — рассказал пилот. — Ссыкотно мне было, что поймают… что я не добил их…       «Почему у меня такое чувство, словно где-то у меня уже был подобный разговор?» — подумал в тот момент пилот.       — Но я чувствую совсем другое. — начал Тодзи, стоило только собеседнику взять паузу. — Я… я словно хочу взять все одеяла, которые только смогу найти, забиться под кровать и никогда оттудава не вылазить. Это же нормально?       Тодзи было очень нелегко озвучить подобное, но он пошёл на это, ибо надеялся, что Синдзи, несмотря на всю свою чёрствость и цинизм, поможет ему совладать с чувствами, однако спортсмен не получил того ответа, на который рассчитывал:       — Это нормально. Это означает, что ты — скес. — вынес свой диагноз доктор пацанских наук.       Сузухара был так подавлен, что даже не счёл нужным огрызаться. В канализации словно стало ещё темнее, и пилот, поняв, что от этого разговора им не уйти, решил закрыть эту тему сейчас, чтобы заморочки Тодзи не помешали ему во время обмена. Пилот остановился и повернулся к Сузухаре:       — Ты убил человека. Это было тяжело. Это было неприятно. Кто-то даже наверняка скажет, что ты поступил неправильно. И это не то, что ты бы хотел бы делать каждый день. Но всё это уже позади, ты уже его убил. И теперь ты можешь или принять тот факт, что теперь у тебя рыльце в пушку, и жить дальше; либо — утопиться в жалости к себе и дать этому разрушить сперва твою жизнь, а потом — и личность. У тебя нет других вариантов. Выбирай.       Лейтенант направил фонарик в лицо собеседнику, чтобы лучше видеть его эмоции. Сперва Сузухара поморщился от яркого света, однако, вскоре его глаза привыкли, мозг поглотил новую информацию, и на её основе выдал ответ:       — Нам нужно спасти Кэнсукэ. Идём, пока не опоздали. — с некоторым подобием решительности объявил Сузухара.       Пилот улыбнулся, и последовал за Рэй, которая за время этого короткого разговора успела заждаться своего ненаглядного.       Кампания продолжила своё движение, однако, полученной мудрости показалось Сузухаре недостаточно, и он вновь обратился к опытному товарищу:       — Слушай, Икари, а если, я, ну… гипотетически… решу рассказать об этом случае психологу… это ведь будет врачебная тайна… и то, что я ему рассказал, нельзя будет использовать в суде… типа «признание, полученное незаконным путём», да?       — По закону — да. По факту раз на раз не приходится. Зависит от болтуна твоего, да от креста. — просветил пилот.       — А если я напишу повинную, то, как думаешь, полегчает?       — А хрен его знает. Кто-то мне, помню, мигал, что его перестала мучать совесть, когда он отсидел свой срок… — пилот неожиданно замолчал.       — Но ты ему не веришь? — уточнил Сузухара.       — Верю. — вздохнул Синдзи. — Только он-то мучаться перестал, а ты можешь отсидеть, и всё равно продолжить страдать. И я уже молчу о том, что такое тюрьмы. Ты пару часов на допросе провёл, и зырь, как расклеился, а тюрьма…       Синдзи резко замолчал, потом закачал головой, но всё-таки закончил свою мысль:       — …мне кажется, ты там не выживешь.       Спорить с бывалым Тодзи не стал.       Вскоре Аянами привела мокрушников к люку, после чего поднялась по лестнице и выломала его изнутри. Компания вылезла прямо возле самой северной железнодорожной станции города — Анурадапуры — где все без каких-либо трудностей попали на пути, и продолжили движение на север, используя выделенное место для перемещения рабочих. Перейдя по мосту стену, подростки спустились при помощи лестницы, приделанной к опоре моста. Дальше последовало пятнадцать минут ходьбы по лесу — и компания оказалась на оговоренном месте — на перекрёстке двух второстепенных дорог.       Синдзи присел на пенёк, Рэй встала рядом с ним, а Тодзи принялся всматриваться в дорогу, откуда им следовало ожидать прибытия автобуса с Кэнсукэ.       — Чего-то не едет. — констатировал Сузухара.       — Мы ждём всего десять минут. — устало парировал пилот.       — А мы не могли опоздать? — уточнил спортсмен.       — Могли. Но просто так они без талонов не уехали бы.       Тодзи хотел что-то сказать, однако в этот момент послышался негромкий шум мотора, и через считанные секунды из-за поворота показался автобус, похожий на смесь буханки и Volkswagen Transporter T1, однако бывший в два раза длиннее их обоих. На автобус прямо поверх стёкол была нанесена камуфляжная раскраска; лобовое стекло было защищено тремя бронированными пластинами, наверняка закрывавшими водителю большую часть обзора, а решётка радиатора словно явилась в наш мир из вселенной «Безумного Макса».       Увидев приближающийся драндулет, Синдзи встал у обочины, так чтобы его точно заметили. Автобус медленно сбросил скорость, остановившись прямо у пилота; после чего дверь открылась.       Перед взором компании предстал водитель — ничем не выделяющийся парниша с короткой стрижкой лет двадцати пяти на вид:       — Это ты Золотая Ручка? — негромко, но отчётливо спросил он.       Синдзи кивнул, после чего протянул руку Рэй, которая тут же вложила в неё конверт из своего лифчика.       — Меняем? — пилот продемонстрировал содержимое конверта.       Взглянув на товар, водитель удовлетворённо кивнул:       — Рюдзи! — крикнул он в салон, откуда тут же послышалось сперва копошение, а потом до боли знакомый голос.       — Что происходит? — испугано и растеряно спросил Кэнсукэ.       Услышав своего друга, Тодзи был готов сорваться с места и побежать к нему, однако пилот, предвидя такой исход событий, успел преградить спортсмену дорогу своей рукой:       «Не вмешивайся. Сейчас серьёзные дяди всё разрулят». — подал ветеран невербальный приказ, и тот подчинился.       Через секунду в дверях показался Кэнсукэ, одетый в камуфляжную солдатскую форму без опознавательных знаков. Очевидно, изначально тот вообще не сопротивлялся действиям охранника, однако увидев, что его ведут к Синдзи, начал вырываться:       — Нет! Отпустите! — юный милитарист ухватился за поручень.       Когда все попытки сдвинуть его «по-хорошему» провалились, охранник немного ослабил хватку и, что есть мочи, ударил очкарика под дых, отчего тот сложился пополам. Беспомощного Кэнсукэ подтащили к дверям, но не для того, чтобы отдать, а лишь что-бы показать товар, однако тут, неожиданно для всех инициативу проявила Рэй, выдернув своего одноклассника из рук охранника.       Раньше, чем кто-либо успел что-то сообразить и возмутиться, Синдзи протянул водителю конверт:       — Держи.       Водитель, конечно, негодовал из-за самоуправства этой мелкой сучки, но когда в его руках оказались столь ценные талоны, решил, что у него есть и более важные дела, на которые можно тратить столь драгоценное время.       В этот момент охранник удалился куда-то в глубь салона, а водитель принялся проверять свою плату:       — Настоящие? — парниша несколько раз пересчитал талоны, после чего проверил несколько штук на подлинность. Изначально он планировал возмутиться, и заявить, что, мол, нет, мы договаривались на шестьдесят пять талонов, однако взглянув на эту борзую, почему-то как-то резко передумал.       — Да. — коротко ответил Синдзи.       — Откуда?       — Тебя ебёт?       — Аргумент. — согласился водитель.       В этот момент охранник притащил к дверям сумку и без лишних слов швырнул её вниз. Очевидно, это были вещи Айды.       — Проверь, есть ли там что ценное. — повелел Синдзи, и Тодзи, кивнув, принялся выполнять распоряжение.       — Нет! Нет! Нет! — восстановив дыхалку, принялся орать Кэнсукэ. А что ему ещё оставалось? Из цепких лап Рэй не так-то просто вырваться, Синдзи не даст соврать. — Тодзи! Ты предатель! Пособник оккупантов! Русофил!!!       Спортсмен пропустил слова друга мимо ушей, понимая, что сейчас он не совсем в себе.       — Приятно было иметь с вами дело. — сказал водитель, пряча драгоценные талоны под свой бронежилет.       — Боги навстречу. — отдал дань приличиям Синдзи, после чего двери закрылись и автобус двинулся вперёд так, словно никакой остановки и не было.       — Нет!!! Как вы смеете?! Я вам заплатил!!! — крича вслед автобусу, пытался воззвать Кэнсукэ прожжённых уголовников к совести. Естественно, дело было гиблым.       В этот момент с кортов поднялся Тодзи:       — Там одни консервы и вода. — отчитался он о результатах обследования.       Пилот удовлетворённо кивнул после чего от души ударил по рюкзаку, да так что половина его содержимого разлетелось в разные стороны.       — Нет!!! — закричал Кэнсукэ так пронзительно, словно пилот ударил если не по его новорожденному сыну, то, по меньшей мере по его яйцам.       — Ладно, пошли обратно. — выместив злость, скомандовал Синдзи.       Компания с ценной добычей взяла обратный курс, в лес.       — Пацифистская погань!!! — расплевался Кэнсукэ, предприняв ещё одну попытку вырваться, однако Рэй ему было противопоставить нечего.       Красноокая няша едва ли ощущала все его жалкие потуги, попытки взять её на болевой, удары и укусы. Милитарист прикладывал все силы в попытке идти назад, или в сторону, это тоже не давало никакого эффекта; девушка ни на секунду не ослабляла железную хватку на его воротнике.       — Да что, блять, такое?! — громогласно возмутился очкарик, почуяв некий подвох в том, что он, человек с ненулевым опытом военной подготовки, не может сделать такой хрупкой на вид девушке совершенно ничего.       «А я не хочу знать ответа на этот вопрос». — со своеобразной смесью страха и самодовольства подумал пилот.       В этот момент к нему подошёл Тодзи:       — Икари, мы что, полезем обратно в канализацию?       — Видимо. — пожал плечами Синдзи.       — Ты думаешь, что это хорошая идея, если учесть его состояние? — спортсмен кивнул в сторону Тодзи.       — Уж не думал я, что ты окажешься такой русской подстилкой! У них большие члены?! Тебе нравятся, когда они долбят тебя во все щели?! — словно приводя аргумент в пользу точки зрения Тодзи, Кэнсукэ пошёл поносить Рэй. За что и получил ещё раз под дых и, не удержав равновесие, несомненно, упал, если бы девушка не удержала его на весу, так же легко, словно он был плюшевой игрушкой.       — У тебя есть идея получше? — задал пилот, казалось бы, риторический вопрос.       — У тебя же есть телефон. Позвони отцу Кэнсукэ, пусть забирает его отсюда. Какая ему разница, доставим ли мы его прямо домой, или заставим его проехаться полчасика? Тем более, что в город, вроде как, ввели войска, и если вдруг его убьют шальной пулей… — изначально Тодзи хотел завершить своё предложение фразой «и тогда ты не получишь свои деньги», но не смог выжать из себя нечто настолько циничное, а потому оставил собеседнику простор для самостоятельного оценивания последствий подобного события.       Этот аргумент заставил Синдзи резко остановиться. Вместе с главарём встал и весь отряд. Секунд десять пилот раздумывал над вопросом: «Почему предложение Сузухары является полной хуетой?», и, не найдя ответа, достал телефон:       — Стойте здесь, мне нужно позвонить. — Синдзи отошёл на соседнюю поляну, и в это время Кэнсукэ смог снова встать на ноги, хотя Рэй и не отпускала его воротник ни на секунду.       — Знаешь, — обратился очкарик к спортсмену, — от этого выродка я мог ожидать чего-то подобного. Да даже от его дырки! Но… чтобы от тебя… Я думал, мы друзья.       — Что ты несёшь? Ты — мой самый лучший друг. — возмутился Тодзи.       — Тогда почему ты поступил так со мной?! — глаза Кэнсукэ наполнились слезами.       — Да потому что ты что-то значишь для меня! Потому, что ты для меня — не пустое место! И потому что я не хочу, чтобы ты погиб зазря.       — Значит, погибнуть за Империю — это погибнуть зазря?! — орал Кэнсукэ, как резанный. — Ты ещё хуже него, если так думаешь. Он — просто продажная шкура, но ты — настоящий предатель!       — Был бы в этом хоть малейший смысл, я бы пошёл вместе с тобой! — тут уже заплакал Тодзи.       Это было насколько неожиданное откровение, что Кэнсукэ вдруг успокоился, замолчал и начал слушать.       — Если бы от нашего нахождения на фронте хоть что-то бы зависело… Даже если бы умерли, но если бы наши смерти хоть на что-то повлияли… Я… Я лично отправился бы на фронт и не спросил твоего мнения… Но… то что происходит там… — Сузухара махнул рукой в сторону севера. — Это же… это просто бойня. Империя направляет нас на бойню, и ты меня, конечно, извини, но я не хочу стать просто пушечным мясом. И не хочу, чтобы ты им стал…       Тодзи не мог остановить свои слёзы, он стоял и плакал, как девчонка. Увидев друга в таком состоянии, к Кэнсукэ вернулась часть его разума:       — Я тоже не хочу стать пушечным мясом. — признался милитарист. В этот момент Тодзи почему-то поверил, что у него получилось образумить друга. Он был готов сорваться с место и заключить очкарика в тёплые, крепкие, мужские объятия, однако, тому было просто необходимо продолжить свою речь:       — …но знаешь, чего я не хочу ещё больше?       Спортсмен пожал плечами.       — Я не хочу отсиживаться в стороне, пока гибнут хорошие люди.       Этот аргумент крыть Тодзи было нечем. Вероятнее всего дальше он просто продолжил бы плакать под гнётом осуждающих глаз своего друга, однако в этот момент из-за пролеска показался Синдзи, он был в приподнятом настроении:       — Он не хочет быть пушечным мясом. Ты не хочешь отсиживаться в стороне. — подытожил пилот, пряча телефон. — А твой батя хочет видеть тебя живым, и, что самое главное, он готов за своё желание заплатить. Идём обратно, через пару часов он встретит нас на дороге.       — Нет. Нет! Нет!!! — закричал несостоявшийся доброволец, когда Рэй потащила его в обратную сторону.       Пилот пошёл рядом со своей личной няшей, а Тодзи, примерно помнящий дорогу, решил немного от них отстать, чтобы оплакать их дружбу с Кэнсукэ, ведь на этом она, видимо, и закончится.       Пришёл в себя спортсмен, однако, довольно быстро и уже через десять минут компания вновь собралась недалеко от того места, где они сняли с автобуса Айду. Уставшие Тодзи и Синдзи сидели молчаливо на бревне, пока Кэнсукэ не оставлял попыток вырваться из рук Аянами, стоявшей у обочины. Довольно быстро он понял всю тщетность попыток взять силой, и начал отчаянно материть своих спасителей. Не получив ровно никакой реакции, он прошёлся по всему их генеалогическому древу вплоть до первой бактерии на Земле, подарившей жизнь всем, ныне существующим, видам. Поняв, что бесполезно и это, Айда, казалось, выдохся, так что он просто поджал ноги, позволяя Рэй держать его на весу.       — Знаешь, Синдзи, — вдруг обратился он к своему бывшему кумиру, когда все уже было решили, что милитарист окончательно надорвал глотку, — а ведь всё, что ты делаешь — бессмысленно.       Пилот на это ничего не ответил.       — А знаешь почему? — у Кэнсукэ вдруг ощутимо улучшилось настроение, что заставило Тодзи начать волноваться.       Пилот же по-прежнему молчал, равнодушно рассматривая дорогу.       — Уже завтра я снова сбегу. — пообещал очкарик. — Папа даст тебе ещё денег, и ты схватишь меня снова. На следующий день всё повторится. Я перепробую все возможные способы, и в один момент ты совершишь ошибку. В тот день ты вернешься домой с пустыми руками, а я попаду в армию, и не покину её вплоть до нашей безоговорочной победы. Не до нашей с вами. А до нашей — до победы Империи!       Высокомерное ебало Кэнсукэ в тот момент можно было снимать хоть для иллюстрации больного шизофренией с бредовыми идеями величия для учебников по психиатрии. Очкарик говорил так уверенно, что Тодзи волей-неволей посмотрел на Синдзи, уж слишком интересно ему стало, чем же он покроет эту карту.       Пилот глубоко вздохнул и подошёл к своей пассии. Кэнсукэ молчаливо торжествовал — ему удалось развести пилота на ответные действия.       — Отпусти его. — совершенно спокойно скомандовал Синдзи и Рэй покорно повиновалась.       Кэнсукэ упал на спину, однако, даже несмотря на боль в спине, и на то, что он лежал на земле, он чувствовал себя хозяином положения.       — Никуда ты не убежишь. — констатировал Синдзи, доставая из кармана пистолет.       Тодзи это видел, однако, за это утро произошло слишком многое, чтобы у него остались силы на протесты. Тем более, что, как ему подсказывал опыт, если пилот что-то задумал, то никакие протесты тут не помогут. Да и потом, если Кэнсукэ умрёт, то Синдзи денег своих не получит, а это было лучшей гарантией того, что жизнь он очкарику сохранит.       Кэнсукэ, казалось, прекрасно понимал что происходит, однако чувство собственного превосходства ни на миг ни сходило с его лица, ведь его жестокое убийство бывшим кумиром означало бы лишь то, что он отказался остаться в стороне; то, что он сейчас погибнет самой достойной из всех возможных смертей — сейчас он погибнет, пытаясь отдать долг Родине.       Звук выстрела разнёсся по лесу. А спустя долю секунду — уже протяжный крик Кэнсукэ, которому Синдзи прострелил бедро.       Пилот убрал пистолет, после чего вернулся обратно на бревно; за ним последовала и его пилотка, поняв, что с такой раной никуда очкарик не денется. Милитарист, однако, был с таким вердиктом не согласен, хотя его познания и утверждали ему, что с такой раной невозможно не то, что идти, но и просто стоять.       Кэнсукэ больше не матерился, не припоминал родственников своих «похитителей», он даже старался не смотреть в их сторону, вместо этого он, охая, ахая и стоная, с залитыми глазами слезами наполовину от пронзающей боли, наполовину от обиды за то, что пилот таки нашёл способ не дать ему добраться до фронта, снял с себя ремень, наложил его себе на ногу в качестве жгута, и несколько раз попытался встать. Все его попытки, однако, оказались обречены, ведь стоило очкарику сделать одно неверное движение, как нестерпимая боль от раны расходилась по всему телу, хотя пуля и прошла навылет, и тот немедленно терял равновесие и падал. Однако, необходимо отдать Кэнсукэ должное — он не сдавался, и за каждым падением непременно следовала новая попытка.       Вся троица неравнодушных друзей наблюдала за мучениями Айды, хоть и каждый по своим причинам: Рэй следила, чтобы он точно не убежал; Синдзи страданиями своего бывшего фаната наслаждался, получая садистское удовольствие оттого, как с каждым падением на его лице умирала частичка надежды; и лишь Тодзи смотрел на Кэнсукэ с состраданием.       — Ты ведь ничего важного ему там не задел, верно? — счёл нужным уточнить у пилота спортсмен.       — Две недельки проведёт в кроватке, — успокоил того пилот, — а к тому моменту, авось, война и закончится.       — Сволочь!!! — услышав этот геополитический прогноз, сердечко патриота не выдержало, и он начал высказывать своё недовольство как-раз к тому, кто и виноват в таком положении дел, ведь в том, что негативный прогноз осуществлялся виноват был исключительно тот, кто прогноз сделал.       Теперь Кэнсукэ совершенно забыл про север и, встав на четвереньки, направил своё бренное тело уже в сторону пилота. Маска искренней ненависти не дала сомневаться, что ползёт Айда исключительно чтобы пилота в лучшем случае задушить.       Эта гримаса не на шутку испугала Тодзи, своего друга никогда в таком состоянии не видевшего. Он вообще никогда никого не видел в таком состоянии, даже если учитывать опыт последних дней. Пилот же был совершенно спокоен, даже, когда у Кэнсукэ появились первые успехи в передвижении с прострелянной ногой, и расстояние между ними начало медленно, но неумолимо сокращаться.       И вот, Кэнсукэ находился в полуметре от бревна. Пилот тяжело вздохнув и, не прикладывая никаких видимых усилий, упёрся ногой милитаристу в грудь, а затем лёгким движением отбросил того практически до дороги.       Секунд десять очкарик только и мог, что жалобно ныть да обессиленно плакать, так больно ему было во всех смыслах, однако спустя какое-то время, он смог немного прийти в себя:       — Какие же вы все мрази. — на этот раз негромко констатировал он, видимо, сил у него не осталось даже на то, чтобы кричать. — Я вас ненавижу. Будьте вы все прокляты…       В отличие от Синдзи с Рэй, которым все эти проклятия были до лампочки, Тодзи хотел на это что-то ответить, что-то возразить, попытаться ещё раз образумить друга, однако тот так и не смог придумать никаких новых доводов или аргументов.       Вскоре на дороге показался небольшой кортеж из трёх чёрных Гелендвагенов с правительственными номерами.       — Наконец-то. — Синдзи встал с бревна и, немного размяв задницу, подошёл поближе к обочине. Его спутники, немного погодя, проследовали за ним.       Не успели машины остановиться, как из одной из них выскочил отец Кэнсукэ, одетый в деловой костюм, и кинувшись к своему сыну, заключил того в крепкие объятия:       — Сынок… сынок… нашёлся, родненький… — приговаривал он, тихо плача, и не обращая внимания ни на людей вокруг, ни на то, что стоит на коленях в грязи.       В это время из автомобилей вышли амбалы в смокингах и обступили семейку со всех сторон, ожидая, что какая-либо опасность жизни столь уважаемых людей может прийти из-за любого дерева.       Сперва Кэнсукэ, изобразив недовольную мину, просто повис на руках отца, на какое-то время забыв даже о прострелянной ноге, однако, увидев, как его отец счастлив видеть того живым, в конечном итоге тоже обнял его в ответ, отчего старший Айда натурально зарыдал, даже не думая сдерживать эмоции.       Сузухара, наблюдавший эту сцену был удивлён подобным проявлением чувств отца Кэнсукэ, которого он до этого момента считал исключительно чёрствым человеком, которого ничего за пределами работы не интересует, а сейчас именно он подарил Тодзи надежду, что ещё не всё потерянно, и что они все ещё могут получить счастливый финал, хотя, они его и не заслуживают. Рэй, естественно было на всё плевать, хотя она и прокачала свои социальные навыки, и могла бы без труда изобразить требующиеся в таких случаях от девушки-подростка умиление, однако она за последние несколько часов начала Кэнсукэ настолько сильно презирать, что не будь она столь сдержанной по характеру, сейчас непременно бы сблеванула, увидев эту сцену. А вот кто сдерживаться не мог, так это Синдзи.       Нагло обойдя, оттеснивших его, амбалов, ветеран подошёл к рыдающим Айдам:       — Я, конечно, рад там за ваши семейные отношения. И момент весь из себя такой трогательный… Но что там с моими деньгами?       Казалось, старший Айда плакал так громко, что услышать пилота был просто не в состоянии, однако, то ли всё-таки услышав, то ли сообразив, что никакой другой причины у сына его хорошего знакомого прерывать их чудесное воссоединение не было, достал из внутреннего кармана пиджака толстый жёлтый конверт и кинул его под ноги Синдзи, словно это была кость с барского стола. Ветеран, конечно, мог бы возмутиться, обидеться и затаить на подобный жест злобу, однако, в его системе ценностей выбор способа оплаты был священным правом заказчика.       Пилот поднял конверт, несколько раз пересчитал деньги, пока отец и сын, измазанные в грязи, продолжали стонать и плакать, и, только убедившись, что вся сумма была здесь, оставил заказчика вместе с «грузом» и пошёл к своим.       — Я так понимаю, что хорошо всё то, что хорошо кончается, а нам теперь следует возвращаться обратно в канализацию? — спросил Тодзи.       — Зачем? Я договорился, чтобы нас развезли по домам. — сказав это пилот, посмотрел на амбала, который, казалось бы, стоял у самой дальней машины совершенно без дела.       Тот, поймав на себе взгляд троих грязных подростков, быстро понял, что от него требуется и демонстративно открыл заднюю дверь перед важными пассажирами.       Сев в машину, компания уже через десять минут проехала КПП на въезде в Токио-3, вокруг которого, даже несмотря на то, что происходило в стенах города, разбили внушительного размера палаточный лагерь люди, бежавшие от войны. Казалось бы, приходи сюда, да лови уклонистов пачками, однако, видимо, у Империи уже не было сил даже на это.       Несмотря на то, что проезжая по городу, можно было услышать выстрелы, а то и очереди, доносящиеся, казалось, отовсюду, улицы были совершенно пусты, если не считать мусора и трупов. Видимо, «Красные Кирзачи» в очередной раз оправдали репутацию наиболее эффективных наводителей порядка в мире и уже успели зачистить основные районы города, загнав наиболее упрямых бунтовщиков, до последнего не согласившихся побросать оружие и разбежаться по домам, на окраины, которые через несколько часов окажутся полностью залиты кровью.       Каков же был итог всего этого? Кто-то скажет, что дорогой ценой трагедии удалось избежать. Кто-то — что реализовался самый худший сценарий. Кто-то, что всё произошедшее в принципе не имеет никакого смысла, не оказывает влияние на дальнейший сюжет и лишь оттягивает появление лучшей пилотки. Возможно, правильного ответа и вовсе нет, и на произошедшие события могут быть разные взгляды и различные трактовки.       Что же касается Тодзи, то он не заморачивал себе голову этой философской чепухой. Всё закончилось хорошо, потому что всё, наконец-то, закончилось. Несмотря на то, что война по-прежнему шла, а сейчас в городе стало даже ещё опаснее, чем было утром, спортсмен чувствовал, что самое страшное уже произошло, а значит дальше начнёт становиться лучше. Видимо, произойдёт то, о чём не так давно говорил директор их школы: «Война закончится, а мы будем жить дальше».       «Оправимся от катастрофы, отстроимся и будем ждать следующего вызова истории. Это и есть путь выживания японской нации, следуя по которому мы и существуем уже две с половиной тысячи лет. — решил Тодзи. — Конечно, как раньше уже не будет, просто не может быть; но так, или иначе всё придёт в норму, и разве не этого мы все и хотели? — Чтобы всё снова стало нормальным».       Спортсмену на душе стало легко и спокойно, и он, сам того не заметив, расплылся в счастливой улыбке, предвкушая новую, восстановленную жизнь, которая была просто обязана быть лучше предыдущей.       Вдруг Синдзи достал из конверта связку денег и протянул её спортсмену:       — Держи, заслужил.       — А что это? — удивился Тодзи, вырванный из мыслей о будущем.       — Твоя доля, лимон. — объяснил ветеран.       Спортсмен пару секунд посмотрел на, протянутые ему, купюры по пять тысяч гео, после чего обратился к пилоту:       — Икари, ты не подумай, будто я осуждаю, что ты помог Кэнсукэ за хрусты. Это не так, но… просто для меня дружба — это нечто бескорыстное. И я её белками не оцениваю.       — Вот именно поэтому ты и нищеброд. — вынес жестокий вердикт ветеран. — Потому что даже, когда тебе ловэ в грабли вкладывают, ты упираешься.       Пилот по-прежнему протягивал миллион спортсмену.       — Да. — Тодзи улыбнулся так невинно и обворожительно, как это обычно могут делать только девочки из анимэ. — Но, кто знает, быть может, у меня есть нечто более ценное?       — Может быть. — улыбнулся ему в ответ Синдзи и убрал деньги. Вот что-что, а уговаривать кого-то взять свою долю пилот точно не намеревался.       Секунд десять они ехали молча, после чего Тодзи вдруг обратился к однокласснику:       — Хотя, знаешь, что, верни-ка сара.       Пилот, уже успевший смириться с мыслью, что всю награду ему придётся оставить себе, нехотя протянул Тодзи лимон обратно. Спортсмен же демонстративно вытащил из пачки только одну купюру:       — Я возьму только пять косых, за лепёху. — объявил он.       — А, так если только в ней дело, то я мигом тебе её верну. — ветеран, улыбнувшись, принялся демонстративно снимать с себя костюм.       — Ага, щас! — наигранно возмутился Тодзи. — Я знаю, в какое очко ты в этой рекламе лазил! Не надейся, что я после тебя буду её стирать.       Одноклассники громко рассмеялись.       К тому моменту машина уже подъехала к дому Сузухары, и спортсмен, с превеликой радостью вернув ветерану пистолет и нож, вышел на улицу. В надежде на то, что на сегодня великих потрясений ему до конца жизни уже точно хватит, Тодзи попрощался с пилотами и уже был готов бежать к себе домой, однако, Синдзи протянул тому на прощание гильзу.       — Выкинь куда-нибудь подальше. — объяснил ветеран, увидев, что его одноклассник тупо уставился на неё.       Без лишних слов и сентиментов ветеран хлопнул дверью и гелик тут же рванул с места.       Где-то с полминуты Тодзи столбом стоял на перекрёстке, вертя в руках гильзу, однако, так и не найдя искомых ответов, спортсмен был вынужден спрятать улику в карман и пойти, наконец, домой: на улицах ведь всё ещё было опасно.       Придя в свою квартиру, Сузухара тут же направился в ванную. Обычно при встрече они с отцом каждый раз обменивались парой ласковых. Эти двое часто даже не были в состоянии ответить себе, из-за чего именно они сейчас ссорятся: они грызлись уже просто по привычке. За столько лет совместной жизни у обоих выработался рефлекс: как только один из них видел другого, то тут же говорил что-то третирующее; второй, по возможности, старался дать на претензию как можно более колкий ответ, после чего уже сам начинал третировать «оппонента». Повторялся этот цикл несколько раз, после чего они расходились по разным концам их небольшого жилища. Однако на этот раз никто из них при встрече не сказал ни слова. Было трудно сказать, являлось ли это шагом к нормализации отношений, или же, напротив — к дальнейшему обособлению их друг от друга, однако, с чем спорить было нельзя, так это с тем, что сегодняшний день заставил Тодзи смотреть на мир чуть иначе. И не в последнюю очередь благодаря тому, что сегодня он воочию лицезрел другую сторону отца своего лучшего друга, которого он прежде воспринимал лишь как чопорного бесчувственного карьериста.       Тодзи помылся, а заодно и постирался. И не столько потому, что после всех его сегодняшних приключений, его костюм пах, как использованная туалетная бумага, сколько оттого, что, как он слышал, после стрельбы на одежде остаются следы пороха.       Потом спортсмен пошёл в свою комнату, и поставил на самом видном месте на письменном столе — рядом с кактусом — гильзу: как напоминание о том, кто он такой на самом деле.       Далее Тодзи лёг на футон, намереваясь уснуть, но, несмотря на всю его усталость, осуществить задуманное ему не удалось — было ещё слишком рано. Тогда спортсмен вспомнил про свою приставку, однако уже спустя три часа происходящее на экране показалось ему чертовки скучным. Не зная, как ему ещё убить время, спортсмен нехотя сел за домашку.       Каждый раз, стоило ему отвести глаза от ноутбука, как его взгляд натыкался на гильзу, и Сузухара моментально снова погружался в работу. Он просидел за уроками до позднего вечера, но сделал их все. Да, скорее всего половина была сделана неправильно, но это уже второстепенно.       Спортсмен, удовлетворённый тяжёлым трудом, откинулся на спинку кресла и вновь увидел эту проклятую гильзу. Минут пять он неотрывно смотрел на неё, перебирая в голове все возможные варианты.       «Икари прав. — решил, наконец, Тодзи. — Если я буду постоянно себе об этом напоминать, то это меня сломает».       Сузухара открыл форточку, взял гильзу, кинул её так далеко, как только мог, после чего закрыл окно и зашторил его. Вздохнув полной грудью, Тодзи поужинал, почистил зубы и лёг спать.       Будучи вымотанным и физически, и умственно, и эмоционально, спортсмен заснул практически моментально. Его сон был крепок и спокоен, а потому, проснувшись утром, Сузухара был бодр и свеж.       Поднявшись с футона, первым делом Тодзи пошёл в ванную, где он во время чистки зубов с бòльшим интересом, чем обычно, разглядывал парня в зеркале. Однако, сколько бы он не смотрел, ему так и не удалось найти ровным счётом никаких отличий от того, кого он там видел прошлым утром, или неделю назад. В зеркале отражался всё тот же Тодзи, который ни капельки не изменился.       Вот так, человек убивает другого человека, понимает, что может с этим спокойно спать, и, смотря на себя в зеркало, осознаёт — безо всякого подобия на страх или ужас — что он превратился в Икари…