Обратная сторона аристократии

      Тихий треск свечи в старом витом канделябре, что зажгли тонкие девичьи пальцы, ломал тишину, разрезая воздух своей странной громкостью. Капли парафина соревновались друг с другом в скорости, стекая неровной дорожкой по бокам свечи.       Старый камин возвышался своим великолепием, но вот только он не горел, и внутри его был холод. Настолько, что лицо одной из рода Блэк в старой резной раме казалось самым тёплыми из тех, что вы могли увидеть.       Шумно прошелестела портьера, потому что платье Нарциссы задело её своим непокорным шёлком, струящимся по гибкому стану зелёной волной. Девушка приблизилась к своей старшей сестре, которая сидела в глубоком кресле. Но сейчас её взгляд был прикован к флаконам с зельями, что переливались оттенками фиолетового. Ненадолго задержавшись на них, девушка посмотрела холодными голубыми глазами куда-то вперёд, сама не понимая, что ищет. Красивые и запертые в своём хрустальном флаконе, как сама Нарцисса заперта в себе. Её лицо всегда имело выражение безразличия, пронизывающее холодом любого, кто рискнёт задержать взгляд на юной красавице дольше положенного. Понять, что её что-то волнует, было практически невозможным, надо было слишком внимательно смотреть на тонкие пальцы с хрупкими запястьями, которые сильнее, чем требуется, сжимали веер, ненужный в столь прохладном помещении.       Тихий звон фарфора — чашка отошла от блюдца. Тонкие пальцы девушки с каштановыми волнами волос, которым могло позавидовать целое море, сжимали посуду за ушко с аристократичным трепетом так, что могло показаться, будто фарфор ожил в её руках. Лёгкая игривая улыбка придавала её лицу невероятную красоту и юность, свежесть утренней росы, лёгкий румянец на щеках от холода в помещении доказывал, что в жилах течёт бурная, горячая кровь. Она была красива, но красива по-живому, в отличие от младшей сестры. Андромеда всегда была яркой, как и винного цвета платья, что она предпочитала. Её глаза горели огнём, но не тем, что сжигает леса. Это было пламя уюта, тепла, того, что дарует жизнь. Вот и сейчас она аккуратно прижалась в спинке кресла, в котором сидела её сестра,       Уют — это то, чего нельзя было сказать о Беллатрисе. Чёрные кудри казались тёмным пламенем, обрамлявшим это тонкое невероятной красоты лицо. Бледность девушки резче выделялась, чем у сестёр, а тёмные тени усталости под глазами делали её взгляд невероятно контрастным. Не могла печать изнеможения оставить свой след на этом остром лице, где глаза горели безумным чёрным пламенем. Взгляд старшей сестры было попросту невыносимо выдержать, потому что ты смотрел в глаза не девушке, хрупкой настолько, что можно было только неосторожно прикоснуться и сломать. Ты смотрел в глаза, где было запечатлено всё безумие рода Блэк. И природа создала во спасение от этих чёрных глаз небольшую родинку под одним из них, на которую большинство и смотрели, боясь заглянуть внутрь этого пожара антрацитовых глаз. Чёрное платье струилось по полу, а тонкие аристократичные пальцы осторожно перебирали страницы книги, остановившись на одной, что была нужна юной Блэк. Длинные ногти очерчивали лучи пентаграммы, но взгляд девушки резко поднялся и она посмотрела вперёд, на то, что было видно только этим трём девушкам.