The moment of Truth

– Что здесь происходит? – громко спросил Эдвард. Обилие синего на знакомой улице вызывало вполне объяснимую тревогу. Особенно в свете событий последних дней. – Шел бы ты по своим делам, парень, – прогундел огромный, усатый сержант, словно выросший перед ним из-под земли. Эдвард скривился. Он терпеть не мог, когда ему указывали, что делать. Еще он ненавидел, когда Мустанг размахивал у всех перед носом его статусом офицера в отставке и бумагами, подписанными самим фюрером, но сейчас это бы пригодилось. Прорываться с боем в дом учителя не хотелось. Но он подозревал, что сержант был либо из тех, кто любил правила, приказы и протоколы, либо из тех, кто пользовался любой возможностью показать свое превосходство над гражданскими. Еще одно напоминание о том, что в этой стране у армии слишком много полномочий. Да, это обеспечивало порядок, но в то же время создавало такую прорву между жителями, что служба в армии становилась невероятной привилегией, даже невзирая на то огромное количество ошибок, которое сделало высшее руководство. Но сейчас у Эдварда не было настроения на философию, он хотел знать, почему вокруг дома учителя столько военных. Нет, он хотел видеть учителя живой и здоровой, а не строить догадки, пока эти идиоты в форме будут мешать ему войти в дом, где прошла половина его детства. Годы после человеческого преобразования Эдвард детством, конечно, не считал, ведь Истина отобрала у него невинность, вернее ее остатки, снабдив знаниями о мироустройстве и жесткой правдой бытия. Решив, что наглость будет лучшим вариантом действий в ситуации, он выпрямился и смерил сержанта оценивающим взглядом. – Лучше бы вам отойти в сторону и пропустить нас, сержант. Я не буду повторять дважды. Либо он выглядел так устрашающе, либо сержант оказался не настолько принципиальным, как ему показалось, но их пропустили без лишних вопросов. Эдвард, признаться, уже был готов отправить его звонить Мустангу или непосредственно Грумману. Он ненавидел, когда ему мешали работать, особенно если дело касалось его близких. За три года лавка Сига ничуть не изменилась. Эдвард почувствовал ностальгию, входя в знакомое помещение. Он был ужасен, он ни разу не позвонил сюда, ни разу за все время после Обещанного дня не связался с учителем. Она, должно быть, разочарована в нем. – Три года от тебя ни единой весточки, и вот как только в стране начинают твориться странные вещи, ты появляешься здесь, Эдвард. Он едва не подскочил, услышав строгий и одновременно такой родной голос. Учитель стояла в дверях, такая же, как и в тот день, когда они с Алом приезжали попрощаться. Сиг возвышался за ней, большой и надежный, и Эдвард абсолютно нерационально почувствовал себя в безопасности. Дома. Судя по широкой, искренней улыбке Ала, не он один. Их заторопили на кухню, и Эдвард неожиданно для себя понял, что проголодался в дороге. Учитель молча накрывала на стол, пока Сиг разогревал густую, пряно пахнущую подливу. Эдвард не решался нарушить тишину. Эта атмосфера, настолько семейная и уютная, была возможностью отвлечься хотя бы на полчаса от происходящего за стенами этого дома ужаса. Вскоре ему придется все рассказать, но пока он мог позволить себе насладиться спокойствием и компанией родных людей. За едой они непринужденно разговаривали о том, что происходило в последние годы. Ал делился историями из Син, в большинстве из которых участвовала Мэй. Учитель рассказала о лавке, о размеренной жизни в Дублите и ребенке, которого они с Сигом подобрали на улице. Эдвард поймал себя на том, что улыбается. Он был рад, что дорогие ему люди счастливы, и это добавляло решимости. Он никому не позволит разрушить их жизни. Когда наконец с едой было покончено, учитель провела их в гостиную и наконец задала вопрос, которого Эдвард ждал с самого начала. Он выложил ей все: начиная с появления Мустанга и Ризы в его доме в Молане и заканчивая встречей с Алом на вокзале в Централе. Все, кроме своего влечения к Мустангу, потому что это не имело никакого значения и отношения к делу. Со своими чувствами он разберется сам, сейчас в приоритете поймать преступника и остановить разрушения. Он даже рассказал о Рейвене и неудачной попытке подкатить к нему. Попутно признался в своей ориентации и получил только два ободряющих взгляда. Эдвард не мог не почувствовать облегчение, когда понял, что учитель и Сиг приняли его. Едва он закончил, учитель покинула комнату, и вернулась несколько минут спустя с обрывком бумаги в руке. Записка, понял Эдвард. Он попытался заставить свои руки не дрожать, когда разворачивал ее. Почерк был уже хорошо ему знаком. Он пробежался взглядом по строкам и вздохнул. Кем бы ни был ублюдок, что делал все это, он умел бить по больному. "Ты искала в Истине частицу себя, но нашла боль и знание. Ты не получила того, что хотела, но привела в этот мир огромную силу, способную изменить его. Взамен потерянного одного ты стала Матерью Двоим. Позволь же Истине освободить тебя". – Жуть, – прошептал Ал, все еще глядя на кусок бумаги невидящим взглядом. – Сначала я подумала, что это – неудачная шутка, – устало призналась учитель. – Но слишком много совпадений. – Он знает детали, – продолжил ее мысль Эдвард. – И о зрении Мустанга, и обо мне, и о… – он запнулся, пытаясь подобрать слова, но ничего не получалось. – И о вашей потере. – Значит, вы влезли в очередную опасность, как только она замаячила на горизонте, – подытожила учитель. – Скорее нас втянули, – возразил Эдвард. – Я бы с удовольствием продолжал лечить людей, даже без алхимии, если бы все те, кто умер в Лиммоне, остались живы. Учитель потянулась и потрепала его по голове. – Я знаю, Эд. Ты этого не просил. Но это случилось. Наконец-то он услышал от другого человека слова, которые повторял себе с момента той ужасной находки в Лиммоне. В случившемся нет его вины. Кто-то абсолютно сумасшедший решил поиграть в Бога, а Эдвард просто оказался на его пути. Он был такой же игрушкой, как остальные, кто попадал под руку спятившего гения. Пусть он и так понимал это, но подтверждение факта, что не только он один так думал, принесло ему странное успокоение. Как бы там ни было, понимание и поддержка помогли ему примирить свою эмоциональную часть с рациональным пониманием ситуации. Признаться, Эдварду было бы спокойнее, если бы учитель и Сиг забрали свою маленькую приемную дочь и отправились куда-нибудь в безопасное место. Они могли бы провести немного времени в Централе, но он даже боялся предлагать подобное. Впрочем, возможно учитель согласилась бы ради дочери, которая вряд ли могла постоять за себя. И да, Мустанг был прав, и они могли облегчить преступнику жизнь, собрав столько целей в одном месте. Но Мустанг забыл, что вместе легче защищаться, вместе они намного сильнее, чем по-отдельности. Возможно, теперь Эдвард в разы больше волновался за Ала, который не мог не попасть под прицел их врага, но он также знал, что они с Алом всегда прикроют друг другу спину. Ему было спокойнее знать, что Алу не придется давать отпор в одиночку. Но он не знал, как сказать об этом. Не об Але и беспокойстве за него, а о переезде в Централ, хотя бы временном. Он не мог просить о помощи, ведь учитель ненавидела армию, и не мог сказать, что переживает, ведь она несколькими пинками и подзатыльниками быстро напомнила бы ему, что в состоянии защитить себя. Ситуацию неожиданно спас Сиг, напомнив, что давно собирался навестить Армстронга. Учитель поморщилась, но не возражала. Очевидно, совместная победа над гомункулом положила начало дружбе. Что еще больше удивило Эдварда, так это то, что учитель ни слова не сказала о его связи с армией. Когда они впервые признались, она выставила их прочь, хоть потом и простила. Но сегодня только мрачновато спросила, виноват ли Эдвард в обилии идиотов вокруг ее дома. Эдвард с удовольствием признал, что он только просил предупредить ее, а эта инициатива исходила, должно быть, от Мустанга. Кровожадная улыбка учителя обещала тому веселую жизнь, что заставило Эдварда почувствовать странное удовлетворение. Естественно, сегодня выехать они не могли. Последний поезд отходил через час, но этого было мало, чтобы собраться. Но это совершенно не было проблемой, Эдвард предпочел бы отдохнуть эту ночь, провести ее только с Алом, проговорить полночи, делясь самыми мелкими деталями того, что они пережили за эти три года. Он предпочел бы позавтракать домашней едой Сига и просидеть вечер, обсуждая с учителем его новые круги. Ему нужно было немного спокойствия, чтобы он мог оценить происходящее свежим взглядом. И эти несколько часов могли ему это позволить. Даже более того – дать возможность передохнуть от своих чувств к Мустангу, которые Эдварду сейчас были ни к чему вообще. Ал первым пошел в их комнату, и Эдвард хотел было направиться за ним, но замешкал. У него появилась идея по поводу того, почему Мустанг был так зол на него, но Эдварду она показалась глупой и нереальной. Пусть они с Мустангом наладили приятельские отношения, он сомневался, что тот стал бы так сильно переживать, волноваться за него, что позволил своим эмоциям взять верх над собой. – Эд, – позвала его учитель, когда он уже собирался пойти за Алом. Он обернулся и увидел ее такой грустной и нерешительной, как никогда раньше. Его непонимание развеялось, стоило ей заговорить: – Я никогда не пыталась заменить вам мать. Я знаю, что вам больно… Повинуясь порыву, Эдвард преодолел два шага, которые их разделяли, и сжал ее в объятиях. – Я знаю, – прошептал он. – Но мы с Алом были бы гордыми называть вас нашей второй матерью. Их момент прервал детский крик снаружи и выстрелы. Эдвард выпустил учителя из своих рук и первым бросился на улицу. Картина, развернувшаяся перед его глазами, повергла его в ужас. Он, конечно, знал, что умный человек может воссоздать чужой круг преобразования. Но никогда раньше он не встречал кого-нибудь, кто смог бы разгадать секрет алхимии Мустанга. Себя Эдвард не учитывал, потому что без ложной скромности считал себя гением. В теоретической алхимии им с Алом не было равных, и Эдвард хорошо представлял, как работает огненная алхимия, хоть никогда не попытался бы использовать ее без крайней необходимости. Кем бы ни был нападавший, он решил рискнуть. Его контроль далеко не был настолько хорошим, как у Мустанга. Но солдаты были в шоке и ужасе, стреляли без разбора, надеясь, видимо, на удачу. Пули летели во все стороны, огненные вспышки озаряли небо, а посреди всего этого стояла маленькая девочка в голубом платьице. Нападавших было как минимум двое. Один использовал огненную алхимию, второй был сосредоточен на защите, создавая колонны и укрытия, поднимая землю и не позволяя их достать. Они работали слаженно, но не так, как Эдвард и Ал, которые практически читали мысли друг друга. В любой другой ситуации можно было попытаться разъединить их, но сейчас было не до этого. Эдвард услышал позади тихий вскрик учителя и сделал первое, что пришло в голову: активировал водный круг. Вмешиваться в чужое преобразование было непросто, все же для создания воды ему необходим был кислород, который соединялся с водородом, а огненная алхимия была построена в первую очередь на манипуляции кислородом в воздухе. С Мустангом этот трюк было бы сложнее провернуть, но слабоватый контроль противника оказался ему на руку. Густые капли вызванного им дождя потушили загоревшуюся на солдатах форму. Эдвард вздохнул с облегчением, заметив вмиг поднявшиеся столбы земли, создавшие укрытия, которые защитили и девочку, и солдат. Он бросил взгляд назад, где учитель, опустившись на колени, призвала новую волну, быстро сформировавшую кулак, который несся к такой же колонне, возведенной одним из нападавших. Эдвард упал рядом с ней и сосредоточился на железе в ее преобразовании. Он никогда раньше подобного не делал, но так вовремя вспомнилась первая встреча с Гридом, здесь же, в Дублите, и те слова, что он сказал. Нет ничего невозможного. И пусть Эдвард теперь знал, что на самом деле пределы существуют, то, что собирался сделать он, явно за них не выходило. Он позволил себе довольную улыбку, когда заметил, как огромный кулак перестраивается, формируются железные наконечники, что должны были увеличить шанс пробить вражескую защиту. Но она так же быстро исчезла, когда колонна не только превратилась в стену, но и выстояла. Пусть он сумел удивить противников водным преобразованием, они в свою очередь неплохо знали его прежние возможности. К счастью хотя бы солдаты не мешались, оставаясь в безопасности созданных для них укрытий. – Брат! – позвал Ал. Эдварду пришлось приложить титанические усилия, чтобы не обернуться. Вместо этого он сосредоточился на стене, зная, что у Ала есть козырь в рукаве. И он не ошибся, когда увидел, как в стену вонзилось пять небольших кинжалов. Эдвард хлопнул в ладони, держа в голове круг, который только нужно было завершить прикосновением к земле. Между клинками прошла искра, вторая, и наконец стена разлетелась на мелкие кусочки. Его затопила гордость, когда он увидел: одно дело знать, чему Ал научился в Син, но другое – быть этому свидетелем. И тем не менее, он не позволил себе насладиться этим зрелищем вполне. Им необходимо было поймать этих мудаков, а значит – он должен выполнить свою часть. Хорошо сосредоточившись, Эдвард прижал ладони к земле. Одновременно солдаты открыли огонь. – Не стрелять! – рявкнул Эдвард, не прерывая преобразования. И для убедительности добавил: – Приказ фюрера взять их живыми! Солдаты моментально прекратили. Странно, что никто не задавался вопросом, почему он командует ими, прикрываясь приказами фюрера. Но, возможно, им легче было послушаться, чем отвечать потом перед высшим руководством армии и страны за убитых преступников. Так или иначе, упустить шанс закончить все здесь и сейчас Эдвард не мог. Он увидел, как обе фигуры оказались в плену поднявшейся вокруг них земли. Но уже в следующий миг одна из них разрушила оковы удачным преобразованием. Эдвард не знал, как он мог не учесть способность этих людей к алхимии без круга. Он попытался захватить освободившегося противника снова, но тот не дал ему такой возможности, мгновенно скрываясь под землей. Канализация, понял Эдвард. К счастью второй был не настолько шустрым, и кто-то, Эдвард предполагал, что это была учитель, надежно зафиксировал его руки, чтобы не позволить воспользоваться алхимией. Что ж, это уже можно считать небольшой победой, хотя Эдвард винил себя в том, что не подумал с самого начала о способностях противников. Учитель бросилась к девочке, сжала ее в объятиях. На ребенке не было ни царапины, но было заметно, насколько она напугана. Эдвард почувствовал на своем плече чужую ладонь, обернулся и увидел Ала, успевшего спуститься к ним. – Водная алхимия? – спросил Ал с нескрываемым весельем в голосе. – Готов поспорить, генералу понравился этот трюк. – О, Мустанг просто в восторге, – ответил Эдвард с нервным смешком. Говорить о Мустанге не хотелось. Не сейчас, когда в памяти Эдварда были свежи впечатления от сражения против того, кто использовал его алхимию. Между тем подошедший сержант, тот самый, который не хотел пропускать их поначалу, отдал честь, от чего Эдварду сделалось неловко. Он понимал, что сам поставил себя в это положение, ссылаясь на приказ фюрера, но от этого легче не становилось. Эдвард никогда не любил всех этих военных церемониалов, но понимал, что для некоторых людей они важны, для некоторых жизнь становится легче, когда есть возможность придерживаться строгих наборов моделей поведения. – Простите, сэр, не сразу признал вас. Признаться, я думал, что отставной майор будет несколько старше, – легко признался сержант. Эдвард нахмурился. Значит, их предупредили. – Какие будут приказания? – Не стоит этого, сержант, – все же попытался Эдвард. – Сейчас нам необходимо обеспечить транспортировку пойманного преступника в Централ. Там им займутся люди Мустанга. – Конечно, сэр, – сержант снова отдал честь, и Эдвард сделал усилие над собой, чтобы не закатить глаза. – Подождите, – позвал он, вспомнив одну важную деталь. Ал словно знал наперед, хотя тут Эдвард был совершенно не удивлен, ведь они всегда мыслили синхронно. Именно синхронно, а не одинаково, и у них всегда получалось дополнять друг друга. Иногда Уинри говорила, что когда они заканчивают предложения друг за другом, это жутко и раздражающе. Ал протянул ему кусок дерева и склонил голову. Эдвард пожал плечами. Раз уж Ал хочет, чтобы он сделал это… Он хлопнул в ладони и прижал их к дереву, потянулся к железу в земле и заставил его влиться в структуру дерева. Получились весьма неудобные на вид и тяжелые колодки. Неважно, подумал Эдвард. Ублюдок заслужил. – Чтобы он не мог использовать алхимию, – объяснил Эдвард. – Пойдем, посмотрим, кого мы поймали. Он знал, что напускная невозмутимость не скрыла от Ала его реального волнения. Этот человек напал на дом учителя, он мог быть причастен к случившемуся с Элисией. Эдвард был рад присутствию военных, потому что он не знал, смог бы он сдержать себя в иной ситуации. По дороге Ал подобрал кинжалы, небрежным жестом пряча их за пояс. Эдвард покачал головой. Он столько всего пропустил в жизни своего брата. Теперь он собирался наверстать упущенное время, и Алу придется с этим смириться. Чем ближе они подходили, тем больше Эдвард чувствовал легкую дрожь, охватывающую все его тело. Лицо преступника было скрыто, но Эдвард понял, кто был перед ним, еще до того, как сержант сдернул капюшон с маской. На него смотрели полные злости, грусти и обожания глаза Марка.