Вавилонские записки

Мы выпьем этот кубок двое - Я и брат октябрь, Под шум дождя, По седине увядших трав... (С) Лора Ненавижу бездельничать. Нет, когда я был мал, лет, пожалуй, до десяти своих, я вполне любил поваляться на траве или на ложе с книгой и тарелкой земляники, но те годы остались далеко в прошлом, и я даже сказать не мог, был ли это действительно я или кто-то, намертво врезавшийся в мою память и оставивший там следы чего-то, что я уже никогда не увижу. Что-то я в философию ударился. По моему скромному мнению, философствовать на голодный желудок - занятие не только глупое, но еще и неблагодарное, в первую очередь по отношению к самому себе. Впрочем, рассудив здраво, я понял, что, вероятнее всего, не съем сейчас ни кусочка. Отвратительные отвары, которыми меня поили, изредка перемежая их с подслащенной медом водой, никак не способствовали возможности удержать хоть что-то в желудке. Но есть тем не менее хотелось. Чтобы хоть как-то отвлечься от этого мерзкого тянущего ощущения в животе, я повернул голову и уставился в окно. Небо было, несмотря на вечную здесь, в Вавилоне, жару, холодным и далеким. Или, может быть, просто показалось мне таковым. В покоях я был один, поэтому мне оставалось только гадать - утро это близится или только наступил вечер. Тихо ли потому, что все уже спят, или потому, что здесь такие плотные стены, что ничего не слышно. На миг меня охватила безотчетная совершенно паника - где Александр?! Но успокоился я так же быстро, как поддался этому чувству. Если бы что-то случилось, я бы знал. Узнал сразу же, где бы не находился. Значит, скорее всего, мой царь отдыхает. Ну и правильно. А то опять будет смотреть сонным совенком поутру, тереть ноющий левый висок и жалобно сообщать мне о том, что он снова ничего не успевает, выслушивая мое ответное бурчание, что, мол, нас у тебя шесть человек, неужели кому-то одному хотя бы изредка довериться не можешь? Но, даже несмотря на кажущуюся здравость этой мысли, сердце мое кольнула маленькая такая, злая иголочка тоски. Ксандре не было рядом. Нет, я вовсе не эгоистичен, как может показаться на первый взгляд, но ведь больным прощаются некоторые слабости, верно? А я болен. Одна из моих странных, немного мальчишеских, наверное, черт. Я привязчив. И по тем, к кому привязался, скучаю. Представляю, где они, чем заняты, в чьем обществе. Думаю, порой, что сказал бы или сделал, окажись рядом, - эдакая забава, которая, порой, помогает развеять тоску не только по людям - по дому. А с Александром мы вообще почти не разлучались. Нет, разумеется, он ездил куда-то с отцом, я был занят своими делами, одно лето и вовсе провел в Афинах. Тогда Клит - видимо, больше никому такое светлейший мой доверить не мог - привез мне письмо. И, глядя, как я взахлеб глотаю строчки, выведенные таким знакомым почерком, решил мрачно, по своей привычке, подшутить: - И это будущий воин! Слушай, тростинка, ты и так сейчас на пену морскую изойдешь, а не виделись-то всего с пару месяцев. А если ранят его? А если убьют? Как же ты тогда тосковать будешь? - А я не буду. Я произнес это так спокойно, пряча письмо на груди, что Клит не нашелся с ответом. Только удивленно вскинул темные брови в вежливом недоумении и удивлении. - Не буду, - повторил я и, не глядя, запустил подобранный из-под ног камешек в воду. - Рядом лягу. Больше брат Ланики надо мной не шутил и глупых вопросов не задавал. А я уже тогда понял, что обязательно узнаю, если с Александром что-то случится. Пока что чутье не подводило. Я хмыкнул, кое-как дотянулся до чашки с питьем и, сделав несколько небольших глотков, позволил памяти затянуть себя еще дальше. Это поможет уснуть, а спать я буду как новорожденный котенок еще пару дней точно. Я это знал, это была не первая моя рана, поэтому и результат был предсказуем. Память, подчиняясь моим желаниям и мыслям, услужливо подсунула все, что хранилось на самом дне ее серебряного ларчика... Мне было три. Отец впервые взял меня во дворец, я и сам тогда не знал, зачем. Нет, разумеется, он объяснил мне, но ребенку это все, наверняка, казалось непонятным и неинтересным. А вот проехаться с отцом по всей огромной Пелле и посмотреть новое - вполне. Он взял меня на седло. Наши кони - высокие, тонконогие, сильные - считались чуть ли не лучшими в Македонии, и, наверное, мне стоило бы испугаться высоты, на которую я взлетел. Но страха во мне не было и в помине - кажется, впрочем, ни у кого из нашей семьи его не было. Страха высоты я имею в виду. А вот Александр высоты боится. Да и плавает не слишком хорошо... Помню, в дороге мне было все интересно. Абсолютно все. Серебристые стрелки листьев олив, проносящиеся мимо нас на, как мне казалось тогда, огромной скорости. Белые колонны чужих имений, покатые крыши домов. Люди, встречающиеся нам на улице, серьезные лица мужчин, сверкающие на солнце ленты и серьги женщин. - Какой кроха! - Одна из миловидных девушек около лавки гончара помахала мне рукой. Кажется, я заулыбался. Дворец показался мне огромным. Это сейчас, с высоты своих лет (и роста!) я могу сказать, что наш скромный двор в Пелле никак нельзя сравнить с громадой Вавилона. Но тогда-то я этого не знал, и все, что оказывалось на моем пути необычного, непременно заставляло меня вспоминать наставления отца и не разевать рот - совершенно не хотелось выглядеть глупеньким маленьким мальчиком и поймать муху. Отец тогда так и говорил: закрой рот, Тион, муха влетит. А отца я слушался беспрекословно. Мы как раз завернули за угол крытой галереи, я как раз уставился на небольшую статую Гермеса, как в колени отца вкатился кудрявый золотистый шарик. - Вуп, - озадаченно сообщил шарик, потирая курносый нос и нахмурился. Я хихикнул. Видимо этот звук и привлек его внимания. Мальчишка, пониже меня и, кажется, помладше, развернулся на носочках, как боевая триера, в мою сторону. Вскинул голову, наверное инстинктивно, чтобы не казаться ниже, и совершенно по-детски (ну а как же еще? Это я взрослый, а он вот кроха) приоткрыл ротик. - Ой!.. - Он даже не прошептал это, выдохнул. Я подавил невольное первое желание спрятаться за отца и хотел было уже отвернуться, как отец, наклонившись, подхватил малыша на руки и слегка покачал. - Малыш Александр! И куда же это мы так спешим? Разве не будет тревожиться твоя матушка? Почему ты один? Снова сбежал от няни? - Ла-шакиии... - смущенно пробормотал мальчик и снова потер нос. А потом звонко чихнул. - Живи долго, кроха. Лошадки? Ну, есть такое. Но разве можно тебе одному смотреть на них? Одному ходить не положено. - А мне можно, - пробормотал я вполголоса и отвернулся. Терпеть не могу, когда отец возится со всякой малышней голопузой. Мало ему сестренок, что ли? - Низя, - смущенно признал мальчик и на этот раз совершенно точно тяжко вздохнул. - Ну, а раз нельзя, то пойдем, я отнесу тебя отцу. Не вздыхай так, Гефестион, ты же видишь, какой он маленький. А если случится что? Пришлось признать, что отец был прав. Да и мальчишка был мне интересен. К тому же, он произнес волшебное слово "лошадки". А лошадей я любил. В моей голове начал зреть план, но еще не успел толком оформиться, как малыш на руках у моего отца запрыгал, радостно заверещав при виде мальчишки, должно быть, ровесника моего брата. - Птоимееей! Мальчик с книгой поднял русую голову и улыбнулся. - Хайре, господин Аминтор. - И тебе не хворать, царе... Птолемей Лагиад. От моего уха запинка не ускользнула, но, конечно, вспомнил я ее много лет спустя, а тогда мне просто было не до того. - Брат не замучил вас? Вечно сбегает. То на конюшню ему, то на двор посмотреть, то вчера теста сырого наелся, и где только взял? Ланика потом всю ночь мучилась, бедняжка. - Мальчишка, которого назвали Птолемеем, засмеялся и протянул руки, чтобы забрать малыша. - Так, неугомонный, иди-ка сюда. У господина Аминтора здесь важное дело. А ты, должно быть, Гефестион, да? Отец положил руку мне на плечо и подтолкнул к ребятам. - Останься с ними, Тион, я потом за тобой зайду. - Тион? - Золотоволосый малыш снова звонко чихнул и спрятался старшему из мальчиков в плечо, глядя на меня хитрыми карими глазами. Что-то зашептал на ухо, как я понял, старшему брату. Тот отстранился и смущенно нахмурился. - Больше двух говорят вслух, Лесандр! - Хочу, чтоб мы его остявили. - Прозвучало это из уст такого крохи очень властно. Кто же знал, что эти младенческие пока слова станут практически пророческими?.. - Неизвестно, кто еще кому кого оставил, - прошептал я в ночь, поудобнее устраиваясь на подушках. Завтра нужно будет встать. Непременно. А то слишком уж разленился.