The moment of Truth

Квартирка, которую Эдвард снял в Централе, была небольшой, даже крохотной, если сравнивать с его апартаментами в Молане. Но врач в захолустном городке на окраине Креты зарабатывал слишком мало, чтобы он мог позволить себе что-то большее. Хватало того, что рука и нога получились фактически в кредит, но Уинри пообещала подождать, пока у него не появятся деньги. Государство хорошо платило тем, кто работал на армию, в какой бы форме не происходило сотрудничество. Оставалось надеяться, что от Аместриса останется хоть что-то, пока они поймают того, кто убил всех жителей Лиммона ради философского камня. Практически все свои сбережения Эдвард потратил на аренду, поэтому пришлось обходиться минимальным количеством мебели. Не то чтобы его это волновало. Пока нет. Он надеялся, что не будет здесь настолько долго, чтобы ощутить пустоту своей квартиры. Мустанг предлагал пожить у него, пока Эдвард не найдет варианта получше, но это было бы попросту странно. Не делить одно жилое пространство с другим человеком, нет, жить в чужом доме, когда есть возможность иметь свой. Жизнь в Молане научила Эдварда тому, что дом может быть ценным для человека не только в материальном смысле. Целый день по приезду в Централ он был оставлен сам на себя. Мустанг посоветовал ему обжиться, узнав о решении немедленно снять квартиру, и отправился рапортовать фюреру. В итоге Эдвард несколько часов слонялся по столице, раздумывая над мотивами убийцы из Лиммона и особенностями его действий. Но картинка не складывалась. Во всем этом не было смысла, и Эдвард ненавидел чувство беспомощности, которое вызывало у него незнание. В конечном итоге он отправился домой раздраженным и уставшим и успел даже попасть под дождь, промокнуть и продрогнуть, что было совсем нехорошо для свежего порта. Уинри озвереет, когда приедет и увидит, с какой скоростью Эдвард довел себя до опасного для организма состояния. Прошло чуть больше недели с того дня, когда к нему вернулись Врата. Привыкать к вновь обретенной алхимии было легче, чем отвыкать от нее. Теперь Эдвард носил с собой кусочек мела и имел возможность активировать свои экспериментальные круги. Конечно, это было слишком опасно, пока у него не было второй руки и, как следствие, возможности мгновенно активировать обратное преобразование. Но Эдвард обычно был прав в своем дизайне кругов, он никогда не активировал того, в чем был не уверен. Не после фиаско с попыткой вернуть маму. Но главной проблемой Эдварда всегда было то, что его живой разум требовал занятия. Когда ему было скучно, когда у него не было цели, ему приходилось найти хоть что-нибудь, чтобы себя занять. И сейчас, рисуя все новые и новые круги, Эдвард чувствовал себя беспомощным, потому что чья-то жизнь могла быть под угрозой именно в эту секунду, а он не мог ничего сделать, только рисовать круги и ждать. Ждать, пока Уинри сделает его руку, ждать, пока Мустанг позвонит ему с какой-нибудь информацией, даже самой глупой и бесполезной зацепкой. Эдвард знал, что ценой возвращения его алхимии был созданный в Лиммоне философский камень. Истина не лжет. Это он уяснил очень давно. Ответ на его вопрос был простым и понятным, его нельзя было истолковать по-другому. И как только он услышал о массовом убийстве, решил, что именно об этом шла речь. Пусть ублюдок говорил загадками и ждал, пока люди сделают выводы из его слов, иногда эти загадки было довольно просто решать. Особенно если иметь такой опыт общения с Истиной, как у Эдварда. Возможность в очередной раз убедиться в том, насколько странной была жизнь, пришла, пока Эдвард ждал звонка от Мустанга. Звонка телефона, а не входной двери. Он уже был в коридоре, когда подумал, что ему следовало быть осторожнее. На Мустанга напали, когда они ехали в Раш Уэлли, об их направлении и пути знало ограниченное количество людей. Либо кто-то передавал информацию убийце, либо тот следил за ними всеми. И кто его знает, может Эдвард будет следующим, с кем тот захочет пообщаться. С одной стороны, это было бы выгодно. Чем больше информации, тем больше зацепок, которые могут помочь поймать убийцу, пока он не причинил еще больше вреда. С другой, Эдвард надеялся, что хоть где-то сможет быть в безопасности. Он хотел бы, чтобы его квартира была его убежищем, а если о ней знал ненормальный массовый убийца, она автоматически не могла считаться такой. Была еще третья сторона: Эдвард никому, кроме Мустанга, не сказал, где поселился. Учитывая, что пока они не знали, есть ли у убийцы информаторы в армии, это показалось ему логичным. Звонок повторился, и Эдвард поспешил к двери, по дороге рисуя круг на листе бумаги. Если придется, он активирует его. Он резко распахнул дверь и был удивлен, увидев домовладелицу, милую пожилую леди. Эдвард думал, что расплачется от облегчения, когда она протянула ему конверт. – Вот, молодой человек, – она смерила его неодобрительным взглядом. – Надеюсь вы предупредите ваших знакомых, и впредь они не будут просить меня выполнять роль почтальона. – Спасибо, – пробормотал он, быстро открывая письмо. Он рассчитывал увидеть знакомый почерк, и он его увидел. Тот самый, которым были написаны записки в Лиммоне и по дороге в Раш Уэлли. Эдвард сжал записку в руке и быстро пошел к телефону. Уже набирая номер, он услышал хлопок входной двери и отстраненно подумал, что нужно будет извиниться перед домовладелицей. – Мустанг слушает. – Он знает, где я живу, – выпалил Эдвард. – Он был в моем доме. Он передал мне записку. Гудки в телефоне дали понять, что связь прервалась. Эдвард попытался набрать номер еще раз, но его даже не соединяло. Возможно, с Мустангом что-то случилось. И не обязательно ужасное, может просто офицер выше по званию вошел, когда они говорили, и Мустангу пришлось положить трубку, но он сделал это неаккуратно, и теперь Эдвард не мог дозвониться. Нет, это он пытался убедить себя, что все в порядке. В голове все равно всплывали те несколько минут, пока он думал, что Мустанга серьезно ранили. Серьезно, ему стоило прекратить думать о Мустанге. Вот только это было нереально сейчас. Взвесив все "за" и "против", Эдвард решил, что если через десять минут Мустанг не позвонит, он наберет офис еще раз. В случае отсутствия ответа он просто отправится туда, и плевать на то, что Мустанг хотел разведать обстановку прежде, чем вести Эдварда в змеиное гнездо. Десять минут, потому что разрыв связи мог быть реально из-за не вовремя вошедшего другого офицера. Но больше – определенно повод для волнений. То есть, Мустанг должен знать, что Эдвард всегда будет предполагать худшее, пока не убедится, что опасности нет. Это естественно. Поглядывать на часы каждые несколько секунд было раздражающе. Он успел одеться за две с половиной минуты, что было быстро, учитывая, что он сделал это одной рукой. И только потом Эдвард вспомнил о записке. Расправив смятый клочок бумаги, он пробежал взглядом по паре строк, написанных уже знакомым наклоненным влево и мелким почерком. "Ты знаешь Истину. Ты заплатил многое, но еще больше ты обрел взамен. Я увидел Ее и был очарован, как я очарован тобой. Спроси себя: может, Истина сделает нас свободными". Эдвард прерывисто вздохнул. С какой стороны не посмотреть, это все было жутко. Человек, убивший более двух с половиной тысяч людей, следил за ним, слал ему письма и писал, что очарован им. Это было ненормально и страшно. По-хорошему, ему не следовало даже из квартиры выходить, потому что его могли ждать. Прерванный звонок мог быть способом выманить его из дому. И он мог сработать, Эдвард реально готов был повестись. Он попытался представить, что сказал бы Мустанг. Наверняка приказал бы сидеть дома. Но если бы все было наоборот, если бы охотились за Мустангом, он бы все равно пошел. Мустанг заботился о своих людях. Эдвард очень постарался не думать о том, что это значило, что он заботился о Мустанге. Он мог подумать об этом позже. Десять минут наконец прошло. Эдвард не мог больше ждать. Он набрал Мустанга, просто для уверенности, хотя и был убежден,что тот ни за что не забыл бы позвонить. Ожидаемо ответа не было. Он уже подошел к двери, когда тишину в квартире снова нарушил дверной звонок. Послав нахер предосторожность, Эдвард резко открыл дверь и столкнулся лицом к лицу с взволнованным Мустангом. – Эдвард! Ты в порядке? – Это я у тебя должен спросить. Ты бросил трубку… – Ты сказал, что в твоем доме был сумасшедший, убивший целый городок. Эдвард вздохнул. Конечно, паника всегда порождала такие ситуации: он плохо подобрал слова, Мустанг не дослушал. Он посторонился, пропуская людей в свою квартиру. Вслед за Мустангом вошел Хавок, которого Эдвард был бы более рад видеть при других обстоятельствах, и девушка, в которой было что-то смутно знакомое. Если честно, он чувствовал себя немного некомфортно. Хавока он знал давно, доверял ему, но эта девушка… Даже если Мустанг доверял ей, не значило, что он должен. – Послушай, Мустанг, ты не можешь срываться с работы каждый раз, когда… – он занялся, не зная, как выразить свои мысли, – когда что-то подобное происходит. – Что-то подобное? – сухо переспросил Мустанг. Он уже успел взять себя в руки и взволнованное выражение сменилось маской отстраненности и спокойствия. – Поимка убийцы из Лиммона – приоритет сейчас. Приказ фюрера. – Конечно, – пробормотал Эдвард, отворачиваясь к окну. – По крайней мере в этом есть смысл. Теперь он чувствовал себя идиотом. Почему ему хотелось, чтобы Мустанг волновался о нем? Естественно, дело было в работе, приказах. Ведь Мустанг собирался стать фюрером, сделать это ради страны, ради людей. Для этого нужно было подняться по карьерной лестнице, а значит – хорошо работать. В общем-то, Мустанг всегда неплохо работал. И, если задуматься, Эдвард был не против помочь ему стать наконец фюрером. Это было бы хорошо для Аместриса, хорошо для людей. Грумман был хорошим человеком, но старик очевидно сдавал позиции. Он не мог долго противостоять тем ублюдкам, которые хотели перестроить страну под себя, не думая о том, что другие люди тоже были людьми. Как бы странно это не звучало. – Записку передала домовладелица, – Эдвард постарался звучать отстраненно и сосредоточено на деле. – Она была очень недовольна. Попросила, чтобы мои знакомые не делали ее почтальоном. Мустанг повернулся к девушке. – Сержант, пригласите домовладелицу сюда. – Есть, сэр, – с идеальным салютом девушка вышла из квартиры, правда, Эдварду показалось, что она торопилась. Обычно подчиненные Мустанга хоть и выполняли все его приказы немедленно и безоговорочно, не проявляли такого рвения. Он не успел сделать выводы из тех обрывков мыслей, что формировались в его голове, когда его сжали в сокрушительных объятиях. Запах сигаретного дыма, почти забытый, но все равно знакомый, был сейчас успокаивающим, хотя обычно Эдварда раздражало курение. Хавок похлопал его по спине. – Рад снова видеть тебя, босс. Генерал и капитан бросили пару намеков на то, как вы встретились и что произошло дальше, но ничего конкретного. – Лейтенант, – тон Мустанга звучал, как предостережение. – Отпустите Эдварда наконец. – Что все это значит? – спросил Эдвард. – У нас есть, наверное, еще полторы – две минуты, пока сержант Хейл не вернулась, – ответил Мустанг. И он наконец говорил нормально, как в то время, пока они были в Крете. – Я знаю, что она шпионит, но не могу от нее избавиться. Это все объясняло. Мустанг не мог вести себя естественно перед шпионом, но не мог просто отослать ее, чтобы поделиться секретами. Хорошо, что он воспользовался возможностью и объяснил ситуацию Эдварду. Теперь нужно было скорректировать поведение, чтобы не позволить любопытной сержанту Хейл узнать что-нибудь важное, а лучше – накормить ее абсурдной ложью, которую она донесет прямо тому, кто ее послал. Значит, никакой демонстрации шаткого взаимопонимания, которое возникло между ними за последнее время. Лучше старательно показывать, что они с Мустангом не друзья. – Эдвард, – голос Мустанга отвлек его от мыслей. – Просто вспомни, как было, когда ты был Стальным алхимиком. – Я отказываюсь вести себя, как подросток, который хоть и повзрослел раньше времени, не научился правильно оценивать свое окружение, – скривился Эдвард. Мустанг улыбнулся, мягко, почти с привязанностью. – Это признание? Какое нахер признание, хотел было спросить Эдвард, но в это время дверь снова открылась, пропуская сержанта Хейл и домовладелицу. Ему пришлось прикусить язык, чтобы не взболтнуть лишнего. Он бросил любопытный взгляд на сержанта и заметил, как внимательно она осматривала все вокруг. – Спасибо, что согласились поговорить, мэм, – Мустанг нацепил одну из самых раздражающих масок, поворачиваясь к вошедшим. Эдвард фыркнул. – Конечно, – пожилая леди бросила оценивающий взгляд на погоны Мустанга, – бригадный генерал. Я знала, что с этим молодым человеком будут проблемы. Как только он поселился. – С доктором Элриком? – переспросил Мустанг, старательно корча дурака. Ему не шло. Эдвард заметил удивление домовладелицы, когда Мустанг назвал его доктором. Он что, пытался проверить, не послали ли ее шпионить за Эдвардом. – Скорее с людьми, которые хотят ему навредить. – Ты преувеличиваешь, – отмахнулся Эдвард. Рано или поздно ему необходимо было включиться в игру. Лучше сделать это, пока его не загнали в рамки. Кто бы ни послал сержанта Хейл, она уже заинтересовалась им слишком сильно. Скорее всего она найдет способ следить за ним. Если бы это он хотел найти слабое место Мустанга, он начал бы искать среди ближайшего окружения. Впрочем, если это – политические оппоненты, они уже должны знать, что никто из команды Мустанга ни за что не предаст его. Такая верность не покупается. – Скромность не идет тебе, Эдвард, – резко заметил Мустанг. Напускная враждебность в его тоне была слишком похожей на настоящую. Он снова повернулся к домовладелице. – Вы бы очень помогли, если бы описали того, кто передал записку для доктора. – Конечно, – закивала головой та, явно удивленная их словесной перепалкой. На ее морщинистом лице появилось упрямое выражение. Она сжала губы и внимательно посмотрела на Эдварда. – Не поймите неправильно, генерал. Я уважаю армию. Моя дочь погибла во время переворота против Брэдли. Она служила младшим лейтенантом под командованием генерала майора Армстронг. Но что и кому может понадобиться от этого юноши? Удивление на лице Мустанга было почти комичным. Он поднял брови, от чего обычно прищуренные глаза показались больше. Эдвард едва удержался от смешка, который был бы сейчас совершенно некстати. Судя по взгляду, сержант Хейл разделяла недоумение почтенной домовладелицы. Он оторвался от этой картины, чтобы бросить взгляд на Хавока, который чуть не задыхался от сдерживаемого смеха. И пропустил момент, когда стоило вмешаться, потому что тяжелый взгляд Мустанга не обещал ничего хорошего. – Доктор Элрик – гражданский консультант армии и майор в отставке. И прежде, чем вы успеете усомниться, мэм… – Не смей, – прошипел Эдвард. – … Эдвард Элрик – человек, который носил титул Стального алхимика, – закончил Мустанг, не заботясь о том, что Эдвард не хотел раскрывать эту часть правды о себе всем и каждому на каждом повороте. Как же Эдвард это ненавидел. Ненавидел удивление в глазах людей, оценивающие взгляды и шепотки. Он больше не был Стальным алхимиком, не хотел им быть. И не хотел, чтобы люди припоминали это, чтобы в нем видели того, из чьей кожи он вырос годы назад. Он изменился, но людей это чаще всего не волновало. Он попытался одним взглядом дать Мустангу понять, насколько не одобряет продемонстрированную болтливость, отвернулся и ушел к окну. Если Мустанг хочет очаровывать старушек и привлекать внимание шпионов ненатуральным поведением, может делать это сам. Но ему следовало задуматься над тем, что люди вокруг него имеют право на тайну личной жизни, и некоторые не любят, когда ими размахивают, как знаменем. Стальной алхимик был в прошлом, и всем остальным следовало смириться с этим. Хавок, осматривающий его квартиру на предмет прослушки и других средств слежки, привлек его внимание неожиданно. Настолько, что Эдвард чуть не подскочил, когда на плечо опустилась на секунду чужая рука. Мустанг был очевидно занят домовладелицей, сержант Хейл – Мустангом. За ними никто не наблюдал. Понимание пришло только когда Хавок сунул в его карман сложенный лист бумаги. Мустанг все это продумал и провернул, чтобы дать им возможность обменяться информацией. И хоть Эдвард сейчас был бесконечно раздражен произошедшим, он не мог не думать о том, насколько естественно все выглядело. Он ненавидел, что Мустанг вывел его из себя намеренно. И ненавидел, что Мустанг вообще знал, как вывести его из себя. Эдвард знал, что было в бумагах, которые передал ему Хавок. Когда он в последний раз говорил с Мустангом, он попросил список всех, кто получил информацию об алхимической составляющей Обещанного дня. Он отказывался верить, что кто-то из своих мог быть причастным к случившемся в Лиммоне. По крайней мере теперь у него было чем заняться. Он не мог дождаться, когда наконец Мустанг с остальными уберется, и он сможет приступить к работе. – Эдвард, – он поднял голову и встретился глазами с Мустангом. Взгляд, полный вины и сожаления был слишком для него, поэтому он быстро отвернулся. – Будь осторожен. – Конечно, буду, идиот, – огрызнулся Эдвард, скорее поддерживая роль, чем из реального недовольства. И уже тише добавил: – Ты тоже. Мустанг улыбнулся в ответ, сдержанно, почти незаметно, но Эдвард был уверен, что его услышали. Или Мустанг умел читать по губам. Когда наконец входная дверь закрылась, и Эдвард остался один дома, он поспешно вынул сложенный лист из кармана. Вверху, над списком, ровным почерком Мустанга был выведен адрес в Централе с припиской "приходи в любое время". Эдвард очень надеялся, что Мустанг был уверен в безопасности этой затеи. Усмехнувшись самому себе, он пробежался взглядом по списку, останавливаясь на одном имени: полковник Клаус Рейвен. Он знал, откуда начать.