Быдло во Франксе.

      Гендо, судя по всему, очень любил свой кабинет. Должно быть, эта была какая-то межпространственная воронка, откуда директор черпал силы, и которою мог покидать лишь на ограниченное время. Иного объяснения, почему ужин проходил именно здесь, у Синдзи не было.       Когда Синдзи с Рэй пришли сюда, рабочий стол Гендо вынесли вместе со всей аппаратурой, и вместо него внесли другой — длинный банкетный. Пилот мог лишь гадать, зачем; ведь они должны были ужинать втроём.       «Эх, понты… Понты, понты. \ На них ведутся тёлки, лохи и менты». — лишь эту песенку вспомнил в тот момент Синдзи.       Во главе этого длинного стола сел, естественно, Гендо, а Синдзи и Рэй сели по обе руки от него, друг напротив друга. Вариантов у них особо не было, ведь стулья поставили только там, и никто из пилотов не посмел нарушать волю директора.       На этот раз пилоты с Гендо оказались в комнате совершенно одни, директора не сопровождали ни охранники, ни его верный миньон. Директор был одет в свою стандартную одежду, то ли не успев, то ли не рассудив нужным переодеться к приезду гостей, которых он сам же и пригласил. Пилоты ответили ему взаимностью: Рэй пришла в школьной форме, а Синдзи в том, в чём он в школу до сих пор ходил.       Соблюдя минимальные приличия, Синдзи, занял своё место и принялся набивать себе рот блюдами японской кухни, какие в избытке присутствовали на столе, и неестественно медленно жевать, сигнализируя этим своему отцу, что разговаривать он с ним не горит желанием.       Сперва Гендо несколько разочарованно посмотрел на сына — всё же он считал, что им есть, что обсудить — однако, давить на него не решился. Вместо этого он принялся разговаривать с Аянами.       Со стороны этот диалог казался обычным разговором в меру заботливого отца с дочкой, что упорхнула из родительского гнезда какое-то время назад. Гендо спрашивал у неё, как она живёт, не обижает ли её Мисато, как у неё дела в школе, хорошо ли Синдзи с ней обращается. Рэй же на это отвечала открыто, хоть и немногословно, что жизнь у неё прекрасная, Мисато — лапочка, и всегда готова ей помочь, что в школе всё превосходно, и что она завела много новых друзей; что она встречается с лучшим в мире парнем, который делает её счастливой. (О том, как же именно они друг друга делали счастливыми, Рэй благоразумно умолчала, научившись уже к тому моменту читать комнату).       Синдзи же всё это время лишь слушал этот разговор, сидя с набитым ртом, даже не думая в него вмешаться. И даже не смотря на то, что бутылка сакэ находилась на расстоянии вытянутой руки от него, пилот и не глядел в её сторону, не употребив за ужином ничего, крепче чая, не желая ни злить отца, ни пропустить какую-либо важную деталь в разговоре.       Однако, ничего важного не прозвучало, и самым… любопытным, назовём это так, оказался тон, которым старший Икари разговаривал с Рэй. Он не был ни лебезящим, ни заискивающим, ни даже подчёркнуто доброжелательным. Этот тон был… нормальным. Без намёка на традиционные высокомерие и манию полного контроля. Тон, каким обычный человек разговаривал бы с тем, кто ему дорог.       «Чёрт возьми! — не мог не удивиться Синдзи. — Он даже улыбается!!!».       Пилот не мог вспомнить, чтобы Гендо хоть с кем-нибудь так разговаривал, а что его отец до сих пор умеет улыбаться, Синдзи не мог себе даже представить.       Мало по малу, беседа Гендо с Рэй сошла на нет: у директора закончились вопросы, а у девушки — информация, которой она хотела бы поделиться. В этот момент директор, по-прежнему улыбаясь, повернулся к сыну. Тот же упорно продолжал косплэить хомяка. Гендо сразу как-то погрустнел, после чего активнее налёг на еду.       Несколько минут все ели молча. Директор периодически бросал взгляды на сына, но тишину до поры до времени никто не нарушал.       В один момент, Гендо вспомнил, что взрослый в этой комнате лишь он, а значит, раз уж его чадо не идёт на контакт, то он вынужден пересилить свою гордость, и поступить, соответствующе его званию, статусу и опыту.       — Я хочу поднять тост. — почти что торжественно объявил он.       Рэй это известие приняла воодушевлённо, налила себе в чарку томатного сока и, встав, принялась ждать остальных. Синдзи же начал заметно быстрее работать челюстями и потянулся к чайнику, однако Гендо, налив сакэ себе, тут же наполнил и чарку, стоявшую рядом с сыном.       Синдзи вопросительно посмотрел на отца, однако, даже не увидев на его лице никаких следов недавней улыбки, всё равно принял правила игры и, благодарно кивнув, принял чарку и встал на ноги.       — В периоды кризиса, раздора, опасности, смуты каждый показывает своё истинное лицо. — начал Гендо. — Эта истина несложна и известна многим. Тем не менее, зачастую люди полагают, что лишь те, кто казались достойными, честными, сильными или смелыми в трудные времена оказываются лицемерами и проходимцами. Однако, бывает и такое, что у человека в мирное время нет возможностей для проявления силы воли, доброты, порядочности… и оттого они и кажутся кому-то и вовсе лишёнными этих качеств. В любом случае, я рад, что война произошла. Да, она стоила мне немало нервов, но она позволила увидеть истинную природу людей, окружающих меня. И я даже немного горд за себя, что эти печальные события не просто не сузили круг людей, которым я могу доверять, но и расширили его. Синдзи… Сын, никто из нас не идеален. У каждого из нас за спиной ворох ошибок: какие-то были допущены по неопытности, какие-то по незнанию… по трусости… по случайности… принимая некоторые решения мы и подумать не могли, что совершаем ошибку… Да чего я тут распинаюсь? Ты понимаешь это не хуже меня. Оказавшись окружены врагами, мы приняли непростое решение работать сообща, однако этот союз, пусть и начинался как вынужденный, показал себя чрезвычайно плодотворным и перспективным, и я надеюсь на его продолжение. Хоть это и нелегко, но я предлагаю забыть нам прошлые обиды, чтобы ошибки прошлого не мешали нашему будущему. Я не тешу себя иллюзиями, мы ещё нескоро сможем полностью доверять друг другу, но мне хочется верить, что этот тяжёлый путь — правильный, и в его конце мы не только добьёмся всех наших целей, но и вновь сможем называться семьёй.       По окончанию этой речи, на Синдзи оказались обращены два взгляда: ожидающий от отца, и надеющийся от девушки. Я только сейчас подумал, как же это… стрёмно, когда у твоей девушки отношения с твоим отцом лучше, чем у тебя…       — До дна! — чокнулся с Гендо Синдзи.       — До дна! — радостная Рэй присоединилась к ним.       Синдзи широко улыбался и, хотя он и позитивно воспринял намерения Гендо, всем своим видом показывал, что не воспринимает слова отца серьёзно.       Он просто не мог им верить, даже если бы хотел, слишком уж многое ему пришлось пережить из-за амбиций своего родителя. Хоть Синдзи этого и не показывал, но его настолько переполняли эмоции, что он даже не мог понять, что ему на это говорит чуйка. Однако, её мнение конкретно в этом вопросе пилоту не требовалось, ведь ответ базовой логики был однозначен и оговорок не требовал:       «Он выкинул своего сына, как только он стал ему не нужен. И он, без сомнения, выкинет его ещё раз, как только поимеет с него всё, что сможет. А стоит ему рассудить, что сын представляет для него какую-либо опасность, он, не раздумывая, убьёт его. Такой уж он человек».       Синдзи ни на йоту не доверял отцу и тот, хоть и не подал вида, но это прекрасно понял. Лишь Аянами радовалась «примирению», мечтая, чтобы разыгранное, по сути лишь для неё, представление оказалось правдой.       После этого тоста было решено сворачивать посиделки. На прощание Рэй обняла Гендо, после чего он пожал руку и сыну, изобразив нечто похожее на улыбку, не оставляя попыток убедить Синдзи в искренности своих намерений. Пилот же этот вымученный жест проигнорировал.       — И, да, не забудь, что с понедельника твои тренировки возобновляются в полном объёме. — если бы Синдзи не знал Гендо, то решил бы, что этот тон выражает заботу, однако он знал, что заботливый тон у него другой, а этот не очень походил на тот, каким он говорил с Рэй.       — Да, нам Мисато уже сообщила. — холодно ответил Синдзи, после чего, взяв Рэй под руку, быстро покинул отцовский кабинет, пока они всё ещё находились в состоянии примирения сторон, хотя-бы формального.       Ветеран мог лишь гадать, что на самом деле думала Рэй о прошедшем ужине, внешне она излучала лишь неописуемое счастье. Вскоре этим вопросом перестал задаваться и сам Синдзи, ведь уговор дороже денег, и остаток вечера и всю ночь подростки провели в компании друг друга и строгого ошейника. Синдзи всё очень понравилось, а что касается Рэй… А кого вообще колышит её мнение?

***

      После окончания занятий руководство Клуба Самообороны в полном составе вместо того, чтобы идти на крышу дома Мисато, поднялись на крышу школы. Решение провести время в столь непривычном для них месте было принято не только из-за желания как можно быстрее ощутить пары каннабиса в лёгких, но и потому, что крыша Мисато из «их» места очень быстро превратилась в платформу для встреч пацифистов всех токов средней и старшей школьных возрастных групп.       Синдзи, хапнув больше нужного, лежал на бордюре на краю крыши на коленях у Рэй. Он пытался неслушавшимся языком осыпать её комплементами, а та лишь улыбалась, гладя возлюбленного по голове и слушая его бессмысленную, но такую искреннюю шизофазию.       Тодзи же и Кэнсукэ полулежали где-то в центре крыши и пытались пародировать главных героев мультика, который закрыли ещё до их рождения. В первую очередь, характерный дебильный смех, который был фишкой этих персонажей.       Кэнсукэ вернули место казначея, однако это назначение едва не спровоцировало скандал общешкольного масштаба, а Синдзи и Тодзи были в миллиметре от определения обратно в «нерукопожатые». Ветерану пришлось напрячь все свои социальные навыки, но каким-то чудом, не без помощи Хикари, он смог объяснить школе, что Айду принимают в руководство самого понтового клуба на положение подсоса, чтобы делал всю грязную работу, и чтобы на него, в случае чего, можно было списать недостачи.       Что удивительно, Айда на самом деле согласился вернуться на столь унизительных условиях, видимо, осознавая масштаб своей вины перед Синдзи. Тодзи же, хоть и был рад, что теперь он может открыто контактировать со своим лучшим другом, не боясь социального неодобрения, надеялся, что со временем тот снова сможет стать благонадёжным в глазах общества и станет с ними с Синдзи примерно на одну ступень в социальной иерархии, хотя спортсмен умом-то и понимал, что никому это, кроме него, не нужно. Синдзи обиды помнил очень хорошо, и к тому же обладал специфическим чувством справедливости, исключавшим снисхождение к виноватым из списка добродетелей; Кэнсукэ боялся изменения статуса-кво из обоснованного опасения, что для него всё станет только хуже; а обществу как коллективному бессознательному не хотелось искать новую вешалку для собак, ведь виноватый был уже назначен, и он прекрасно подходил на эту роль.       — …знаешь, у тебя глаза такие… красивые… — сказал Синдзи, погладив Рэй по щеке. — Они… красные, но… там в них есть такие… линии фиолетовые… маленькие…       — Спасибо… — тепло улыбнулась Рэй и погладила его по коротким волосам.       — Хе… хе-хе-хе… Эй, Тодзи, приколись…       — Хэ… хе-хе… Что, Кэнсукэ?..       — Член.       — Хе… Хе-хе…       — Хе-хе-хе…       — Да, это было круто. — уверенно заключил спортсмен.       — Хе-хе-хе… Точно.       — Хе-хе…       — Хе… Эй, Тодзи, зацени…       — Хе-хе… Что там?..       — Хе… Домашняя работа. Хе…       В этот момент Сузухара резко перестал смеяться:       — Блять, баклан, вот это — реально отстой.       — Хе-хе-хе… Точно.       — Хе… хе…       — Хе-хе-хе… Хе-хе-хе…       — Хе… Зырь, пельмень… — спортсмен резко приподнялся на колени и повернулся к Рэй. — Хе-хе… Эй, детка… Хе-хе-хе… Иди к Тодзи.       — О, да. Точно. Хе-хе-хе… И к Кэнсукэ. Хе.       — Хе-хе-хе…       — Бонёньк!..       Прежде, чем Рэй успела окинуть двух укурков недовольным взглядом, в их сторону издал яростный рёв Синдзи:       — Эй, там кто-то нарывается, я понять не могу?! — этот выкрик заставил всех замереть от страха.       На крыше повисла мёртвая тишина. Продержалась она, тем не менее недолго:       — Хе… — неуверенно начал Тодзи.       — Хе… Хе-хе… — поддержал его Айда.       — Слышь, упырь, Синдзи — крутой…       — Хе-хе… О, да.       — Когда-нибудь мы станем такими же крутыми, как он.       — Ага. У нас будет много тёлок, и нам дадут.       — Хе-хе-хе… Да, точно…       — Хе-хе…       Решив, что на этом конфликтную ситуацию можно считать исчерпанной, Синдзи поспешил вернуться на мягкие и упругие коленки своей пассии, однако в этот момент дверь на крышу с громом открылась.       Все, кроме Рэй, со страхом посмотрели туда, однако поняв, что это — всего-лишь Куруми, моментально вернулись к своим делам.       — А ещё у тебя щёчки… пухленькие… мне нравятся… — вновь обратился пилот к своей пилотке.       Куруми подавив гримасу крайнего неудовольствия, надела маску радости и дружелюбия, после чего уверенно двинулась к Синдзи:       — Я так понимаю, дела у твоего кореша снова пошли в гору? — встретив на пути планокуров, готка просто переступила их, дав им возможность на секунду увидеть свои трусики.       — Хе-хе… чёрненькие… — попытался Тодзи изобразить голос как можно более тупой и озабоченный.       — Хе-хе-хе… Она мне дала.       — Что? Как? Когда это? — эти вопросы вмиг заволновали спортсмена так сильно, что ему стало уже не до пародирования.       Синдзи встал с колен Рэй и принялся, шатаясь, расхаживать по бордюру взад и вперёд, пока альбиноска заботливо держала его за руку:       — Вообще ни разу. — ответил пилот на вопрос неформалки, отрицательно махнув головой, однако продолжая широко улыбаться.       — Тогда, наверное, у тебя сейчас чёрный день? — не будучи более способной сдерживать обиду, намекнула готка, припомнив пилоту его «показания» с их прошлого разговора.       — Давай подумаем… — пилот то ли не видел очевиднейших эмоций, написанных на лице Куруми, то ли не хотел видеть, то ли был просто не в состоянии их понять, то ли форменно издевался. — Я теперь властелин школы. У меня впервые за десять лет адекватные отношения с батей. На работе у меня прямо полный ажур. А ещё я живу с красивой девочкой которая меня любит. Так что… нет.       Куруми хотела что-то ответить на этот отчёт, Рэй — выразить признательность за то, что Синдзи не просто упомянул её в разговоре с другим человеком, но и назвал красивой, однако, пилот оказался быстрее обеих девушек. Он резко, настолько, что Аянами упустила его руку, рывком развернулся лицом к пропасти и закричал что есть мочи:       — Если прислушаться, то можно услышать, как мир продавливается под тяжестью моего хуя!!!       Завершив короткий манифест, Синдзи, не без молчаливых настояний Рэй, спустился с бордюра, улыбаясь шире некуда. Впрочем, фраеру недолго оставалось радоваться, ведь спустя всего несколько секунд он посмотрел на Куруми, и понял, что сейчас ему придётся провести неприятный разговор, для чего ему придётся немного рассеять дурман в своей голове. То есть, сейчас ему предстояло сразу два неприятных дела подряд.       — Почему ты не сказал мне, что будешь пыхать? — серьёзно спросила неформалка.       — А с хрена ли я должен перед тобой отчитываться? Я тебе кто? Сын? Муж? Барыга?..       Кэнсукэ и Тодзи же, посмотрев на выяснение отношений, провели невербальные переговоры и, постановив, что это их не качается, легли на спины и устремили взгляды в небеса, вспоминая прекрасный вид, который развернулся между ними меньше минуты назад:       — Ты видел, у неё из-под трусиков волоски кое-где торчали? — спросил очкарик       — Ага… — похабно улыбнувшись, спортсмен пустил скупую мужскую слезу. — О, боги, как же это было красиво!..       — Я думала, что мы — друзья! — готка, казалось, была готова расплакаться.       Но Синдзи было достаточно лет, чтобы не поддаться на столь примитивные женские манипуляции:       — В моём понимании периодическое появление и выпрашивание травы — это не дружба. — сказал он настолько сурово, что было трудно поверить, что ещё считанные секунды назад его пробивало на ха-ха.       Обида на лице Куруми мгновенно сменилась гневом, однако, он продержался лишь пару секунд, после чего сменился задумчивостью — это готка подбирала новую тактику общения с Синдзи, чего матёрый картёжник не мог не понять. В конце концов, на её лице появилась раскаяние и опустошённость:       — Да, прости, я действительно пользовалась тобой… и не заслуживаю твоей дружбы… но… у меня правда есть причины. У меня сейчас в жизни конкретно такая чёрная полоса… — готка замолчала, усердно стесняясь, и делая вид, что ей было тяжело произнести эти слова.       — Хорошо. — кивнул Синдзи. — Раз уж мы, как ты сама сказала, друзья… — пилот достал самокрутку из портсигара и продемонстрировал его Куруми, — Расскажи мне про свою «чёрную полосу». Тогда мы вместе раскурим мой последний косяк, и придумаем, как можно решить твои проблемы.       В этот момент к разговору проявили интерес даже Айда с Судзухарой… ну, как проявили, они подползли прямо под ноги Куруми, накинули себе на лица подол её юбки и принялись молча и не дыша созерцать.       Готка же сперва посмотрела растерянно на Синдзи, потом на косяк, после чего обратилась к пилоту, презрительно фыркнув:       — Просто дай мне траву. Этим ты решишь все мои проблемы.       — Что и требовалось доказать. — пилот быстро убрал косяк на место.       Куруми, увидев это, едва сдержалась, чтобы истерично не завопить.       — Может, я тебе и не друг, но точно не враг. И я не собираюсь тебя старчивать. — деловито объяснил смысл своего поступка Синдзи.       — Да какое тебе дело?! — грозно рявкнула Куруми, заодно наступив каблуком на Айду, стыд окончательно потерявшего и начавшего вновь громко пародировать смех Бивиса. Не переживайте за очкарика: ему всё понравилось.       — А такое, что я за эту траву плачу свои деньги. И хочу, чтобы она приносила радость, вдыхала в уставшего, измотанного человека жизнь, а не уничтожала его личность, превращая в механизм по обогащению барыг.       Куруми зло посмотрела на Синдзи.       Пилот дал девушке время. Он рассчитывал, что она воспользуется им либо чтобы попытаться провернуть ещё одну манипуляцию, либо чтобы сказать ещё какой-нибудь типичный аргумент наркомана из списка, либо чтобы просто уйти, сохранив то, что условно, применительно к торчку, можно назвать «достоинством». Однако, готка продолжала просто стоять. Стоять и смотреть. Тогда пилот решил, что раз гора не уходит от Магомета…       — Ладно, чапаем, пацантрэ. — приказал он и в обнимку со своей пассией направился к выходу с крыши.       Спортсмен, нехотя поднявшись, помог встать и Айде, после чего потащил очкарика с кровоточащим, от удара каблука готки, носом за собой.       — Эй… Позвони мне. — обратился Кэнсукэ к Куруми почти у самого выхода, изобразив пальцами телефонную трубку.       Хотя, из-за недавней травмы, глаза очкарика были буквально залиты слезами, а его друг, тащивший его, громко вздыхал, Кэнсукэ был уверен, что готичная няша повернулась, мягко улыбнулась ему и сказала томным голосом: «Конечно…» — прежде, чем Тодзи утащил его на лестницу.       Спустившись на землю, компания неспеша пошла к выходу из школы, идя под окнами главного здания. Хотя с крыши до главных ворот можно было пройти по корпусу, Синдзи вышел на улицу через черный ход под лестницей — идти по корпусу было ему сейчас душно и жарко, ведь каннабиноиды всё ещё оказывали влияние на его организм.       Пока Айда протирал глаза и пытался остановить носовое кровотечение рукавом, Тодзи всё же решился подойти к ветерану:       — Икари, может, я не знаю… нужно было поговорить с ней?       — С Куруми? О чём с ней вообще можно говорить?       — Ну, я не знаю… предложить ей помощь?..       — Мальчик мой, — заговорил Синдзи тоном прожившего жизнь деда, готовящегося стать дембелем, — наркоману невозможно помочь. Когда наступает физиологическая зависимость, у него в мозгу уже химические процессы совсем другие происходят, не так, как у нас с тобой. По большей части, наркоман — это уже не человек вовсе. И не стоит к нему относиться «гуманно»: он не такой, как ты. Давно им забыты совесть, принципы, сострадание… любые чувства кроме голода по веществу.       — Ты же говорил, что марихуана — это не настоящий наркотик, и с неё невозможно сторчаться.       — Не было такого. Я сказал: «почти невозможно». И да, я не могу периодически не удивляться тому, как некоторые кадры умудряются. Впрочем, о чём я говорю: посмотри сколько людей смертельно зависимы от вполне себе легального алкоголя.       Синдзи надеялся, что на этом «душеспасительная» беседа с Тодзи будет закончена, и он сможет уделить больше внимания своей спутнице, однако, спортсмен всё не унимался:       — Ты ведь понимаешь, что она сможет найти траву в другом месте?       — Скорее всего. — дал короткую оценку вероятностного прогноза Синдзи. — Но это уже будут её проблемы, и меня они больше не касаются.       — И ты не собираешься ничего с этим делать?       — А что я в теории могу с этим сделать? — пилот уже начал злиться. — Поговорить с ней? Не будь таким наивным, мать твою, тут разговорами не поможешь. Нет. Знаешь что, ладно. Я могу быть не прав. Если хочешь, угробь пять-восемь лет своей жизни на попытки «спасти её». Но просто потом не говори, что тебя никто не предупреждал.       — Почему именно «пять-восемь»? — смутился Судзухара.       — А нарики дольше не живут. И то при условии, что три года она проведёт в лечебнице, в которую никто ничего психотропного не пронесёт.       — Да хватит мраку нагонять. Можно подумать, что излечившихся от наркомании не существует.       — Для меня — нет. Хочешь придерживаться другого мнения — пожалуйста. Хочешь помогать Куруми — валяй, но просто будь готов, что она будет занимать 25 часов твоего времени в сутки. Будь готов к тому, что из-за неё развалится вся твоя жизнь, потому что у тебя не будет времени ни на что другое. Будь готов, что она будет всячески противиться твоей помощи. Будь готов, что в один момент она, чтобы избавиться от тебя, как от преграды, не дающей ей вещество, напишет на тебя заявление об изнасиловании. Будь готов, что в один момент она уговорит тебя принять вместе с ней: «чтобы ты мог лучше понять, что я чувствую», и вы впоследствии вместе сдохнете в одном притоне, если ты, конечно, не убьёшь её из-за дозы раньше. Это — мой опыт. Я не видел, чтобы у наркоманов происходило как-то по-другому. Поэтому, да. «Помогать» я ей не буду — себе дороже. Она свой выбор сделала, теперь ей остаётся только принять последствия.       Сузухара опустошённо вздохнул. Ведь если Синдзи прав, а на его памяти он вообще никогда не ошибался, то выходило, что спустя войну, пережив карателей, люди продолжают умирать буквально у него на глазах. Но не столь быстрой и безболезненной смертью, как солдаты или протестующие, нет. Синдзи пообещал Куруми долгие годы незавидного умирания, скорее всего, к выпуску она ещё будет жива и будет ходить в школу. И, даже если они потом поступят в разные школы, спортсмену придётся чуть ли не каждый день наблюдать мучения вздорной, но неплохой и по своему милой неформалки ещё минимум год. Наблюдать это, зная, что ты ничего не можешь сделать…       — Страдаешь? — вдруг Синдзи повернулся к Тодзи, улыбнувшись.       — Угу… — кивнул спортсмен, решив даже не предполагать, почему собеседник сейчас улыбается.       — Так радуйся! Раз страдаешь, значит ещё живой.       Почему-то столь пессимистичная и циничная мысль подбодрила Сузухару. Эта реплика помогла ему вспомнить, что у него, помимо Куруми, есть и другие поводы для беспокойства, что ему есть, что терять, есть ради чего ещё жить; и нет особого смысла горевать о том, чего ты изменить неспособен. Он улыбнулся, и на душе стало немного светлее.       Спортсмен набрал в грудь воздуха чтобы что-то сказать, однако прям под ноги Синдзи упало что-то чёрное и массивное, громко стукнувшись об землю.       Естественно, руководство в полном составе (давайте будем откровенны, три четверти состава руководства), обступив объект полукругом принялись с интересом рассматривать его. Хотя, для того чтобы примерно прикинуть, что же лежит сейчас у их ног, им хватило нескольких мгновений, для того, чтобы осознать, что это — не шутка, не розыгрыш, не фальсификация, не сон, и происходит на самом деле даже Синдзи понадобилось секунд пять.       Перед ними лежало тело неформалки, спрыгнувший с крыши, где они оставили её в одиночестве. Её пустые глаза были опухшими и красными, а тушь, растёкшаяся по щекам ручейками однозначно свидетельствовала о том, что девушка перед прыжком плакала, а неестественно выгнутая шея — о том, что переживая Сузухары на её счёт были напрасными, ему не придётся смотреть, как она медленно умирает, всё произошло мгновенно.       Из лиц, способных, по крайней мере в теории, принимать самостоятельные решения (мужчин), первым вернул себе способность здраво рассуждать, естественно, Синдзи.       — Itaque, быстро валим отсюда. Никто из нас сегодня Куруми не видел ни в каком виде.       Сузухара, поскольку ещё не совсем пришёл в себя, переложил бремя принятия решений на более опытного и знающего человека, а, услышав вердикт, принялся его выполнять, быстро обойдя труп и ускорив шаг.       Синдзи и Рэй обошли тело с противоположной стороны и намеривались быстро направиться к выходу вместе со спортсменом, однако именно в этот момент очкарику было просто необходимо напомнить всем о своём существовании:       — Э… а как?.. — несвязно начал протестовать он.       — Там уже ничего не сделаешь. — указал Синдзи рукой на Куруми. — Или ты хочешь, чтобы твой друг снова пережил допрос?       От одного упоминания этой процедуры, спортсмен вздрогнул.       Айда же смотрел то на тело, то на своих друзей, всё пытаясь найти слова, чтобы что-то возразить, однако, поняв, что сейчас не время и не место для препираний, махнул рукой:       — Вы идите, а я тут ещё останусь. — очкарик достал из заднего кармана штанов презерватив, после чего расстегнул ремень. — Синдзи, если я буду в «защите», то мою ДНК ведь не найдут?       Не дождавшись ответа в течении секунды, Кэнсукэ вновь посмотрел на своих друзей: лицо Тодзи было перекошено гримасой шока и удивления; Синдзи, что было для него нетипично, спустил очки на край носа и смерил его вопросительным взглядом поверх них; Рэй же сверлила его холодным взором, а её лицо выражала крайнюю степень отвращения.       Никто вообще не понимал, что происходит. В один момент Айда застегнул ширинку и убрал гандон. Тодзи в тот момент подумал, что его старый друг скажет что-то вроде: «Вы чего, я же пошутил?». Сказал он, однако:       — Ну и ладно… — после чего вместе с остальным руководством скоропостижно с места происшествия ретировался.       Выйдя с территории школы, компания рассудила немедленно разойтись. Во многом это решение было обусловлено тем, что им было необходимо обдумать кое-какую вещь, которую они сегодня узнали о своём друге Кэнсукэ.       Пилоты, добравшись домой, провели остаток дня совершенно рутинно. Так, словно, ничего не произошло: Синдзи был неплохим актёром, и прекрасно умел прятать переживания; а что же касается Рэй… то было трудно сказать, испытывает ли она вообще какие-либо чувства по поводу смерти Куруми, а ветеран не посмел лезть к ней в душу.       Ближе к ночи домой приехала и Мисато.       — Что-то ты долго. — отметил Синдзи, ставя на разогрев её ужин.       — Да. — девушка сняла сапоги. — Сегодня совершила самоубийство дочь второго заместителя начальника департамента снабжения гражданского населения товарами первой необходимости. Весь Nerv по этому поводу на уши поставили.       — У-у-у… — многозначительно вздохнул Синдзи и налили себе чифиря, намереваясь составить компанию за столом своему непосредственному командиру. Рэй же осталась стоять у входа на кухню. — Понятно.       Мисато, сев за стол, набросилась на курицу так, словно не ела несколько недель.       — Ты, кстати, её не знал? — спросила Мисато спустя несколько минут, немного утолив свой голод половиной курицы.       — Девку, которая самоубилась? С чего бы? — закономерно вопросил Синдзи.       — Она училась в твоей школе. — Мисато принялась за крылышко.       — Да? А как её звали?       Кацураги со смесью удивления и неодобрения посмотрела на Синдзи. В купе с набитым ртом это выглядело гораздо более комично, чем грозно.       — Что?! — возмутился пилот. — Я не обязан знать наизусть детей всех вертикальщиков.       — Вообще-то, это само собой разумеется, когда живёшь в цивилизованном обществе. — просветила его Мисато. — Но ладно, это не важно. Второго заместителя зовут Ишигами.       — Ишигами… Ишигами… Рэй?.. — пилот повернулся к своей девушке, та в ответ лишь пожала плечами. — Не знаю никого в Токио-3 с такой фамилией.       И это была чистая правда.       На этом расспросы закончились, ведь в то, что эти оба класть хотели на всех, и ни в одном глазу не в курсе школьных дел, Мисато поверила запросто. Да и зачем вообще набивать рот словами, когда можно вкусной курочкой?       Весь дальнейший вечер прошёл обыденно, если не считать звонка Тодзи в начале двенадцатого:       — Привет, Икари. У старосты нет твоего номера, поэтому она попросила меня тебе передать. Сегодня в школе Ишигами Куруми совершила самоубийство.       — Да, я уже знаю. Мне Мисато рассказала.       — Так вот, на завтра объявлен траур. Приходить во всём белом. Можешь передать это Аянами?       — Да, конечно. Благодарю. — за сим и этот разговор был окончен.       На следующее утро типичная школьная линейка продлилась в два раза дольше обычного. Кое-кто даже мысленно поблагодарил Куруми за самоубийство, ведь благодаря ему пропала часть урока, впрочем, всем хватило приличий если не изобразить, то по крайней мере, обозначить вселенскую скорбь на лице. Даже тем, кто с Куруми ни разу в жизни не обмолвился и междометием.       Директор говорил совершенно стандартные фразы, давно ставшие штампами. Говорил про то, как грустно, что кто-то уходит в столь юном возрасте; о том, что всем нужно быть чутче по отношению друг к другу; о том, что истинную значимость людей мы понимает только когда их больше нет. Был обязательный блок о том, куда можно обращаться, если требуется помощь.       Эта речь была клиширована насквозь, а поскольку японцев с детства учат в любых ситуациях сдерживать эмоции, то было очень сложно понять, чувствует ли директор что-то из-за смерти одного из своих подопечных и, если да, то насколько глубоко его горе. Со старым, почерствевшим со временем, директором резко контрастировала одна девочка, стоявшая в первом ряду, и всё никак не унимавшая плачь, несмотря на то, что, стоявшие рядом с ней, три девочки и два парня на протяжении всей речи директора всё уговаривали ту успокоиться.       К удивлению Синдзи, этой девочкой оказалась Курода. И её слёзы были искренними. Это можно было понять хотя-бы потому, что в ответ на просьбу одну из девочек: «Ну, не плачь. Тушь ведь потечёт», она разревелась ещё больше.       Наконец, линейка, казавшаяся бесконечной, подошла к своему завершению, и все разошлись по классам. В тот день Синдзи старался отсвечивать как можно меньше, и больше прислушиваться к тому, что говорят люди.       До обеда самоубийство Куруми обсуждали все. Ну, как «обсуждали», скорее просто тасовали между собой стандартнейшие фразы, произнесения которых в этой ситуации требовали правила приличия. Пилот думал, что этот «трэнд» сохранится минимум дня на три, однако уже после обеда на переменах начало звучать всё больше и больше других тем, а к окончанию занятий смерть готки упоминалась лишь как неактуальное событие мифологической эпохи.       Распрощавшись с Кэнсукэ и Тодзи, Синдзи пошёл к тому месту, от которого его убедительно попросили держаться подальше. Однако, в текущий момент, исполнить эту просьбу он не мог.       Пилот подошёл ко входу в Клуб Садоводства и принялся сверлить глазами дверь, сам не понимая, чего же именно он ждёт. Он простоял на месте примерно полчаса, пока из клубной комнаты не раздался проникновенный вой голоса, который обычно был спокоен и учтив:       — Пошли вон! Вон все!!! — озарилась вся школа криком Куроды, и уже через считанные мгновения из кабинета выбежали уже знакомые Синдзи девочки и пацан из его клуба, который, закрыв дверь за собой, размеренным и уверенным шагом направился к лестнице так, словно никто его не выгонял.       Лейтенант решил, что вот и он — подходящий момент. Точнее, он обещал наступить минуты через три, когда Курода немного успокоится.       Пилот уже собирался идти, как к нему подошла Рэй:       — За нами приехали из Nerv. Время отправляться на тренировку в Геофронт.       — Эм… Ты можешь им сказать, что у меня грандиозный понос, и что мне необходимы двадцать минут? — попросил Синдзи.       — Да, конечно. — не раздумывая, согласилась Рэй и улыбнулась.       Девушка уже направилась обратно, однако сделав всего два шага, резко остановилась и повернулась обратно к Синдзи:       — Я могу тебе как-то помочь? — щенячьими глазками она посмотрела на своего избранника.       Увидев это выражение, Синдзи не мог не улыбнуться:       — Ты можешь всё. — ветеран подошёл к ней и взял за руки. — Однако, есть некоторые дела, которые мужчина должен сделать самостоятельно.       Несмотря на формулировку, допускающие различные толкования, Аянами лишь кивнула:       — Я понимаю. — Рэй поцеловала Синдзи, после чего удалилась.       Лейтенант же какое-то время постоял на месте, смотря на дверь Клуба Садоводства, и ища неотсыревший порох в своих пороховницах. В конце концов он глубоко вздохнул и постучал в дверь.       К его удивлению, дверь открылась практически сразу. По размазанной по всему лицу штукатурке, а так же по искреннему удивлению в её глазах можно было сделать вывод, что ждала Курода вовсе не его. Тем не менее, дверь она не захлопнула, на пилота не накричала и, видимо, прогонять не собиралась.       Немая сцена продолжалась почти минуту: удивлённая Курода тупо смотрела на Синдзи, который попытался изобразить виноватую улыбку. Он чувствовал, что получалось так себе, однако, видимо, его физиономия вышла достаточно «виноватой», чтобы королева школы освободила ему проход и жестом пригласила внутрь.       Пилот кивнул в знак благодарности и молча вошёл.       Через полминуты Синдзи уже сидел у окна за небольшим столиком, а Курода, стерев с лица весь макияж, колдовала с чайником:       — Тебе жасмин или лимонник? — спросила она голосом уставшим, в котором не было ни грамма заискивания или фальши. А вот определённые толики недоверия и раздражения на фоне глубокой печали читались прекрасно.       — Э… А сахар есть?       — Нет. — тяжело выдохнула Курода. — Мы же не гайдзины.       — Тогда жасмин. — попытался Синдзи вложить в свой голос как можно больше благодарности.       Уже через несколько минут король и королева школы медленно попивали чай из маленьких чашечек без ручек, сидя друг напротив друга. Ещё сутки назад такую картину было просто невозможно представить.       «А без косметики она прям красивая. — впервые за всё время их знакомства пилот смог увидеть, как выглядит лицо Куроды на самом деле. — Даже красивее старосты. Блин, знал бы, что она так выглядит, я бы… возможно даже рассмотрел её, как вариант…».       — Зачем ты пришёл? — без лишних формальностей перешла Курода к делу.       — Ну… я даже не знаю, как выразить…       — Вырази хоть как-нибудь. — строго сказала она.       «Чёрт, а она мне нравится всё больше. — осознал пилот. — Теперь я понимаю, почему Куруми с ней дружила».       Синдзи тяжело вздохнул, и начал нечто похожее на речь:       — Как ты знаешь, мы с Куруми… немного общались… и… эта… новость вчерашняя… она дала мне понять, что я общался с ней совсем неправильно. Я не просто допустил какие-то ошибки. А… я вообще не понимал, что Куруми за человек, раз не смог предугадать… такой исход. И… я страдаю из-за этого. Ведь, раз я с ней общался, то и на мне лежит часть вины за случившееся. Хотя бы потому, что не увидел, что она находится на грани этого.       Курода в этот момент вопросительно посмотрела на пилота.       — Ты можешь мне ничего не рассказывать. И, вероятно, даже будешь права. Но тогда я буду мучаться всю жизнь, гадая, что же на самом деле произошло с Куруми, и как я бы мог предотвратить. — пилот решил взять пример с собеседницы и выложить все карты на стол.       Прошло секунд десять молчания. Курода оценивающе смотрела на гостя, а тот лишь терпеливо ждал.       — В гибели Куруми нет твоей вины. — в конце концов сказала она лаконично, и даже несколько сочувствующе.       Синдзи на это лишь кивнул несколько раз. Какое-то время он просто смотрел в окно, ожидая, что Курода скажет ему ещё хоть что-нибудь. Девушка, однако, молчала. В один момент ветеран уж было решил, что это уверение останется единственным результатом его визита, однако, Куроду глубоко выдохнула:       — Ладно. Ты знаешь, кто отец Куруми?       — Э… да… помощник заместителя начальника… — начал вспоминать Синдзи его полный титул.       — Нет, нет. — оборвала его Курода. — Ты знаешь, кем он был?       — А?.. Прости, я тебя не понимаю…       — Ах!.. — вновь вздохнула она, после чего выпалила. — Ишигами Акихико — чиновник из вертикали, отличающийся исполнительностью, преданностью начальству и превосходным знанием своего дела. На работе он на хорошем счету, и ему пророчат ещё более блестящую карьеру. А ещё он эгоцентричный нарцисс, семейный тиран и садист.       В клубе повисло молчание.       — Э… — решился нарушить тишину Синдзи. — Это Куруми так тебе рассказала?       — Да. — улыбнувшись, кивнула Курода. — Когда она мне это рассказала, я отреагировала на это так же, как и ты. «Проблемная девочка во всём винит родителей да небылицы всякие про них сочиняет, чтобы её пожалели». Но… когда я пришла к ней на день рождения… ой, ты бы его видел… это просто нечто, словами не описать…       — Настолько грозный?       — Нет! Наоборот. Такой… учтивый, приятный… располагающий, воспитанный, вежливый… словно… идеал, принц из мультика Диснэя. А потом я почему-то спросила о матери Курими и он… не меняя ни выражения лица, ни тона, прямо при Куруми сказал… не помню как дословно: «Она покончила с собой. Не выдержала взбалмошного характера дочери». И дальше прям как начинает, что она оставила его наедине с дочерью. Какой он бедный и несчастный, а Куруми в этот момент уже не может сдерживаться и начинает плакать, так он как заорёт на неё: «Что ты меня позоришь перед гостями?! Как обычно всё портишь!». Это всё при мне было. Он словно даже мысли не допускал, что то, как он обращается с дочерью — ненормально. И…       Было видно, что Курода ещё могла ещё долго продолжать, однако, по её мнению, того, что она уже рассказала, было достаточно для общего осознания ситуации.       «Отец с вертикали — горе в семье» — подумал тогда Синдзи. Ума, чтобы не озвучивать это ему хватило.       — В начале года она начала рвать на себе волосы. Её так называемый отец нанял ей психолога. Какое-то время ей даже становилось лучше. Потом психолог этот понял, что причина состояния Куруми — её отец и…       — Сказал ему это? — предположил Синдзи, вспомнив, что Куруми упоминала, что ненавидит своего психолога.       — Нет. Он написал это в её истории болезни, а Ишигами — член вертикали, и имеет к подобным документам доступ.       — Хрена се поворот! — не смог сдержать напряжения Синдзи. — И что было дальше?       — Он её так избил, что она три недели с кровати встать не могла. А потом заставил её носить этот педофильский костюм, чтобы скрыть следы побоев. Поняв, что схема рабочая, он… Куруми стала носить то платье постоянно.       — Чёрт возьми!.. — не то, чтобы пилот не встречал в жизни ублюдков, вымещавших свою злость или комплексы на детях, но просто в этот раз это мало того, что происходило с человеком, которого он знал, но и прямо у него под носом, да так, что он даже не догадывался.       — Ага. — кивнула Курода. — Тогда Куруми и пустилась во все тяжкие. У неё начались проблемы с наркотиками. Иногда ради них она торговала собой. Я пробовала ей помочь, но она всё рыдала, говорила, что ей никто не поможет. Просила меня дать ей забыться хотя бы на пару часов. Но я не дала. Я притащила её сюда, и пообещала ей, что найду ей поддержку, и что у неё будет много друзей.       — А я притащил тот куст и всё испортил? — предположил Синдзи.       — Да не то чтобы… — с сожалением вздохнула Курода. — Я не смогла сдержать своё обещание. У неё был… непростой характер. Она никого не подпускала близко, а никто и не пытался. С ней хотели дружить только потому, что она была моей подругой. И этот статут «мостика» ко мне очень бил по её гордости, из-за этого она стала ещё сильнее закрываться в себе…       Пилот в один момент опустил глаза. Курода это заметила.       — Икари, послушай. Не твоя вина, что ты не знал. Не дай ты ей траву. Заведи она друзей. Это бы ничего не изменило. Это с самого начала походило на самообман, глупо было надеяться на счастливый конец. Это было… — Курода начала тихо лить слёзы. — неизбежно. Если бы я с ней не подружилась, это бы произошло в двенадцать лет. Если бы я не решила, что подружить вас с ней — хорошая идея, то в пятнадцать. Если бы она всё же нашла себе верных друзей, то возможно дожила бы до совершеннолетия. Но даже её матери не удалось найти другого выхода, другого спасения от Ишигами Акихико, хотя он тогда даже не состоял в вертикали.       Курода всхлипнула, а Синдзи понял, что пора бы и честь знать:       — Спасибо тебе большое. — придав голосу уверенности сказал он. — Я рад, что узнал всё это.       — Это тебе спасибо. — сказала девушка, прежде, чем Синдзи успел встать. — Просто решившись прийти сюда, ты сделал для Куруми гораздо больше, чем её родной отец.       Ветеран, не став спорить, быстро кивнул и, поднявшись из-за стола, направился в сторону выхода.       — Пожалуйста… — вдруг остановила его Курода, когда Синдзи отделяли от двери считанные метры. — …расскажи кому-нибудь об этом. Тому, кто послушает. Тому, кто услышит… поверит… И не осудит… — из глаз девушки на стол непрерывно падали слезинки размером с жемчужину, однако говорила она членораздельно и уверенно. — Я не хочу, чтобы о Куруми просто забыли. Она не была плохой. И заслуживает, чтобы… люди знали… что… как произошло… и кто виноват…       На этом сил сдерживать эмоции у Куроды не осталось, и у неё снова началась истерика.       — Вот тебе на дохлого Мартемьяна… — тихо забожился Синдзи и покинул клуб.       Он не мог быть уверен, была ли Курода способна в тот момент услышать его и понять смысл этой клятвы. Однако это было совсем не важно.       Пилот уверенно шёл вперёд.

***

      — Верный адрес? — спросил Сузухара, на пару с Рэй тащивший большую вазу, завёрнутую в жёлтые бумажные листы.       Руководство Клуба Самообороны находилось в элитном жилом районе, всего в трёх кварталах от хаты Айды. Здесь, очевидно, подражая Нью-Йорку, выстроили массив длинных трёхэтажных домов, в котором каждая квартира занимала подъезд целиком. Тут вместе с семьями жили чиновники, занимавшие в вертикали не столь важные посты, как отцы Синдзи или Кэнсукэ.       — Да. — уверенно сказал лейтенант, после чего спрятал бумажку в задний карман штанов.       Он поднялся на ступеньки, подойдя прямо к порогу:       — Itaque, — оглядел он свой отряд, — все готовы?       Рэй кивнула, Тодзи дал утвердительный ответ глазами. Но в семье было не без урода. Несмотря на то, что всё было уже много раз обговорено, Кэнсукэ в последний момент решил дать заднюю:       — Слушай, а может не надо? — обратился он к пилоту.       — И что ты предлагаешь альтернативой? — Синдзи понимал, что логичнее было бы сейчас отступить и прийти сюда в другой день с более надёжным человеком, но кровь в его жилах уже кипела, а руки нестерпимо чесались.       — Ну… — замялся, прижатый к стенке Кэнсукэ, под взглядом шести недовольных глаз, — …дать со всем разобраться правосудию…       — Ах, правосудие… — чуть ли не оскалился Синдзи. — А я не верю в правосудие. Я верю лишь в ту справедливость, что творится руками неравнодушных. Ты в деле или нет?       В определённый момент Кэнсукэ уж было решил, что он выходит из этого ОПГ, пока не поздно, даже если это означало окончательный разрыв со своим кумиром, которому он был обязан столько многим. Однако тут в разговор вступил Сузухара, редко проявлявший инициативу:       — Ну чё ты на очко-то присел, а? Я и то здесь, хоть и хожу под госизменой. А ты разнылся, словно с твоей фамилией тебя вообще возможно хоть за что-то посадить.       Кэнсукэ, секунды с две обдумав доводы своего друга, быстро и глубоко вздохнул, после чего приготовил свою камеру и напустил уверенности на своё лицо:       — Ладно, за дело. — делать ему больше ничего не оставалось, его не поддержал даже самый близкий друг.       Пилот, осмотрев свою команду ещё раз, и убедившись, что каждый из них способен сыграть свою роль удовлетворительно, позвонил в звонок.       Вопреки ожиданиям Синдзи, им не ответили из динамика, а практически сразу же открыли дверь. На пороге квартиры стоял высокий широкоплечий представительного вида японец средних лет, одетый в светлый мешковатый костюм.       — Лейтенант Икари! — радостно и приветливо улыбнулся он, настолько радостно и приветливо, что Синдзи сразу же заподозрил бы что-то неладное, даже если бы не имел представления об этом человеке. — Младший лейтенант Аянами. Айда Кэнсукэ!..       Он остановил свой взгляд на Сузухаре, пытаясь понять, кто же он. Однако, не справившись с задачей, он переключил своё внимание обратно на Синдзи:       — Какими судьбами?       — Здравствуйте. Господин Ишигами Акихико, правильно? — чинно и почти по-военному начал пилот, добавив на свою маску немного глубокой, плохо скрываемой грусти.       — Да, всё так. — Ишигами улыбался так счастливо, что было очень сложно поверить, что у него несколько дней назад погибла дочь.       — Мы — друзья Куруми и… решили навестить вас…       — А… — только в этот момент Ишигами вспомнил про траур и на его лице проступила печаль. — Прошу, проходите.       Школьники приняли приглашение.       Вообще, что в первую очередь бросалось в глаза в интерьере этого дома — там всё было невероятно светлое. Светлое настолько, что Тодзи и Кэнсукэ жалели, что не переняли у Синдзи фишку с солнцезащитными очками. Казалось, что даже когда Солнце погаснет, и у людей закончится всё электричество, в этом доме будет светло ещё несколько суток, ведь там не было буквально ни одной поверхности, способной поглощать фотоны в каком-либо диапазоне.       Первый этаж жилища Ишигами представлял собой квадрат, девяносто процентов которого занимала огромная гостиная — самое то для светских раутов и приёма важных гостей; пять процентов — относительно небольшая кухонька, как и в квартире Айды отделённая от гостиной очень условно, а остальные пять — прихожая, да лестница, уходящая на второй этаж, под которой располагался туалет.       В центре гостиной прямоугольником стояли четыре дивана, между которым располагался деревянный журнальный столик.       — Налить вам чаю? — учтиво спросил хозяин, заходя на «кухню».       — Да, пожалуйста. — ответил Синдзи.       Пользуясь отсутствием внимания хозяина, пилот принялся жестами указывать всем на их исходные позиции. Сам он сел на диван, обращённый спинкой к кухне; Рэй он указал на окно на улицу, в которое она должна была смотреть; Тодзи он приказал поставить вазу рядом у «своего» дивана, а ему самому — отойти вместе с Кэнсукэ за противоположный диван, тот, что ближе к входу. Приметив, что всё получается как надо, ветеран дал всем знак: «подтверждаю», после чего все подошли к «кухне».       — Как вы познакомились с Куруми? — вдруг спросил Ишигами, разливая чай. — Она ведь не состояла в твоём клубе, Икари.       — Да, но она встречалась с членом моего клуба. — быстро ответил Синдзи. — И вообще она не была нам посторонней.       — Вот как? — Ишигами выглядел удивлённым.       — Вы же знали об этом? — спросил Синдзи. Такой вопрос ему казался логичным для той роли, что он сейчас отыгрывал.       — Ну конечно же знал. — уверил того Ишигами, после чего взял поднос и понёс его к столику.       Синдзи в этот момент пришлось поторопиться, чтобы не дать хозяину занять уже примеченное место. И, хоть манёвр прошёл успешно, и хозяин вроде как не обратил внимание на поспешность своего гостя, Синдзи не мог быть в этом уверен до конца, ведь Ишигами оказался прекрасным актёром. Пилот поймал себя на мысли, что не знай он правды, он мог бы ему поверить.       Они сели за стол: на один диван с Синдзи сел хозяин дома; рядом с Синдзи на перпендикулярный к нему диван — Айда и Сузухра, а Рэй — напротив тех двоих, рядом с Ишигами.       — А что вы принесли? — Ишигами после нескольких чашек выпитого чая обратил наконец внимание на слона в комнате.       — Это вам. Подарок, сделанный участниками клуба Куруми. Для них эта потеря просто ужасна, и, хоть они не нашли в себе сил прийти сюда вместе с нами, они смиренно просят принять этот дар в знак солидарности с вашей утратой.       — Э… Клуб Куруми? — одно это словосочетание вызвало у Ишигами такое удивление, что скрыть его было не под силу даже лицемеру со стажем.       — Ну, естественно, это не его название. — улыбнулся Синдзи. — Это клуб, в котором Куруми раньше состояла. «Клуб Гончарного Искусства» он, по-моему, называется.       — Да. — кивнул Ишигами, печально улыбнувшись. — Я в последние дни сам не свой… это… это ведь для меня настоящая трагедия. Думаю только о ней, и не для чего просто места не остаётся. Самые элементарные вещи вылетают из головы.       Синдзи понимающе кивнул и сделал незаметный знак рукой. Рэй поставила чашку на поднос и неспешно и грациозно направилась к окну.       — Господин Ишигами, — заговорил в этот момент спортсмен, — девчата из клуба Куруми будут тронуты, если вы сфотографируетесь с их подарком.       — А ведь точно. — молниеносно поддержал Кэнсукэ. — Им станет намного легче на душе, если увидят, что плод их трудов смог хоть немного поднять вам настроение.       Да, конечно, артисты из этих двоих были ещё те, особенно из Кэнсукэ. Однако, расчёт был другой — на то, что Ишигами не посмеет отказать в просьбе детям людей, высших в иерархии, чем он, даже если и учует подвох… точнее, «когда он его учует».       — Да. — Синдзи отыграл восторг. — Давайте сфотографируемся вместе? Будет фотоотчёт, что я выполнил свой моральный долг: принёс посылку адресату.       — Я как раз решил попробовать себя в фотографии. — сообщил Кэнсукэ. — Давайте я вас запечатлею вместе с Синдзи на своей первой профессиональной работе. У меня пока, правда нет фотоаппарата, но я научился извлекать фотографии с плёнки. Это, конечно, немного неудобно, но камера отличная и фотографии получаются очень высокого качества.       Ишигами, улыбнувшись, для приличия посопротивлялся, однако долго уговаривать его не пришлось. Это заняло секунды четыре.       Распаковав вазу, Синдзи и Ишигами сперва просто встали обхватив руками горлышко вазы, однако Кэнсукэ с видом заднеприводного эксперта забраковал этот кадр сославшись на «дисгармоничную композицию». Потом последовало ещё с десяток разных поз, одна страннее другой, и каждая из них забраковывалась по самым различным причинам:       — Вы меня простите. — жалостливо попросил в один момент Кэнсукэ. — Я только постигаю профессию и пока сходу не могу определить, как будет лучше.       — Ничего страшного. — добродушно улыбнулся Ишигами, что вызвало появление у Айды на лице облегчения, отыгранного на более высоком уровне.       В конце концов, Айда нашёл свой идеальный кадр: Синдзи сидел посередине дивана, а за ним, на фоне кухни стоял Ишигами и держал прямо у него над головой вазу.       — Вот он! — вскрикнул Кэнсукэ. — Наконец-то идеально! Осталось всего…       Айда сделал вид, что корректирует ракурс, хотя на самом деле собирался с силами. И вот, кнопка REC нажата. Синдзи увидел красный огонёк в объективе. Дело будет сделано меньше, чем через секунду.       — Синдзи!.. — неожиданно закричал Кэнсукэ.       Ишигами от неожиданности вздрогнул.       — Мужик, ты что творишь?! — практически синхронно с другом вопросил спортсмен.       Пока Ишигами ничего не успел понять, Синдзи, из положения сидя прыгнул спиной вперёд на журнальный столик, в начале этого манёвра успев вытащить из кобуры, спрятанной под белым пиджаком, пистолет.       Когда Синдзи упал на стол, тот под его весом проломился, но прежде, чем оказаться на полу, ветеран успел высадить в «нападавшего» пять пуль.       После того, как тело Ишигами упало за диваном, Айда прекратил съёмку, как и планировалось.       Когда дело было сделано, Рэй подошла к своему избраннику и помогла ему подняться и отряхнуться. Кэнсукэ стоял, как вкопанный, не будучи пока в состоянии в полной мере осознать, что же он наделал, а Тодзи подошёл к Ишигами:       — Слушай, а он ещё дёргается. — без лишних сентиментов отметил спортсмен.       — Да, я не смог попасть ему в голову. Вот тебе урок, Сузухара, надо было заранее проработать этот момент.       Размяв лопатки, Синдзи подошёл к Тодзи, и принялся вместе с ним рассматривать результат своей работы.       — Та, не, он мёртв. Видишь, как тут мясо вздулось? — Синдзи показал на участок в груди, где рядом располагались сразу два входных отверстия.       — Да. — ответил спортсмен.       — Это означает, что сердце прострелено. Мозг сейчас пытается всеми силами запустить сердце и посылает, пока может, нервные импульсы по всему телу. Через несколько секунд он израсходует весь свой ресурс, а через пятнадцать минут умрёт окончательно.       — Быть может для уверенности всадить пулю в башку? — предложил спортсмен.       «Тодзи, мать твою!» — хотел в тот момент завизжать Айда, но не нашёл в себе сил.       — Нельзя. — отрезал Синдзи. — На записи будет прекрасно видно, что выстрела в голову не было. Это следаков сразу насторожит, и те могут начать копать.       — Тогда позвоним в службу спасения через пятнадцать минут?       — Нет, звоним прямо сейчас. Выстрелы слышали три соседние улицы.       — Но они могут его откачать! — возразил спортсмен.       — Только если они ради него если раскошелятся на вертолёт до Геофронта. — прикинул пилот.       — Ну, и! Они его откачают, он придёт в себя, а дальше…       — А дальше будет его слово против четырёх наших. — пресёк панические настроения Синдзи. — К тому же, на нашей стороне вещественные доказательства.       Пилот показал рукой на Кэнсукэ, который всё так же стоял на месте и что-то шептал себе под нос.       — Там отчётливо будет видно нападение на пилота «Евангелиона», а это — гарантированная вышка. Так что звони полицаям. И слова свои не забудь. — серьёзно посмотрел Синдзи на Сузухару.       Тот кивнул, однако не стал скрывать, что не полностью согласен с бывалым, после чего отправился искать телефон на второй этаж. Рэй тем временем внимательно рассматривала труп, а Кэнсукэ… пытался разобраться в себе… полагаю…       Синдзи же направился на кухню и открыл холодильник:       — О! Паштет! — радостно вскрикнул он, достав огромную банку.       В этот момент Айда немного вышел из ступора и непонимающе посмотрел на своего кумира, почувствовав рвотные позывы.       — Я обожаю паштет. — объяснил пилот очкарику, взяв огромный нож и французскую булку из хлебницы. — Это как арахисовое масло. Только вместо арахиса мясо.       Сказав это, он намазал себе бутерброд. Это был самый вкусный бутерброд в жизни Синдзи. Обладал он такими высокими гастрономическими качествами лишь отчасти благодаря дорогим и изысканным ингредиентам, несравненно больший вклад был привнесён осознанием, что это — награда за превосходно выполненную работу, за возвращение одного должка.

***

      Ночью в офисном помещении было темно, лишь у одного рабочего места горела лампочка. Совсем молодой детектив в форме Службы Внутренней Безопасности Nerv внимательно смотрел на экран, на котором о одни картинки быстро сменяли другие.       — Чего застрял, Уэда? — спросил сонный старичок с погонами полковника, подошедший к нему.       Уэда быстро снял с себя наушники, чтобы поприветствовать начальника по форме:       — Дело Ишигами не даёт мне покоя. — отчитался тот.       — А чего там непонятного? У Ишигами был просто букет душевных расстройств, это мы знали давно. Он довёл до самоубийства своих жену и дочку. Сынок Икари дружил с этой девочкой. После её смерти он решил проведать её отца. Во время разговора, пацан догадался, какие отношения внутри семьи у них были на самом деле. Ишигами взбрело в голову, что это станет концом его репутации, и решился на убийство, поскольку считал, что терять ему нечего. В этом нет ничего удивительного: на каждом психическом тесте у него выявляли заниженную самооценку, патологическую нужду во внешнем одобрении, склонности к агрессии и авантюрам.       — Нет, с этим как раз всё понятно.       — А что тогда? — удивился полковник.       — Показания школьников.       — И что с их показаниями? Они последовательные… друг другу не противоречат…       — Вот именно. Они слишком последовательные. — начал Уэда. — А нам в академии рассказывали, что когда группа подростков становится свидетелями преступления, то это нормально, если у каждого из них показания будут немного отличаться, например, будет различная последовательностью действий. А эти… они, наоборот… хоть и утверждают, что были напуганы до чёртиков, прекрасно восстанавливают ход событий, вплоть до отдельных реплик. К тому же они, перед тем как позвонить, долго стоят на крыльце и разговаривают.       — Так они же рассказали, что спорили насчёт верности адреса.       — Да. И я в это даже мог бы поверить, но они специально встали так, чтобы движения их губ не было видно ни на одной камере…       — Уэда. — вдруг оборвал того полковник. — Ты чего хочешь добиться?       — Э… — детектив не ожидал столь банального вопроса. — …восстановить истину?..       — Ну, хорошо. Предположим, что ты восстановил истину, которая заключается в том, что лейтенант Икари Синдзи из мести хладнокровно убил чиновника высшего звена. И что дальше? Его в лучшем случае посадят. И кто вместо него будет управлять «Евангелионом»? Ты? Я? Та рыжая немка? А есть хоть какие-то гарантии, что мы втроём сможем быть хотя бы наполовину так же эффективны как Икари?       — И что же вы предлагаете? Просто… отпустить его?       — Я предлагаю лишь не искать улик там, где их нет. — полковник забрал папку с делом Ишигами со стола Уэды. — Не придумывать небылицы про тех, кто реализовал своё законное право на самооборону, а прилагать больше усилий, чтобы устранить тех, кто на самом деле угрожает проекту комплиментации человечества. Тех из них, кто не является его ключевыми звеньями.       Полковник засунул папку в мундир и уже было собирался уходить, но Уэда задал тому ещё один вопрос:       — А если он убьёт ещё кого-нибудь важного? Что тогда?       — Если на него будут улики, то вот тогда можно будет и заглянуть в некоторые закрытые дела. — полковник, улыбнувшись, направился к выходу. — Именно для этой цели мы и храним все записи.       Он нажал кнопку лифта и, чтобы скоротать ожидание вновь обратился к своему подчинённому:       — Знаешь, почему Ишигами не получил наказания ещё когда его жена покончила с собой? Почему мы позволяли ему мучать дочь? Потому что он был нужен. И играл свою роль. Этого тебе никто ни в какой академии не расскажет, но мы не полиция, и не судьи. И, что бы там ни было написано в нашем уставе, мы не наказываем виноватых, мы лишь обеспечиваем функционирование проекта. И если уж тот, без кого проект функционировать может, стал жертвой того, кого заменить нельзя, то что мы должны делать?       — Мы должны приложить все усилия, чтобы доказать невиновность незаменимого. — не без колебаний Уэда принял правила игры.       — Это как минимум, лейтенант. Как минимум.       Наконец, лифт приехал, и полковник оставил детектива в одиночестве. Тот же ещё надолго остался на рабочем месте. Его ждала долгая ночь переоценки ценностей.

***

      Синдзи, улыбаясь, в обнимку с Рэй неспеша шёл по школьным коридорам к выходу. Торопиться было некуда, ведь хвалённая японская пунктуальность почему-то постоянно давала сбой на машинах, которыми пилотов возили на тренировки. Лейтенант, ожидая водителей, планировал выкурить одну или две сигарилки заодно обсудив со своей девушкой некоторые позы, которые они хотели бы сегодня ночью опробовать.       Однако их идиллия была нарушена. Курода, одетая во всё белое, одёрнула Синдзи со спины. Рэй тогда без лишних слов просто вырвалась из объятий своего избранника и отошла на десяток метров, не переставая, однако, за разговором внимательно наблюдать, а Синдзи к тому моменту уже не сомневался, что Аянами умеет читать по губам.       — Твой друзья, Айда и Сузухара сказали, что ты не захотел прийти с ними на похороны Куруми. — отметила Курода без намёка на какие-либо претензии.       — Э… да… — печально подтвердил Синдзи. — Я… знал, что ты подойдёшь ко мне по этому поводу. Решил сказать тебе, что я — христианин… но правда в том, что это для меня слишком печально. Я бы там просто не выдержал.       — Спасибо за признание… — даже через привычные три слоя штукатурки было видно, что Курода была просто поражена степенью откровенности своего недавнего недруга, и действительно высоко его оценила. — Я сама их выдержала только потому, что нужно было всем распоряжаться. Чёртовы ритуальные конторы только и думают, как вытащить из клиентов побольше денег, а как приходится выполнять свои обязательства, так тут же выясняется… Ладно, это неважно. Я просто собираюсь к ней на могилу и подумала, что может быть ты захочешь навестить её. Когда людей нет, это не так тяжело.       Из глаза Куроды потекла слезинка, которую та быстро убрала, дабы не подпортить макияж.       — Даже не будь у меня сейчас тренировок в Геофронте… прости, я не верю в жизнь после смерти…       — Почему? — изумилась собеседница.       — Потому что я боюсь… — в этот момент глаза Синдзи уже были на мокром месте, благо, через очки этого пока ещё не было видно.       — Эм… понятно… — соврала Курода. — Ты… опять же, не думай, что я докапываюсь или осуждаю. Каждый переживает потерю как может.       Синдзи согласно кивнул и уже было собирался возвращаться к Рэй, однако Курода вновь взяла слово:       — Но, может быть, у тебя есть что передать Куруми? Хоть ты в это и не веришь, я убеждена, что ей будет приятно, если она узнает, что ты не забываешь о ней… продолжаешь её помнить… — было видно, что ещё чуть чуть и она расплачется.       Скажи это какой-нибудь пацан, Синдзи бы навсегда записал его в сопляки и, скорее всего, сделал петухом. Но именно сейчас Ветерану Стрел было не до понятий.       У него не было ни тени желания пояснить Куроде за вторичность разума перед материей, за смерть мозга. За то, что даже верь он в Бога, доктрина его конфессии однозначно утверждает, что самоубийцы попадают в ад, и не могут быть осведомлены о делах земных. Он просто не хотел, чтобы она плакала, ведь в её состоянии была часть его вины, а он никогда не планировал её до такого доводить. И она этого не заслужила.       — Пожалуйста, передай Куруми, что… я облажался. Она нуждалась в помощи, а я был так… ослеплён своими успехами… так зациклен на своих проблемах, что в упор этого не замечал. Я предпочёл простое объяснение правильному, а… друзья так не должны поступать… Не считай я себя самым умным… тоже мне, блять, знаток человеческих душ… всё произошло бы иначе. Это — далеко не первая ошибка в моей жизни… но от этого отнюдь не легче. Я лишь искренне надеюсь, что я извлеку из этого какой-то урок. Хотя бы тому, что нельзя так глупо ошибаться… Почему-то мне не приходит в голову ничего кроме набившего оскомину: «Будь у меня возможность, я бы всё сделал по-другому», но я ничего не могу сделать с тем, что это правда. Когда ты была жива, я не поступил правильно. Не знаю, значит ли это что-то для тебя, но… после твоей смерти я сделал то, что нужно было с самого начала. Я сделал так, чтобы хоть в твоей смерти был смысл. Ничего не прошло бесследно… и, значит, было не зря…       — Какие прекрасные слова… обязательно ей передам. — тихо рыдавшая Курода собралась с силами, чтобы произнести это, после чего обняла Синдзи, разделив их общее горе на двоих, отчего пилоту на душе стало не так паршиво. — Она будет счастлива узнать, что ей всё же удалось завести друзей…