По следам Воробья

Сон у Кэзуки был странный. Помнил он его обрывисто, как кадры фильма, просмотренные с полузакрытыми глазами. На фоне чего-то алого, то ли заката, то ли огня, выцветали силуэты двух мальчишек-братьев. Старший склонился над младшим, заботливо поднимая с земли. А потом вдруг пропал алый; мир вокруг заиграл солнечным светом и розовыми лепестками сакуры. Кэзуки обнаружил себя сидящим на земле, с текущими по щекам слезами; на колене, оголенном от одежды, краснела небольшая ссадина. Голубые глаза старшего брата стали карими, изменились черты лица. — Чего ты ноешь, как девчонка, — недовольно нахмурился он, но Кэзуки тут же заплакал громче, и взгляд его смягчился. — Давай, поднимайся. Брат подал руку и помог Кэзуки встать. Ласково потрепав младшего по волосам, он повёл его в сторону дворца, скрытого густыми кронами сакуры. — Больше от меня не убегай… Родной голос уплыл куда-то в небытие, и Кэзуки проснулся. Над ухом раздавалось противное пищание. Кэзуки открыл глаза и упёрся взглядом в белый потолок. От лёгкого движения голова отозвалась гудящей болью. Комната вокруг закружилась, подступила тошнота. Кэзуки дождался, пока зрение не придёт в норму, после чего осторожно повернул голову на бок. Место, в котором он очнулся, больше всего напоминало больничную палату. У койки пристроилась медицинская аппаратура с множеством экранов и непонятных ему графиков, которая периодически и издавала раздражающий писк. От обилия белого вокруг рябило в глазах, и Кэзуки невольно зацепился за небольшое пятно голубого в зарешеченном окне. Как тут оказался, киборг решительно не помнил. Вот он стоял, зажимая рот крикливому мальчишке, потом кто-то за спиной замахивается и бьёт его по затылку. Дальше — темнота. Кэзуки, должно быть, потерял сознание, но в таком случае, как он оказался в больнице? Деревенские жители любезно подвезли? Или, может быть… Уходи отсюда. Кэзуки дернул руками, но не смог ими пошевелить. Он опустил взгляд. Левая рука оказалась прикована к койке толстым металлическим браслетом, правая же, механическая, отсутствовала вообще. Рукав больничной пижамы, на подобии той, в которой он очнулся в прошлый раз, был пуст. Интуитивно Кэзуки понимал, что протез должен сниматься, но видеть себя таким оказалось на удивление неприятным. Ногами тоже пошевелить не удалось; киборг приподнял голову, гадая, на месте ли конечности, но их закрывала простыня, натянутая ему почти до самого подбородка. С металлическим «вжих» палатная дверь отъехала в сторону. Внутрь, энергично печатая что-то в своём планшете, вошла женщина-омник. Темное подобие волос в короткой прическе слегка поблескивало на свету, ровно как и безликое металлическое лицо. Белый халат аккуратно застегнут на все пуговицы, с левой стороны прикреплен именной бейджик. — Очнулись? — сказала она механическим голосом, — как вы себя чувствуете? Кэзуки окинул омника подозрительным взглядом с ног до головы, насколько это позволяло его неудобное положение. «Вроде врач. Наверное, хуже не будет», — решил он. — Голова кружится. Тошнит, — сказал Кэзуки. В тот же момент головокружение усилилось, вынуждая его откинуть голову обратно на подушку. — Что со мной произошло? — Случился пожар, — сообщила ему врач, — и вы спрыгнули из окна второго этажа. — Я этого не помню, — признался Кэзуки. Омник наконец оторвала взгляд от своего планшета. Она подошла на несколько шагов ближе, почти вплотную к койке, так, что киборг мог заглянуть ей в лицо. Кэзуки казалось, что она сомневается в правдивости его слов; немигающие огоньки, жуткое подобие глаз, искали намёк на обман. Наконец, киборгу надоело играть в гляделки; он перевёл взгляд на бейджик на ее халате, который утверждал, что омник зовут доктором Аймон. — Расскажите мне последнее, что вы можете вспомнить, — попросила она. — Кажется, меня ударили чем-то по голове. Потом — темнота. Кэзуки ненадолго замолчал. Прошлый он — тот, кого доктор Аймон называла мастером Шимада — просил не рассказывать «Когтю» о потере памяти. Но раз уж он попался, терять нечего. — По правде говоря, я вообще ничего не помню, — добавил он, внимательно наблюдая за реакцией доктор. Казалось, Аймон совсем не удивлена. Планшет снова оказался у нее перед носом; мерно застучали клавиши под ловкими пальцами. — У вас сотрясение мозга, так что это нормально, — сказала она. — Меня больше беспокоят легкие: они плохо справляются с дымом и угарным газом, который вы успели вдохнуть. Я понаблюдаю за ними еще два-три дня — к этому времени память тоже должна восстановиться — и вас можно будет забирать отсюда. — Забирать куда? — осторожно спросил Кэзуки. Доктор Аймон пожала плечами. — Забирать, как забирают всех остальных. Омник развернулась и направилась в сторону двери. Та повторно ушла в сторону, пропуская доктора. — Скоро вам принесут поесть, — сообщила омник и исчезла в коридоре. Дверь с щелчком заперлась за ней. Не прошло и пяти секунд, как браслет на руке Кэзуки расстегнулся. Он принялся разминать пальцы, жалея, что нет второй руки, которой он мог бы растереть затекшее запястье. Киборг скинул с себя одеяло и не без облегчения обнаружил, что обе ноги на месте, пусть и подчинялись очень плохо. Доктор Аймон упоминала, что он спрыгнул со второго этажа; осматривая отчетливую вмятину на стопе, Кэзуки решил, что протезы повредились при падении. — Инструкция по починке мне бы сейчас не помешала, — вздохнул он. Рюкзак, судя по всему, сгорел в пожаре. Как и все остальное, что могло бы ему сейчас помочь. Кэзуки встал с койки и, придерживаясь за стену, мелкими шагами добрался до двери. Ручки у нее не было в помине, только панель, которая никак не отреагировала на его прикосновения. Очевидно, самостоятельно ему отсюда не выйти. Кэзуки продолжил осмотр комнаты, похромав к зарешеченному окну. С высоты четвёртого этажа ему открылся вид на больничный сад. Еще зеленела трава и листва деревьев, но гуляющих оказалось немного. Киборг едва протиснул руку между прутьями решётки и прижал ладонь к стеклу — его отрезвляющий холод помог немного прочистить мысли. И так, у него есть около трёх дней, чтобы придумать, как отсюда выбраться. Не то что бегать, уже просто ходить ему тяжело, куда-то подевалась рука. Он не знает, где находится больница и за ним, скорее всего, постоянно следят. Через окно не выбраться, как и через дверь. Что же делать? Следи и слушай. Притворяйся дурачком и не рискуй без причины. Кэзуки медленно запустил руку в волосы. Второй раз с момента пробуждения этот голос раздаётся в его голове, и теперь киборг обратил внимание, что он звучит несколько иначе, чем его собственные мысли. Тон более жесткий, слова произносились обрывисто, резко. Кэзуки нервно рассмеялся; уж очень это было похоже на раздвоение личности. А ведь голос дело говорит. Пока он действовать не может, лучше просто набирать информацию. А еще придерживаться своей легенды о потере памяти в результате сотрясения мозга. — Как скажешь, — сказал он в пустоту. Когда дверь в палату снова открылась, и медсестра вкатила внутрь тележку с едой, Кэзуки сидел на кровати. Серая каша в глубокой тарелке оказалась вполне сносной на вкус, особенно учитывая, что у него во рту и крошки не было целые сутки. Пока Кэзуки ел, он украдкой наблюдал за медсестрой. Та стояла возле окна, нервно теребя белую пуговицу халата, и словно старалась вообще на него не смотреть. — Вы можете проводить меня до санузла? — спросил Кэзуки, покончив с едой. Медсестра вздрогнула, но кивнула. Она приложила руку с металлическим браслетом — и как Кэзуки ее раньше не заметил? — к панели возле двери. Киборг вышел из палаты вслед за медсестрой. В коридоре было очень ярко; лампы, встроенные в потолок через каждые несколько метров, били мощными столбами света. Двери в палаты чередовались с двух сторон в шахматном порядке; часть из них была открыта. Их обитатели-пациенты либо лежали на койках, скучающе уставившись в планшеты, либо бродили по коридору. На одной из стен, прямо под потолком, висел экран телевизора, но звук был выключен: мужчина в рекламе йогуртов беззвучно открывал и закрывал рот, словно рыба. Кэзуки обратил внимание на дальнюю часть коридора, где в стене блестели дверцы двух лифтов. На его глазах какой-то врач приставил к панели браслет, аналогичный тому, что носила медсестра. Лифт впустил его внутрь и закрылся, как только доктор нажал на кнопку этажа. — Поберегись! — вдруг крикнул кто-то сзади. Мимо них, заливаясь смехом, пронеслась с полдюжины мужчин и женщин: двое из них на костылях, трое — сжимающие рукой передвижную капельницу. Они обгоняли и толкали друг друга, громко орали. Кэзуки, не успевший вовремя отпрыгнуть в сторону, задел плечом одного из них. Тот тут же обернулся и злобно крикнул: — Уродец, смотри, куда прешь! Сумасшедшие гонщики умчались дальше по коридору. Пациенты и медсестры с докторами на них даже не взглянули, словно здесь подобное было обычным делом. Зато после крика мужчины некоторые обратили внимание на Кэзуки, и их взгляды — в основном презрительные или испуганные — ему совсем не понравились. Он игнорировал их, продолжая идти за медсестрой. Кэзуки впервые понял, что не знает, как выглядит, пока не оказался перед зеркалом. Отражение настолько поразило его, что он невольно отступил на шаг назад. Шрамы, шрамы везде: на щеках, челюсти, подбородке. Тонкие линии резаных ран исполосовали кожу как в безумной игре в крестики-нолики. Но это было не самое худшее. Кэзуки подошел ближе, облизывая высохшие губы. Почти все лицо, особенно правая часть, имела отчетливый красный оттенок с многочисленными светлыми линиями поверх них. Они отдалённо напоминали извивающиеся ветви дерева, или сверкающую молнию во время грозы. Так могло выглядеть только одно: ожоговые шрамы. Складывалось ощущение, что Кэзуки прижали лицом к раскаленному металлу, а потом еще долго, с наслаждением, рассекали покрытую волдырями кожу острым ножом. Единственной целевой частью его внешности оказались глаза. Яркие янтарные зрачки сузились и излучали испуг. Кэзуки осторожно дотронулся до своего лица, словно боялся, что от прикосновений его накроет волна жгучей боли. Боль пришла, но не в лице — киборгу показалось, что это ноют отсутствующие рука и ноги. Неудивительно, что окружающие его так бояться; Кэзуки был вынужден признать, что собственное лицо вызывало у него неприязнь, если не откровенное отвращение. Уже выходя из санузла, он думал попросить у медсестры медицинскую маску, чтобы скрыть хотя бы часть шрамов, но ее на месте не оказалось. Толпа пациентов и несколько врачей, включая медсестру, стояла перед телевизором, слегка задирая головы. Шла новостная программа, в правом верхнем углу горела надпись «прямой эфир». Кэзуки из любопытства подошел чуть ближе и встал в паре метров от остальных. -… Джек Моррисон до сих пор находится в тяжёлом состоянии, — сказала женщина на сцене внутри огромного зала. Кэзуки обратил внимание на надпись ниже: «Габриэль Адаве: Овервотч восстанавливается после взрыва штаба в Швейцарии». «Адаве — заместитель генерального секретаря ООН», — вспомнил Кэзуки. — Между тем, уже на протяжении двух недель у Овервотч нет официального главы, который особенно нужен ему в эти времена смуты и хаоса, — продолжила заместитель. — Мы с директором Петрасом пришли к общему решению поставить на эту должность человека, который уже управлял Овервотч в прошлом и заслужил уважение общественности — командира Габриэля Рейеса. Зал разразился аплодисментами. Кадр сменился; показали, как к сцене идёт и поднимается широкоплечий темнокожий мужчина. Вот, они с Адаве кратко пожимают друг другу руки, и женщина уходит из кадра, полностью уступая внимание зрителей Рейесу. На вид ему было около пятидесяти, но большие мешки под глазами от недосыпа и глубокая хмурая морщина на лбу делала мужчину визуально старше. Правая рука Рейеса, очевидно, сломанная, висела на привязи и была тесно прижата к телу. Тем не менее, у Кэзуки было стойкое ощущение, что если командир хотел бы, то легко свернул бы ему шею и одной левой. — Я благодарю госпожу Адаве и всех вас за оказанное доверие, — сказал он, но без чопорной нотки торжественности, просто и искренне. — В последние несколько десятков лет Овервотч играл важнейшую роль в сохранении спокойствия и безопасности всей планеты. Под моим руководством организация продолжит выполнять свою миротворческую миссию, и моим первым указанием будет объявление австрийской базы новой штаб-квартирой Овервотч. Рейес сделал небольшую паузу, прежде чем продолжить речь: — Однако это не значит, что расследование инцидента в Швейцарии закрыто. Среди сотней погибших и раненых были мои близкие друзья, преданные агенты и просто хорошие люди. — На короткий миг в глазах Рейеса промелькнуло что-то похожее на боль, скрытую так глубоко в колодце души, что она лишь слегка отблескивала на поверхности. А потом его лицо вновь приобрело стальное выражение с искрами ненависти. — Виновник — а сейчас нам уже известно, что взрыв не был несчастным случаем — обязательно будет найден и получит по заслугам за свои преступления. Под повторный взрыв хлопков зала Габриэль исчез со сцены, его место занял какой-то другой председатель ООН. Что Кэзуки, что и другие пациенты мгновенно потеряли интерес, зато начались обсуждения речи новоиспеченного главы Овервотч. Киборг отошёл в сторону, чтобы привлекать меньше внимания, и стал наблюдать. Пациенты негласно сбились в небольшие группки, причём непонятно, по какому признаку, и стали негромко переговариваться. Кэзуки не мог услышать их со своего расстояния, но по выражениям лица и жестикуляции пришёл к выводу, что так или иначе они либо обеспокоены, либо раздосадованны. Недалеко от Кэзуки, у стены, пристроились худощавый, но крепкого телосложения парень с блуждающей на лице улыбкой и молодая женщина с рыжими волосами. — Жаль Моррисона, хороший он человек, — негромко сказал парень. — Как думаешь, Рейес нас отыщет? — Отыщет и прибьет, — с ухмылкой ответила его собеседница, — мы ж, как ни крути, дезертиры. Кэзуки невольно заинтересовался разговором и сделала небольшой шаг в их сторону. Парень резко повернулся к нему: — Подслушивать нехорошо, друг. Кэзуки смутился. Внимательные, подозрительные взгляды обоих заставили его вновь вспомнить о своей внешности. Киборг неосознанно приложил руку к носу, на секунду скрывая нижнюю половину лица. — Погоди! — вдруг воскликнула женщина. — Ты мне кажешься очень знакомым. Поставь руку обратно. Кэзуки неловко закашлялся, но просьбу выполнил. Женщина стояла, прищуриваясь, с половину минуты. И вдруг ее глаза расширились. Кэзуки был уверен, что она сейчас закричит, но вместо этого она сделала глубокий вдох. Быстро оглядевшись, словно хотела убедиться, что теперь их никто не подслушивает, женщина посмотрела киборгу прямо в глаза. — Воробей, это ты, что ли? — шёпотом спросила она. — В самом деле, похож, — изумленно сказал парень. Кэзуки почувствовал, что голос в голове вот-вот снова отзовётся, но вместо этого он лишь испустил тяжёлый вздох. Киборг растерянно закусил губу, не зная, что ответить. Женщина заметила его заминку и добавила: — Это я, Фио. Пилот Блэквотч, помнишь? — А я Сингх, ты мне жизнь спас год назад, — вставил ее собеседник. Кэзуки не успел им ничего объяснить; в этот момент медсестра, ненадолго отвлекшаяся на программу новостей, наконец его отыскала. — Пойдемте со мной, — сказала она, едва не заикаясь. — Вам нужно вернуться в палату. Кэзуки, припоминая совет голоса, решил подчиниться. — Позже поговорим, — незаметно шепнул ему Сингх.