Через тернии и провода

«Доктор, посмотрите мне в глаза, Я дышал воздухом, но сейчас нет никаких признаков жизни. Доктор, проблема в моей груди, Мое сердце холодно как лёд, но отчего — поди догадайся. Doctor, look into my eyes I've been breathing air but there's no sign of life Doctor, the problem's in my chest My heart feels cold as ice but it's anybody's guess».

Парень с девушкой шли по лесу, шаркая листьями под ногами, те чуть слышно хрустели, разлетаясь в разные стороны. Бобби всегда нравилась осень, хоть в эту пору в природе и наступал период покоя, юноша знал — растения умирают только лишь для того, чтобы весной родиться вновь. И эта умиротворённость, которой был пропитан весь Сентфор осенью, успокаивала его до кончиков онемевших от холода пальцев. Они у него были длинные, тонкие, как говорила его мама: «мечта любого пианиста». Только вот Бобби никогда не хотел быть пианистом, ему хотелось иметь такие пальцы, как у брата — сильные, крепкие, постоянно тёплые. Тёрнер-младший ненавидел свою мерзлявость всей душой, он желал даже зимой ходить в расстегнутой куртке, как это делал Майкл после тренировок, в такие моменты у того были раскрасневшиеся щеки, а изо рта вылетали облачка пара. Бобби хотелось согревать девушек своими горячими ладонями, как это делал брат, но ни горячих ладоней, ни девушки у него никогда не было. Единственная подружка в его жизни — биология. Мальчик не раз ловил себя на мысли, что он завидовал брату почти во всём, у того были друзья, успехи в спорте, красивая внешность, лишь по учёбе Бобби смог обойти его, но кому нужен зубрила-очкарик? «Может, кто-то из нас приёмный», — подумал темноволосый. — Бобби, о чём задумался? — звонкий голос Сары выводит его из мыслей, отчего мальчик лишь сильней утыкается в гигантский шарф, затянутый на шее. — Ни о чем, — красноватыми от холода пальцами Бобби поправляет очки, чуть съехавшие на такой же красноватый нос. — Никогда не привыкну к твоей скрытности, — девушка улыбается, стараясь не глядеть на собеседника в упор и не смущать его ещё больше, — Но знаешь ли, после того, что произошло, ты мог бы меня не стесняться. — Пф-ф, я тебя не стесняюсь, Сара. И было бы неплохо, если бы ты перестала говорить о том, что мы сделали… — юноше явно хотелось перевести тему, только вот он не умел этого делать, он вообще был неловок в общении с кем-либо, Тёрнер и сейчас бы пошёл гулять по лесу один, ему хотелось собрать листья для гербария, но Сара сама увязалась за ним. — Ты думаешь, если мы перестанем говорить об этом, то воспоминания уйдут сами собой? Так ты обычно привык поступать с трудностями? — светловолосая поднимает изогнутые брови, на красивом лице проступает насмешка, смешанная с удивлением, Бобби вообще не понимает, как можно за пару секунд испытывать такой спектр эмоций. «Будто из погорелого театра сбежала», — думает тот, отстранённо косясь на подругу. Тёрнер тяжко вздыхает. Он не знает, что чаще испытывает к О’Нил, раздражение или же интерес. Девушка никогда не боится говорить то, что думает, старается вытащить Бобби из душной зоны комфорта, только вот он привык сидеть в своей ракушке, а любую попытку ему помочь и вытащить оттуда, воспринимает в штыки. «В конце концов, я не просил о помощи», — проносится у Бобби в мыслях. Мальчик раскусил карамельную конфету во рту, на языке ощутился вкус перечной мяты. Тёрнер любил раскусывать твёрдые конфеты, параллельно выслушивая тираду отца о том, как это вредно для зубов. — Я привык не раскапывать могилу ночью на кладбище, Сара. Привык не видеть страшных чудовищ, которые могут в один миг разорвать тебе горло. Привык в это время спать в своей кровати и видеть десятый сон, — темноволосый так сильно устал за последние дни, что даже на злость и обиду у него сил не хватает. Он вяло глядит Саре в глаза, а после продолжает идти дальше, пиная листья под ногами. — Я тоже не привыкла к такому, но это уже произошло. Мы смогли изгнать Писадейру, больше она никого не тронет, это только наша заслуга, — тараторит она, догоняя Бобби. Внезапно тот резко оборачивается, отчего подростки чуть не сталкиваются лбами. — Ты так кичишься этим? Если бы я знал, чем это закончится, никогда не пошёл бы с тобой! Мне постоянно кажется, что она следит за мной, в кошмарах мне снятся её чёрные сальные волосы, которые она опутывает вокруг моей шеи. А свои длинные конечности она вонзает в моё тело! Я не могу забыть тот запах гнили, исходящий от неё… Каждый раз хочу закричать, но не выходит. Она будто глушит мои крики, — юноша протирает запотевшие очки, щурясь и часто моргая. — Но если бы не ты, меня бы тут сейчас не было. Ты единственный захотел пойти со мной, Бобби… — и сейчас она выглядит подавленной, будто действительно понимает, что ей хотел донести Тёрнер, — Я знаю, что забыть её пустой взгляд чёрных глаз мы уже никогда не сможем. Но надо пытаться жить дальше, вот, что я хотела сказать. Ты считаешь себя трусом, но это не так, ты недооцениваешь себя! — Я не хочу говорить об этом, — вновь вернувшись к подавленному и уставшему тону, пробубнил брюнет, — Я лишь стараюсь не зацикливаться на прошлом, как ты. — Но почему? Ты, именно ты победил монстра, а не кто-то другой. Не принижай себя, — на секунду Бобби даже кажется, что у девушки на глазах появляются слёзы, но она быстро отворачивается, не давая и шанса проверить ему свои догадки. Когда она уже вновь глядит на мальчика, лицо её вновь спокойно, а в глазах вызов, как и всегда, — Без прошлого мы бы не стали теми, кто мы есть. — Давай ты не будешь указывать мне, что делать, — достаточно грубо выдаёт Тёрнер, он хочет сказать что-то ещё, как внезапно запинается о корень дуба, спрятанный под одеялом из листьев, а после падает. Слышится характерный треск, а каштановые волосы теряются в жёлтых, оранжевых и красных листьях. — Бобби! — взвизгивает Сара, мгновенно подлетая к упавшему другу, вставая на землю коленями, не жалея свои джинсы и пальто. Она поднимает мальчика за грудки, вглядываясь в его лицо — на бледной щеке следы сырой земли, а одна линза очков треснула, — Ты как? «Забавно. Когда она резала правую ладонь для обряда изгнания Писадейры и наполняла своей кровью кубок, читая что-то на латыни, такой испуганной она не выглядела», — думает Бобби, глядя в голубые глаза О’Нил, гадая, чего она так к нему прицепилась. — Нормально. Только очки сломались, в который раз уже, — шипит он, утирая щеки от грязи. Когда девушка берёт его за руку и помогает подняться, она сначала подмечает, что руки у него ледяные, будто у покойника, а после замечает странный шрам на руке в форме буквы «М». Бобби сразу одёргивает руку, засовывая её в карман своей куртки. Пару мгновений они молчат, но Сара всё же не выдерживает, нарушая тишину первой. — Бобби, откуда этот шрам? — тихо произносит девушка, боясь сказать что-то лишнее, только вот лишнее она уже сказала. Тёрнер знал, что она спросит, но до последнего надеялся, что не станет. — Ты же знаешь… — начинает Бобби, но Сара перебивает его. — Что это не моё дело? Знаю, — кажется, эта беспардонность и саму О’Нил достала. Тёрнер ей даже завидует. Мальчик откровенно не понимает, что нужно ей от такого, как он. Красивые храбрые девушки не заглядываются на ботаников, не вылезающих из фланелевых рубашек в клеточку и уродливых свитеров. Такие девушки обычно липнут к его красивому брату с накаченным телом и огромными зелёными глазами. Сначала Бобби был уверен, что и Сара хочет подружиться с ним, чтобы стать поближе к Майклу, но время шло, а девушка никак не реагировала на шутки и флирт Тёрнера-старшего. — Это первая буква имени, — произносит юноша, но он уверен, что О’Нил уже сама догадалась, она не глупая. «Они даже назвали его, как главного архангела. А мне досталось то имя, в котором одни буквы «Б» застревают в глотке… Самое тупое имя, какое только можно дать…» — думает про себя Бобби, ему так гадко и мерзко сейчас, что хочется, чтобы Писадейра восстала и забрала его к себе. Самое паршивое, что Майкл даже повода не давал его ненавидеть, он всегда горой стоял за брата. — Майкл? Но почему?.. — Сара вновь глядит на осунувшееся лицо брюнета осознанным взглядом, но вслух всё равно свои мысли высказать боится. Бобби уже подумывает соврать, сказать, что это всё его брат виноват, вырезал своё имя у него на руке, но звучит так глупо и неправдоподобно, что темноволосый лишь прикусывает язык. А О’Нил тем временем молчит, видимо, тут и показались чёткие границы её беспардонности. Но когда девушка протягивает свои ладони к его руке, спрятанной в кармане куртки, Бобби впадает в полнейшее оцепенение. В лёгких не хватает воздуха, а где-то в грудной клетке неприятно жжёт, даже через разбитую линзу очков Тёрнер видит, как уголки рта девушки приподнимаются. Руки у неё тёплые, совсем как у Майкла, а кожа бархатная. Сара гладит его длинные холодные пальцы, проводит по каждой костяшке, сжатой в кулак. У него на запястье причудливая родинка, похожая на знак деления. Вновь видя небольшой шрам, светловолосая подносит его руку к своему лицу и оставляет аккуратный невесомый поцелуй прямо на маленькой букве «М». После этого она подставляет свою щеку, гладя себя его ледяной ладонью, прикрывая глаза, словно ласковое животное. Бобби хочет возмутиться, но он не может, ему нравится чувствовать разгоряченную кожу её щёк, от девушки пахнет чем-то сладким, напоминающим запах кокоса. Внезапно Тёрнер отворачивается, кряхтит и хватается за горло, тогда Сара реагирует быстрей него, доставая из его правого кармана ингалятор. Мальчик снимает с него колпачок, делает вдох, обхватывая мундштук губами, задерживает дыхание на несколько секунд, а после выдыхает. — Я вырезал это циркулем, — выдаёт Тёрнер, разрезая воздух своим хриплым голосом. «Ха, как настоящий задрот, повёрнутый на учёбе, кроме циркуля ничего не нашлось?» — усмехается голос в голове юноши. — Зачем? — её взгляд впивается в него, но Бобби старается отвести свои зелёные глаза в другую сторону, он старательно делает вид, что возится с ингалятором и долго убирает его обратно в карман. О’Нил может сравнить Бобби с шорохом старых книг, с запахом яблочного домашнего пирога, с дуновением холодного осеннего ветра, с колючим огромным свитером, с гербарием (в слове так много букв «р», как и «б» в его имени) и горчичным цветом. — Потому что Майкл — грёбаный… — мальчик на секунду замолкает, думая, не зря ли он сказал это слово, — Пример для подражания. Он идеален во всём, его любят одноклассники, учителя, это даже несмотря на то, что он вообще не готовится к урокам. Одно слово — Майкл. Он нравится всем, потому что просто существует. И его имя, которое мне приходилось слышать постоянно с самого детства, так глубоко врезалось в подкорку мозга… — Бобби… — Родители, переживающие в основном только из-за старшего сына, ну потому что «А что Бобби? Бобби молодец, он умненький мальчик, его в любой университет с руками оторвут». Нескончаемый поток девиц с «Бобби, слушай, а расскажи про своего брата…», «Бобби, ты такой милый, тебе так повезло, что твой брат Майкл!», школьная шпана со своим «Тёрнер, если бы не твой братец, мы бы точно окунули твою мерзкую рожу в унитаз». Сара видит, как ему больно говорить о прошлом, воспоминания мелькают в его глазах, отражениями плывут в разбитых очках, перед собой девушка представляет, как Бобби сидит под кроватью и в полутьме вырезает на руке острым циркулем злосчастную букву «М», в которой отпечатывается вся его боль, ненависть, любовь. А Бобби просто чувствует себя жалким. Жалость — то, что он видит в зеркале каждое утро, жалость ползёт по его неопрятным запутанным каштановым волосам, по бесформенной одежде, по тощим ребрам, по очкам, дужка которых заклеена клейкой лентой (умудрился где-то в очередной раз сломать), по тонким сухим губам. Когда Майкл заглядывает в его комнату, чтобы кинуть громкое «Бобби, спускайся завтракать», мальчик глядит на его крепко сложенное тело, накаченные руки, пресс, где виднеются капельки воды, ещё не высохшие после душа, татуировку во всю грудь, тогда Тёрнеру-младшему хочется просто заколоть себя всего циркулем, оставить чёртову букву «М» на каждом участке своего худощавого тела. Бобби представляет, как Адель проводит по татуировке своими миниатюрными пальчиками, и он не понимает почему, но ему хочется узнать, каково это, хочется осязать перманентный рисунок на коже, нанесённый иглой. «Ему было так же больно, как мне, когда я резал себя острым циркулем?» — гадает Тёрнер-младший, всё думая о его татуировке. Сара хотела начать говорить очевидные вещи в духе «не стоит сравнивать себя со своим братом, ты не хуже него», но она резко поняла, что эти слова никак не убедят человека, росшего с подобной мыслью, вбитой в голову с самого детства. Девушка просто притянула Бобби к себе, впиваясь в его чуть дрогнувшие губы своими. Он не противился, ни капли, скорей просто замер, не готовый к поцелую. О’Нил взъерошила непослушные тёмные волосы, положила руку на тонкую шею, чуть задевая ногтями адамово яблоко под шарфом, отчего тот неловко сглотнул. Его руки нелепо легли сначала на спину девушки, потом же съехали к талии, он действовал неуклюже и неумело, будто медведь. Разбитые очки мешались, съезжая на нос. Сара отметила, что Бобби пахнул чем-то свежим, с лёгкими нотками хлорки, наверное, стиральным порошком, или отбеливателем. На вкус поцелуй был как карамель с перечной мятой, девушка любила покупать в Балтиморе леденцы в виде карамельной трости, вкус был такой же. Когда он прижался к ней, Сара ощутила, словно она оказалась дома, в своём родном городе, сосущей карамельный леденец. Стеснение Бобби чуть ушло, ему нравилось чувствовать тёплые нежные губы на своих. Её длинные светлые волосы щекотали шею и уши, а сладкий запах кокоса заполнял лёгкие. «Только бы не приступ астмы», — мелькало в мыслях у него. Зрачок давил зелёную радужку глаз, очки у него потели. — Я целуюсь сейчас с тобой, а не с твоим братом, Бобби, — прошептала девушка, глядя ему в глаза, — Мне интересно, когда ты рассказываешь о ботанике, показываешь мне различные растения, помогаешь с математикой, обсуждаешь книги по литературе. Думаешь, Майкл сможет сделать хоть что-то из этого списка? Бобби молчал, всё ещё окольцовывая руками талию Сары. Рядом с ней ему не было холодно. Возможно, впервые. А ещё его мысли не занимал образ идеального брата. Тоже впервые. «Ты считаешь, что твоё сердце сделано из стекла и холодно как лёд, но дай мне показать тебе, что это не так, мой милый мальчик. Я хочу помочь тебе, чтобы в твоей жизни было меньше боли, приступов удушья и ἆσθμα и ἀσθμαίνω*, как писали Гомер с Гиппократом», — думала Сара. *с древнегреч. «задыхаться», «тяжёлое дыхание»