The moment of Truth

Когда Эдвард снова открыл глаза, в комнате было темно. При свете единственной лампы за столом сидел Рой. Он был так сосредоточен на документах в своих руках, что, казалось, абсолютно абстрагировался от всего мира. С абсолютно потрясающим серьезным выражением лица и в гребаных очках он выглядел слишком хорошо, чтобы быть настоящим. Тут мозг Эдварда вмешался и поднял важный вопрос: почему Рой находился здесь, в одной комнате с ним? И, кстати, где они вообще были? Наверное, Эдвард позволил себе расслабиться слишком сильно, но ведь и ситуация исправилась достаточно для этого. Ал и Мэй были в порядке, живы и здоровы, все оставались в относительной безопасности, иначе, хотелось ему верить, Рой не сидел бы здесь с документами, а пытался исправить ситуацию. Потом Эдварда настигли воспоминания о произошедшем после его первого пробуждения. Он почувствовал, как щеки заливает краской. Возможно, поцелуи все же были отвратительной идеей, потому что сейчас ему было ужасно стыдно. Но ведь он не один этого хотел, он вообще был не первым, кто потянулся… Он все испортил? Эдвард готов был поверить скорее в это, чем в то, что Вселенная внезапно дала ему шанс на счастье. Нет, не счастье, хотя бы на нормальную жизнь. Наверное, слишком рано было называть что бы не происходило между ним и Роем счастьем. Наверное, с его стороны было слишком наивно полагать, что произошедшее – не просто минутный порыв, который забудется, когда наваждение спадет. Не для него, правда, но Рой мог найти себе кого-нибудь лучше, кого-нибудь не столь ненавидимого Истиной. Кого-нибудь целого в конце концов. Эдвард вздохнул. Да, это все было ошибкой. – Ты проснулся, – пробормотал Рой, отрываясь от документов. Его глаза безошибочно нашли глаза Эдварда. – Да, – зачем-то ответил Эдвард. Раньше он считал полнейшей глупостью озвучивать очевидные вещи, но сейчас он хотел сказать что-нибудь, лишь бы не молчать. – Как ты себя чувствуешь? – Я в порядке, – поспешил заверить Эдвард. Все это было ужасно неловко. Им определенно стоило поговорить, но для начала он решил спросить о более важных вещах. – Ал и Мэй? – Принцесса отдыхает в гостевой комнате. Она ушла вскоре после того, как ты уснул, – с готовностью поделился Рой. Словно ждал этого вопроса. – Альфонс решил занять диван в гостиной. Значит, они действительно в порядке. На сердце сразу стало спокойнее и легче. Конечно, он хотел узнать, как удалось освободить Мэй из плена, не узнали ли они ничего нового о преступниках, нет ли новостей о докторе Марко. Слишком много всего происходило вокруг. Но Эдвард также понимал, что несколько часов ничего не изменят, и к тому же людям нужен отдых. Вряд ли Мэй поблагодарит его, если он разбудит ее, чтобы пристать со своими расспросами. Но это оставляло его с единственной темой для разговора, и он не очень хотел, по правде говоря, поднимать ее. В некоторой степени Эдвард был трусом, хоть люди вокруг него часто говорили о его смелости. Да, только не когда приходило время говорить о чувствах. Это было глупо и по-детски, но он не мог ничего поделать с желанием зарыться лицом в подушку и сделать вид, что он умер. Рой молчал. Ждал, пока он начнет говорить? Давал возможность избежать разговора в принципе? Эдвард не знал. Он ненавидел не знать. И все же они должны были поговорить, как бы ему ни хотелось просто сделать вид, что ничего не произошло. Сделать вид, но вспоминать те короткие мгновения, когда он не мог дышать от счастья. Или это были последствия того снотворного газа? Обычно Эдвард предпочитал рациональные объяснения эмоциональным. Но он также знал, что эмоции были важны для всех людей, что даже те, кто считал, что избавился от них, все равно были им подвластны. Поэтому он не стал сбрасывать со счетов счастье. Впрочем, это было неважно. Пусть Эдвард был молод, он умел думать своей головой. У него было полно причин не позволять чувствам диктовать его жизнь, полно доводов для Роя, почему им стоит забыть о случившемся днем. Начать, наверное, можно было с простого: одна мысль об отношениях с Эдвардом была политическим суицидом для Роя. Да, наверное, стоит отвыкать называть его по имени. Лучше бы ему не делать таких ошибок. – Послушай, – наконец собрался Эдвард. – Насчет того, что было днем… – Ты жалеешь, – не спросил, констатировал Рой. Эдвард вздохнул. И как он должен был объясниться и при этом не испортить их отношения окончательно? – Я не хотел, чтобы все так вышло, – попытался Эдвард. Очевидно, не с той стороны, потому что на лице Роя отобразился ужас и разочарование. – Из этого ничего хорошего не получится. Либо кто-то узнает, и это похоронит твою карьеру, либо рано или поздно я сделаю тебе больно. Возможно, ему стоило просто оттолкнуть, сказать что-то глупое и гадкое, да в конце концов солгать, что он не заинтересован. Он знал, что Рой не стал бы навязываться, принуждать. Но Эдвард не хотел лгать, его гениальный мозг решил, что рационализация – лучший способ решения ситуации. Они оба были разумными людьми, конечно, Рой должен был видеть все проблемы потенциальной связи между ними. Но нет. Стоило словам повиснуть между ними, Рой резко поднялся из-за стола, пересек пространство между столом и кроватью и присел на сам край, словно не решаясь приблизиться. Выражение его лица было серьезным и каким-то напряженным. Эдвард честно не понимал, почему для него такими важными были несколько минут, несколько мгновений вместе. Они же большую часть жизни грызлись между собой, как кошка с собакой, неужели пара поцелуев заставила его забыть об этом? Даже больше: неужели пара поцелуев заставила его забыть, что он собирался стать фюрером, изменить эту страну, добиться улучшений для всех людей Аместриса? Эдвард не хотел этого. Как бы важно ни было личное счастье, а он искренне считал, что Рой на это заслуживал, он не хотел становиться на пути осуществления мечты. Он не хотел, чтобы спустя недели, месяцы или годы Рой чувствовал себя виноватым перед теми, кто умер во время переворота, перед жертвами режима Брэдли, перед Хьюзом. Возможно, у них бы что-то и получилось, но общество никогда не примет отношения двух мужчин, обществу всегда будет не все равно. А если так, он не мог заставить Роя выбирать. Возможно, он боялся. Чего? Что Рой выберет его и отбросит благо всего общества, или что в конце концов он окажется недостойным отказа от давней цели? Неужели Эдвард боялся, что его сердце будет разбито? Он вздрогнул, почувствовав теплую руку на его щеке. Рой заставил его повернуть голову и посмотреть на него. Хренов манипулятор, словно знал, что это пошатнет уверенность Эдварда в собственной правоте, желание уберечь от будущей боли любой ценой. Он не знал, злиться ему или восхищаться. Рой определенно умел добиваться своего. И что, вообще, случилось с тем, чтобы отучиться называть его по имени? – Эдвард, почему ты так уверен, что сделаешь мне больно? Он был не в силах отвернуться, не в силах закрыть глаза, когда Рой смотрел на него так, словно Эдвард уже причинял ему адскую боль. Собравшись с силами, он признался: – Потому что я слишком похож на Хоэнхайма, – он говорил себе это достаточно часто, чтобы слова слетели с губ без особых усилий. Но как только первое было сказано, он понял вдруг, что не сможет сдержаться. – Даже если нам удастся сохранить все в секрете, если твоя карьера не будет в опасности, рано или поздно мне надоест сидеть на одном месте. Я уйду и… Эдвард запнулся. Он был ужасен во всей чепухе с чувствами, но до него дошло, что никто не говорил об отношениях, никто не говорил о годах. Он додумал все в своей голове, а ведь между ними и была лишь пара поцелуев и несколько странных, ни к чему не обязывающих фраз. Это он себе решил, что Рой хочет отношений, и начал придумывать способы отговорить его. С чего вдруг? Разве что он считал, что Рой не стал бы так рисковать рабочими отношениями ради развлечения на несколько ночей. Возможно они не были друзьями, но всегда ценили друг друга как исключительно хороших алхимиков. Эдвард точно знал, что Рою комфортно работать с ним, и ему также было хорошо работать с Роем. Возможно, это значило, что их отношения одинаково важны для них. – Ты слишком много думаешь, Эдвард, – покачал головой Рой. – Но уже из того, что ты считаешь себя похожим на своего отца, понятно, что ты на него не так уж и похож. Эдвард хотел возразить, хотел сказать, что ему виднее, что Рой вовсе не знал Хоэнхайма. Но ведь, если честно, Эдвард и сам его не знал. У него было несколько смутных воспоминаний из детства и несколько встреч во время борьбы против Брэдли, а между ними – годы ненависти и презрения из-за того, что Хоэнхайм оставил их мать. Он, в отличие от Ала, не смог найти в себе сил простить, понять, что Хоэнхайм сделал это только для того, чтобы покончить с Отцом и вернуться домой, провести остаток дней со своей семьей в мире и спокойствии. Он знал, что это было правильным решением, но эмоции, будь они прокляты, не позволяли рациональным объяснениям погасить его гнев. Возможно Рой был прав. Не только в этом, во всем, потому что ни один человек, начиная отношения с кем-нибудь, не мог быть уверен в успехе. Ни один человек не мог просто знать, что отношения не разрушатся из-за различий, незаметных с самого начала. В этом просто нужно было попытаться, рискнуть, но Эдвард все еще не знал, готов ли он на этот риск. Впрочем, они ведь взрослые люди. Кто сказал, что они не могут нормально общаться, если что-то между ними не сработает? У Эдварда не получилось с Уинри, но они не перестали быть друзьями. Уинри даже не расстроилась особо, когда выяснилось, что Эдварду нравятся исключительно мужчины. Возможно, ему просто стоило послать все нахрен и поддаться своим желаниям. Ведь он был всего лишь человеком, он не мог противостоять вечно самому себе. Приподнявшись на локтях, Эдвард медленно прижался губами к виску Роя. Он чувствовал пульс под своими губами, быстрый и громкий, и это было более волнующе, чем самые откровенные ласки. У него была власть над другим человеком, настолько огромная настолько полная, что даже страшно становилось. У другого человека была власть над ним, и Эдвард чувствовал дрожь от мысли о том, что сейчас готов на многое, практически на все, если Рой его попросит. Одно простое действие, одно решение смело окончательно все преграды. Рука Роя обвилась вокруг его талии, привлекая ближе, заставляя податься навстречу сухим губам. Эдвард позволил направлять себя, зная, что опыта у него практически не было. Он позволил себе плавиться под чужими руками, получать удовольствие, о котором раньше он предпочитал не думать. Он позволил себе немного не думать, не анализировать, а просто чувствовать. Это было непередаваемо. Его губы горели от прикосновений, от укусов и касаний языка, и скольжения других губ напротив. Поцелуй переходил из ласкового в яростный и обратно, так быстро, что Эдвард не успевал привыкнуть, не успевал подстроиться. Ему оставалось только беспомощно стонать и цепляться за Роя в попытках не потерять себя окончательно в этих ощущениях. Где-то в соседней комнате спала Мэй, будет совсем плохо, если они разбудят ее. Эдвард первым потянулся к пуговицам своей рубашки. Рой не пересекал эту черту, и он понимал почему: позволял Эдварду задавать темп, решать, когда и как они будут продвигаться. Эдвард хотел здесь и сейчас, немедленно. Пусть он рано повзрослел психологически и считал себя взрослым с двенадцати, биологически ему не было еще двадцати. Одна мысль о сексе, а не самоудовлетворении, на которое он иногда находил время между своими исследованиями, была слишком возбуждающей, чтобы отказаться. Но он ценил то, что Рой подумал о нем, о его возможной нерешительности и страхах. Признаться, это заводило еще больше. Рой думал о нем. Заботился о нем. Не успел он опомниться, как с него стянули рубашку. Губы Роя легко прикоснулись к его правому плечу, и Эдварда заколотило от удовольствия. Его правое плечо было кошмаром: толстые белые шрамы, остатки его первой автоброни и еще не до конца заживший порт новой, второй руки. Он думал, что никогда больше не будет ничего чувствовать, что нервные окончания кожи слишком повреждены. Но он не мог сдержать дрожь, когда губы Роя ласкали эту пострадавшую кожу, когда язык влажно обводил очертания впаянных в мышцы осколков металла. Обычно люди испытывали отвращение при виде таких шрамов. Что ж, он всегда знал, что Рой был немного ненормальным. Но его сумасшествию так легко было поддаться. Эдвард тоже хотел прикоснуться к обнаженной коже, тоже хотел заставить Роя дрожать от нахлынувших ощущений. Заставить почувствовать огонь, разливающийся по телу. Хах, хорошая шутка. У Роя тоже были шрамы. Ужасающие напоминания о моментах, когда он был в шаге от смерти. Эдвард, конечно, понимал, что такова жизнь военного, но не мог не чувствовать трепет, ласкающими движениями проходясь по каждому следу прошлых ранений. Ему не следовало думать об этом сейчас. Они здесь, и они живы, и они хотят друг друга. Не лучше ли не думать о прошлом? Но каждый шрам рассказывал свою историю, каждый создавал одну картинку, которой и был Рой. Они подходили друг другу, оказывается: два осколка одной большой картины, побитые, но не сломавшиеся. – Ты с ума меня сведешь, – выдохнул Рой, когда ладони Эдварда дошли до живота в несмелой ласке. – Он все еще болит? – спросил Эдвард, не желая вдаваться в дискуссии о том, кто и кого сводит с ума. – Нет. Можешь не осторожничать. Удовлетворенные ответом, Эдвард провел по рубцах с нажимом вниз, почти до кромки штанов, а затем позволил кончикам пальцев скользнуть вверх, царапая короткими ногтями чувствительную кожу. Удивленный его внезапно смелыми действиями Рой не смог подавить глухой стон. Эдвард почувствовал, что краснеет. Да, он хотел Роя, хотел, чтобы Рою было с ним хорошо, но он в первый раз делал нечто подобное… – Ты очаровательно краснеешь, – поддразнил Рой. Эдвард возмущенно фыркнул. – Поговори еще немного, и отправишься прочь. – Выгонишь меня из моей собственной кровати? Как жестоко, Эдвард. Эдвард покраснел еще больше, он был почти уверен, что румянец смущения покрыл его шею и опустился на грудь. В отместку он укусил Роя за мочку уха, и громкий вздох послужил знаменателем того, что Рою это нравится. Набравшись смелости, он скользнул губам по коже за ухом, а потому прикусил и там. Продолжить его исследования ему не дали. Рой опрокинул его на кровать, накрывая своим телом сверху. А дальше Эдварда целовали, прикасались руками, ласкали, и он потерял себя в творящемся безумии. Рой, наверное, тоже, потому что разговоры прекратились, остался только горячечный шепот, состоящий из двух слов: “Эдвард” и “Можно?”, на которые Эдвард неизменно отвечал “Рой” и “Да”. Он думал, что сгорит от смущения, когда губы Роя обхватили его член, но одновременно ему никогда раньше не было так хорошо. Он зажимал рукой рот, каким-то чудом помня о том, что Ал и Мэй находились в этом доме, но с каждой секундой сдерживаться было все сложнее, пока наконец внезапная волна удовольствия не уничтожила все остальные мысли в его голове. Когда Эдвард пришел в себя, Рой лежал рядом, смотрел на него и улыбался. Так странно, умиротворенно и довольно улыбался. Хотя, может и не странно, после того, что произошло. Эдвард и сам почувствовал, что напряжение, существовавшее между ними ранее, тянущее их друг к другу, словно тугая струна, исчезло, уступив место удовлетворению. Он бросил быстрый взгляд на Роя, ничуть не стесняющегося своей наготы, и в голове вдруг мелькнула мысль: а что теперь? Что вообще люди делают в таких случаях? Может, им стоило поговорить об их отношениях? В этом был смысл, учитывая, насколько спонтанно они оказались в постели и объятиях друг друга. Эдвард бросил быстрый взгляд на Роя, но тот не выглядел так, словно его беспокоили подобные мысли. – Нам стоит поговорить… – начал было Эдвард. – Завтра, – то ли согласился, то ли возразил Рой. – Ложись спать. Эдвард хотел было сказать, что он проспал большую часть дня, но мысли начинали путаться в голове, а тело было тяжелым и расслабленным. Возможно, идея была не так плоха. И они действительно могли поговорить завтра. – Утром, – беспрекословно заявил Эдвард. – До того, как мы вернемся к работе. Потому что смешивать работу и личные отношения было непростительно. Эдвард собирался держаться за свой профессионализм и знал, что Рой был таким же. Но ведь пока они будут заниматься личными делами в свободное время, ничего не будет мешать их работе. Правда, в нынешней ситуации свободного времени было мало, но пора было заканчивать погоню за этим убийцей. Об этом Эдвард собирался позаботиться лично. – Хорошо. Утром, – легко поддался Рой. И вдруг привлек Эдварда к себе, устраивая в своих объятия, и невесомо поцеловал в макушку. – Спокойной ночи, Эдвард. Возможно, этот разговор будет не настолько нужен, но они все равно поговорят. Но теперь Эдвард был более уверен, что все будет в порядке. – Спокойной ночи.