Спасение утопающих - дело рук самих утопающих

The Score feat. XYLØ — Bulletproof

      Они провели еще немного времени в баре. Билл хотел уйти, невыносимо ему было развлекаться, пока друг был в таком состоянии, но Стэн остановил его, в очередной раз заставив выбрать себя. Билл слишком часто выбирал его в последние дни, но при одном взгляде на аккуратную родинку в солнечном сплетении под открытым воротом рубашки, покрытом легкой испариной от духоты бара и едва уловимого градуса в теле, любой другой выбор отсекался сам собой.       Денбро не мог сказать, как это произошло с ним. Возможно, сказались их долгие разговоры, хотя говорили они в основном только о друзьях, или десятисекундная тишина перед тем, как расстаться в конце дня. Может быть, это было невесомое прикосновение к рукам в успокаивающем жесте или взгляд из-под полуприкрытых светлых ресниц. В красно-синем пульсе клубных ламп ресницы подсвечивались и делали глаза еще большего размера, и еще глубже они смотрели в самую суть. Стэн не был похож ни на кого из тех, кого Биллу доводилось встречать. Многие видели его занудным умником, тихоней, боящимся нарушать правила, но перед Денбро он представал в обратном свете. С чертиками в глазах, пусть и одетыми в смокинги, но танцующими свой бесовской стэп, и металлические набивки их туфель сверкали в тёмных зрачках, пока Урис плавно покачивал плечами под известный мотив, и рубашка из блестящего шёлка переливалась, очерчивала статную фигуру.       Билл медленно потягивал виски из влажного стакана, перекатывал его в пальцах в паузах между глотками, вслушивался в звон подтаявших льдинок. Беверли двигалась в ритме поодаль от них, увлекала в танец смущённого, но уже немного выпившего Майка, и Бен топтался рядом с пунцово-красным лицом, бросая на девушку многозначительные взгляды. В неё тяжело было не влюбиться, Билл это понимал. Всё в ней, даже звуки имени, были наполнены красотой, естественной для семнадцатилетних девушек с рыжими волосами, хрупкими тонкими фигурками и пухлыми розовыми губами. Она изгибалась всем телом, обводила его тоненькими пальчиками в изящных серебряных кольцах, приподнимала подол струящейся по бедрам юбки и открывала взгляду новые участки кожи, близкие к запретным, но не переходила тонкой границы, умело балансировала на ней, уверенно шагая на высоких каблуках. Билл знал, что она смотрела на него еще с первой встречи. Сперва он подумал, что она смотрит так на всех, но ему точно показалось.       Ричи очень быстро отошёл от стычки с Эдди, насколько Денбро мог судить. Он выпил стакан виски, три шота водки и утонул в центре танцпола в объятиях незнакомки. Появился снова через несколько минут, и лицо его совсем потеряло вид. На щеке набухла ладонь Каспбрака, радужки глаз утонули в зрачках, Билл понимал, что это значило, как понимал и небеспочвенное волнение Стэна.       Ближе к часу ночи они покинули бар, ночная прохлада после душного зала мигом отрезвила сознание. Билл не был пьян алкоголем — весь вечер он цедил несчастный виски, наполовину разбавленный водой растаявшего льда, однако мысли его были в тумане. Ричи плёлся позади ребят, жаловался на головные боли и просил подбросить его домой. В понимании Ричи, конечно же, ведь всем уже было известно, что дома у него фактически не было. Он просил подвезти его к Эдди. — Переночуешь у меня, чел, — предложил Майк и зацепил едва плетущегося Тозиера. — Он будет в порядке, — обратился он уже к остальным и свернул в противоположную от их направления сторону.       На том же перекрёстке Беверли, покачиваясь на обмякших ногах, попрощалась одной из своих самых обворожительных улыбок — такие улыбки непременно вели в ее постель, а после, наутро, ты просыпался бы с пустыми карманами — и зашагала прочь. Бен, что не было удивительно от слова совсем, быстрыми шажками засеменил следом. — Тебя подбросить? — Билл звякнул ключами от машины, перебросил их из руки в руку.       Стэн кивнул, и Денбро подумал, что сегодня он открылся для него совсем с другой стороны. Выпивая один коктейль за другим, юноша улыбался всё ярче, а тело его становилось всё непослушнее. Он будто чувствовал вину за свою же красоту, иначе Билл не мог объяснить его обыкновенной скованности. Но в этот вечер всё внимание заики было приковано только к нему: к плавным движениям, медленному говору и игривой улыбке. Ворот сполз еще сильнее, когда они сели в машину, Биллу открылась еще одна деталь — ключицы, белые, как из гипса, в мелких блёстках пота, покрытые родинками. Стэн часто дышал, острые кости то натягивали кожу, то снова прятались под ней, и дыхание Билла само по себе становилось чаще тоже.       Он не думал об этом, старался не думать, пока Фольксваген его отца вез их по тёмным улочкам Дерри и голос диктора местного радио нашептывал астрологические прогнозы на завтра в перерыве между композициями.       Денбро остановил машину за углом синагоги и повернулся на пассажира. Фары погасли, теперь салон изнутри освещался только белыми огнями с приборной панели и магнитофона. Энергичная музыка из нового боевика тихо вибрировала из колонок на двери, щекотала кожу под штанинами, вдохновляла на подвиги и необдуманные поступки. Стэн медленно, словно нехотя, отстегнул ремень безопасности, выглянул в чуть запотевшее от паров алкоголя окно. В церкви горело лишь несколько окон на верхнем этаже, двор и подъездная дорожка опустились во мрак. Он не спрашивал об Эдди и не говорил о Ричи, знал, что Билл не хотел бы заводить этот разговор. Он сказал, что чувствует вину за то, что не пошёл за другом. «Ты не обязан всегда ему помогать», — ответил Стэн, но был лицемерен в этих словах — он и сам срывался с цепи и сбивал ноги в попытках спасти Тозиера от любой беды, которую тот сам на себя и кликал. Билл зацепился за его слова, и к нему пришло, в первые за большую часть его жизни, осознание того, как много себя он положил в защиту других людей. Теперь, понимая это, Денбро находил всё больше деталей головоломки — если бы он не был таким, как много уже успел бы сделать.       Но Эдди был его лучшим другом, для Билла он был ничуть не меньше по своей значимости, чем собственный младший брат, и брата он уже однажды едва не потерял. Наверное, именно тот случай с Джорджем сделал его таким. Боясь утратить близких, парень совсем потерял себя. — Не хочется домой, — произнёс Стэн, наблюдая за движениями в витражных окнах.       Билл осторожно кивнул и опять завёл мотор.       Стэн размышлял, бывало подолгу, занятый работой и не обращающий внимания на внешний мир. Он не всегда даже отзывался на свое имя, а когда возвращался в реальность, лицо его было в тумане, но на губах неизменно поблёскивала влагой в уголках слабая улыбка, нежная к жизни, его вере и другим людям. Стэн не был верующим, как того хотели бы его родители, как того ожидало от него общество. Он говорил, что бессмысленно со стороны Бога создавать людей и заставлять их переживать ужасы смертной жизни в наказание за их природную грешность.       «Если Бог создал грешников по своему образу и подобию, значит он ничуть не лучше нас»       Они ехали по опустевшему до утра городу, завернули к мосту, пересекли мост над спокойным полным от осенних дождей Кендускигом и редкую степь у пустоши, музыка стала громче, и Стэн заметно повеселел, стал постукивать пальцами, изящными и тонкими, с аккуратными ухоженными ногтями, по обшивке на двери. Выехав за город, Билл набрал скорость, преодолел допустимый максимум. Подвеска автомобиля затрещала по неровностям дороги, обочина неслась мимо. Ее участки вырывались из темноты яркими полосами и ныряли обратно, как кадры в старом проекторе. Стэн приоткрыл окно, прохладный ночной ветер взбушевался в его волосах, и до Билла донёсся легкий мускатный запах одеколона, приправленный крепким яблочным Джим Бимом. — Куда мы едем? — Урис повернул голову, кудри взлетели вихрем вокруг его головы.       Денбро покрепче сжал руль, переключил передачу на самую последнюю и нажал на газ. — Подальше от дома. ***       Эдди бежал и бежал по холодному асфальту в вечерней испарине, подошвы его ботинок вязли в густой грязи у обочин, когда приходилось смещаться с дороги, а тело всё горело от Тозиеровских прикосновений. Губы, словно ужаленные разгневанной осой, пекло со страшной силой. Сильнее, чем если бы он окунулся ртом в банку с молотым чили.       Мысли гудели, наслаивались друг на друга, но только одна была чёткой: он ненавидел Ричи Тозиера и будет ненавидеть его до конца своих дней, и он был зол настолько, что даже забыл о своей астме.       Дома Каспбрака ждали тепло и свет, уютная постель и тупые телевикторины, и ему впервые за долгое время захотелось окунуться в это с головой. Лежать на диване подле матери и даже позволить ей копошиться в своих волосах, пока в духовке зрел яблочный пирог. Поговорить с ней о школе, о настоящем и будущем. Он никогда не был особо близок с матерью, хоть и провёл под ее излишней опекой почти всю свою жизнь, и теперь мальчик жалел, что не понял этого раньше.       Соня всегда была слишком заносчивой, придирчивой и категоричной, но это никогда не делало ее плохим человеком. — Эдди, милый, это ты? — Соня высунула голову из кухонного дверного проёма, ее пухлое лицо осветила улыбка. — Как твои дела?       На удивление, она даже не спросила сына о позднем возвращении. Мальчик поджал губы и потупил взгляд, делая вид, что старательно распутывает шнурки на обуви. — Всё хорошо, мам. — тихо ответил он. — Не хочешь посмотреть телик?       Женщина тут же будто вздулась еще сильнее, принялась торопливо протирать столешницы, лишь бы успеть, пока сын не передумал.       В доме было темно. На самом деле, Эдди частенько думал, что дом был слишком большим для них и так много было в нём пустого пространства, и гулял ветер в холодные зимние ночи, потому что некому было заделать щель под потолком в конце коридора на втором этаже. Ему казалось иногда, что в этой огромной пустоте кроме них есть еще кто-то, как туманное воспоминание, но не отец. Печаль, не прошенный жилец, занимала свободную комнату, где раньше был кабинет Фрэнка Каспбрака, вторую половину материнской кровати и третий стул за обеденным столом. Она стояла в очереди в ванную между Эдди и Соней, настойчиво гремела посудой во время ужина и переключала канал, стоило рекламе прервать трансляцию очередной программы о смене внешности. Они оба чувствовали ее рядом с собой, но никогда не решались прогнать.       Вот только когда Ричи жил здесь эти несколько дней, Эдди почти не ощущал ее присутствия. Теперь же она вернулась. Уселась на спинку дивана, ехидненько посмеиваясь, протягивая мерзкие руки язвенными ладонями вперёд, и ничего другого не оставалось. Эдди не чувствовал себя преданным, по сути, он им и не был. Он ожидал чего-то подобного — лишь в глубине души, не решаясь сказать это самому себе вслух — что Ричи не станет ценить его хотя бы чуть больше оговоренного. В конце концов, Эдди сам навязал ему свою заботу, так чего теперь психовать?       «Какого хера, я не выйду из этой истории виноватым!»       Подумал Эдди и больше к этим мыслям не возвращался, а телевизор гудел, очередная замухрышка из западного Техаса примеряла на себя дизайнерские шмотки, пока ее родня умывалась слезами, а мама всё трепалась и трепалась, и ее огромная грудь вздымалась и опадала от резких вдохов и выдохов. — Эдди, мы давно не разговаривали, — в рекламной паузе Соня повернула лицо к мальчику.       Он сидел на полу, прислонившись спиной к креслу, и окунал верхнюю губу в обжигающую молочную пенку в кружке.       Каспбрак кивнул, как-то даже слишком растерянно, и поднял на нее взгляд.       «Мы вообще никогда нормально не разговаривали» — Как у тебя дела в этом твоем центре? Ты пойми, я очень волнуюсь, всё же эти дети…       Она запнулась, но было и так ясно, что было у нее на уме. Эти дети преступники. Они грязные и неправильные. Они заслужили наказание, но ты, Эдди, там не по этой причине.       Ему было тяжело продолжать хранить тайну, потому он в основном уходил от разговоров о отработках. Он боялся, иногда небезосновательно, что мать давно всё узнала и ломала комедию, ожидая, пока сын расколется сам, чтобы потом устроить ему такой нагоняй, что и не снилось. — Всё хорошо, мам. — Он поелозил на месте и отвернулся к экрану. Рекламировали новый фильм с одним из его любимых актёров. — Не все из них плохие.       Он видел краем глаза, как изменилось лицо женщины. Нахмурилось, сжалось. — Я имею в виду, они не делали ничего настолько страшного.       Соня расслабилась и, к огромному удивлению Эдди, попросила рассказать о них. И Эдди рассказал.       О том, что Майк защищал беззащитную девушку от хулиганов, а Стэн помогал другу. О том, что Беверли в одиночку справлялась с нападками сверстников, а Билл и Бен просто захотели поддержать одноклассника. В подробностях, слегка перевирая, чтобы выставить ребят в наилучшем свете. Он говорил о Романе, хорошем, в целом, парне, который слегка заблудился на карте Соединённых Штатов, и белой краске на поколупанных стенах, и о сломанном автомате с газировкой. Обо всём, в общем-то, что происходило с ним в последние недели.       Кроме, разумеется, одного.       Мальчик умолчал о длинных непослушных кудрях и выбитой «пятёрке», шершавых пальцах и рассечённой губе. Ему не хотелось говорить о перепалке и смазанном полупоцелуе на липком полу туалета в захолустном баре.       Об этом ему хотелось кричать, но уж точно не матери.       Рот обожгло, и уже не от молока. От воспоминания. Короткого, шипучего. Губы Ричи на ощупь шершавые, даже немного колючие, потому что обветрились и потрескались, а еще потому что Бауэрс разбил их своим кулачищем. Всё, чего Эдди мог желать в тот вечер, так это избавить себя от недавних событий, стереть их с глаз долой и из сердца подальше, но стоило ему вспомнить — на одну короткую секунду — с подачи материнского любопытства, и в голове не осталось свободного места.       Было далеко за полночь, Соня клевала носом и всё чаще переспрашивала, как зовут главную героиню. Она никогда не ложилась поздно — здоровый полноценный сон чрезмерно важен, но, видимо, из-за внезапного единения с сыном решила поступиться своим принципом. Она помнила, наверняка помнила, и Эдди было совестно как никогда. — Пойду спать, — мальчик неуклюже встал на ноги, — доброй ночи, мама.       Но сон никак не шёл, мозг гудел и ощутимо шевелился, двигал осколки черепа под тонкой кожей. ***       Всё стало еще хуже, когда мальчик появился в школе следующим утром, проспав почти на полчаса и не успев по-человечески уложить волосы и позавтракать, только закинул в себя витамины и стакан яблочного (на апельсиновый была аллергия, мама так сказала еще в детстве) сока. Эдди брёл по коридору, вокруг роились школьники. Искушённые последним годом обучения, подростки были как никогда активны, шумны; собирались в группки, ворковали о тусовках, а девчонки уже выискивали себе пары на выпускной бал.       Билл встретил его у кабинета химии. Слегка растрёпанный, не до конца проснувшийся, Денбро сладко улыбался каким-то своим мыслям и не сразу заметил друга. — Эдди, ты как? — Билл вскинул уголок губ, Эдди выдавил измученную улыбку и отмахнулся. — Спать хочу.       В этом состоянии первые два урока были сущей пыткой. Голоса учителей убаюкивали, собственные мысли тянули вниз, Каспбрак за малым не провалился под парту во второй половине литературы, пока учитель распинался о любовных трагедиях в «Гордости и предубеждении». Слушать его не хотелось, да и книга Эдди не понравилась, и если бы Билл его не тормошил, так и уснул бы прямо на месте. Денбро хотел что-то сказать — настолько плохо ему удавалось вести себя как обычно. Он то открывал губы, его рот издавал невнятный квакающий звук, и тут же смыкал их обратно, и догадаться о теме предстоящего разговора было несложно. Он будет говорить о Ричи, понял Эдди, а о Ричи говорить не моглось. Хотелось, ох как хотелось, но сил не было.       Так Эдди и проходил бы весь оставшийся день лицом в пол, полузакрытыми глазами пересчитывая крестики между плитками, только стоило ему сделать пару шагов от дверей кабинета, его схватили за шкирку и долго тащили по коридору, а потом швырнули в стену в тёмном пространстве под лестницей. Настолько быстро это произошло, что Эдди даже и не заметил, как оказался там, но в груди заныло — прошлая встреча с главным хулиганом всея Дерри по-прежнему вспоминалась неприятной болью рядом с лёгкими. — Слушай сюда, чахоточный, — в лицо подростка брызнуло вонючей слюной. Ну точно, Бауэрс, кто же еще. — Я знаю, что ты водишься с торчком Тозиером!       Эдди лениво поднял взгляд на багровое лицо Генри, его переносица чуть ниже глаз была рассечена и щедро залита йодом, в глазах под белесой пеленой плескалось раскалённое масло. — И че? — Каспбрак толкнул его руку со своего плеча, вытер слюну с лица манжетой рубашки. — Ревнуешь?       По голове пробежался десяток пар ног — школьники спускались со второго этажа к кафетерию. — Че сказал, упырь? — Генри шипел, как если бы у него совсем не было зубов, плевался ядом и тянул вперёд жилистые разбитые в неравных драках руки. Его дружок (Эдди только что это заметил) держал Билла за плечи поодаль, не давал ему прорваться к однокласснику. — Слушай сюда, червь, и отвечай как на экзамене. Где прячется этот ублюдок?       Эдди проморгался, медленно покачал головой. — Понятия не имею и мне насрать.       Удар кулака о стену оглушил его правое ухо. — Я сказал отвечать честно! — грязная рука размазывала кровь из сбитой костяшки около Эддиных волос, он слышал, как она вытекала из ссадин через лохмотья шершавой кожи. — Спрашиваю еще раз: где ошивается твой дружок?       Кулак оказался теперь перед лицом мальчика, и ему даже стало смешно от того, что размером он был почти с его голову. — Пошёл ты нахер, Бауэрс, ищи своего бойфренда сам.       Каспбрак толкнул хулигана в грудь и вынырнул из-под его руки, прорвался к Биллу и, схватив его под руку, завернул на лестницу и помчался по ступеням, почти не касаясь их пятками. Тозиер? Да кто это вообще такой, понятия не имею.       Когда же они ехали в сторону общественного центра, Билл наконец осмелился задать вопрос, который так старательно проглатывал в течение всего дня. Он вёл машину, держась за руль левой рукой, правую разместив на рычаге переключения передач, Бен на заднем сидении что-то активно печатал в телефоне, радио гудело новостями.       Восьмой штат США легализовал ассистированный суицид, глава штата Мэн комментирует это следующим образом: «Не власти должны решать, кто может умереть, а кто может жить»       Эдди наблюдал за качающейся подвеской в виде какой-то городской птички на зеркале заднего вида. — Эдди, слушай, — Денбро переместил правую руку на руль, обнял мягкое покрытие пальцами, и на его запястьях проступила дорожка сухожилий. — Что произошло у тебя с Ричи?       Он был встревожен, как и обычно, когда Эдди влипал в неприятности. Это случалось крайне редко, особенно последние пару лет, и от того беспокойство становилось сильнее. Будто Билл копил его в углу бардачка, а потом оно забивало всё пространство и вываливалось пассажиру на колени вместе со смятыми пачками сигарет, пустыми упаковками от влажных салфеток и расплющенными от тепла леденцами. — Не понимаю, о чём ты. — Каспбрак пожал плечами, выдавил из себя улыбку со взглядом, который всегда успокаивал Билла прежде. — Не стоит волноваться.       Бен закашлялся за их спинами, и парни забили на эту тему так, словно она никогда и не поднималась.       С запада шёл холодный ветер, сетка на заборе угрожающе гремела, хлопала открытая дверь на крыше. Роман раздал им задания и впервые за всё это время остался наблюдать за ходом работы. Частично, в своей манере. Майк и Билл отправились на плоскую крышу заделывать мелкие дыры в мастиках, Беверли наводила порядок в архивах, Стэн, немного послонявшись без дела, поднялся к парням, а Ричи так и вообще не объявлялся на глазах Эдди.       Бен что-то мурлыкал себе под нос, передвигая старую мебель в кладовке. Ему и Эдди предстояло выбросить весь прошлогодний мусор, определить пригодные для использования стулья и заполнить комнату другим хламом для других хулиганов, которые пока еще только раздумывали над своими будущими проступками, чтобы оказаться в этом месте. — Интересно, они специально всё так засирают, чтобы нам было чем заняться? — Эдди откинул в сторону отколотую половину пластикового стула. — Других вариантов вообще не вижу.       Хэнском смахнул пыль с металлической столешницы и неуклюже забрался на нее, покачал свешенными вниз ногами. — Этот центр работает недавно, — сказал он, — раньше здесь собирались всякие волонтеры, организовывавшие кружки для старушек, а исправительные работы назначались и проводились полицией. Потом начались убийства, ну, ты, наверное, помнишь, пару лет назад, когда какой-то чокнутый похищал детей, и полиции стало не до этого. Хулиганов стали сгонять сюда то стены покрасить, то столы передвинуть, а потом и обосновали окончательно. По вечерам после нас в зале собираются анонимные алкоголики, а в переговорной какая-то молодежная группа «зелёных».       Эдди вскинул брови. Он был даже рад, что жребий распределился таким образом, и ему не нужно было терпеть буравящий взгляд Билла, сочувствие Стэна или гнев Бев, которая по-прежнему выгораживала Ричи и считала именно Эдди виноватым в их перепалке. Так оно и было, наверное, вот только Эдс не нуждался в напоминаниях.       Бен был идеальным вариантом — незаинтересованный во внутренних делах их «клуба» он просто выполнял то, зачем, собственно, и пришёл. Хотя для Эдди мотивы его действий оставались сомнительными, и он даже не был уверен, что Хэнском пришел по доброй воле. В конце концов, в тихом омуте всякое могло водиться, а они всё еще почти ничего друг о друге не знали. — То есть им просто нужно было куда-то нас сплавить? — Эдди ужасно рассмешила его собственная догадка. Это было бы вполне в духе местных властей — плевать на детей, только бы убрать неугодных с глаз подальше.       Бен засмеялся тоже, но как-то невесело. Видимо, Эдди оказался прав.       Повисла неловкая пауза, перед глазами кружили облака пыли, и Эдди уже совсем не выпускал ингалятор изо рта. — Странная штука, — он смеялся, когда отвечал на вопрос Бена о своей астме, — я знаю, что на самом деле не болен, но ничего не могу с этим поделать.       Хэнском кивнул, попытался выказать сочувствие, но Каспбрак осёк это. Быть может, поэтому в глазах одноклассника он поднялся на новую ступень уважения, и Бен решил поделиться и своими переживаниями тоже. Эдди не стал говорить, что его влюблённость в Беверли была настолько очевидной, что подтверждать это словами не было никакой необходимости, тем не менее, Бен сказал: — У нее такие красивые волосы.       И Эдди не мог не согласиться, пусть понятие красоты у него было совсем другим.       Для него красивые волосы — это упругие пружины цвета глубокой ночи. — А еще она так смеётся, что самому хочется смеяться, пока живот не заболит, и она такая умная, боже.       Смех Ричи был похож сперва на скрип ржавой гаражной двери, но через несколько секунд он ломался, обретал ритм и звенел в голове до конца дня, переливался звонким эхо как от удара по золотому гонгу, и даже самые убогие шутки становились весёлыми. — Мне никогда так сильно никто не нравился, но я понимаю, что мне до нее не дотянуться.       Бен грузно вздохнул, на короткое мгновение позволив себе принять грустное выражение, но почти сразу снова заулыбался и продолжил энергично выметать осколки штукатурки из углов комнаты.       Ричи также был почти недосягаем. Со своей жизнью, совсем не похожей на жизнь Эдди, со своими планами, в которые счастливая жизнь с глупым мальчишкой никак не вписывалась. С Рэй, которую он звал родной.       Эдди ухватил стопку сцепленных друг с другом стульев и толкнул бедром качающуюся дверь.       Ему не стало легче от разговора с Беном, его надежда на отвлечение от дурных мыслей угасла, как только образ Тозиера возник перед глазами в удачно сложившемся скоплении белой пыли в полумраке помещения, однако Каспбраку удалось, кажется, понять основную причину его собственного поведения. Идиотского, он сам это знал, и ужасно несправедливого, по отношению к Ричи.       Он ревновал его.       Но ровно настолько же и ненавидел, поэтому мальчик принял единственно верное для себя решение — забыть о существовании Ричи, вычеркнуть его имя из повестки дня так, словно его не существовало вовсе.       «Не существует кого? Ричи Тозиер? Впервые слышу». ***       Эдди не сомневался в правильности такого выбора. Иногда следовало быть категоричным, ведь если совсем не запрещать себе сладкое, очень быстро можно растолстеть, заболеть раком поджелудочной железы и потерять зубы. Так было и с Ричи, Эдди был убеждён в своём мнении на все сто пятьдесят процентов из ста возможных — если не отказаться от него вовремя, ждать только беды и прощаться со своими прекрасными зубками.       Каспбрак отдраивал очередной анатомически верно изображённый половой орган от кирпичного забора с торца городской библиотеки, спрятав искривлённое отвращением лицо под респиратором. Технология была до одурения простой и ровно настолько же неприятной: из распылителя на рисунок подавался раствор Уайт Спирита, затем следовало немного подождать и счистить остатки проволочной щёткой. Эдди прочитал перед работой, что вдыхание паров растворителя может сказываться на функционировании центральной нервной системы или, что хуже, спровоцировать лёгочный отек, и был первым в очереди на защитные маски и перчатки из плотной резины.       Заметно похолодало, порывы ветра сбивали струю средства куда-то вбок, и приходилось отходить немного в сторону, чтобы попадать точно в рисунок. Касбпрак благодарил Господа за то, что его лицо было почти целиком закрыто маской, и никто не видел его за такой грязной работой. — А по-моему это грёбаное искусство! — сбоку от Эдди заскрипел голос, который, он был почти готов поклясться, подросток слышал впервые.       Незнакомый голос незнакомого человека, ведь так? — …Верно, Эдс?       Мальчик стёр подтёки краски с выступающего бордюра и продолжил работу. Нельзя ведь разговаривать с незнакомцами, лучше сделать вид, что не слышал. — Эй, Эдс, растворителя надышался?       Настойчивые незнакомцы всегда несут угрозу, это Эдди знал как нельзя хорошо. Он лишь фыркнул и сделал несколько широких шагов в сторону, не глядя на источник звука. Возможно, он выглядел как заносчивый говнюк, но пусть лучше так, главное, что это сработало и от него наконец отстали.       Ненадолго, правда, ведь по окончании работы с граффити неудачники построились у фургона, куда должны были сперва загрузить инвентарь, а потом усесться сами, чтобы вернуться в центр. Этот незнакомый, Эдди повторял себе это каждую секунду, парень с черными волосами, который работал с химикатами голыми руками, болтал и болтал без умолку. — Так и значит напялила она этот костюм чирлидерши, ей богу, это был кромешный пиздец, — парень облокотился одной рукой на открытую дверь машины, свободной рукой с сигаретой между пальцев активно жестикулируя, и его разбитые костяшки мелькали перед глазами, как кровавые разводы на стекле. — А увидеть свою собственную тётушку в таком прикиде это ж травма на всю жизнь! — Ты поэтому такое ебанько? — Беверли прыснула в сторону и, игриво толкнув рассказчика, бросила баллон с химикатами в багажник фургона. — Ай-яй, дорогая! — парень приложил руку к сердцу, почти припалив ткань комбинезона (с похолоданием он начал носить его как положено). — У меня, между прочим, чувства есть!       Эдди подкрался сбоку, лишь бы никто его не заметил, аккуратно поставил баллон и сдвинул маску на лоб. Незамеченным ему остаться, впрочем, не удалось. Трепло сорвался со своего места и вмиг оказался около него, заложив предплечье за Эддину шею и прижавшись губами к передней части маски. Он сожрал брызги от опасных химикатов, только и подумал Эдди прежде, чем оттолкнуть парня от себя и молча забраться в машину.