Через тернии и провода

❝Любовь моя всегда выходила мне боком Ножом, подставленным к горлу Еще не больно, но страшно выдохнуть Это беспомощность новорожденного Это табличка «нет выхода» Любовь моя всегда выходила мне боком Сто шагов по болоту Необходима осторожность линий Но оступаюсь и падаю в воду Я всего лишь хотел, чтоб меня любили❞.

Больше всего Дино старается скрыть в себе чувство всепоглощающей злости, такой едкой, словно щёлочь. Он закрывает глаза, трясущиеся ладони превращаются в кулаки, стиснутые до побелевших костяшек. Виски пульсируют, а в голове набатом бьёт тяжёлый голос отца: «Мой сын должен быть лучшим во всём! Ты понял?» И оглушающая звонкая пощёчина по левой щеке, напоминающая о себе пульсирующей болью и красным следом от ладони на бледной фарфоровой коже. Когда Фенцио уходит, Дино злится, зарываясь руками в холодную влажную землю и скребя её ногтями, белоснежные крылья его раскрываются, резко и интенсивно машут взад-вперёд, отчего листья, лежавшие на земле, взвиваются вверх. Несколько перьев вылетают из крыльев, а пара светлых прядей выбивается из пучка. Ангелу хочется запустить сферу энергии прямо в колонну, раздробив её на куски и оставляя от неё одни руины, но он заставляет себя проглотить всю злость и натянуть маску безразличия. Его лицо не выражает никаких эмоций, он похож на статую, высеченную из мрамора, только взгляд живых голубых глаз и стиснутые зубы выдают его. Напускная строгость и смиренность. Он складывает ладони в мольбе и стоит на коленях, закрывая глаза. «Ангелы не должны подчиняться чувствам и зависеть от эмоций, они обязаны быть сдержанными и запирать все свои низменные желания на замок», — повторяет себе вновь и вновь Дино, стараясь найти спасение в медитациях. Дино злится, что у него с детства нет друзей. Все считают его заносчивым выскочкой, кто-то боится начать общение с сыном строгого Престола Фенцио, кто-то презирает по этой же причине. «Тебе не нужны друзья, сынок. Они все завидуют тебе», — шепчет отец. Сначала маленький Дино горько плачет под мыслительным деревом и расстраивается, а потом привыкает находиться наедине с собой. Он укрывается своими большими белыми крыльями, словно оказываясь в мягком коконе. Перья кажутся такими мягкими и пушистыми, что напоминают выпуклые облака. Дино комфортно, он учится ценить каждую минуту одиночества, используя её во благо. «Я всегда один», — говорит ангел Вики, совершенно не понимая её удивления, уверенный в том, что иначе и не бывает. А ещё он вспоминает аккуратные черты лица матери и её большие синие глаза. Она всегда успокаивала его и пела колыбельные перед сном. Дино знает, что нельзя даже и думать о таком, но невольно вопрошает: «Как мама могла выбрать такого, как отец? Быть может, именно это и погубило её?» Дино злится на Люцифера. Злится на то, что демону с рождения досталась такая могущественная сила, а ангелу же пришлось взращивать её в себе годами, без устали тренироваться и не давать слабину. «Ну что ты, Дино, твой папаша решит любые твои проблемы с учёбой, правда?» — самодовольно усмехается Люцифер, задевая ангела плечом в коридоре, — «А Фенцио теперь не снизит мне оценку, за то что я посмел дотронуться до его золотого сыночка? Пусть только попробует!» Дино не понимал, почему он обязан постоянно соперничать с другими, для чего отец наставлял его быть самым лучшим с детства. «Папа желает воплотить во мне всё то, что не смог воплотить в себе. Шепфа, почему он не поинтересовался, чего я хочу? Должен ли я выполнять его волю? Если я откажусь, это разобьёт ему сердце. У него не осталось никого, кроме меня». И когда юноша пытается поговорить с ним, лицо Фенцио лишь искривляется в гримасе ярости, мужчина называет сына неблагодарным и ничего не понимающим дураком. «В тебе такой потенциал, такие амбиции, а ты говоришь мне, что устал? Больше никогда не смей поднимать эту тему. Ты понял меня, Дино?» — взгляд его, словно репейник, цепляется за сдвинутые к переносице брови сына. Хриплое «да, отец» разрезает душный воздух. Глядя на пугающее лицо Фенцио, покрытое личиной злости, Дино в который раз клянётся себе, что никогда не будет таким, продолжая хоронить в себе всю злобу и умело скрывать цвет своей энергии, прекрасно зная, что, когда эмоции берут над тобой верх, энергия темнеет, так противнику легче одолеть тебя. Дино злится, когда осознаёт, что Ребекка Уокер является матерью Вики, не понимая, за что с ним так жестока судьба. Когда отец вновь кричит на него, ударяя по лицу и называя Непризнанную потаскухой, ангел больше не смеет молчать, чаша терпения окончательно переполняется и гнев выходит наружу. «Не называй её так», — вскидывая руку и заграждая собой девушку, произносит ангел. Голубые глаза его чернеют от гнева, горделивая осанка и высоко поднятая голова внушают уважение и даже страх. «Ты боишься меня, отец. Думаешь, я не знаю? Боишься, что я выйду из-под твоего контроля», — выплёвывает стальным тоном Дино, осознавая, что терпеть поведение отца и скрывать свою боль он был готов вечно лишь до тех пор, пока дело не коснулось Вики. Ангел знает, что Фенцио ставит между ней и Ребеккой знак равенства, для него она — враг номер один. «Вся твоя любовь проявляется через ненависть, отец. Чем больше ты любишь, тем больше ты ненавидишь», — говорит уверенно Дино, только сейчас истина ослепляет его резкой вспышкой. Всю жизнь он глушил в себе чувство злости и ненависти, потому что боялся стать похожим на своего отца. Он осознаёт, что не боялся его гнева, потому что привык постоянно терпеть его на себе, он боялся только того, что превратится в его точную копию. «Я не позволю себе стать таким. Никогда», — парирует в мыслях юноша. Когда Фенцио замолкает, сжимая губы в тонкую полоску, а после уходит, Дино замирает в оцепенении. Он чувствует сладкий запах Вики и её энергию, мягкость её волос около своего подбородка и тепло тела, ангел понимает, что он больше не злится. Вся злость рассеялась, словно песок между пальцами, потому что наконец вышла наружу. Он позволил себе освободиться от её железных оков, стискивающих его столькие годы. Юноша только крепче прижимает девушку к себе, трепетно касаясь её губ и очерчивая пальцами позвонки на вздрагивающей спине. «Мой ангел, ты не должен подавлять в себе негативные эмоции, слышишь? Ты живое существо, способное чувствовать, а не робот. Не копи в себе это», — произносит Вики. И даже когда отец умирает, Дино больше не испытывает ни злости, ни ненависти. Лишь скорбь и опустошение, которое через какое-то время проходит. «Им двигали лишь злоба и обида. Вот, во что превращается слепая неконтролируемая ненависть», — размышляет Дино. Ангел перебирает свои золотистые локоны волос, змеившиеся по плечам и напоминающие золотое руно. Он думает, что логичней всего было бы ненавидеть отца, но он не может. У него больше не осталось злости. «В том лагере умер не мой отец. Он умер намного раньше», — говорит Дино. Юноша очень долго думает о произошедшем, перебирая в голове различные воспоминания и мысли, наконец заключая, что почувствовал облегчение. Всю горечь обид и боли, принесённых отцом, начало размывать, будто волнами песок. Дино больше не бился о прутья клетки, в которую он был заперт из-за того, что сдерживал гнев в себе. Он, словно канарейка, наконец выбрался на свободу, смог вдохнуть полной грудью и разразиться громкой трелью. «Я прощаю его. И не смею держать обиды в душе своей, ведь затаенные обиды ведут к мести и потерям. Именно это погубило моего отца». — Дино, — чуть слышно шепчет Вики, её руки опускаются на мужские напряжённые плечи и массируют их, — Ты же знаешь, что можешь поделиться со мной всем, что тебя тревожит. — Знаю, — он улыбается уголками губ (вежливость, не более) и кивает головой, волны светлых волос только сильнее рассыпаются по плечам, — Спасибо тебе. — Мой ангел, — девушка присаживается на корточки и аккуратно поглаживает белоснежные перья, указательным и средним пальцами перебирает каждое пёрышко, — Всё будет хорошо. Я это знаю. Ты мне веришь? Дино вновь слабо кивает, мысленно произнося «верю, всегда буду верить», но вслух это сказать всё же не решается. Вики это слышать и не обязательно, она чувствует исходящее от него доверие и легонько целует в макушку. Дино молчит, во рту пересохло, а на языке у него вертится фраза, которая выходит из него с каким-то надрывом, пугающим даже его самого. — Я всего лишь хотел, чтоб меня любили.