Однажды я умер

      Естественно, мой сон после всего произошедшего не мог быть спокойным — нехорошее предчувствие не оставляло меня даже во время отдыха. Почему-то я ощущала себя попавшим в ловушку мотыльком; маленькой пылинкой, которую навсегда закрывают в темноте, оставляя наедине лишь со своими домыслами.       Что я здесь делаю? Зачем я пошла сюда?       «В душе ты добрая», — выдвигает предложение та часть моего сознания, которое отвечает за эмпатию и сострадание, но я лишь отмахиваюсь от него, переворачиваясь на другой бок и прижимая к животу хвост.       Что-нибудь более разумное и адекватное есть?       «Интерес?» — вспыхивает в моей голове одно из предположений логики.       Хмм, возможно, хотя всё ещё далеко от истины. Должно быть что-то иное, более глубокое и тяжело признаваемое. Что-то, что толкало меня в это безумие наперекор любым адекватным доводам.       «Желание почувствовать себя избранным, стоящим выше обычных драконов? Мечта получить предназначение?» — сразу несколько вопросов вспыхивает в моей голове, и я недовольно пофыркиваю во сне, медленно елозя своими лапами по шкурам под собой.       Это больше всего похоже на правду. Или прогрессирующую шизофрению. Может, тараканы в моей голове собрались в одного большого таракано-дракона, обретя собственную личность?       В любом случае последние три вопроса, заданные самой себе, больше всего походили на правду. Совсем не благородные посылы толкнули меня на это приключение, не желание спасти мир или борьба со злом. Лишь жажда насыщения своего существования необычными событиями; давящее изнутри желание оставить свой след в истории этого мира. След, который запомнят и будут воспевать в легендах спустя сотни лет. Если подумать, то многие даже не задаются вопросами о том, что останется после них, кроме кучки пепла и, быть может, нескольких потомков, дети которых уже и не будут ничего знать о тебе. А с учётом того, как продолжают свой род земляные драконы, бросая детёнышей на произвол судьбы, а детишки не особо интересуются судьбами своих родителей, — меня вполне могли забыть сразу же. Пожалуй, именно это жжёт меня изнутри, подтолкнув к путешествию через всю Пиррию. И никак не благородные позывы защищать свою сестрицу, которую я бы могла просто призвать остаться со мной и не обращать внимания на сумасшедших дракончиков, или желание защитить этих дурачков от козней Предвестника.       Ну что, защитила, Водомерка? Конечно же нет. И сама теперь ты в капкане. А всё почему? Из-за чего? Эгоизм? Чувство превосходства над окружающими, которое завязало тебе глаза? Готовность полностью отдаться собственному желанию? Или страх?..       Что я оставила после себя в прошлой жизни?       В моей голове вспыхивают смазанные образы гор с множеством светящихся пещер. Странные механические твари бредут по улицам, перенося на своих спинах разодетых в пёстрые шкуры воришек... Нет, оно было не так.       Вновь я ворочаюсь, похлопывая крылом по боку, чувствуя постепенно нарастающее изнутри беспокойство.       Неужели я всё забыла?       Стоило мне только об этом подумать, как тут же картина в моей голове преображается. Всё ещё смазанная, будто расплывшаяся краска, но уже куда более привычная. Старые, требующие капитального ремонта дома стоят перед тянущимися к небесам горам из стали, камня и стекла. Сталкиваются две эпохи, с презрением смотря друг на друга: умирающее, разваливающееся прошлое и нечто новое, кричащее, вызывающее в душе трепет. Неодобрительные оханья старушек смешиваются с гремящей в ушах музыкой. Проржавевшая машина пытается обогнать несущийся навстречу следующей остановке автобус. Картина за картиной давят на меня, вспыхивают воспоминания, навсегда отпечатавшиеся где-то очень глубоко в моей памяти.       И во всех этих воспоминаниях нет моего следа. Я лишь существовала, подготавливая себя к тому, чтобы стать чем-то большим. Учёба, бесконечный поиск знаний с одной единственной целью: найти нечто, что сохранит моё имя, мой отпечаток в истории лысых обезьянок с планеты Грязь.       Но каков результат? Моим мечтам и стремлениям так и не суждено было сбыться. После меня остался в лучшем случае развеянный по ветру пепел, а в худшем — гниющее в земле тело. Одежда, вещи, комната — никому не важно, чьи они были до этого. Научные статьи, которые, скорее всего, никто никогда и не прочитает, ввиду отсутствия в них искры. Слёзы родных и, быть может, особо близких друзей, которые продолжают двигаться в будущее и... Это всё. Всё, что осталось после меня.       Почему же я удивляюсь тому, что я ухватилась за возможность изменить свою судьбу в новой жизни? Разве не этого в тайне я ждала, не этого желала с самого своего вылупления? Предназначения, которое смогу исполнить лишь я. Но где оно — предназначение? Как понять, что надо сделать именно тебе, а что оставить на чужие плечи, побоявшись даже приблизиться? Где та тонкая грань, отделяющая предназначенное тебе и другим? Можно ли её почувствовать будучи неспособной видеть суть вещей, окружающих тебя? Полагаться лишь на свои доводы и предположения, которые могут быть в корне ошибочны и неверны... Нехватка информации, фактов, которые всегда будут преследовать меня, ведь невозможно знать всё — всегда найдётся что-то недоступное тебе, ускользающее от твоего взгляда по тем или иным причинам.       Медленно я заваливаюсь на спину и раскидываю в стороны крылья. Так мягко и просторно… Стоп, просторно? Пальцы крыльев сжимаются, хвост елозит по полу. Что-то не так. Лишь одно слово вспыхивает в моей голове, обращая градом мысленных осколков все мои размышления.       «Тростинка!» — в панике бормочет память, и я тут же распахиваю глаза, переворачиваясь набок и оглядываясь по сторонам, вырываясь из своего осознанного сна. Или всё это время я уже не спала, обеспокоенная тем, что под моим крылом нет близкого мне дракончика?       В комнате темно. От догоревших дров остались лишь чёрные, уже остывшие угли.       Сколько сейчас времени? У меня ведь нет даже возможности выглянуть в окно, чтобы поискать взглядом светило или звёзды. Полагаться приходится только на внутренние часы, подсказывающие, что сейчас очень раннее утро. Даже Циркон ещё не проснулся, вытянувшийся около Сайды и накрывший маленькую морскую своим крылом. А ведь он любит размять крылья с утречка. Даже во время путешествия вставал пораньше, чтобы пролететься по округе, пока все досыпают последний, самый сладкий час. Стоп, не об этом сейчас.       Где Тростинка? Мой взгляд проскальзывает по прислонённым у дальней от входа стены кувшинам, в которых должна быть вода. Но нет, там её тоже нет. Только... Забежавший в помещение прохладный ветерок привлекает моё внимание к слегка приоткрытой двери, из которой в зал с трудом, но прорывается несколько лучиков света из коридора.       Может, она вышла, чтобы поглазеть по сторонам? Или на какой-нибудь из скелетов в стене? Или размять свои лапки, бегая туда-сюда?..       Страх за доверчивую сестричку сковывает моё сердце, и я поднимаюсь на лапы, поспешив направиться к выходу из этой комнаты. Для начала стоит всё-таки проверить, возможно, она в коридоре. А вот если её там не будет, то мне уже придётся будить всех остальных, и уже затем всем вместе решать, что же нам делать, ведь я без сестрицы никуда не уйду. О Луны, лишь бы с ней ничего страшного не произошло!       Вот мои когти осторожно подцепляют край двери, и я медленно оттягиваю её на себя. На своём месте дёрнулась Фирн, привлекая моё внимание, приподняв морду и бросив на меня мрачный взгляд серо-голубых глаз. Однако спустя мгновение ледяная вновь пристроила морду на своих лапах, погружаясь обратно в беспокойную дрёму. Раз наша боевая сосулька так плохо спит, то надо будет расспросить её первой. Может, она видела, куда направилась Тростинка?       Я же всё-таки выглядываю наружу, смотря для начала направо. Коридор всё так же освещён бледным светом, отбрасывающим резкие, очерченные тени. Лишь тихое завывание ветра, гуляющего по сплетению коридоров, беспокоит это место. Будто вновь Брайникл решила устроить нам коварную засаду. Пугающая, практически мёртвая тишина покинутого склепа. Хотя... Я чуть прислушиваюсь, уловив незнакомый отголосок, и спустя мгновение в подвываниях сквозняка мне слышится что-то ещё. Что-то очень далёкое, напоминающее множество капель, падающих на стекло. Нет, скорее на камень.       В любом случае Тростинки я не вижу по эту сторону коридора, так что поворачиваю морду налево. У самой двери я встречаю сидящую здоровенную фигуру и, подняв взгляд, два сияющих в полутьме коридора голубых глаза.       Жнец! Неужели это всё? Сейчас мне рассекут взмахом лапы горло, а потом перебьют всех остальных? И конец моим злоключениям?       От испуга, нахлынувшего на меня в этот момент, я потеряла дар речи и замерла, не решаясь дёрнуться и надеясь, что смотрящий прямо на меня дракон просто спит с открытыми глазами. Он не двигался. Ну, почти. Только грудная клетка слегка вздымалась и опускалась, и это единственное, что отличало этого песчаного от статуи.       Интересно, сколько ему нужно времени, чтобы меня убить? С Каракуртом он ведь игрался? Или устраивал шоу для Брайникл…       С трудом, но я сглатываю вставший поперёк горла ком. И тут же голубые глаза, пылающие в тени капюшона, моргают, а сам дракон поднимается на свои лапы.       — Хозяин ждёт тебя, — коротко бросает в мою сторону песчаный дракон, бесшумно проходя мимо двери в сторону главного коридора, лишь после пары шагов останавливаясь, чтобы вполоборота повернуть ко мне свой нос и добавить ещё несколько слов: — Твоя сестра с ним. Идём.       Тростинка с Мастером? Что? Почему? Когда? А вдруг с сестричкой что-то случилось, и теперь меня ждёт то же самое?       — Быстрее, — подгоняет меня песчаный, поворачивая свой нос обратно в сторону коридора.       Я же не спешу, всё ещё чувствуя слабость в собственных лапах. Да и не должна ли я предупредить остальных?       Моя морда скрывается за дверью, и я пристальным взглядом окидываю всех драконят и драконов, спящих в комнате. Хотя Фирн всё-таки лишь прикидывалась дремлющей, сейчас не спуская с меня взора и медленно-медленно мне кивая, будто говоря: «Иди, я расскажу остальным». Или мне это так кажется? И вообще, стоит ли мне ей верить? Мастер ледяной — она ледяная. Вроде как он хочет вернуть её племени дракомантию, да и их королева, со слов Мастера, ничего против него не имеет.       — Быстрее, — повторяет Жнец, и теперь в его голосе можно услышать несколько ноток усталости, будто он тут сидел и ждал, пока я проснусь, целую ночь, не имея права даже глаза свои сомкнуть хоть на мгновение или отлучиться по зову природы.       — Предупреди всех, если я не вернусь, — одними губами прошу я Фирн, бросив мрачный взгляд на Каракурта, перед тем как выйти в коридор. Надеюсь, он не сотворит что-нибудь глупое в порыве своих эмоций.       Ещё чуть приоткрыв дверь, я выхожу в коридор, последовав за понурившим к полу нос Жнецом. И только когда песчаный услышал постукивание моих когтей по камню пола, он двинулся вперёд. Жаль, что, в отличие от него, у меня не получалось двигаться бесшумно.       Вообще, не похоже, чтобы этот мрачный дракон планировал меня убивать. Во всяком случае, сейчас. Лишь идёт себе вперёд, невидящим взглядом уставившись перед собой и даже не оборачиваясь ко мне. Так мы и выходим сначала в пустой и широкий коридор, в котором не было видно ни одного дракона, а затем попадаем в более узкий проход, ведущий в противоположную часть замка.       Странный звук, напоминающий капли, приближался. В нём всё отчетливее и отчётливее звучал ритм. А также я начала различать и другие звуки, будто низкие ноты, подобные глухим ударам по листу железа, только более мелодичнее. Во всём этом смешении мне чудился знакомый мотив, с каждым шагом становящийся всё более и более знакомым.       Где-то я это слышала, я уверена. Но где?       — Пришли, — отрывает меня от размышлений Жнец, останавливаясь перед зашторенным проходом, из которого и доносится музыка. Да, я уже уверенна, что это музыка, а не случайное совпадение звуков. Вот на смену звукам разбивающихся капель приходит нечто другое, грустные, звонкие удары, на фоне то растущие, то спадающие по тональности. — Иди.       Жнец кивает в сторону прохода, приподнимая крылом правую шторку, за которой в мрачно освещённой комнате, что была доступна моему взгляду, я увидела свою сестричку, сидящую ко мне боком и зачарованно смотрящую куда-то влево с приоткрытой пастью.       — Тростинка! — зову я её к себе, без раздумья делая шаг в широкий зал.       Просторная, круглая комната, лишь слегка уступающая тронному залу этого дворца. Под её потолком висят тусклые, ниспадающие вдоль стен гирлянды из лунных плодов, освещающие заполненные множеством свитков стеллажи из тёмного дерева. В центре зала — Мастер, сидящий всего в паре метров напротив моей сестры за...       Вы, должно быть, надо мной шутите?       Перед драконом, похоже, не желающим ходить без своих лат, я вижу широкий стол, чем-то напоминающий крыло, стоящий всего на трёх ножках. Причём очень толстый стол, с откинутой крышкой сверху, которую поддерживает тонкая палочка. И именно из-под этой крышки исходит приятный, спокойный звук, который очаровал мою сестричку.       Это рояль... Правда, я удивлена, что он без кустов.       Когти прикрывшего глаза Мастера, который всё-таки решил снять свою маску, положив её на ближайшую полку, стучат по клавишам, выбивая ритм и превращая его в мелодию. Кончик его хвоста то и дело нажимает на один из трёх выступов снизу под инструментом.       Да как... Откуда, вообще, у драконов может быть рояль? И почему этот ледяной умеет на нём играть? Зачем он позвал мою сестру? Нам сейчас устроят концерт, после которого наши глаза поголубеют?       За моей спиной Жнец задёргивает штору. А Тростинка отрывает свой взгляд от играющего дракона, поворачивая ко мне свою мордашку с лёгкой, доброй улыбкой, подзывая меня взмахом крыла. На её щеках я замечаю несколько слезинок, сбегающих по щекам.       — Всё хорошо? Ты в порядке? — подбираюсь я к сестричке, шепча на её ушко и косо поглядывая на не замечающего меня Мастера, переключающегося с одной мелодии на другую. Всё такую же грустную, хотя я на самом деле и не знаю, можно ли играть на рояле весёлую и задорную музыку. Никогда этим не интересовалась.       — Да, — улыбается мне слегка Тростинка, прильнув к моей грудной клетке и вновь повернув свою мордочку к ледяному. — Мне так... красиво.       — Что? Красиво? — удивляюсь я.       Да что тут вообще происходит? Не планировал же Мастер просто устроить нам концерт? Это глупо. Да и вообще, меня всё ещё не покидает вопрос, откуда у него этот укушенный Мракокрадом рояль. Я если и видела у драконов музыкальные инструменты, то это скорее были барабаны разных форм! А тут... Ещё и столь человеческий на вид. Я даже не вижу явных различий, когда пытаюсь сопоставить его с размытым образом, оставшимся из прошлой жизни. Я... немного в растерянности, так что просто присаживаюсь на свой хвост и жду. Наверное, жду.       Ещё и снова в сердце вспыхивает тоска, когда я слушаю эту музыку. Так противно от самой себя, от своих поступков и решений. От того, что было оставлено позади и от осознания, что если мы и выберемся отсюда, то скорее всего изрядно поголубевшие. А я, вместо того чтобы бежать, сижу и слушаю музыку, напоминающую мне о прошлой жизни и о моих собственных неудачах. Как же это всё глупо...       И всё же пара конкретных вопросов не оставляют меня в покое. Откуда Мастер знает об этом инструменте? И почему он умеет на нём играть? Неужели он...       Нехорошая догадка кольнула меня, когда я поднимаю взгляд на морду ледяного дракона и дёргаю хвостом, ловя его пристальный взгляд, будто бы вглядывающийся в мою душу. Мастер замедляется, мелодия медленно утихает, пока наконец-то последняя капля не разбивается о камень, и в зале повисает тишина. Пальцы ледяного дракона осторожно и бережно придерживают крышку инструмента, и он медленно её закрывает, сложив подпорку во внутрь. Ладонь Мастера проскальзывает по закрытому роялю, будто поглаживая его, и ледяной на несколько долгих мгновений прикрывает свои глаза, опуская морду вниз.       — Этот дракон приносит свои извинения, — через полминутки молчания нарушает тишину Мастер, поднимаясь со своего места и медленно обходя рояль, ласково проскальзывая по нему пальцами крыла. — Он не хотел, чтобы вы пугались. Но ему нужно было поговорить с вами.       — Ты задракомантил Тростинку? — щурюсь я, услышав после возмущённое фырчание своей сестрицы рядышком, переходящее в несильный укус за моё плечо.       — Нет, — качает мордой дракон, присаживаясь перед нами и по очереди смотря то на меня, то на Тростинку.       — Мастер пришёл ко мне во сне и сказал, что знает о моём даре, — неуверенно пробормотала Тростинка, зализывая мои чешуйки, видимо решив, что слишком сильно их сдавила своими клыками. — Сказал, что не хочет нам вредить и готов обучать меня.       — Да, — кивает ледяной дракон, указывая своими крыльями на заполненные свитками полки, будто я знаю, что в этих свёртках. — Столь многое было забыто. Утеряно. Из-за одного обмана. И это можно восстановить...       Его взгляд останавливается на мне, и вновь ледяной вглядывается в мои глаза.       Хм, почему же он столь пристально смотрит на меня, ещё и будто с давящей его изнутри печалью?       Я первой разрываю нашу зрительную дуэль, опустив свой взгляд на рояль за его спиной.       Неужели он знает обо мне куда больше, чем мне хотелось бы? Знает о том, что я не просто спала в своём яйце и что было нечто до этого?       — Но позвольте ему для начала рассказать свою историю. Выслушайте этого дракона, перед тем как судить его. Он не просит понимания или сочувствия, просто немного внимания, — грустная улыбка мелькает на его морде. — Вам лучше прилечь.       «Нет, стоп. Ты же не будешь сейчас нам рассказывать историю всей своей жизни, а потом ещё и пересказывать её остальным драконятам?» — удивлённо моргаю я.       — Ведь это будет долгая история, — чуть наклоняется к нам ледяной, упёршись своими крыльями в пол перед собой.       «Ну да, естественно», — мелькает в моей голове раздражение.       — Может... стоит подождать остальных? — немного покашляв в лапу, всё-таки решаюсь поинтересоваться я. — Вам ведь придётся им всё повторять.       — Ничего страшного. Да и некоторые вещи поймёте лишь вы.       Вновь взгляд ледяного останавливается на мне, а затем он начинает свой рассказ:       — Это произошло за восемь веков до вылупления того, кого назовут Мракокрадом. В королевской кладке ледяных под спокойным взглядом матери проклюнулось трое дракончиков: два юных принца и их сестра, которой суждено было в будущем стать новой королевой. Именно одним из этих детёнышей был этот дракон. Вдохнув последним, он не был слабым или сильным, но в его когтях было будущее, хоть он и не осознавал этого на тот момент. Вместе со старшим братом, неестественно тихим и обеспокоенным, вылупившимся всего на пару минут раньше, он смотрел на ледяной дворец и в глаза оценивающей их матери, — Мастер прикрыл свои глаза, и на его морде мелькнула тёплая, даже показавшаяся мне весёлой ухмылка, — будто она ждала, что её драконята с первого же дня начнут говорить и покорно исполнять любой её указ. Детство дракончиков прошло в постоянной учёбе. Слова, постановка речи, счёт, движения — всё должно было быть идеально, чисто и прекрасно, как кристальный морской лёд. За каждую ошибку они получали недовольное шипение своей матери и разочарованные взгляды учителей. За каждый успех лишь мрачный смешок и новые, ещё более сложные задания. И только старший брат удостаивался скупой похвалы. Он был умнее, талантливее. Своими познаниями он вызывал восхищения у слуг, переговаривающихся о вылуплении дракончика, способного превзойти в своих знаниях и стремлениях к ним даже ночных. Его всегда ставили в пример этому дракону и его сестре. «Будьте как он», — говорила мать-королева, кивая на вытянувшегося около неё старшего дракончика. И они, младшие, старались во всём догнать своего брата, который, впрочем, не гордился своим превосходством. Нет, он не ставил себя выше них, не кидал в сторону младших раздражённые взгляды, он был... особенным? Странным. Он всегда готов был помочь, подсказать, направить, подставить своё плечо в трудную минуту, лишь грустно улыбаясь недовольно рычащим старшим. Это не была зависимость от чужой помощи, как могло показаться стороннему, это была дружба, сплотившая трёх драконят в одну семью, готовую держаться вместе и вместе стремиться к новым высотам, пока наконец-то мы, все трое, не заняли свои места в первом круге. Первый, вторая и третий в списке дракончиков своего года. И сколь быстро всё изменилось, когда королева узнала о том, что оба принца вылупились с даром подчинять своему слову мир, что они оба проклюнулись дракомантами. Два яйца, наделённых даром предков в одной кладке — нечто невиданное, никогда до этого не встречавшееся в истории ледяных.       На несколько мгновений Мастер умолкает, а я раздумываю над уже услышанным, пытаясь представить, что же он нам заготовил дальше. Какую трогательную и слезливую историю своей жизни попытается рассказать ледяной дракон, якобы пришедший к нам из далекого прошлого? И почему он так акцентирует наше внимание на своём брате?       Я кошусь на рояль, стоящий за его спиной, сравнивая описанное Мастером с... собственной жизнью? Кажется, у меня рождается одна идея.       — Их отправили к прадеду, — продолжает ледяной. — Старому, уже древнему дракону, но продолжающему верно вести свою службу. Высоко в горах, вдали от ледяного дворца он охранял тайную библиотеку, о которой знала лишь королевская семья. Убежище, в котором наше племя собирало каждую крупицу знаний о дракомантии, порой вырывая новые таинства своими когтями из лап судьбы. Столь много было сокрыто в тех горах... Мудрость, накопленная веками. Строки чарующих речей, сложенные причудливыми образами, с обширными пояснениями к каждому слову. Рассуждения о том, что именно мысли, эмоции и тайные желания формируют закладываемую в дракомантию силу. Знания о том, как творить своими силами чудеса, не используя никаких предметов. Секреты души... Сколь многое было найдено, и сколь многое было потеряно... Это были знания, передаваемые из одного поколения в другое, бережно охраняемые и дополняемые. И два дракончика с головой погрузились в них под пристальным надзором своего деда, уже отдавшего свой дар племени. Он был строг и требователен, он не прощал ошибки, заставлял искать и разбираться в каждой вспыхивающей в голове мысли. Он учил их, порой позволяя сотворить нечто необычное, вместе с этим заставляя всматриваться в собственную душу и прислушиваться к ощущению поднимающегося по когтям холода.       Вновь Мастер умолкает, переводя дыхание и опуская свой взгляд на сокрытые латными перчатками ладони, то сжимая их, то разжимая.       Интересно, дальше он скажет, что брат был лучше него и в этом? А потом окажется, что Мастера сожгла изнутри гордость и он наделал ошибок в порыве зависти к чужому таланту?       — Вновь текли годы. Отгремела новая война с земляным племенем. — Взгляд ледяного поднимается на нас, и в его глазах мне видится грустная насмешка. — В те года ваше племя было главной и единственной угрозой для спокойной жизни королевств. Вы слишком быстро плодились, выжирая всю доступную вам добычу. Голод толкал вас пожирать слабых во имя сохранения сильных. Ваши королевы не могли ничего с этим поделать, как бы они не старались усмирить дикую природу своих подданных. Хотя таких обычно пожирали первыми, возводя на трон сильных, яростных, бешенных королев, способных лично повести оголодавшие полчища на чужие земли. Небесные и песчаные сплотились против вашей угрозы, морские боялись даже показаться на суше. Радужные сокрылись в своих лесах, не подпуская к ним ни одного земляного и ведя вечный дозор вдоль границ леса. Ледяные же, вместе с ночными, следили, готовые в любой момент вмешаться. Голод, жажда тёплой плоти несколько раз за век выгоняла вас из болота, и вы проносились разоряющей всё на своём пути грязной волной по небесам и земле. Всегда отбрасываемые назад, но никогда не побеждённые. Во всесжигающей ярости ко всему живому природа перековывала вас. Вы были крупнее, сильнее. Огонь почти не мог навредить вашей чешуе, а раны, оставленные копьями и когтями, заживали за недели. После каждой войны вторгаться вглубь болот ваших земель, где скрывались утолившие свой голод воины, не решались даже объединённые силы небесных и песчаных. Слишком это было... самоубийственно.       Я вздрагиваю всем телом, слушая это небольшое отступление, пока ледяной дракон молча пристально наблюдает за нами, давая всё обдумать.       Конечно, то, о чём он говорит, звучит логично — всё-таки когда драконицы других племён редко откладывают больше трёх яиц за раз, среди земляных спокойно можно найти гнёзда и по восемь детёнышей. И с такой скоростью размножения лишь вопрос времени, когда пищи перестанет хватать на всех. Но почему тогда я нигде не находила упоминаний о повторениях подобных войн? Наоборот, жизнь в болотах даже по-своему спокойная, размеренная. Никто не пытается тебя сожрать, кроме особо крупных комаров.       — Сытость, да? — тяжело вздыхает ледяной дракон. — Она сделала вас ленивыми и глупыми, позволила слабым разбавить густую кровь. Но в тоже время она привнесла в сердце вашего племени покой.       — Но... — неуверенно бубню я.       — Не беспокойся, этот дракон даст ответ на вопрос, почему вы изменились, но чуть позже. Сейчас же он вернётся к истории, от которой отвлёкся. — Мастер слегка встряхнул своими крыльями по бокам, будто отгоняя часть нахлынувших на него воспоминаний, и продолжил: — Этот дракон учился вместе с братом, общался с ним по ночам, рассуждая о собственном даре. Они смеялись, веселились в снегу, пока их не видел ворчливый старик. Именно его брат создал с помощью дракомантии этот музыкальный инструмент, и именно он научил этого дракона на нём играть, игнорируя вопросы о том, откуда он это узнал. Пока однажды, в ночь, когда на небе было две луны, старший всё-таки не решился рассказать нечто, навсегда потрясшее этого дракона. Он рассказывал о воришках, — тут Мастер прервался, опустив на меня свой пристальный взгляд.       И я уже поняла, что он хочет мне сказать. Всё ведь к этому и шло?       — И о другом мире, где-то там, меж звёзд, — ледяной вскинул голову к потолку, будто видел эти миллионы огней на нём, а затем вновь обратился к нам: — Заворожено этот дракон слушал о великой войне, где железные звери изрыгали взрывающийся огонь. Слушал истории о крови и жестокости, о доблести и отваге. О любви и потере. О победе и возвращении домой. О смерти. Старший брат сказал, что он не знает, был ли то сон или же он и правда был самкой воришки. Он говорил, что забыл многие ужасы и картины. Морды тех, кого он звал друзьями, будто были сокрыты за туманом. Их имена сгинули во тьме, оставив после себя лишь дыры в его разуме и вопросы, на которые он боялся искать ответы.       Мастер замолчал, явно давая именно мне время, чтобы осознать сказанное им. А я же лишь вылупилась удивлённо на этого дракона, пытаясь сложить всё в единую картину.       Ну да, естественно, я не первая. Был кто-то и до меня. Хмм, только вот в этом мире прошло несколько тысяч лет, а в моей прошлой жизни минуло меньше столетия. Как это можно объяснить? Да и вообще, хмурясь и подёргивая хвостом, я больше слушаю ледяного, нежели сосредотачиваюсь на своих мыслях.       — Этого дракона поначалу слова брата развеселили. Он считал это шуткой. «Ты не мог быть самкой воришки», — усмехался он в морду хмурому брату, пока наконец-то не понял, что старший не шутит, что всё сказанное им — правда, пусть и непонятная ему самому. Это было интригующе. Необычно. Волнительно. Другой мир, заполненный воришками. Хотя это ведь сейчас их так называют. В те времена ещё сохранились древние записи о Пожаре, бережно хранимые племенами. Они ведь звали себя «Льу'ди»?       С лёгким акцентом Мастер произносит слово, резонирующие у меня в голове и вызывающие пробежавшуюся от кончика хвоста дрожь. Такое знакомое, придуманное явно не драконами, но кем-то иным.       — Льиу... — пытается выговорить незнакомое слово Тростинка, а Мастер от этого негромко смеётся, прикрывая свою морду лапой под недовольным и слегка смущённым взглядом надувшей щёки сестрички.       — Прости, — говорит ледяной с негромким сопением, перестав смеяться, сохраняя на своей морде лишь грустную улыбку. — Не пробуй, драконам тяжело говорить на их древнем языке.       — Языке? — удивляется Тростинка, поворачивая ко мне свою мордашку. — Но тогда выходит, что ты была права насчёт воришек?       — Твоя сестра во многом права, — кивает ей Мастер, и в его глазах я замечаю предупреждающие искорки, будто он не очень хочет, чтобы о моей природе узнал кто-то ещё. — Этот дракон продолжит. Его старший брат говорил, что хотел бы узнать, правда ли это была или всего лишь сон, и что он обязательно этим займётся, когда исполнит свой долг перед племенем. Этот дракон его поддержал, сказав, что старший всегда может рассчитывать на его помощь. Их обучение продолжалось, они росли, отправляясь глубже в горы на охоту или же изучая вместе с предком свитки. Подходило время начать раздумывать над даром для родного племени, великих чар, которые смогли бы навсегда изменить и улучшить жизни Ледяного королевства. У старшего брата были мысли по этому поводу, а этот дракон... Этот дракон не знал, что именно хочет предложить своему племени. Он был в растерянности, пока наставник твердил, что это личный путь каждого. Ему не хватало ощущений, видения мира, и на помощь пришла одна история о дракоманте-путешественнике, отправившемся в путь, чтобы найти своё вдохновение. Так же захотел и этот дракон. Он заявил об этом учителю и брату. Позже и своей сестре, к тому году уже выросшей в сильную и волевую принцессу. Донёс своё желание до королевы-матери, и та не стала противиться, лишь попросив никому не раскрывать секрет своих сил. Распрощавшись с родными, этот дракон отправился в путь, зная, что эти скитания могут занять несколько лет, нет, даже десятилетий. Ведь чтобы создать Дар своему племени, необходимо не только понять, что именно жаждешь подарить, но и осознать, что именно надо сказать, чтобы дракомантия исполнила твою просьбу. Его дорога лежала в песчаное королевство, которое ещё помнило о том, кто помог им в последней войне с земляными.       Так, наверное, вот тут началось что-то жуткое и необычное? Ну, предательства, ложь, интриги и тому подобные глупости? В конце концов, мы слушаем историю явно сумасшедшего дракона, а ничего безумного в ней я пока что не услышала. Его рассказ скорее походил на историю жизни какого-нибудь заурядного чародея голубых кровей. Ну и что там было дальше?       — Пески пустыни напоминали о доме своими одноцветными просторами, в тоже время опаляя его крылья жаром. Этот дракон скользил над чужими землями лишь когда светило скрывалось за горизонтом, предпочитая пережидать жару в тенях раскинувшихся вокруг источника воды пальм, наблюдая за странными драконами тех земель. Их жизнь была отлична от той, что он видел в родном королевстве. Беспокойные, сорящиеся, вечно борющиеся за место друг с другом, забывающие о том, что необходимо трудиться во благо всех, какую бы роль ты не исполнял. Это столь сильно отличалось от того, что видел этот дракон среди родных снегов, где твоё положение в круге определяло твою судьбу, и для каждого было честью нести эту судьбу, возложенную на него. Каждый, от королевы до уборщика снега с площадей, понимал, что от его трудов зависит не только его благополучие, но и других. Долг и честь — то, чего избегали заискивающе улыбающиеся песчаные, старающиеся переложить на чужие крылья первое и как можно быстрее избавиться от второго. Хотя и среди них находились достойные, вызывающие уважение драконы, которых этот дракон с удовольствием слушал. Они показывали ему окрестности, проводили до дворца, в котором ему даже удалось увидеть величественную королеву пустыни, повелевающую своими слугами лишь одним взмахом хвоста. И всё-таки для этого дракона это было лишь началом пути, а эти земли не вызывали в нём желания остаться в них как можно дольше. Его дальнейшая дорога лежала дальше, на юг, к небольшому полуострову, раскинувшемуся за вытянутой чередой гор. К королевству ночных драконов.       Тут же мечтательность пропадает с морды ледяного дракона, сменившись хмурым взглядом, направленным в пол перед ним, будто он не хотел вспоминать об этом времени.       Интересно, именно там зародилась его нелюбовь к лживым провидцам? Он ведь говорил, что встречался с кем-то похожим на Предвестника...       — Старшая из песчаных принцесс вызвалась проводить этого дракона до гор, и они полетели в сопровождении нескольких стражей. Тот эскорт... он был лишним. В те времена ледяное племя не рычало на ночных драконов. Они были пусть и не друзьями, но уважающими друг друга знакомыми, готовыми встретить объединёнными силами угрозу. Этот дракон жаждал увидеть город, в котором, со слов старших, на каждом углу можно было встретить чудный механизм или небольшую библиотеку, полную множества таинственных свитков. Слишком увлечённый своими мыслями, он даже не замечал туманные намёки принцессы, в конце концов оставившей его на полпути до цели. — Негромкий смешок вырвался из пасти ледяного, когда он повёл своей мордой из стороны в сторону, надавливая лапой на пластины брони, прикрывающих его шею. — На узкой горной границе, отделяющей залитые зеленью луга и всепожирающую песчаную пустошь, его встретили спокойные стражи, выслушавшие молодого принца и, после небольшого совещания, пропустившие его в королевство. Те земли разительно отличались от пустынного королевства. Будучи зелёными, они дышали жизнью. Мягкая, щекочущая крылья трава густым ковром покрывала равнины, по которым скучающие ночные гоняли стада коз. Редкие домики из серого камня и дерева, в которых принца встречали с осторожностью, но не отказывали в ночлеге. И в каждом таком укрытии, даже в самом маленьком, была своя библиотека, заваленная множеством свитков, от звёздных карт с подробными описаниями созвездий или объяснения устройства сложных конструкций до прекрасно написанных доисторических трактатов и сказаний, созданных, чтобы развить у драконят тягу к созиданию и поиску знаний. Этому дракону даже пришла мысль, что в чём-то архивы его прадеда походили на каждую такую библиотеку. Всё было прекрасно, до тех пор, пока этот дракон не прибыл в их столицу.       Ухо ледяного дёрнулось, когда он проскользнул когтями по своей щеке, будто бы смахивая осевшие на них пылинки.       — Лишь одно омрачило это путешествие. Когда этот дракон уже опускался к земле, с удивлением смотря на тянущиеся к небу из некоторых домов деревянные трубы с крышками из нетающего льда на своих концах, ему навстречу бросился странный дракон. Он был худ, немощен, грязен. Его глаза безумно дёргались из стороны в сторону, а сам он повторял из раза в раз одни и те же слова, прося этого дракона остановиться и вернуться туда, откуда он прибыл. Подавшись к этому ледяному, он что-то бормотал про обман, про то, что этот дракон совершает ошибку, страшную и пугающую... А затем за этим оборванным, верещащим ночным выскочила и погналась стража, крича, что он украл какие-то свитки из лавки и разбил прибор для наблюдения за звёздами. Если бы этот дракон знал, к чему приведут слова того странного дракона, он бы вместе со стражами бросился за ним, но нет... Опешив, он смотрел вслед удирающему ночному, на ходу расправляющему крылья, запомнив лишь одно: его мрачный взгляд, брошенный в последний момент. В нём не было безумия, как показалось поначалу этому дракону, лишь холодный расчёт, сплетённый с усталостью.       Э-э-э, так, это, наверное, намёк на Предвестника? Ну, точнее, на дракона, который вызвал у Мастера неприязнь к ночным провидцам? Мог ли Предвестник действовать так же? Хмм, нет, его методы определённо отличались, пусть и не в лучшую сторону. Он не строил из себя безумца, предпочтя соврать нам прямо в морду о своих планах. Но... Вдруг, если бы ночному дракончику потребовалось строить из себя поехавшего головой ненормального, он бы с готовностью за это взялся? Может, стоит спросить Звёздочку об этом? Не зря же ночная куда больше остальных переживала из-за смерти своего ночного соплеменника. Да и мысли она читать умеет, так что вполне возможно, знает о провидце куда больше, чем он нам говорил. Всё-таки надо будет задать ей пару вопросов после... Если у меня вообще появится возможность задавать вопросы после. Мало ли чем закончится этот разговор.       Мастер тем временем продолжает говорить:       — Тогда этот дракон не придал этому значения, он был лишь удивлён и открыт новому, шагая навстречу раскинувшемуся пред ним тихому городу ночного племени. Многие отдыхали, спали, укрывшись от солнечного света, и только редкие драконы о чём-то лениво переговаривались. Но когда звёзды вспыхивали на небе — город оживал. Дрожали огни факелов, разносились по округе писки резвящихся детёнышей, обсуждали и спорили взрослые, отвлекаясь от своего ремесла. И даже сейчас, несмотря на всё свершившееся, этому дракону жаль, что ночные потеряли своё прошлое величие, забыв о тех чудесах, что они творили лапами. Странные, шумные механизмы, выпускающие в небо густой пар; блестящие трубки, через которые драконы смотрели на звёзды, делая записи об их движениях. У этого дракона даже возникло желание подарить такую трубу своему брату, когда он будет возвращаться в родное королевство, — тяжёлый вздох прерывает на несколько мгновений вытягивающего перед собой лапы дракона. — Однако скитания этого дракона продолжались. Он так и не нашёл то, за чем пришёл, — вдохновения. И как бы ему не хотелось покидать то спокойное племя, на удивление напоминающее своими порядками и тягой к новому ледяное, он полетел вперёд, оставив за спиной недочитанные свитки и недосказанные беседы. Он вновь скользил над горами, навстречу лесу, в котором обитали самые таинственные и, по мнению многих, опасные драконы Пиррии. Даже обезумевшие от голода земляные не решались подползать к мрачным, полным беспокойства лесам. Но этот дракон был твёрд в своих намерениях увидеть как можно больше. И он увидел... Пусть для этого ему и пришлось воспользоваться собственными силами, защитив свою чешую от грязи и насекомых. Он видел красоту, сокрытую от глаз большинства. Шелест ветвей, крики птиц, обеспокоенный шёпот ветра. Невиданное доселе буйство всех оттенков зелёного с вкраплениями ярких цветов. И радужные, с недоверием смотрящие за этим драконом из теней. Не те ленивые, но добрые драконы, а засадные хищники, готовые разорвать глотку любой угрозе. Изящно скользя по ветвям, они сливались с лесом и следили за этим драконом, который просто наслаждался своим путешествием, неспешно бредя через лес. В какой-то момент этому дракону даже стало грустно, что большинству его сородичей никогда не суждено увидеть этих картин, что им будет слишком тяжело дышать этим влажным воздухом. Тогда в его голове вспыхнули первые наброски идеи, но он не мог на них ещё сосредоточиться, ведь это были лишь размытые образы, родившиеся на краю сознания, которым даже сам дракон не предал особого значения. Его путь лежал дальше...       — Простите, Мастер, — неуверенно буркаю я, прикрыв свою сестричку крылом, — а нам действительно важно это всё знать?       Ледяной дракон смиряет меня внимательным взглядом, но потом негромко посмеивается себе под нос, чуть покачивая головой из стороны в сторону.       — Нет. Но позвольте этому дракону просто поговорить. Выслушайте его, — на мгновение улыбается ледяной, пред тем как продолжить свою речь, оставив меня лишь с обречённым вздохом.       Это, конечно, всё очень интересно, но сколько же лишней информации, не имеющей отношения к делу! Разве нельзя всю эту историю рассказать чуточку короче? Нет, мне, конечно, интересно слушать чужую историю, но я бы предпочла наслаждаться более сухой выжимкой, выдающей факты без лишнего личного мнения.       — Дальше дорога этого дракона вела его на побережье Морского королевства. Скрывшихся под водой драконов мало кто видел за последние несколько сотен лет. Лишь редкие встречи вдоль побережья напоминали о существовании морских, спрятавшихся от всех невзгод на глубине. В тишине и одиночестве этот дракон предавался своим мыслям, созерцая раскачивающийся на волнах океан, вспоминая о своём доме. Слишком глубокий отпечаток на сердце оставил Радужный лес. Такой прекрасный, но одновременно полная противоположность родным ледяным равнинам, тихим и спокойным... В отличие от раскинувшегося пред этим драконом моря, за которым он наблюдал, вытягиваясь на горячем песке. В лучах заходящего светила он любовался качающимися волнами, находя в них нечто похожее на него самого. Нет, не отражение этого дракона, а саму природу суровой, но прекрасной стихии. Этот дракон размышлял о том, что, подобно душе дракоманта, океаны и моря кажутся бездонными, но чем глубже ты в них опускаешься, тем сильнее тебя обступает со всех сторон давящий мрак. Будто кинутый в воду камень, скользящий всё ниже и ниже в непроглядную темноту, из которой на тебя смотрит кто-то чужой. Это сравнение подтолкнуло этого дракона к рассуждениям на тему, которой задавался каждый дракомант до него: можно ли сохранить свою душу? Есть ли путь, который позволит творить не рискуя заблудиться во тьме разгорающегося себялюбия и презрения к окружающим? Не поможет заморозка собственных мыслей, погружение себя в одно бесконечное состояние, не спасёт попытка защитить душу от дракомантии с помощью самой дракомантии, не защитит и самоконтроль, сколько бы сильным он не был. Безумие рано или поздно заберёт любого. Темнота захлестнёт, и дракомантия, будто наделённое своим разумом чудовище, обратит пеплом всё благоразумие даже самого доброго дракона. Но, смотря на такие тихие и спокойные воды раскинувшихся морей, этот дракон думал, что должен быть выход. Должно быть решение, упущенное всеми остальными. Что не бывает вопросов без ответов. А даже если и бывают такие, то это просто неправильно заданные вопросы. И он искал, погружаясь в свои домыслы, но не находя ответа. А ведь разгадка казалась прямо на виду... Собравшись со своими мыслями, этот дракон продолжил свой путь, так и не встретив ни одного морского дракона. Его крылья несли его в сторону Земляного королевства.       Тут Мастер сделал длительную паузу, давая нам время вспомнить, что он говорил о наших сородичах прошлого. Жестокие, агрессивные, гонимые голодом драконы, пожирающие всё на своём пути, желая выжить среди раскинувшихся болот.       Но ведь сейчас всё по-другому?       Я мрачно поглядываю на кивнувшего мне ледяного, чувствуя пробегающийся по моей спине холодок.       Неужели изменения — это его лап дело?       — Этот дракон долго думал над тем, стоит ли ему лететь через земли вашего племени. Не лучше бы было пробраться до небесных через водные просторы? Не безопаснее было бы это? Но, разве не поставил он себе целью увидеть всю Пиррию? И разве была бы выполнена эта цель, если бы он оставил ваше племя без своего внимания? И он полетел. Леса, тянущиеся от морских берегов, сменялись выжженными пустошами. Реки, вдоль которых разбросаны обглоданные кости... В эти земли всегда приходило возмездие. За каждый набег ваше племя платило сполна, и только отчаянье со звериным упорством помогало вам выжить. Вы были чудовищами, опасными и готовыми пойти на всё. И голод всегда преследовал вас, порой лишь ненадолго утихая. Он был вашим проклятием, постепенно набирающим силы после каждой войны. Войны, из которой никто не мог выйти победителем, ведь сил, чтобы закончить кровопролитие, не хватало никому. Этот дракон смотрел на чёрные болота, раскинувшиеся там, где раньше были леса. Видел руины вашего дворца. И ему стало вас жаль. Не песчаные, готовые подраться ради лишней золотой монетки, а именно земляные были полной противоположностью ледяных. Там, где царил порядок и даже самому слабому находилось место — и там, где царил первозданный хаос. Королева, поддерживающая свою власть не знанием и умением, а грубой силой. Разобщёно действующие стаи, готовые рвать друг другу глотки. Слабые были кормом для сильных. Если бы не ваша плодовитость, то вы уничтожили бы себя сами.       И вновь Мастер берёт театральную паузу, подпирая ладонью свою морду, заглядывая сначала в мои глаза, а затем и в глаза Тростинки. Подрагивающая сестричка жмурилась, стараясь отрешиться от этой страшной картины, которая была совсем не похожа на то место, в котором мы вылупились.       — И этот дракон решил всё исправить. У него была сила. У него были знания. Он видел несправедливость в самом вашем существовании. И он знал, что если не он, то, возможно, никто не исправит происходящего. И он направился искать вашу королеву, — торжественно прорычал улыбнувшийся Мастер, гордо закинув свой нос к потолку. — На него рычали, набрасывались, пытались остановить, но всегда он ускользал или находил подходящие слова, чтобы усмирить беспокойные сердца, не знавших покоя даже в мирные времена.       «Ну да. Умри. Или умри», — мелькает в моей голове невесёлая мысль, когда я представляю пробирающегося через топи ледяного дракона, привлекающего своей чешуёй внимание каждого бодрствующего дракона.       — Он нашёл вашу королеву, но даже не был уверен, услышала ли она его предложение. Опустошённая, ненавидящим взглядом смотрящая на этого дракона, превосходящая размерами всех роящихся вокруг неё драконов. Дитя своего проклятого времени, не желавшее даже слушать этого дракона, но не в силах причинить ему зла. Братья и сёстры её выводка пытались вцепиться в этого дракона, но их клыки так и не смогли прикоснуться к его чешуе. И вам был подарен первый Дар от этого дракона. Не родному племени, а несчастным, не знающим покоя и порядка. Дар Плодородия, или же Дар Жизни. С того дня ваши земли всегда могли прокормить племя: распускались кусты ягод, реки полнились рыбой, а в болотах плодилась добыча.       — То есть ты хочешь сказать, что именно ты прекратил войны между земляными и всеми остальными? — осторожно интересуюсь я, слегка встрепенувшись и пристально посмотрев на ледяного дракоманта.       — Этот дракон убрал одну из причин, — кивает Мастер. — Однако, затем он убрал и вторую. Если бы добыча никогда не кончалась, то вас стало бы слишком много. Вы бы заполонили всё вокруг и уже ничто бы вас не остановило. И поэтому ваши земли получили второй Дар, ограничивающий вашу численность драконами всех остальных племён. Как только вы начинали приближаться к этой отметке, кладки вашего племени начинали погибать. Сначала по несколько яиц, а потом и все разом. Лишь одна из десятка кладок выживала, не тронутая этим даром, давая жизнь новой крови.       — Ты хоть понимаешь, что ты только что сказал?! — в неком шоке выкрикиваю я, испуганно прижимая к себе Тростинку.       А ведь выходит, что два погибших яйца из моей кладки могли быть уничтожены из-за... проклятия этого дракона! И нам ещё повезло — мы могли погибнуть все! Конечно, я не могу отрицать определённо логики в словах этого дракона, но как-то это слишком жестоко, как по мне — уничтожать драконьи яйца! Можно ведь было бы подобрать более мирный способ! Не знаю, ограничить количество яиц? Повлиять на самок или самцов?       — Полностью, — кивает несколько изумлённый ледяной. — Этот дракон дал жизнь и надежду вашему племени. Подарил ему светлое будущее своими дарами. Убрал первопричины войн. А вы, ваше племя, так и не поняло этого. Вы не вели учёт своих драконят, не смотрели за кладками. Вам всегда было всё равно: затопило яйца, сгнили они или были недостаточно надёжно спрятаны от удачливого хищника лесов. Ваше племя этого просто не замечало на протяжении всех веков, наслаждаясь жизнью и достатком. Ярость и голод больше не беспокоили ваши сердца. Чешуя цвета запёкшейся крови и грязи растворилась в крови детёнышей, не пожиравших слабейших из выводка. Сытость уняла ваш гнев, сменив его спокойным наслаждением и принося вам нечто большее, чем выживание. Она дала порядок. Власть королев вновь вернулась к вам. Указы и совместные стремления к новому вели вас вперёд, через мрачное прошлое, сделав вас теми, кто вы являетесь сейчас.       «Ну да, превратив большую часть земляных драконов в сборище ленивых, лежащих в болоте глупых обжор, неспособных даже самостоятельно полечить болящий животик», — вновь мелькает в моей голове раздражённая мысль, и я резковато дёргаю хвостом из стороны в сторону.       — И всё это благодаря этому дракону. С помощью его даров, — ледяной с самодовольным взглядом берёт короткую паузу, будто ожидая, что мы бросимся к нему на плечи с благодарностями о светлом будущем.       Но, во-первых, мне сложно судить о том, насколько это будущее светлое. Во-вторых, вообще всё, сказанное этим драконом, может быть ложью, чего нельзя отрицать, даже несмотря на его желание якобы выговориться. Хотя моя паранойя молчит, не изволив показать своего носа.       — Закончив с вами, этот дракон отправился в последнее королевство на своём пути — в горы небесных, по которым он планировал долго скитаться в тишине. Во всяком случае, так он думал поначалу. Судьба же распорядилась иначе, и когда он прибыл в обитель небесных драконов, в их раскинувшийся средь облаков дворец, он был поражён. С небесными драконами племя этого дракона связывали древние договорённости, а также и то, что ледяные стражи помогли горному племени во время последней войны с земляными. Этого дракона встретили с уважением и почётом. Его выслушали и разместили в одной из комнат дворца, выделив в сопровождение скромного, тихого принца, любившего читать в свободное время. Королева небесных расспрашивала этого дракона о целях его скитаний, интересовалась тем, как протекает жизнь в заснеженном королевстве, и очень расстроилась, когда узнала, что этот дракон скитается уже больше года по Пиррии, ища своё предназначение. Молодая, и только недавно сместившая свою мать, она с интересом слушала его рассказы о чужих землях и нравах тех драконов, что обитают там. Разве что оборвав этого дракона, когда он начал говорить о земляных, удивившись тому, что этот дракон смог пролететь через их земли. Призвав своих воевод, небесная королева потребовала этого дракона рассказать обо всём, что он видел на своём пути через болота. Но за этими долгими разговорами она так и не услышала, что судьба земляного племени была навеки изменена, — он вздохнул, чуть покачав своей мордой, будто бы сожалея о том, что королева рассматривала земляных лишь как угрозу. Тем не менее её вполне можно было понять. — В любом случае этот дракон жил в чужом дворце, общаясь с молодым принцем на множество различных тем, какие только могли придти в головы двух молодых драконов. Он летал вместе с ним над горами, любуясь раскинувшимися вокруг величественными пейзажами, и наконец-то этому дракону стала приходить идея о том, что именно он хочет подарить своему племени. Искра, вспыхнувшая средь шумных лесов радужного племени, наконец-то обрела свою форму. Смотря на то, как опускаются по серому камню ледяные шапки, этот дракон понимал, сколь прекрасен мир вокруг него, недоступный его сородичам. Просторы, картины, буйство красок — всё это сокрыто от их взора. И он решил, что нашёл то, что подарит своему племени. Вспоминая все пережитые им картины, вспоминая каждый увиденный им цветок, он понял, что хочет сделать. Этот дракон захотел подарить своему племени всю Пиррию, преподнеся это как дар не только для ледяных, но и для всех остальных племён. Порядок. Закон.       Голос Мастера звучал торжественно, и несмотря на то, сколь страшные вещи он говорил, мы не решались его перебить, лишь с выпученными глазами смотря на мечтательно улыбающегося дракоманта.       Он ведь решил всю Пиррию заморозить, да?       — И этот дракон решил навсегда укрыть Пиррию полотном из снега. Коркой льда, покроющей каждый листок и цветок, сохраняя их первозданную красоту в вечности, — подавшись к нам своим носом шепчет дракомант, сощурив свои глаза. — Дар, после которого не будет больше войн, ведь все станут одним племенем. Дар, после которого для всех будет место, ведь каждый займёт место в круге. Разве это не прекрасно? Слушая журчанья горных ручьёв, этот дракон понимал, сколь справедливо и правильно это решение.       — Ты хоть сам себя слышишь? — неразборчиво бормочу я, чувствуя, как в моей пасти с трудом ворочается язык.       Интересно, Мастер хоть понимает, скольких он убил бы таким «подарком»?       На мой вопрос он даже не отвечает, видимо не расслышав меня, а мне же не хватает смелости повторить эти слова громче.       — И этот дракон начал искать ответ на то, как именно это сделать. Общаясь с принцем небесных, он грелся под его алым крылом, не заметив, как утёк сквозь когти ещё один год жизни и размышлений, за который принц чужого племени стал верным другом, с которым всегда приятно отвлечься от тяжёлого поиска ответа ради отдыха. Но этот дракон не придавал этому особого значения, наконец-то обретя свою цель. Он был счастлив, ища ответы на множество возникающих вопросов, выводя наброски строк будущего дара. И только один вопрос никак не мог даться ему: как. Как изменить столь многое, не погрузившись во тьму, не потеряв собственный свет и самого себя? Вновь этот вопрос предстал перед этим драконом, но на этот раз у него была цель. И он искал ответ, рассуждая со своим другом о природе драконьей души. Небесный даже и не подозревал о силах этого дракона, с удовольствием делясь своими мыслями. И вот во время одного из разговоров этот дракон осознал одну вещь. Страшную, вызвавшую поначалу у него дрожь и ужас, но столь манящую и необходимую для исполнения его Дара, — в который раз ледяной выдерживает паузу, переводя дыхание. Интересно, ему самому не надоело повторять один и тот же приём в своём повествовании? Будто он больше ничего придумать не мог. Хотя с учётом того, как он сейчас говорил, определённой жути это всё-таки нагоняло. — Дракомант не обязан тратить свою душу, ведь душа есть не только у дракоманта.       Тростинка испуганно пискнула, сильнее прижавшись к моему боку после этих слов, а я нервно икнула.       — У каждого дракона есть душа, и душа каждого дракона столь же бездонна, как и душа дракоманта. И она не тронута дракомантией. Так почему нельзя предложить её вместо собственной души? Дар дикой силе, чтобы сохранить чистоту собственного разума во имя блага остальных. С этой идеей этот дракон оставил своего друга, пообещав к нему вернуться в скором времени, и направился искать дракона, чью душу он мог бы обменять на бесценные крупицы знаний. Только представьте себе мир, в котором дракоманты не боялись бы творить, не боялись бы пользоваться своими силами! Мир, в котором знания о том, что мы знали до этого, обрели бы новую форму. Этот дракон отправился искать новое. Изучать, вести записи и думать над тем, как именно ему нужно сплетать свои слова, чтобы получить как можно больше из чужой души, чтобы не потратить ни одной капли в пустую... Этот дракон понимал, что рискует собственной душой, но он готов был рискнуть, во имя нового, — глухой смешок вырывается из пасти ледяного, когда он вспоминает об этом отрывке прошлого. — Только этот дракон немного ошибся. Первый его опыт чуть было не стал и последним. Лишённый души молодой земляной, случайно забрёдший слишком далеко в земли небесных, попытался разорвать этого дракона на куски. Его не остановил ледяной выдох и глубокие порезы от когтей. Он был одержим лишь убийством и собственной яростью. Вот только, несмотря на собственную ненависть ко всему живому, он был всё ещё смертен. Всё закончилось после короткого приказа, так же, как и началось — во вспышке дракомантии. И в тот миг ещё один вопрос встал перед этим драконом. Он осознал свою смертность. Осознал, что один неверный шаг может привести к потере всего того, что он достиг. Знания, которые он искал, нельзя было записывать на свитки, они должны быть здесь, — коготь ледяного постукивает по его виску, когда он проскальзывает пальцами по чешуйкам на своей морде, задевая несколько металлических пластинок брони. — Он мог бы зачаровать свою чешую, мог бы защитить себя от ран, даровать самому себе кости крепче алмазов, но разве это спасёт от смерти? Ещё один вопрос вспыхнул в его голове, и он взялся за его изучение, сокрыв свои раны, залечив кровоточащую плоть. Столько вопросов, столько новых, до этого нетронутых граней... Находящаяся за гранью материального душа, нетленная и неприкасаемая! Нечто новое. Этот дракон изучал, запоминал. Он сковывал своими силами драконов, забирая саму их суть, и наблюдал за глубочайшими гранями безумия. Бездушные не теряли свой разум, но мир в их глазах менялся навсегда. В нём пропадала дружба, верность, любовь. Оставались лишь чёрные эмоции, тянущие их на дно: ненависть, зависть, ревность и множество других пороков драконьего сознания. Они не видели ничего, кроме себя и своих желаний, да и сама душа тоже представляла проблему — она не удерживалась в этом мире. Теряя свою связь с телом, она растворялась в потоках ветра, не оставляя после себя ничего. Чем глубже этот дракон погружался в изучение этих вопросов, тем всё больше и больше новых вопросов представало перед ним, ответы на которые ему предстояло найти. Неизвестное и новое, секреты. Новая эпоха развития дракомантии. Новый день, который навсегда развеял бы тьму драконьего невежества в таинстве знаний. Он не останавливался. Он искал, полностью отдавшись своему делу, забыв обо всём мире. — Ледяной всё так же игнорировал наши напуганные взгляды, медленно поднявшись со своего места и обходя рояль, видимо решив, что этому моменту не хватает злодейской музыки. — И он достигал успехов. Он находил способы решить вопросы. Душу можно было не только оставлять в чужом теле, используя её лишь по необходимости, но и связать с определённым предметом. Ей нужна оболочка, в которой она сможет сокрыться от дыхания мира. Естественно, это было лишь начало. Этот дракон нашёл способы, как можно держать обезумевших под контролем, опутать каждую их мысль сетью из дракомантии, сковывая дракона правилами и законами, которые он не мог нарушать. И чем меньше таких правил, тем больше сохранялось от изменённого сознания отдавшего свою душу. Хотя можно было поступить и по-другому.       Ледяной замирает перед роялем, опускаясь на свой хвост и осторожно приводя инструмент в порядок.       Спрашивается, конечно, зачем он его закрывал, но кто вообще этих психов поймёт? Может, у него в голове ветер гуляет? И вообще, даже несмотря на некую логичность всего сказанного, действия Мастера находятся за пределами морали! Наверное... О морали, вообще, можно долго рассуждать, придаваясь расплывчатым сравнениям о том, что «хорошо» и «плохо» — лишь разные концы одной палки.       Когти дракона прикасаются к клавишам, наполняя тяжёлой музыкой весь зал.       — После того, как душа покидала всё ещё живое тело, можно было выжечь всё плохое, неправильное и злое, оставшееся в драконе. Стереть его личность, оставив лишь необходимое. Безвольные, лишённые чувств и мыслей, эти драконы были готовы к любой, даже самой монотонной работе, выполняя её без единого изъяна. Вот только... у них не было фантазии, они не способны действовать за пределами отданного им указа, принимать свои решения самостоятельно. Этот дракон пытался совместить первый и второй вид бездушных, но... результат его напугал. Холодный, лишённый даже намёков на чувств разум, подчиняющийся лишь строгой логике... Лишь единожды он сотворил нечто подобное. И после этого никогда к нему не возвращался.       Несколько долгих, грустных нот заглушает речь ледяного, когда он погружается в размышления, будто колеблясь сказать нам что-то ещё, нечто важное. Но в конце концов, по неведомой мне причине, он решается, не обращая внимания на нашу дрожь и то, что мы вроде как не одобряем его прошлое. Видимо, очень уж Мастеру хотелось выговориться.       — На этом его поиски не закончились. Получив в лапы чужие души, этот дракон смог начать пытаться менять погоду. Это должно было стать самым сложным заклинанием за всю историю дракомантии. Не просто погрузить целый мир на несколько лет под снег, а навсегда сковать его ледяной пеленой, сохранив первозданную красоту под тонкой, идеально прозрачной коркой льда. Заставить каждый цветок навеки застыть во времени. И именно тогда он приблизился к ответу о вопросе спасения от смерти. Этот дракон всё ещё боялся того, что его знания будут утеряны в веках, и всё ещё не мог их записывать, боясь, что кто-нибудь может обойти даже наложенные на свитки чары. Вместе с этим в Небесном королевстве возрастало беспокойство. Друг этого дракона, юный принц с алыми крыльями, с каждым днём бросал всё более и более хмурые взгляды на этого задумчивого дракона, не понимая, сколь великие мысли и идеи обуревают его голову. Не какая-нибудь банальная глупость, в которой дракомантия будет потрачена в пустую, а приход первозданного порядка в этот мир и победы над самым извечным врагом всего живого. Этот дракон искал бессмертия. Он мог бы просто приказать своему телу не стареть, но это не сохранило бы его разум. Он мог бы заставить свои мысли застыть, но это бы лишило этого дракона возможности искать новое. Ему нужно было сохранить себя, сохранить свою душу и разум, не тело, которое можно было бы воссоздать даже из грязи. И он нашёл способ. Грандиозный, потрясающий. Великолепный план! Он решил вырвать свою душу, но не отделить её от разума, а переместить вместе с ним в нечто вечное и неразрушимое. Не нужно пытаться обмануть смерть, которая рано или поздно найдёт способ вцепиться в плоть своими кривыми когтями — нужно стать выше над ней. В недоступном ей месте. Это гениальный в своей простоте ответ, за который этот дракон взялся в первую очередь. Из серого камня был сотворён алмаз, защищённый от всего, что только могло с ним случиться. Тонкая нить связывала бесценное хранилище с телом этого дракона, и не только душа, но и разум, усиленный чарами, был навеки заключён в камень.       Его голос прервался, когда дракон с силой надавил на несколько клавиш и его торжественный взгляд проскользнул по нам.       — Мракокрад бессмертный? Нет. Как и многие до него, он просто не мог знать всех слабостей своего тела, которое рано или поздно сломалось бы. Десятки дракомантов бились в надежде обмануть смерть, и только один смог это сделать! Тело, которое пусть и истлеет со временем, но будет возрождено из собственного пепла, пока камень сияет, полнящийся силами, находящимися на гранью мироздания! И только одно вызывало беспокойство у этого дракона — чем сильнее растягивалась нить, связующая разум, душу и смертную плоть, тем дольше тело реагировало на приказы, двигаясь с каждым новым шагом всё медленнее и медленнее. Но этот дракон нашёл бы решение и этой проблемы, если бы ему дали ещё времени. Вот только времени у него уже не было, — ледяной оскалился, скрипнув своими клыками и занеся лапу, чтобы ударить по клавишам со всей силы, но вовремя остановился. — Предательство... Однажды, вернувшись во дворец небесных после своих экспериментов, этот дракон не нашёл своего друга, а через несколько дней за ним явились стражи родного королевства, гордые ледяные воители, принёсшие указ королевы о возвращении. Этот дракон поспешил откликнуться на зов своей родины, посчитав, что его силы нужны были средь заснеженных равнин. Да и идею собственного дара он уже был готов объявить своей королеве. Спустя пять лет он возвращался домой. Но дома его ждали отнюдь не заинтересованные взгляды старших или же счастливое приветствие брата, жаждущего услышать о видимых этим драконом чудесах, а лишь тихая, опустевшая площадь, на которой стояли трое. Королева, не мать, но сестра, сидящая около камней-кругов и с мрачным, оценивающим взглядом смотрящая на опускающегося к площади дракона. Его брат, хмурый и напряжённый, во взгляде которого не было столь желаемой этому дракону радости встречи. И гордо вытянувшийся, смутно знакомый ночной дракон, своим спокойным взглядом смотрящий на складывающего крылья ледяного странника. Этому дракону стоило что-то заподозрить, развернуться и улететь, пока был шанс, но он... совершил ошибку.       Лапы ледяного дракона опустились на клавиши, и он тяжело вздохнул.       Возможно, ему не хотелось вспоминать то, о чём он хочет нам рассказать. Дайте угадаю: его семья прознала о содеянных Мастером злодеяниях и вынесла своё суровое решение, которое совсем не укладывалось в его голове?       — Он опустился, коснулся своими лапами площади, и тут же заговорил ночной. Его слова звучали точно яд, искажая реальность порочной ложью. Ночной говорил, что этот дракон безумен, что он пытал и убивал ради своих прихотей, сводил драконов сума, что он нарушил все заветы ледяного племени и готовился убить тысячи драконов, подчинив и поработив оставшихся. Но он всё врал. Он не говорил, что этот дракон хотел дать всем своим потомкам, владеющим силой изменять мир словом, шанс получше узнать свой дар. Он умалчивал, что вся красота жизни будет навечно сохранена, что в Пиррии больше никогда не будет войн, что у всех будет своё место и цель на благо всему королевству. Этот ночной умалчивал всё это. И более того, что этот дракон не собирался никого убивать.       — Но ты бы убил многих морозом! — возмущённо пищит Тростинка, и я осторожно прикрываю её сопящую мордочку лапами. Не надо провоцировать лишний раз ненормального... Но нет, поздно — в глазах Мастера вспыхивает негодование, и он приподнимается, опираясь передними лапами о рояль.       — Этот дракон никого не планировал убивать! Конечно, жертвы были бы неизбежны... Но они бы погибли из-за погоды, а не этого дракона! — недовольно шипит он.       — Но ведь погоду бы изменил ты! — всё-таки решается продолжить Тростинка, и дальше я уже сжимаю её челюсти своими лапами.       — Жаль, что вы не понимаете. Не видите тонкую грань, — уже чуть спокойнее выговаривает ледяной, опустившись на свой хвост и вновь взявшись неспешно перебирать клавиши рояля. — В любом случае ночной врал, и брат этого дракона даже не дал возможности оправдаться младшему принцу, лишь потребовал дать короткий ответ, так ли это. И несмотря на то, что холодная ярость распирала сердце этого дракона, он дал свой ответ: «Нет». Этот дракон уже готовился описать задуманное, рассказать о своём плане и попытаться воззвать к голосу разума своих родных, но ему не дали сказать. Вновь заговорил ночной, пороча доброе имя ищущего знания и истину. Сколько грязи услышал этот дракон... Он не смог этого терпеть. Это была ложь, которая пропитывала чужие мысли, отравляла разум и заглушала голос логики. Наглая ложь королеве целого племени на протяжение уже нескольких лет! Ужас нахлынул на этого дракона, когда он понял, что с первой встречи с этим ночным, тот строил свои козни, дабы помешать ему. Тайный враг, который не мог позволить возвыситься самому мудрому племени Пиррии, позволить распространить порядок на все земли. Полнящаяся гноя язва, преследующая цель лишь в возвышении своего племени. В каждом слове ночного этот дракон слышал зависть, победное торжество. Когда ночной обвинил этого дракона в том, что он убил принца небесных, своего друга, якобы слишком увлёкшись и даже не заметив его смерти, этот ледяной больше не мог терпеть. Это должно было прекратиться. Обязано было. Три коротких слова, и кровь лжеца оросила каменные плиты под его глухой хрип и испуганный стон. «Не будет больше лжи и интриг», — объявил этот дракон, смотря на застывшую королеву и своего хмурого брата. Он собирался им всё объяснить, рассказать, как оно было на самом деле. Поделиться своими знаниями, но этот дракон не увидел того, насколько глубоко чужая ложь пустила свои корни в сердца его родных. Только заглянув в глаза своей родственной души, также одержимой поисками знаний, он понял это. Всё было кончено даже не начавшись. Они не желали выслушивать этого дракона, ведь для них уже не существовало другой реальности. Лишь та, что была создана льющейся в их уши ложью. «Ты был мне братом. Я любил тебя», — покачивал своей мордой старший принц, и в его словах этот дракон слышал столько боли, отчаянья, испуга, будто он увидел нечто разрушившее все его мечты. А дальше была лишь вспышка боли, после которой пришла темнота. Нить, связывающая тело и камень с душой, порвалась, и дальше этот дракон с ужасом слушал то, что сотворил его брат, не в силах даже шевельнуться.       Тяжёлый и отчаянный вздох вырывается из горла ледяного, когда он пробегается в последний раз своими пальцами по роялю, выдавая короткую мелодию, резко обрывающуюся на особо высокой ноте.       — Брат... Он решил потратить свой дар, чтобы наказать этого дракона. Всё, что он создавал, всё, к чему он стремился, кануло в бездну океана. Имя этого дракона было стёрто и забыто всеми драконами Пиррии, даже им самим. Его деяния были стёрты. Больше никто не помнил этого дракона. Но, что самое страшное, бесценный опыт о дракомантии, копящийся веками, был полностью уничтожен. В порыве ярости каждая крупица знаний, каждый свиток с тайнами был стёрт, оставив лишь устные сказания, передающиеся как легенды и страшилки для маленьких драконят. И если бы брат знал, что именно этого добивался коварный ночной... Те места, где раньше была наука, заняло суеверие. Больше не учили дракомантов, не передавали накопленную поколениями им мудрость о ценности мысли, о собственных эмоциях. Самая болезненная утрата, приведшая к рождению Мракокрада. Маленький дракончик, не знающий границ собственных сил, заложник судьбы, который не только забрал у ледяного племени дракомантию, передав её ночными, но и должен был стать первым шагом на пути к их величию... Если бы он не оступился. Иронично, что именно незнание в конечном итоге привело к его падению. Нехватка чужих наставлений, понимания природы своих способностей. Для всех дракомантов их сила — лишь опасная игрушка, облечённая суевериями и страхом. Столько было потеряно на долгие века, но теперь... оно будет восстановлено.       Встрепенувшийся ледяной окидывает своим взглядом библиотеку вокруг, с улыбкой смотря на каждый перетянутый кожаной ленточкой свиток.       — И дополнено, — тихо шепчет себе под нос Мастер, упёрший свои локти в клавиши и вновь глянувший на нас. — Осталось совсем немного, не беспокойтесь. На этом Дар брата, Дар Забвения не был закончен. Он заточил этого дракона. Глубоко под вечными льдами была темница младшего принца, в которой он должен был существовать до конца всего сущего, способный лишь смотреть на мир глазами тех, в ком есть родственная кровь. Но был и второй дар, отданный королеве, забывшей о существовании одного из своих братьев. Дар Спасения, как назвал его старший, глазами которого в то время этот дракон смотрел на мир. И дар этот гласил, что если ледяному племени будет грозить полное уничтожение, оно будет спасено чудом, явившимся из вечных льдов. Честь и надежда, возложенная на плечи этого дракона. Пугающая и тяжёлая, ведь этот дракон не винил своего брата в содеянном, не винил своё племя. Их обманули, обвели вокруг когтя, и они этого даже не понимали. Их вины в случившемся не было, и в час величайшей нужды этот дракон готов помочь тем, кто о нём забыл. На этом всё закончилось. Почти. Последнее, что помнит этот дракон перед долгим сном, это как его брат медленно поднимается всё выше и выше, с сожалением говоря себе под нос, что всё могло бы быть по-другому, что этот дракон поддался проклятью, позабыв о том, чему их учили. Он поднимался всё выше и выше, туда, где даже небесные не отваживались летать. Дорога старшего брата вела его туда, откуда когда-то он пришёл — к звёздам, загорающимся узором на темнеющем небе, одной из которых он и стал. «Око великого ледяного дракона» — красивая легенда для того, кто был слеп в своих суждениях. Этот дракон лишь надеется, что где-то там, средь звёзд, скитается по небу его прозревший брат...       Неужели эта история закончилась?       Я смотрю на этого явно ненормального дракона, прикрывшего глаза, пытаясь структурировать всю сказанную им информацию.       Стоп, но ведь, по его словам, выходит, что сейчас ледяному племени угрожало что-то смертельно опасное?       — Вот только в последнем даре старшего брата была порождённая спешкой ошибка, — тяжело вздыхает дракомант. — В самой формулировке. Каждый раз, когда ледяному племени угрожала опасность или возникала вероятность гибели — оковы этого дракона слабели, постепенно теряя над ним власть. Событие за событием он покоился во льдах, чувствуя, как постепенно возвращаются к нему отнятые силы. И даже больше — в тишине и во мраке у него было достаточно времени, чтобы поразмышлять над природой дракомантии. Он видел падение Мракокрада его же глазами, ведь в ночном текла его кровь. Видел очередное предательство, задуманное коварными ночными, не желающими услышать голос несчастного полукровки. Снова ложь и страх непонимания. Он видел войны минувших тысячелетий, безумие и страх, сковывающие новых дракомантов. Каждое событие подтачивало оковы его тюрьмы, и к очередной войне в песчаном королевстве он смог пустить в мир идею своего образа. Сотканный из тумана дракон, скользящий под облаками и способный подарить надежду тем, кто был предан или обманут. Он спас морскую, которую её же сородичи хотели растерзать за непохожесть. Он помог небесному дракону, не заметившему, как он прилетел в засаду другого племени. Он дал новую цель тому, кто так же, как и этот дракон, сразился со смертью. Они стали первыми, выжидая последнего момента, перед тем как направиться на зов этого дракона. Пробуждение Мракокрада... Треснувшие цепи уже практически не держали этого дракона. Ему было больно знать, что его свобода стоит десятков жизней заживо гниющих сородичей, но он не мог в тот момент им помочь, не мог поделиться своим знанием и сохранить их от мести ослеплённого ложью полукровки. И затем, через несколько лет, цепи рассыпались. Свобода пришла к этому дракону, но он не понимал почему. Он знал, что лишь угроза родному племени может освободить его, но он не видел этой угрозы. Он искал по всей Пиррии, но нужно было искать за пределами. Другие земли, объятые кровавой расправой, они копили силы, они знали об Пиррии, они готовились нести смерть и уничтожение, разрушить всё на своём пути, что так любил этот дракон. Они готовились принести своё осквернённое подобие порядка, где недостойные поднимаются к вершинам, а роль играет право рождения. Этот дракон не мог допустить этого, и он начал действовать, собирая силы и вырабатывая план.       — И при этом ты всё ещё хочешь подарить свой, кхм, «дар» своему племени? — на всякий случай решаю уточнить я.       — О, ты начала понимать? — улыбается ледяной дракон. — Конечно. Таким образом можно будет навсегда обезопасить Пиррию, ведь драконы, представляющие угрозу, не будут способны жить в таких условиях сами по себе.       «Угу, как и часть коренных племён», — с ужасом думаю я, не решаясь, впрочем, этого произносить. Не стоит лишний раз провоцировать этого дракона.       — А после, когда защиту родных земель уже нельзя будет пройти и объединённое королевство под руководством благородной правительницы расправит свои крылья, можно будет подумать над тем, что делать с теми драконами. Возможно, даже им принести истинный порядок? — с глухим смешком кивает ледяной дракон, вместе с этим проводя лапой по своей морде. А затем ухмылка, пугающая меня, мелькает на его морде, когда он, подавшись вперёд, наполовину нависает над роялем. — Но это не всё. Осталась ещё одна маленькая деталь, которую этот дракон жаждет рассказать вам, ведь кто, если не вы, поймёт его.       «Возможно, конечно, поймём, но не одобрим», — мрачно отмечаю я про себя.       — А заодно это послужит и доказательством того, что этот дракон не врёт. Тогда, на площади, ещё до заточения, тело этого дракона умерло. Сердце перестало биться, разорванное замёрзшей кровью на куски, но этот дракон продолжал мыслить, продолжал существовать, пусть его тело и было похоронено отдельно от заключённого в тюрьму камня. И когда пришло время, он нашёл его. Останки, которые он смог восстановить. Кости и разорванная кожа, изменённая подчинённой ему силой, не знающие устали, не требующие воды и еды. Забавно, что только за чертой жизни можно найти бессмертие. Смотрите же.       Кажется, я уже знаю, что сейчас увижу, а поэтому прикрываю крылом мордочку своей сестрице, с ужасом смотря, как чешуйки дракона оплывают волной тумана, утекающего куда-то во внутрь доспеха. Лишь гладкий, полированный драконий череп, в глазницах которого горят два пылающих голубых огня, будто зависших в пустоте.       — Это же прекрасно? — исходит из грудной клетки резонирующий от металла доспехов голос ледяного дракоманта, расправляющего свои изодранные, иссохшие крылья, дыры в которых затягивала полупрозрачная дымка. Мне остаётся лишь коротко ему кивнуть, прижимая к себе сильнее недовольно сопящую Тростинку, всё норовящую взглянуть на это чудовище.       О Луны, во что же я вляпалась?