Happy to disappoint

Он даже не может отправить голосового сообщения. Каждый раз, когда он пытается набрать номер Тони, звонок просто сбрасывается — даже ни писка монотонных гудков. И Питер отчаянно хочет услышать хотя бы эти всегда надоедающие гудки просто потому, что уже не может находиться один в своей комнате. Слёзы без остановки стекают по щекам, и Питер яростно их смахивает, чтобы видеть, что он печатает. А печатает он много, начиная с попыток объясниться и заканчивая потоком просьб о прощении. Отправляет и отправляет сообщение за сообщением, чтобы настойчивая вибрация телефона Тони заставила его прочитать этот нескончаемый поток. Но сообщения так и остаются непрочитанными, такое чувство, что они даже не доходят по до получателя. Но Питер продолжает спамить до тех пор, пока его словарь не сужается до двух слов: «Тони» и «пожалуйста». А чуть позже телефон выдает ошибку и просит немного подождать, отчего Питер со всей накопившейся злостью отбрасывает телефон, не рассчитав силу. И он разбивается. Все внутри него до боли сжимается, он задыхается от слёз и с трепетом подбегает к разбитому телефону, умоляя его включиться. Но все тщетно: экран телефона по-прежнему остаётся черным даже после того, как он высунул и снова вставил на место аккумулятор, и Питер, ругая себя под нос, ещё глубже зарывает себя в могилу. — Ну давай же! Оставив телефон, Питер подбегает к двери, наваливаясь на нее всем весом, но ничего не происходит. Тогда он бежит к столу, чтобы отыскать ноутбук и отправить сообщения и через него тоже. И пока тот включается, парень снова подходит к кровати и пытается вернуть телефон к жизни, но снова безрезультатно. Сообщения, попытки включить телефон и открыть дверь — все это превращается в замкнутый круг в его маленьком однокомнатном мире. Рассудок потух уже после двадцатого сообщения, поэтому, ни о чем не думая, он мечется по всей комнате, стучит в дверь и пальцами по клавиатуре. В голове зарождаются мысли о лезвии, тонко режущим кожу и дающем выпустить из себя всю ту внутреннюю пожирающую боль. Но Тони сказал, что никто не смеет причинять ему боль — даже сам Питер. В руках Тони было всегда так невероятно приятно и безопасно, и, вспоминая это, Питер всё больше понимал, кого он потерял. Внезапная боль от воспоминаний пронзает все тело, и Питер опускается на колени, беспомощно держась за ручку двери, как утопающий — за соломинку. Сбежать. Найти Тони. Объясниться. Сбежать. Найти Тони. Выжить. Он прокручивает в голове последнее, что он слышал, — удаляющиеся шаги. И это помогает ему отвлечься от горьких слез и от боли в горящих лёгких. С каждой прошедшей секундой надежда буквально утекала сквозь пальцы. Успокоится и отвлечься удается только тогда, когда с улицы донёсся звук открывающейся и захлопывающейся двери. Он тут же вскакивает и отходит от двери, ненавидя себя за слабую надежду в груди, — а вдруг Тони одумался и вернулся? — в то время, когда он прекрасно знал, кто приехал. Можно даже не смотреть. На лестнице раздается резкий топот, за ним следует громкий крик его имени. Ну вот, Питер не сомневался, что это Эдриан, поэтому и отошёл заранее от двери, зная, что в нее в скором времени ударят. Он быстро поднимает с пола разбитую камеру, чтобы иметь на руках хотя бы что-то, чем можно будет защищаться. Один шанс. У тебя есть всего один шанс. Не облажайся. — БЕСТОЛКОВЫЙ! — удар в дверь. — ГЛУПЫЙ! — ещё громче, — СУКИН СЫН! Дверь отрывается от петель, и в приеме появляются горящие гневом глаза Эдриана. А дальше — паника. Другого слова не подобрать. Питер насквозь видит бурлящую в Эдриане ярость. Он не раз видел его под властью гнева, но такой ужасающей холодности — ещё ни разу. Питер не может описать это словами. Знает только, что он сам сейчас… Очень напуган. — Это видео было единственным нашим шансом! Единственным тузом в рукаве, а ты… Нет, он пришел не для того, чтобы просто наорать на него. Даже не успев договорить предложение, он набрасывается на мальчика, но Питер это предчувствовал. Эдриан, как молния, мчится на него, но Питер с силой кидает в отца камеру. Он не следит за тем, что происходит дальше, а сразу бежит. Бежит к единственному выходу, что находится за спиной диких глаз. Но Питер не принимает во внимание одну вещь. На этот раз Эдриан трезв. А это значит, что сейчас ничто не способно притупить его чувства и замедлить рефлексы. Питер прикрывает лицо руками и рискует, но в следующую секунду толстые пальцы больно хватают его за волосы и дергают назад. Юноша приземляется на задницу, руками и головой тянется ближе к пальцам отца, чтобы облегчить себе боль, но в то же время желая быть как можно дальше от этого ненавистного тирана. — Как ты смеешь, подонок?! Мужчина отпускает волосы парня, желая развернуть его к себе, но Питер, пользуясь секундной свободой, разворачивается на полу и, пиная, сбивает Эдриана с ног. Болезненный вой, раздавшийся в следующий миг, — сигнал быстрее подниматься и уносить ноги в борьбе за свою жизнь. Спускаясь по лестнице, он перепрыгивает сразу через две ступени, а в самом конце спрыгивает аж с четвертой, отчего почти встречается лицом с полом, но успевает подняться. — О нет, дорогой, в этот раз ты не улизнёшь! Крик Эдриана режет по ушам. Мужчина оправляется намного раньше, чем рассчитывал Питер, поэтому, не оборачиваясь, он подбегает к двери и дёргает за ручку, чтобы уйти… Но дверь оказывается закрытой. Обеспокоенно Питер ударяет себя по бокам, отчаянно нащупывая ключи в карманах. И от одного воспоминания сердце проваливается в темнейшую яму ада — он оставил ключи наверху. — БЕНДЖАМИН! Питер оборачивается через плечо и видит Эдриана на полпути к себе. Неважно, насколько бесполезна дверь без ключа — Паркер дёргает за ее ручку ещё минимум три раза, прежде чем мозг напоминает об ограниченности времени. И, бросая всё, юноша меняет свой курс на плохо освещённую кухню. Их разделяет лишь кухонная перегородка, когда Питер, оборачиваясь, выхватывает нож, — «Держись подальше, не наломай дров» — но соблюдает достаточное расстояние до Эдриана. И пусть ему сейчас очень хочется всадить этот нож поглубже в сердце отца, его трясущаяся рука просит этого не делать. — Мне совсем не нравится твоё новое поведение, Бенни, — говорит Эдриана, но близко не подходит, — это Старк тебя научил? — он кивает в сторону ножа и нахально ухмыляется. — Как жаль, что его здесь нет, и он снова пропустит момент, когда я поставлю тебя на место. Питер стискивает зубы. Ему надо подумать. О выходе, подумать об альтернативных путях решения, пока гнев не поглотил его полностью и не разрушил пути для отступления. И Эдриан это понимает. Улыбается, довольный и терпеливый, будто у них есть все время в мире. Как бы грустно не звучало, но без Тони — у них оно действительно было. — Не порежься случайно, Бенни, — усмехается Эдриан. — Замолчи! — А-а-а, прости, ты же, наверняка думаешь, как улизнуть? Ищешь пути к отступлению? Тогда тебе надо знать кое-что: просто так ты от меня не избавишься. — Я сказал, замолчи! Ты забрал у меня ВСЕ! Вот тогда лицо Эдриана перекрашивается суровостью. — Я?! Да это я дал тебе все! Без меня ты был бы никем, без меня ты бы давно был мертв. А испортил все ты, неблагодарная шлюха! Эдриан наступает на него, и Питер, не думая, неосторожно размахивает перед ним ножом, полностью полагаясь на импульс — не на целенаправленные удары. Ярость окутывает парнишку темным туманом, но он слишком поздно понимает, что было слишком глупо недооценивать Эдриана. Ведь он не был пьян. Он много лет работал на Тони. Сколько таких, как Питер, махали перед его лицом ножом? Поэтому Эдриан уворачивается и хватает мальчика за запястье, сжимая настолько сильно, что ладонь Питера беззащитно разжимается, и нож со звоном ударяется о пол. Проходит полсекунды, и юноша понимает, в какой заднице только что оказался. Со страхом Пит смотрит в глаза отца и находит там лишь убийственную холодность. Инстинкт самосохранения срабатывает мгновенно, и Паркер заносит на Эдриана свою вторую руку. Но ликующая возможность высвободиться уже в следующую секунду оборачивается рукой отца, сжимающей его горло. По лицу приходится новый удар. Только на этот раз кулаком. Питер, как рыба на суше, открывает рот, хватая недостающий воздух, и сплевывая, слава Богу, не зубы. Живот скручивает от боли, а на зубах ощущается вкус собственной крови. — Неблагодарный. Мелкий. Ублюдок! С каждым ударом Эдриан крепче сжимает тонкую шею. Он хватается пальцами за ладонь отца на горле, но из-за недостатка кислорода любое движение становится проблемой. — П-п-пож… Пожалу… Перед глазами вырастает белая пелена, как бы Питер не пытался бороться. Но потом Эдриан отпускает, проклиная и обвиняя Питера в чем-то — он не слышит из-за звона в ушах. Парень опирается руками на колени, кашляет и буквально глотает воздух, обжигая горящие болью легкие. — Только попробуй умереть! Только попробуй, я тебе говорю!!! Эдриан снова хватает его за горло, но на этот раз не с целью удушить, а с целью толкнуть того спиной на холодный металл холодильника. Питер ударяется головой так, что в глазах начинают плясать звезды, но отец на этом не останавливается. Он больше ничего не кричит. Речи закончились. Мужчина притягивает Питера к себе и снова ударяет о холодильник. И это повторяется раз за разом, пока руки парня не обмякают и сам он не превращается в тряпичную куклу в руках Эдриана. Если тебя бьют — бей в ответ сильнее. С каждым ударом эти слова эхом растворяются в сознании Питера. Я пытался, папочка… Я правда пытался... С каждым новым ударом с холодильника падают магниты, и этот дребезжащий звук наполняет весь разум Питера. Глядя на разбросанные магнитные фигурки букв, в голове вспыхивают точно такие же разбросанные картинки воспоминаний о Тони. Он пытается ухватиться хотя бы за одно, как ребёнок, бегающий за бабочкой, но каждый новый удар отдаляет его от приятных памятных моментов. Питер хочет, чтобы Эдриан, наконец, отстал от него. Хочет хотя бы упасть на пол и собрать в объятья лежавшие на полу «воспоминания», пока не попрощался с ними навсегда. Эдриан не собирается его убивать… но даже если и убьет, то Питер хочет умереть с мыслью о Тони. С ощущением ласкающих спину рук и запутывающихся в волосах пальцах. Он отчаянно вспоминает соленую кожу Тони после часа купания в море и золотистую бородку в лучах закатного солнца. Хочет вновь услышать бархатный голос и почувствовать себя в безопасности. Услышать его Бэмби... хотя бы в последний раз, прежде чем Эдриан выбьет из него все соки, и все сладкие мечты превратятся в горькие. Питер пытается в последний раз заговорить: — С-сс.. с-сд.. Эдриан не убирает руку с его горла, лишь слегка ослабляет хватку, угрожает. — Что? Питеру хочется заглянуть в его глаза. В последний раз. Он сглатывает кровь и пытается поднять голову, но силы полностью покидают его тело. Ему трудно сосредоточиться на чем-либо. Любая мысль быстро покидает его разум, как будто испаряясь в кроваво туманной пучине. — С-сдо-о-охни… — неразборчиво и криво. — Что ты ляпнул? Голос Эдриана взрывает его барабанные перепонки, отчего парень уже не может отличить стук собственного сердце от пульсирующей боли. Мир в глазах переворачивается — пол под ногами исчезает. Питер помнит, что он точно стоял на двух ногах ровно, но, видимо, он уже перестает чувствовать даже конечности. Он не может найти глазами Эдриана, хотя прекрасно знает, что тот перед ним. Поэтому он сдается. — Просто сдохни… И даже когда все разваливается на части, когда свет, тьма и все цвета окружающего мира разрушаются… когда теряется весь смысл происходящего, Питер понимает, что все ещё может выплюнуть в лицо Эдриана то, что годами томилось в его груди. Его губы растягиваются в улыбке, эндорфины разрывают его изнутри, и во рту снова чувствуется привкус железа. — Просто. Блять. Сдохни. Пап. Яркие захватывающие эмоции затопляют его разум, и наверное, это самое подходящее время, чтобы провалиться в вечный сон.

***

Землетрясение? Или это Питер дрожит? Такое чувство, что он вот-вот упадет, поэтому юноша хватается за все, что попадется под руку. Так, погодите? Питер поднимает тяжелые веки, и, рассеяв туман перед глазами, оглядывается. Он лежит на боку, руки заведены за спину и крепко связаны, перед глазами темнота. И неопознанный тусклый свет. Питера тошнит от своей дрожи и положения, в которое он попал, поэтому он закрывает глаза. Свет перед глазами исчезает, и в панике Паркер пытается сосредоточиться на звуках. Внутри все бурлит и отвлекает, но даже из-за панического шума в ушах, Питер расслышал. Расслышал кряхтение двигателя. Он на заднем сиденье машины Эдриана. Питер не помнит, как и почему сюда попал, а мозг просто не хочет делиться ответами и отзывается вспышкой боли. — Ох, святые угодники, наконец-то! — вдруг раздается облегченный голос Эдриана совсем близко. Питер хочет посмотреть на водительское сиденье, но сил поднять голову не оказывается. — Я уж подумал, что ты больше не очнешься. Что, гордишься собой — напугал меня до смерти. Несколько пазлов головоломки соединяются, и Питер вспоминает ноющую боль в затылке. Хотя после этого в памяти лишь пустота. Он пытается освободить руки, но в ответ слышит металлический звон. Холод вокруг запястий — ещё один намёк. На нем наручники. — Что э… это… д-делается… Питер хмурится. Он не это хотел сказать, а… Подождите. А что он хотел сказать? — Ой, просто молчи и не вырубайся так больше, ладно? Мы скоро доедем. Куда? — но вместо вопроса Питер мычит что-то, соглашаясь. Его язык все равно его не слушается, поэтому в чем смысл говорить что-то. Питер сверлит взглядом затылок Эдриана, а потом ловит его взгляд в зеркале заднего вида. Они темные и сверкают в темноте. — Тебя не рвет? Эдриан кидает на отражение Питера в зеркале мимолётный взгляд и снова возвращается к дороге, которая ведёт Бог знает куда. Что-то подсказывает ему, что там, куда везёт его отец, они вовсе не будут веселиться, поэтому приложив гору усилий, Питер поднимается и садится на сиденье все ещё со связанными руками. Уже чуть полегче… Но стоит машине завернуть за угол, как Питер, как мешок с картошкой, стремительно заваливается на бок и ударяется о стекло автомобиля лицом. Гул за окном заставляет мозг съежиться от ноющей боли, он стискивает зубы, и на его глаза наворачиваются горькие слёзы отчаяния и безысходности. — Н-нет… не рвет… Тихо и из последних сил бормочет Питер, отворачиваясь в сторону и глядя на пролетающие мимо здания, которые не удается даже разглядеть — так быстро мчалась машина. Все превращается в размытые пятна, и местность перестает казаться узнаваемой. Шанс появляется, когда они тормозят на красный свет, и Питер напрягая свою память, пытается распознать каждый изъян улицы. И Паркер не может поверить глазам. Питер ожидал, что они окажутся где-нибудь в глуши. В глубоком лесу или у тихого озера, где Эдриану не составило бы труда избавиться от его никчёмного тела. Но они все ещё в городе. На дворе стоит ночь, и улица выглядит смутно знакомой, но Питер не может вспомнить, бывал ли он здесь и, если да, то когда и почему. — Эй! ЭЙ! Не отключайся, блять! — Я не… Питер снова хмурится. Он не отключался. Всего-то прикрыл глаза на минутку. — Сними… наручники… Просит Питер и, снова прикрывая глаза и тихо пыхтя, пытается второй раз освободиться, но и на этот раз ему ничего не сходит с рук. — Чтобы ты напал на меня со спины и убил нас обоих? Ну нет, спасибо, приятель. Слова отца заставляют открыть глаза. Даже в как будто пьяном состоянии он умудряется выглядеть как ни в чем не бывало и вести себя не как гребаный ублюдок. — Хватит ныть, мы скоро будем у Рамлоу. Рамлоу? Питера отчаянно пытается заставить мозг переварить полученную информацию. — Брок? — Угу. — Но Брок ветеринар. Питер думает, что на его слова хоть как-то отреагируют, но Эдриану, видимо, по-барабану. Питер беспомощно глядит в глаза отца через отражение в зеркале, но так и не получает никакого ответа. Машина снова приходит в движение. — Брок ветеринар. — Я услышал тебя с первого раза, — с явным раздражением говорит Эдриан. — И что? Питер медленно моргает. Неужели Эдриан не видит, что не так? Даже Питер со своими еле работающими мозгами понял бы. — М-мне нуж-жно в больницу! Повышать голос — больно, но необходимо. И вдохнув в лёгкие побольше воздуха для восстановления дыхания, Питер понимает, что его рёбра тоже не в порядке. С каких пор просто дышать стало невыносимой пыткой? Так или иначе, ехать к другу Эдриана у Питера нет ни капли желания. Уж точно не к ветеринару, который не смог спасти его собаку. Эдриан никак не реагирует. — В БОЛЬНИЦУ! — крича это, Питер пинает водительское кресло. — Хочешь, чтобы я тебя снова вырубил? — Эдриан оглядывается через плечо и кидает на сына яростный взгляд, от которого Питер замолкает и откидывается на спинку сиденья. Ему хочется пить. Он облизывает губы, на которых засохла кровь, и еле сдерживает рвотный рефлекс. Попрошайничать не хочется, тем более перед своим отцом, зная, что вряд ли получит то, о чём попросит. — Пожалуйста… Поехали в больницу. — Даже если поедем, что мы им скажем, а? Что ты упал с лестницы? — Н-но… Брок же ветеринар. — Ветеринара в нем столько же, сколько в нас. Питер бы хотел сказать ему что-то ещё, но он молчит. Говорить слишком больно, а терпеть эту боль — ещё противнее. В машине укачивает, его тошнит, и когда она наконец тормозит около какого-то дома на окраине Нью-Йорка, Питер готов поблагодарить всех Богов, что его мучения закончились. Но стоит ему открыть дверь и выйти из машины, как он тут же обессиленно падает на тротуар. Помочь он себе не может из-за связанных за спиной рук, поэтому лицу приходится не сладко. Ерзая как червяк, Питер еле садится задницей на холодный асфальт. Головокружение атакует с новой силой. Эдриан ворчит что-то под нос и помогает ему подняться. Не то чтобы он помогает ему и дальше, но его хватка на запястьях парня довольно крепкая, что более менее удерживает Питера на плаву. Что произошло дальше — сплошной туман. *** Приходит в себя Питер уже на удобном диване. Он с лёгкостью вспоминает, где находится, потому что бывал здесь довольно часто, когда Брок пытался спасти его верного пса. Эдриана поблизости нет, но Питер даже не смеет обнадеживать себя тем, что тот уехал надолго. — Так, последний разочек, ладно? Брок уже несколько часов сидит над его ранами, но голос его только сейчас проник через плотную пелену сознания Питера. И, услышав его спустя почти четыре года, Питер пугается. Он поднимает глаза и узнает мужчину. Та же обнадеживающая улыбка, которая была на его лице в день смерти Джека. Те же глаза, то же лицо, правда, парочка новых шрамов прибавилась. Питеру хочется спросить, точно ли он ветеринар или идёт по тем же стопам, что и Эдриан, но вместо этого просто кивает. — Ладно… Пит следит за пальцами Брока, которые втирают спирт в марлю, а потом прикладывают влажную ткань к его горящей щеке. Он подпрыгивает, и каждая клеточка его тела отзывается резкой болью. — Тс-с... Глядя сейчас на Брока, он видит в нем кого-то другого. Под его руками он почему-то чувствует себя в спокойствие и в умиротворяющем покое — с кем же он чувствовал себя точно так же? Но в голове все перемешалось и затерялось под обломками недавней суматохи, созданной Эдрианом. Но Питер не пытается сейчас копаться в своей памяти — истощение не позволяет. Уверенная рука накладывает повязку на сломанный нос Питера, и юноша позволяет себе закрыть глаза на секундочку. Разум заполняется знакомым приятным ощущением, он уже готов протянуть руку и ухватиться за это мимолётное воспоминание, но голос Брока рассеивает все перед его глазами. — А? Брок смеётся, низко, но дружелюбно. И если бы этот человек не был другом его отца, Питер мог почувствовать себя рядом с ним в безопасности. — Просто сказал, что ты заметно вырос с тех пор, как мы в последний раз виделись. — М-м-м… — Уже большой мальчик. Снова. Опять то расплывчатое воспоминание, но на этот раз Питеру оно не нравится, он смаргивает пелену перед глазами. Рука Брока медленно скользит по его бедру, и пусть тело Питера разрывается от боли, он более менее уверен, что в том месте, куда стремилась опуститься ладонь мужчины, ссадины и раны его не потревожили. — Ты тратишь свое время зря, поверь мне. Наверное, глупо благодарить Эдриана за его приход, но это именно то, что Питеру хочется сейчас сделать. Потому что чужая рука мигом убирается с его бедра, и Брок поднимается с дивана, встав прямо напротив лежащего юноши. — Скажи спасибо, что я вообще тебе помогаю. — Питер не видит, но хорошо представляет, как Эдриан закатывает глаза после этих слов. — Что ты с ним вообще вытворял? Это слишком для такого хорошего парня, — неожиданно смягчается Брок. Питеру нравилось, когда его называли «хорошим». Но это не то. Не тот голос, который ему нужен. — Я стою, блять, прямо перед тобой, Рамлоу. Заканчивай свой цирк и говори, что с ним не так? — Тут дураку понятно, что у него сотрясение черепной коробки. Я очистил и перевязал все его раны, пусть отлежится пару дней, а то и недельку, и будет в порядке. Эдриан присвистывает и, подняв руки, удаляется из комнаты. Питер хочет тоже встать и уйти отсюда, но крепкая рука надавливает на его грудь и кладёт обратно на подушку. Брок нежно улыбается, но Питер, прикусив губу, не отвечает ему тем же. Чужие губы шепчут, что волноваться не стоит и он обязательно поправится, а потом такие же чужие пальцы гладят его по голове и дергают за непослушные кудряшки. Питер, закрыв глаза, отворачивает от мужчины голову и хватается пальцами за спинку дивана, не желая воспринимать происходящее. Этого не происходит. Этого не происходит. — Сколько тебе? — Тринадцать, — врёт Питер в отчаянной попытке оттолкнуть от себя мужчину. Но Брок лишь усмехается. — Не-а. Тебе явно побольше… Ты понятия не имеешь, какой ты красивый, когда плачешь. С кем-нибудь встречаешься, пацан? Его слова как выстрел пистолета режут по ушам. Забытые воспоминания нахлынывают горным потоком, кусочки разобранного пазла собираются воедино, но они же и тянут его ещё пуще ко дну. Нет, ему не нравится, когда его зовут «пацан», потому что правильнее — «Бэмби». И у него есть… то есть, был парень, который любил его больше жизни, но который теперь считает его предателем. Ему дарили и объятия, и ласки, и он всегда мог спрятать свои слезы за широкой спиной. Мог. Потому что теперь его единственное спасение — обхватить свое жалкое тело руками. И вовсе не потому, что Эдриан пнул его в ребра, а потому что он, как воспоминания, медленно разрушался. Глаза затапливают горькие слёзы, поток которых он уже не в силах остановить. Он съеживается на диване, а сильные руки Брока осторожно обнимают его за плечи. Питер его не отталкивает, потому что какая разница, если всё рано или поздно обрушится в бездонную чёрную пропасть небытия. Может быть, это и к лучшему — не знать, что будет ждать его после. *** Уже третий день Питер глотает неизвестные ему таблетки, которые прописал ему Брок. Но они отлично притупляют боль, так что какая разница. И не только боль: ураган воспоминаний и слёзных мыслей теперь тоже не тревожит его больную голову. И Питер этому очень рад. Потому что иначе бы он никогда не смирился с завтрашним переездом в Вайоминг. Питер всё ещё пытается представить, что все, что сказал Эдриан, — обычный ночной кошмар. Пытается поверить, что все происходящее — сон и что его отец не увозит его от всей прежней жизни — школы, друзей и… Тони. Может, настанет время, когда Питер сможет поговорить с ним. Когда все раны на его теле затянуться… Но Эдриан не настолько глуп, чтобы это допустить. — У тебя есть сутки, чтобы собрать весь свой хлам, если не успеешь до завтрашнего дня — он останется здесь. — К-куда мы едем? — Вайоминг. — Что мы, чёрт возьми, забыли в Вайоминге? — Прежнюю жизнь! Думаешь, твой милосердный бывший оставит нас после случившегося в покое? Ой, точно. Я и забыл, что кроме размера его члена, ты ничего о нем не знаешь. Это пока он отпустил тебя, но это ненадолго. Скоро он вернётся за нами обоими. — Он вернётся за тобой. Брок пригрозил Эдриану больше не бить Питера, но его отец оказался крайне забывчивым человеком. Но пощёчины вовсе не беспокоили парня, его больше волновало, где его телефон и ноутбук. Завтра он уже уезжает — либо так, либо смерть за попытку побега, — а он даже не может связаться с ЭмДжей и Недом. Не может с ними попрощаться. Хотя, если честно, он не хочет с ними видеться сейчас, когда все его тело больше похоже на побитый мешок. Пусть и понимает, что, уехав в Вайоминг, он навсегда попрощается с друзьями и никогда их больше не увидит.. Как и не увидит Тони. В ушах его звенит, и Питер чуть ли не лезет за ещё одной таблеткой, пока не понимает, что звенит дверной звонок. Он поднимается с кровати, схватившись рукой за ребра, которые все ещё ныли от боли, и подходит к окну. Эдриана сейчас нет дома — он занят организацией их завтрашнего переезда и прекрасно знает, кто может прийти к ним домой в его отсутствие. Конечно же никто. Крошечная надежда, что за дверью сейчас стоит Тони, копошится глубоко внутри груди Питера, но он теперь понимает, насколько это глупая надежда, поэтому легко от нее отмахивается. Но стоило ему выглянуть в окно, как уже даже таблетки не смогли притупить его трепетный восторг. Потому что перед дверью стоит Нед, а ЭмДжей без остановки жмёт на звонок, как будто не боится, что в любой момент на нее может вылететь Эдриан и утащить с собой в ад. Детское счастье сдавливает грудь: их отделяет только входная дверь. Питер так по ним соскучился, что сейчас готов говорить с ними о чем угодно и наслаждаться лишь звуком их голосов, но им нельзя видеть его в таком состоянии. И если Эдриан вернется… то у всех них будут большие неприятности. Питер делает резкий шаг назад от окна, пока друзья его не заметили. Закрыв глаза, он ждёт пока звон прекратится. И когда комнату наполняет тишина, Питер выдыхает с грустью и облегчением одновременно, пока не слышится громкий стук. Это Мишель кинула камень в его окно. — Мы знаем, что ты там! И тебе не удастся от нас избавиться, Паркер! — Питер, пожалуйста, мы хотим поговорить! Их голоса напоминают Питеру, что у него все ещё остались эмоции. Не только гнев, боль и страх, но и счастье вновь увидеть своих друзей. — Мы не уйдем, пока ты не откроешь! — снова кричит ЭмДжей и запускает новый камень в его окно. Питер на негнущихся и онемевших за несколько дней сплошного лежания в постели ногах выходит из комнаты и подходит к двери. Кладёт обе руки на холодное дерево и прикладывается к нему лбом, с грустью улыбаясь. — Я здесь… — Питер! — взволнованно, но с радостными нотками в голосе восклицает Нед. — Ну? нам что, дверь выломать? — стуча по двери, возмущённо угрожает Мишель, но Питер на это лишь улыбается и отчаянно скребёт ногтями дверь. — Не могу. Эдриан ушел, и у меня нет ключей. — Океееей… Открой окно? — Только, если вы пообещаете никому об этом не рассказывать. Он поворачивается в сторону окна и приложив ухо к двери, но за ней слышится лишь молчание. Питер разочарованно и с грустью вздыхает, но через секунду за дверью раздается громкое «обещаем». *** — Тони Старк — железный человек? Голос Неда наполнен восторгом и вопиющим страхом, что заставляет Питера повернуть к нему голову. Они с Тони никогда об этом не разговаривали — ещё пару лет назад пресса дала ему такое прозвище после громкого скандала с производством орудия убийства. Но Пеппер тогда удалось все замять. Или все дело в деньгах Тони… Или дело рук Баки. Так или иначе, с тех пор это превратилось в глупый слух. — Это всё объясняет, — соглашается ЭмДжей. Они уселись на полу в гостиной, и Нед вполне старательно делал вид, что не обращает внимания на фиолетовое и опухшее лицо Питера, даже перестав косить взгляд в его сторону. — Вы же понимаете, что этого нельзя никому рассказывать? — взглядом пригрожая, предупреждает Питер. — Конечно, Паркер. Как только я выйду за дверь этого дома, то тут же побегу в полицейский участок рассказать, кто же твой папочка на самом деле, и они сразу же закроют его за решетку, ведь он не один из самых влиятельных людей Нью-Йорка и полиция не ходит у него на поводу, — невозмутимо отвечает Мишель. Все было в порядке. Было до тех пор, пока ЭмДжей случайно не выплюнула последнюю фразу. — Эй, все хорошо? Нед ободряюще хлопает его по плечу, заглядывая в глаза. Питер вздрагивает от его прикосновения, но до медленно соображающего мозга скоро доходит, что Нед — друг, дружелюбный и неопасный. — Ничего не понимаю. Если Старк властен над полицией, почему его так задело то видео? — обращаясь к Мишель, спрашивает Нед. — Не думаю, что Эдриан собирался показать это видео полиции. Он хотел осрамить имя Старка на публике, ведь если бы он опубликовал его… — она пожимает плечами и скрещивает на груди руки. — Короче, общественное мнение не подкупишь. Нед задумчиво присвистывает, а Питер закрывает глаза. Рука друга на плече приятно греет душу, заставляет почувствовать его в безопасности, и все эти самые обычные разговоры по душам отзываются приятной болью в сердце. Он готов проживать этот вечер вечно, но мимолётное счастье разбивается об айсберг осознания, что, скорее всего, этот вечер в его жизни станет последним. Хочется их крепко обнять и выпустить таящиеся внутри эмоции. — Итак, — заметив его состояние, начинает ЭмДжей, — что будем делать? Какой план? Питер открывает глаза и смотрит на подругу, спокойную, решительную и готовую столкнуться с чем угодно. Неужели она так слепа и не видит, что нет больше надежды, а ситуация — безвыходная? Не видит, как он заколебался спасать свою чёртову жизнь? — О каком плане идёт речь? Потому что нет никакого плана. Завтра я уезжаю, Тони не станет меня слушать, даже если я смогу до него добраться, и я больше никогда вас не увижу. О каком плане ты говоришь? Он еле сдерживает слёзы, потому что не простит себя, если разрыдается сейчас перед ними. Потому что жалость не поможет. Жалость не напугает Эдриана. И жалость не вернёт Тони. — Вам не стоило сюда приходить… — бормочет себе под нос Питер. — А чего ты от нас ждал? Ты не отвечал на звонки, не приходил в школу, а за неделю до этого колесил по Европе. Мы хотели тебя увидеть! — Вы и так меня видели — я же отправлял вам фотки! — Временами ты бываешь таким идиотом, Питер, — с грустью вздыхает ЭмДжей. Её слова звучат мягко и безобидно, без всякой укоризненной грубости, но они все равно его сильно ранят. Из глаз вырывается новый поток слёз, и Питер прячет красное лицо в ладонях. ЭмДжей и Нед виновато переглядываются и подползают к нему ближе, чтобы осторожно, не забывая про его раны, обнять, что только усугубляет ситуацию. Мишель права. Он идиот. Ему следовало сразу рассказать Тони об Эдриане. Но вместо того, чтобы заглянуть правде в глаза, он пытался быть в глазах Старка своей лучшей копией, отличающейся от всех тех грубостей и оскорблений Эдриана. У него было море возможностей во всём признаться, но вместо этого он ранил любимого человека и сделал все намного хуже. Его ложь буквально разрушила жизни обоих, и сейчас Питер опять вместо того, чтобы придумать хоть какой-нибудь план, хотя бы на глупейший, пичкает себя таблетками и снова идёт на поводу своего отца. Идиот. Пит немного отодвигается и пытается успокоиться. Друзья ничего не говорят: Мишель продолжает его обнимать, а Нед утешительно хлопает друга по спине. «Не нужно держать все в себе» — в конце концов, он слишком устал и от таблеток, и от бушующих эмоций. ЭмДжей отстраняется, но никто не обращает на нее внимание, пока не раздаётся звук щелкающей камеры на телефоне. Душа Питера уходит в пятки, и он глазами, полными паники, глядит на невозмутимое лицо девушки, которая невзначай кладёт свой телефон обратно в сумку. Даже не пытаясь скрыть этого. — Ты… ты что, только что меня сфотографировала? — Это нам понадобится. А теперь, Питер, — она поднимается с пола, — нам нужно идти. Нед? Они явно что-то задумали. Потому что эти немые разговоры взглядами между ними могут означать только одно. Нед поднимается следом за ЭмДжей, и в Питере зарождается настоящая паника. — Подождите! Мишель, пожалуйста! Пожалуйста, не делай глупостей! — умоляет её Питер, следуя за друзьями к открытому окну. Нед поворачивается к нему, прежде чем вылезти, и взглядом обещает: «все будет хорошо». — Не делать глупостей, пока этот придурок снова тебя не ранит? — в ответ на свои же слова она со вздохом качает головой. Затем они разворачиваются и спрыгивают с подоконника на землю, и Питер, глядя им вслед, впервые разрывается между двумя вещами сразу. С одной стороны, ему бы очень хотелось чьей-то помощи, с другой — ему не хочется проявлять жалость, из-за чего легче от всего отказаться и закрыться от всего мира. — ЭмДжей, подожди! Но уже слишком поздно. Друзья машут ему на прощание и уходят навсегда.