Призрак, что отбрасывает тень

В этот раз пробуждение было не самым приятным. Тело почему-то все продрогло, а тандему присоединилась еще и боль в голове. Разуму потребовалось время, чтобы вообще более или менее начать соображать, не говоря уже о воспоминаниях, связанных с моментом до потери сознания. Нет, оно еще не начало абстрагироваться, это было сложно на чисто физическом уровне, где каждая попытка сфокусировать внимание на чем-либо терпела провал из-за раздирающей изнутри тупой боли. Что удивительно, она метко била по одной точке, позволяя распространяться сперва по затылку, а потом и всему телу отголосками. Но, благо, поблизости нашелся некто заботливый, вернув его в реальность вкрадчивым голосом: - Тебе больно. Но это так кажется. Боль сама по себе очень разносторонняя, она может заиграть множеством красок. И, самое главное, она закаляет. В какой-то момент ты ее уже не чувствуешь, зато приходишь к совершенно новым для себя понятиям. Юн Чону, ты наверняка думаешь, что я приношу тебе страдания, - ну точно, как он мог забыть. До пленника пока не доходил смысл слов, зато сам тембр вернул его к обстоятельствам гулкого удара по височной части. Затем он понял, почему так продрог: его руки были привязаны накрепко к подлокотникам деревянного стула, чья спинка плотно прилегала к камню. Так как она не двигалась с места, ее наверняка прикрутили. Как и ножки. Поэтому его лопатки пропитались сыростью, а за шиворот по волосам и шее стекала сточная вода. Она добралась до копчика, который итак ломило от бездвижного сидячего положения. Во рту так пересохло, что Юн готов был лизать влагу со стен вместе с плесенью. Вот только этот холод нельзя было сравнить с холодом, который расползся по внутренностям от прикосновения бледной ладони. Плечо бы перекосило, если бы путы его не удерживали. А этот предвкушающий что-то шепот, который являлся на самом деле всего-лишь голосом горящего от нетерпения человека, который жаждал начать свое шоу. От него веяло трехметровым слоем льда, как многолетние ледники, где вдобавок к вечной мерзлоте скрывались мерзкие секреты, такие как вирусы, способные погубить все человечество. Мунджо чувствовал, как дрожит его тело. Все эти обстоятельства, воздействующие на Юн Чону, были только на руку: он должен был проникнуться атмосферой, которую маэстро с таким трудом создал. Все должно было пройти без сучка без задоринки, ведь предстояло доработать симфонию, довести ее до идеала. А для этого необходимостью стало кровопролитие. Запах крови должен пропитать все тело. Как дантист и предполагал, голубой костюм, его подарок, был как нельзя кстати. Точнее не просто голубой, а голубой, оскверненный серым. Если от голубого неба веяло невинностью, оно располагало к долгим прогулкам под солнцем, то грязный голубой вселял в людей опасение о надвигающихся тучах и неприятный осадок, вроде непонятной отчужденности. Такой цвет располагал к затворничеству. Мунджо оторвал взгляд от замершей фигуры. Голова шатена все еще расслабленно висела, а стоны пленника говорили о пробивающейся в нем сквозь боль жизни. Властитель ситуации не мог ждать, пришлось схватить мокрый загривок и потянуть назад, до глухого удара и очередного стона. От резкой смены положения Чону приоткрыл опухшие глаза и, борясь с ярким светом, посмотрел на мучителя. Тот, заметив сфокусировавшийся на его лице взгляд, наконец улыбнулся. Эта улыбка заставила Юна окончательно сбросить оковы забвения. Сердце уже бурно стучало и било тревогу. Эта улыбка не предвещала ничего хорошего. - Я очень тщательно выбирал место: рассчитывал угол обзора, ползал и изгалялся всячески. Почему, спросишь ты? Конечно я хотел, чтобы у тебя было лучшее место. И убедился, что стул будет удобный, и веревки не натрут. С гостями в театрах так не поступают, верно? Зрелище должно развлекать публику, в конце концов. - Что ты сделал с моей женой? - голос Чону был тихий и скрипучий, так что мужчине пришлось наклониться. От него пахло приятно, кровью, лучше всякого парфюма. Мунджо улыбнулся еще шире, но его глаза оставались безумно азартными. - Где же она? Боюсь, это неправильный вопрос. Правильный вопрос: куда она себя загнала? Не я вершу свое правосудие, я всегда даю людям выбор. Я тестирую их истинную сущность. Она все это время тебе не верила, так? Никто не верит. Даже если мы рядом много-много лет, в глубине души каждый из нас незнакомец друг другу. Мы можем думать, что доверяем, но на деле все время обманываем, пытаясь прикрыть одиночество. Чего стоит такое существование. Правильно, и гроша ломаного не дам, - Чону не сводил глаз с брюнета, чье лицо исказила праведная ярость. Он не мог пошевелить шеей, так как камень давал облегчающую боль прохладу, да и всякое движение просто неприятно отдавало в затылок. Ему не хотелось слушать весь этот бред, а просто успокоить себя и сказать, что с Джиын все хорошо. Однако шатен с ужасом понял, что прислушивается. И даже начинает соглашается с его словами, - поэтому я нашел выход - показывать им лишь свою тень, а потом поглощать. В какой-то момент я стал задаваться вопросом, почему я не должен следовать желаниям внутреннего голоса, если само слово привязанность - всего лишь шутка. Есть только безграничная жажда свободы, которую следует поощрять, чтобы жить в гармонии с собой. И мой голос твердил: "Разрушь их иллюзии". Кого-то следует убить, если они слишком привязались к обману, стали его последователями, а кого можно исправить - помочь. Мунджо спрятал глаза за густой челкой, но Чону все еще ощущал себя под прицелом. Этот человек имел глаза повсюду. Его ворон уже распахнул крылья и готовился взлететь, чтобы поразить окрестности своим проклятым карканьем, заставив души горожан сжаться. Чону на фоне этих звуков стал кое-что понимать. Понимать не только то, к чему все ведет, но и конечную цель всего этого спектакля. Теперь он не боялся боли сейчас, а боялся ее в будущем. Все тело связанного подалось вперед, хоть это не было лучшей идеей в условиях вероятного сотрясение. Заскрежетали зубы перед тем, как произнести: - Не смей и пальцем ее тронуть! Я выпотрошу тебя, вскрою и подожгу внутренности, засадив тебя их жрать! Я натравлю на тебя собак, чтобы смотреть, как они рвут тебя на части, и долго не дам умереть! - вспышки красного цвета показывали в воображении кровавые сцены. Запах серы застрял в носоглотке. Так обычно воняла мертвечина. Он представлял себе этот запах также хорошо, как чужую шею под своими пальцами. Спасибо трупу в подвале. Сперва глаза Мунджо расширились, но потом сузились в лисий прищур. Он вывел его, но даже такая спонтанная ярость была частью его плана. Проклятие засело уже глубоко. Брюнет воспринял это как знак. Приложив палец к губам, он отошел от Чону спиной на несколько шагов и широким жестом указал на обрыв. Только сейчас пленник обратил внимание, что палка эта была здесь не с проста, как он и предполагал. Он увидел, что теперь на конце каната болталась связанная Джиын. Она была в сознании и смотрела ему в глаза. Девушка боялась, белки покраснели, а щеки налились нездоровым румянцем. Грязную белую ночнушку перетянула крепкая веревка. На ее груди на такой же веревке висел увесистый камень, из-за чего ей приходилось вытягивать шею, чтобы посмотреть на него. Помимо страха ее лицо отражало сильнейшее чувство вины. Она молчаливо извинялась, что-то мыча в тряпку, затыкающую рот. - Знаешь, как раньше вычисляли ведьм? - он обращался к Чону и только к нему, не проявляя внимания к девушке, - ох, способов было даже не десять. Моя любимая часть, конечно, казнь, но и выявление тоже очень увлекательно. Одним из самых популярных был один способ: позорный стул. Ведьму сажали на стул и опускали под воду. Действительно виновные в колдовстве всплывали на поверхность, а потом их уже казнили, а невиновные женщины тонули, доказывая свою непричастность. В теле Чону уже остановился ток крови, позволяя конечностям окончательно окоченеть. Он просто не мог поверить. Механизм сзади и предыстория очевидно намекали на дальнейшее развитие событий. После стона боли послышался всхлип, ведь слезы не заставили себя долго ждать. Он разомкнул губы, чтобы приготовиться молить о пощаде. - Твоя жена - ведьма. Она пела тебе в уши, говоря о безграничной любви, но в итоге так скверно предала. Знаешь, я пообещал ее отпустить, если она поможет тебя поймать. И это сработало. Она сперва так яро отпиралась, но ее хватило на пять минут. И это в то время, как ты пришел сюда ради нее. Меня злит такое отношение! - с злобным блеском в глазах Мунджо подошел к какому-то механизму, от которого через колесо на потолке тянулась веревка к бревну и грузу на конце. Он повернул рычаг и канат медленно, но верно, пришел в движение, - она очаровала тебя, сделав слепым. Я заставлю тебя прозреть, а для этого надо разрушить первую иллюзию - вашу любовь. - Нет. Нет-нет-нет, - прилипшим к небу языком причитал пленник, смотря на яростно мотающую головой из стороны в сторону жену. Перед тем, как скрыться из его поля зрения, она пыталась взглядом передать прощальное сообщение, которое смешивалось с отчаянной паникой. - Да. Как только она исчезнет, тебе станет легче. Давным-давно я испытал на себе это. Место выбрано неспроста - здесь я уже совершал казнь ведьмы. Вода не обманывает, особенно, если ты не даешь выбора. Я слушаю себя, поэтому правду знаю наверняка. Ты должен смотреть, не отрываясь, чтобы окончательно освободиться. Чону с ужасом вспомнил тот несчастный случай с девочкой из приюта. Он и ее убил. Так вот как чудовища умеют любить? В глазах потемнело, пространство впереди начало рябить. Только судьба его не стала легче, забвение не пришло из-за сильной руки. Она вновь откинула голову к стене, сильно вжимая. И тыча что-то в лицо. Юн понял, что этот ублюдок установил четыре камеры, чтобы он со всех сторон наблюдал за происходящим через планшет. Как его любимая неминуемо спускается к своей водяной могиле. Шатен хотел закрыть глаза, но ему не дала грубая пощечина и острые пальцы, поднимающие веки. - Смотри, - рык скорее над ухом. Он заставлял бояться неподчинения, хотя предыдущие слова Юна про расправу все еще так ярко вставали перед глазами. Чону пытался сопротивляться, но застыл, наблюдая за камерами. Около воды она уже не брыкалась. Сперва из виду скрылись голые стопы, потом вода приподняла подол ночнушки, но поглотила и его. А потом и вовсе сомкнулась за жертвой, не оставив и следа на поверхности. Можно было выдохнуть? Конечно нет. Камера переключилась на изображение под водой. Этот псих хотел, чтобы он видел казнь до самого ее последнего вздоха. Хотел, чтобы он принял на себя ее движения, которые станут все медленнее, а потом и вовсе отдадут тело во власть стихии. В какой-то момент она успокоилась и нашла взглядом камеру. Она чувствовала взгляды, но обращалась именно к мужу. Ее волосы, чернее, чем обычно, развивались вихрем вокруг головы, а белки глаз, которые белели пятнами сильнее, собрали вокруг себя маленькие пузырьки. Она все еще продолжала опускаться, но зрительный контакт оставался на месте. Джиын продолжала посылать немые сообщения. Юн мокрой спиной чувствовал всю ее навалившуюся печаль, отчаяние и какое-то нежное, свойственное только женщинам, предсмертное успокоение. Будто она пыталась поделиться последней уверенностью, что все будет хорошо. Даже если ее не будет. "Я тебе верю" - говорила она, ибо свято верила: лучше поздно, чем никогда. Только сейчас, перед смертью, она внезапно поняла, как все это время уставала. Проблемы на работе, которые она невольно привносила в семью. Именно скопившийся стресс помешал ей тогда ответить на беспокойство мужа. Она не хотела принимать это, но стоило быть честной: ее злило, что только он может показывать слабости, а она вынуждена держаться. Воспринимала беспокойство как ревность и желание ограничить ее независимость. Из-за их счастливой жизни она иронично сама придумала себе проблемы, будто пытаясь сбалансировать неудачи на работе и в семье. Что же, это была ее ошибка, о которой она сожалела в толще воды. В уши закрадывался грохот от водопада, который казался поступью самой смерти. Оставшийся в легких воздух также шумел, постепенно вырываясь наружу. Но ее взгляд передавал одно важное сообщение: она хотела спасти их обоих, поэтому заключила сделку. Он обещал дать им уйти после. Джиын ухватилась за эту надежду, потянула за веревочку, а на нее посыпался погребальный песок. Пусть только Чону поймет ее и простит, услышит ее и позволит предупредить о бессовестной лжи этого обаятельного дьявола. Девушка хотела все исправить, но потерпела неудачу. Теперь она вкладывала в его руки надежду на спасение, свято веря, что у ее мужа то все получится, раз он оказался намного сообразительнее нее. Мутная вода встала перед глазами еще больше размываясь от нехватки воздуха. Сделав все, что в ее силах, она просто расслабилась. Юн наблюдал через экран планшета, как кудри взлетают наверх, а камень касается дна. Он также ловил ее послание, вот только оно не смогло пробиться сквозь возведенную стену сомнения. Наконец он узнал, что она - чужая. Чужая, которых ад забирает первыми. С этими мыслями по щекам скатываются последние неосмысленные слезы. Ладонь на его лбу выжигает пентаграмму, помечая мученика символом прозрения. Тело буквально разрывает моральная боль и грязное, потайное желание смотреть до самого конца. Последнее чувствует и Мунджо, внутренне радуясь успеху. Он вытащил на свет то, что хотел. А для этого ему пришлось погрузить все остальное во тьму. И он погрузит. Вторая сцена ждала своих актеров. Тело под водой стало болтаться на петле камня, механизм остановил противное дребезжание. Она страдала от огня в своих легких, когда кислород закончился, со смирением, только слегка болтая ногами, не в силах контролировать себя на все сто процентов. Пузырьки углекислого газа выходили из рта и носа, спешной чередой поднимаясь обратно к небу. Они слились с природой, совершив погребальный танец над девушкой, чьи глаза, которые уже щипало от воды, закрылись, желая поскорее покинуть этот свет. За спиной осталась предсмертная агония и то, что называется разбитыми мечтами. Но то, что Мунджо с гордостью называл правдой. Сегодня он сделал еще один шаг на пути к тому, чтобы заставить еще одного Икара полететь. И этот будет еще успешнее Сонуна, он чувствовал нутром. Он выключил камеры, убедившись, что все записалось. Какой увлекательный фильм получился. Осталось смонтировать и показать публике. Вернее, одному единственному человеку. Близилась кульминация. За это время Чону так и не понял, как давно началась его дрессировка. Он, как и задумывал Мунджо, надел кольцо с зубом. Брюнет собой гордился не без садистского удовольствия. Ему нравилось ощущать, когда столькое принадлежит ему. Особенно чья-то жизнь. Его первая жертва, чью голову с длинными черными волосами он держал под водой, пока она всеми силами пыталась вырваться. Ведьмы должны были умереть. И это было его законом. А их жертвы отправлялись на перевоспитание. Ну ничего, отец сделал из него замечательного учителя. Отложив планшет, дантист нежным движением вытер слезы и другие жидкости с лица Чону. В тот раз он тоже плакал, но это был так давно; словно в прошлой жизни. - Тщщ, она это заслужила. Как и ты это, - Со продемонстрировал снятое с указательного пальца Юна кольцо с зубом, как и свое, которое уже красовалось на безымянном, - у меня зуб малышки Джиын, у тебя - моей, как ты думал, "девушки". Поздравляю с пробуждением. С этими словами он торжественно нацепил украшение шатена также на его безымянный палец. Церемонию завершил легкий поцелуй в лоб, который в бреду показался пленнику последним даром Джиын.