The moment of Truth

Станция в Централе встречала их не ставшим уже привычным человеческим морем, а ровными рядами военных и огромной фигурой Алекса Армстронга. Эдвард всецело понимал такие меры: они везли опасного преступника, в интересах армии встретить их и проводить под усиленной охраной в штаб. Его, правда, напрягала необходимость прибегать к подобным мерам, но он больше не служил в армии, а власти должны были контролировать важные вопросы, как задержание террориста, например. Неудивительно, что Грумман пытался хоть как-нибудь улучшить свою репутацию и репутацию армии. Восстание могло привести к ужасным последствиям. На секунду Эдвард задумался: а не этого ли хотели преступники? Показать армию и Груммана некомпетентными, свалить на них проблемы, которые невозможно просто решить. Даже после Обещанного дня люди были склонны полагаться на власть. Они не готовы были решать сами за себя, им все еще необходимо было, чтобы ими управляли. Он не готовы были брать на себя ответственность, а незрелое общество не может принимать правильные решения. Он решил пока не делиться своими предложениями с Алом, у них будет время поговорить, когда Марк наконец окажется в руках Мустанга, а учитель и ее семья – под надежной защитой Армстронга. Они всегда лучше всего работали вместе, и Эдвард хотел дождаться момента, когда они смогут свободно говорить, не заботясь о том, что рядом может быть один из преступников. Конечно, Эдвард доверял команде Мустанга, по крайней мере старому составу, Армстронгу и учителю. Он не верил, что кто-то из них может быть замешан в чем-то настолько ужасном. Но иногда люди даже желая помочь только мешали. Обычно они с Алом понимали друг друга с полуслова, и если рядом оказывался кто-то другой, им приходилось замедляться и объяснять ему некоторые моменты. Почти все, нехотя признался себе Эдвард. Не преуменьшая интеллекта Мустанга, учителя или других потенциально задействованных лиц, им приходилось объяснять почти все, потому что они с Алом иногда говорили обрывками предложений, и даже это не влияло на взаимное понимание. Как бы ему ни хотелось провести больше времени с учителем, Эдвард знал, что ему нужно проводить Марка в штаб. Даже самый большой и сильный конвой не мог противостоять паре могущественных алхимиков. А один из них, между прочим, владел огненной алхимией, практически оружием массового уничтожения. Если они решат напасть по пути и освободить своего сообщника, солдаты ничего не смогут сделать. Ал, конечно, был с ним согласен, поэтому они вместе удачно избежали медвежьих объятий Армстронга, оправдываясь тем, что они должны помочь конвоировать преступника в штаб. Армстронг, будучи офицером и алхимиком, ни капли не обиделся, но и сдаваться не собирался. Сделав серьезное лицо, Армстронг торжественно пригласил их на ужин в семейное поместье. – Ужин? – переспросил Эдвард, разрываясь между желанием отказать, чтобы не терять время на пустые разговоры, и искушением согласиться на бесплатную еду. – Да. Сестра приехала домой из Бриггса… – Конечно, мы будем рады прийти завтра на ужин, – поспешно заверил Ал. Потому что Оливия Армстронг была чертовски устрашающей женщиной, которой никто не отказывал. Если хотел выжить. В теории Эдвард мог бы свалить на Мустанга, которого она и так не переносила, но что-то подсказывало ему, что согласиться стоит. К счастью, возможность продолжения разговора исчезла, как только солдаты вывели Марка. Эдвард заметил людей в других вагонах, с любопытством и страхом выглядывающих в окна, и вздохнул. Они никогда не изменятся. Скажи им, что в одном из вагонов перевозят опасного преступника, и они наплюют на инстинкт самосохранения и попытаются хотя бы одним глазом посмотреть. Они с Алом поспешили за конвоем, не желая задерживаться и создавать потенциально опасные ситуации. Жизни людей важнее всего, а сообщники Марка все еще могли напасть, хотя вероятность казалась Эдварду ничтожно малой. Он подозревал, что они попросту бросили Марка, сочли его слишком неважным, чтобы рисковать. Вероятностей было достаточно, чтобы Эдвард не хотел загадывать наперед. Больше всего его ужасал вариант, в котором Марк по плану преступников должен был оказаться в штабе. На несколько минут Эдвард даже задумался, стоит ли везти Марка туда. Но потом решил, что он, Ал и Мустанг вместе владеют достаточной силой, чтобы нейтрализовать одного Марка. К тому же он не хотел подвергать опасности ничего не подозревающих гражданских. Эдварду пришлось напомнить себе, что они с Алом, между прочим, тоже были гражданскими. Он всего лишь работал на армию по контракту. В любом случае солдаты в штабе более готовы отразить нападение и присмотреть за Марком. Тем более теория Ала о значимости Лиммона нуждалась в проверке. Он не мог охранять Марка днем и ночью. Поскольку расследование было закреплено за Мустангом, Эдвард уверенным шагом пошел в крыло, где располагался его офис. Солдаты, кажется, немного напуганные его демонстрацией алхимических способностей, что Эдвард делал исключительно для того, чтобы обеспечить безпроблемную транспортировку Марка в Централ, последовали его указаниям. Пусть он не добился многого в разговоре с Марком в поезде, кое-что не давало ему покоя. Как будто появление Мустанга в его доме было подстроено. Они уже предполагали, что у террористов был контакт в армии, поэтому Эдвард не хотел случайно потерять Марка сейчас. Заходя за поворот он чуть не столкнулся с спешащим куда-то Бредой. Тот окинул их процессию быстрым взглядом, на секунду задержавшимся на Марке. – Эдвард, вы уже вернулись. – Небольшие осложнения, – он неопределенно кивнул в сторону Марка и заметил, что Бреда бросил на того еще один странный взгляд. Словно не хотел, чтобы его застукали за чем-то. Эдвард нахмурился. От постоянного напряжения в голову лезли какие-то глупости. – Мустанг у себя? – Эм… Он сейчас немного занят… – Ясно, – бросил Эдвард, уверенно открывая дверь в офис. Он был уверен, что Мустанг захочет услышать новости немедленно. Грумман лично поручил ему это расследование, а значит – оно сейчас имело приоритет над любыми бумажками, которые ленивый ублюдок не может подписать вовремя. Быстро миновав короткий коридорчик, Эдвард вошел в офис и замер, услышав полный несдерживаемого гнева и ужаса голос Мустанга. – У вас была одна работа! Ответа он не услышал, но Мустанг, похоже, слышать его тоже не хотел. – Жаль? – переспросил он с такой злостью, что Эдвард на секунду задумался, в безопасности ли тот, кто находится с ним в кабинете. – Из-за вашей глупости нас может ждать конфликт с Син. Прежде, чем хоть какие-нибудь связные мысли сформировались в голове Эдварда, Ал был у двери кабинета. Конфликт с Син в сочетании с гневом Мустанга может значить одно: что-то случилось с Мэй. Он рванул за Алом, хоть ему и хватило ума попросить Ризу позаботиться о пойманном преступнике. Она не видела Марка в отличие от Мустанга, хотя он мог наговорить ей лишнего. Но это все было неважно сейчас. Он ворвался в кабинет вслед за Алом и остановился на пороге. Он не видел этого выражения на лице своего брата с тех пор, как умерла мама. Ал, его любимый младший брат, был опустошен и потерян. Эдварду словно нож в грудь вонзили, настолько больно было смотреть на разбитого Ала. На столе Мустанга лежала панда Мэй, ее самая близкая подруга, с которой она никогда не расставалась. Он слышал от Ала столько историй, что понимал: что-то должно было случиться. Что-то очень нехорошее. Он перевел взгляд на Мустанга и сглотнул. Эта смесь сожаления и опасения была точно не к добру. Мустанг точно знал, что случилось, но искал способ сказать об этом помягче. Иногда эти его политические замашки проявлялись в повседневной жизни, и это не могло не раздражать. Насколько бы серьезной ни была ситуация, Эдвард предпочитал честность. Возможно, это было одной из причин, почему их отношения не складывались в прошлом. Мустанг всегда оставался политиком, человеком, которому можно доверять, но нельзя верить. – Где Мэй? – наконец озвучил свой вопрос Ал. Эдвард заметил, как отвел взгляд Мустанг, как сжались солдаты, рядовой и сержант, совсем молодые, словно еще не доросли до своей формы. Если Грумман доверил этим двоим охрану иностранного посла, то у него не все в порядке с головой. Или же остальные охранники были мертвы, что тоже вероятно. – Мустанг, ты не ответил, – попытался надавить Эдвард. – Где Мэй? – Принцесса пропала. Мустанг пытался сохранять спокойствие, но по нему было видно, что ситуация слишком сильно на него влияет. Он явно чувствовал ответственность за случившееся, хотя Эдвард в первую очередь готов был обвинить Груммана. В армии Аместриса достаточно офицеров выше по званию, чем Мустанг. Если Грумман не собирался лично заняться безопасностью Мэй, ему стоило поручить задание одному из высших офицеров. Проблема, наверное, была в том, что Мустанг был единственным членом верхушки, которому Грумман доверял. Или, может, в амбициях Мустанга. Для продвижения по службе необходимы достижения, а что может быть важнее, чем опасные террористы и иностранная принцесса-посол. Грумман либо заигрался и переоценил Мустанга, либо решил его слить, чувствуя, что он наступает на пятки. Политика, со злостью подумал Эдвард. Он ненавидел политику. Раньше, чем он успел что-нибудь ответить, Ал достал из-за пояса свои кинжалы. Эдвард со странным удовлетворением отметил, как побледнели солдаты. Даже Мустанг поглядывал на Ала с опаской. Но Эдвард знал наверняка, что Ал, его добрый и мягкий брат, никого не собирается убивать. Они оба считали, что убийство – не выход, что всегда можно найти другие варианты решения ситуации. В этот раз Эдвард смог наблюдать. Одним движением Ал отправил клинки в пол, формируя круг. Восточная алхимия отличалась от западной, и особенно тем, что делала возможными преобразования на расстоянии. Эдвард никогда не думал, чтобы обучиться ей, но теперь перед ним открылось полно новых возможностей. Судя по тому, что иногда говорил о восточной алхимии Ал, она больше похожа была на философию, чем на науку, основывалась на ощущении и гармонии с миром, а не на формулах и теории. Пока Эдвард не понимал этого, поэтому оставалось наблюдать за преобразованием Ала. Он припомнил, что Лин, Лан Фан и старик Фу умели читать духовную энергию живых существ. Так они почувствовали философские камни под землей Аместриса. Если Ал научился чему-то похожему, он мог попытаться найти Мэй. Вряд ли кто-то знает о всех духовных практиках Син и умеет скрыть духовную энергию одного человека. Мимо внимания Эдварда не прошло то, как побледнели солдаты, стоило Алу взять в руки клинки. И даже Мустанг сделал шаг в сторону Ала. Идиот. Как будто Ал причинил бы кому-то вред, даже таким придуркам, которые потеряли одну из самых важных людей в его жизни. Свет преобразования был даже ярче, чем Эдвард привык. Но он не мог закрыть глаза, не мог оторвать взгляд от Ала, который на чем-то сосредоточился до дрожи в руках. Ал зажмурился, на его лбу появилась морщинка, а губы искривились в странной гримасе. Частично Эдвард его понимал: наверное, ощущение людей было не самым приятным. Тем более, среди целого моря энергии ему нужно найти одну каплю, которой была Мэй. Это могло быть даже нереально сейчас, ее похитители могли увезти ее, чтобы избежать малейшей возможности найти их. Все же никакой гарантии, что похищение было связано с делом, не могло быть. Мэй была видной политической фигурой, и ее именно могли использовать в политических играх. Эдвард не допускал мысли, что исчезновение не было похищением. Мэй – не ее идиотский брат, любящий ускользнуть от внимания телохранителей. – Что он делает? – шепотом поинтересовался сержант. – Ищет принцессу, которую вы, идиоты, упустили, – фыркнул Эдвард. Только бы у Ала получилось. – Мустанг, какие меры уже приняли? – Фюрер хочет избежать паники… – Дерьмо. Поднимай людей. – Эдвард, – попытался вразумить его Мустанг. Он всегда говорил таким тоном, когда считал, что кто-то чего-то не понимает. Ал резко открыл глаза и поднялся на ноги. Если кто и сможет доказать Мустангу, что активные действия необходимы, то только он. В конце концов, Ал был лучшим шансом армии найти Мэй живой и невредимой и избежать войны с Лином, который, судя по рассказам, готов был исполнить любое желание своей любимой сестры. Да даже титул любимой сестры императора был настоящим. Ал объяснил Эдварду, что у императора было множество братьев и сестер, некоторых он не переносил, с некоторыми неплохо уживался. Титул Мэй превозносил ее над всеми остальными братьями и сестрами Лина, над его детьми, практически приравнивал ее к императору. Людям в Аместрисе было не понять, но Мэй была вторым человеком в Син после Лина, и если с ней что-нибудь случится, война неизбежна. – Ее везут на запад к выезду из города, – сообщил Ал. – Закрой Централ, Мустанг, – настоял Эдвард. Он заметил сомнение на лице Мустанга. Естественно, вернуть Мэй и больше не беспокоиться о возможной реакции Лина было соблазнительным вариантом. Но общественное мнение играло немалую роль. – Закрой под предлогом поимки одного из террористов, причастных к убийствам в Лиммоне. – Прошу прощения? Тут Эдвард его и поймал. Если похищение иностранного дипломата было плохим поводом закрытия столицы, то поимка преступника – наоборот. Никто в здравом уме не прошел бы мимо такой возможности поддержать репутацию армии и свою лично. Тем более – никто с такими амбициями, которые были у Мустанга. На это Эдвард и рассчитывал. Недоверие Мустанга задевало, но не настолько, чтобы возмутиться вслух. Тем более – не при чужих людях. Они могли играть в "ты меня раздражаешь одним своим существованием" сколько угодно, но не когда все было настолько важно. А сейчас речь шла о дорогом для Эдварда человеке. И еще о двух странах, которые могли оказаться втянутыми в абсолютно ненужную войну, но это было заботой Мустанга и других членов командования. Эдвард сопереживал людям и стране, но благополучие родных и близких оставалось важнее. – Капитан Хоукай, – позвал Мустанг. Риза показалась на пороге спустя буквально несколько секунд. Словно ждала, когда она понадобится. – Приказ закрыть Централ для въезда и выезда. – Да, сэр. Эдвард почувствовал облегчение, когда Риза объявила по радиосвязи приказ Мустанга. Командирские нотки в ее голосе и добавленное "немедленно" должны сделать свое дело. Пусть Риза и была всего лишь капитаном, в глазах большинства она все еще оставалась единственной внучкой фюрера. Грумман не играл с ней в фаворитизм, насколько Эдвард видел и помнил, Риза всегда продвигалась по службе только благодаря собственным талантам, но на младший офицерский состав действовал прямой приказ бригадного генерала, который они не смели оспаривать, а старший до сих пор мыслил категориями родственных связей. Мустанг наконец отпустил несчастных солдат, которые понимали, что пересказывать разговор, состоявшийся в этом кабинете, не стоит, иначе им грозит что-то куда более серьезное, чем любой военный трибунал. Об обычаях Син еще до Лина и Мэй в Аместрисе ходили самые дикие слухи. Вряд ли этим двоим хотелось, чтобы их отдали ужасному императору за то, что они подвергли опасности его любимую сестренку. Эдвард вспомнил, как грызлись Лин и Мэй и усмехнулся. Вот уж поистине братско-сестринская любовь. Следующих пятнадцать минут Мустанг говорил по телефону. Люди словно сошли с ума, всем нужно было знать, почему закрыли город. Ал в это время сосредоточился на поиске Мэй. Эдвард понимал, что преобразование служит своеобразным усилением способности читать пульс дракона, или как там эту штуку называли в Син. Раньше, когда алхимия была недоступна ему, он не спешил понять. Теперь появилась мысль, что, как только все закончится, он должен посвятить время изучению синганской науки и философии. Одно без другого не бывает. Он никогда не видел такого длительного преобразования. Ал стоял на коленях, сжав зубы и закрыв глаза, и Эдвард боялся лишний раз пошевелиться, чтобы не мешать ему. Кинжалы, очевидно, были каким-то проводником, но он не мог пока предположить. Когда Мэй совершала преобразование на расстоянии, кинжалы всегда формировали второй круг, точную копию того, который активировала она. Но это не могло быть объяснением в данном случае, потому что Мэй и близко не находилась к кинжалам Ала. И тем не менее, его брат никогда не был мелким показушником, чтобы без необходимости использовать что-то в преобразовании. Значит, кинжалы были важны. Оставалось только спросить Ала, когда он закончит. Наконец он, уставший, сел прямо на пол, опираясь на диван. Эдвард протянул ему руку, но Ал только покачал головой. Он не только стал выше, но и заметно повзрослел. И, вдруг понял Эдвард, из них двоих именно Ал телосложением и ростом пошел в отца, когда сам Эдвард унаследовал деликатное сложение матери. – Нашел их? – спросил Эдвард, хорошо зная, что Алу сейчас не до пустых разговоров. – Они в городе, но движутся слишком хаотично, чтобы предсказать, где они остановятся. – Они не уйдут, Ал. Мы поймаем их и вернем Мэй. Ал вздохнул, но ничего не ответил. Конечно, Эдвард понимал, что любые заверения сейчас могут показаться ему пустыми словами. Он успокоится, наверное, когда Мэй снова будет в его руках, а ее похитители – за решеткой. Чем дальше, тем больше это дело становилось личным, а это Эдварду не нравилось. – Так значит, вы все же поймали преступника, – заметил Мустанг, положив наконец трубку телефона. Он выглядел не менее измученным, чем Ал. – Двое человек в Дублите напали на дом учителя. Нам с братом удалось поймать одного из них, – ответил Ал. Кажется, он до сих пор не доверял Эдварду, когда дело доходило до объяснений. Мустанг хмыкнул, но его выражение лица говорило лучше любых слов. Он считал идиотом любого, кто сунулся к их с Алом учителю, и небезосновательно. Ал смерил его строгим взглядом, и на секунду показался Эдварду страшно похожим на Ризу. Этот взгляд так и кричал "сейчас я испорчу твое настроение". – Тот, которого мы упустили, использовал огненную алхимию. Мустанг заметно побледнел. Его неверие и страх заставили Эдварда сглотнуть ставший в горле горький ком. И все же он не мог не спросить: – Раз уж мы вспомнили об этом, почему он сказал, что это – не твоя алхимия? – Не может быть… – прошептал Мустанг. Судя по мелко подрагивающим рукам и мертвенно бледном лице, этот вопрос стоило оставить на потом.