Новый Ресдайн

      1.       Во всём виноват конденсатор мифических частиц.       Сота Сил очень много работает с информацией.       Всё инфополе вокруг его тиары заполнено мнемоспорами. Квазитемпоральные поправки в Мундексе Арена даются нелегко; Мультимунд сопротивляется внедрению нового пространства снорукава; трафик мана-стремления возрос в разы, особенно учитывая то, что Сота совершенно не стесняется откровенно двемерской привычки истолковывать мифотеоремы так, как ему это выгодно, и те прогибаются под него.       А что им остаётся делать?       Аад сембиа сембио механика, иначе - просто Заводная Башня, конечно, не содержит в себе нуль-теоремы, но всё равно рычаг достаточно прочный, и Сехт с удовольствием им пользуется.       Природа ХОР-тат-Ора всё ещё остаётся для него загадкой; Атерас не очень-то готов предоставить себя на опыты, и приходится судить о нём как о структуре исходя из его проявлений.       Эхо-эффект от путешествий ХОР-тат-ОР-а в Мундус Центрекс растёт, и Буквальная Точность становится расслоенной. Это несёт просто безумное количество этерных утечек и темпоральных парадоксов.       Например, Память, что сокрыта в недрах Арены и хранит информацию о всех кальпах, кажется, расколота - её бы подчистить… а то в Новом Ресдайне начинают проявляться вещи, которых не-Может-Быть.       Цефаломерская республика Хахд пытается восстановиться в море у Хай Рока, равно как и Нахдские Эмираты - так же, как и прочие нумид-ошибки предыдущей кальпы. Дреуги желают отомстить за свою деградацию и, пока ещё помнят об этой необходимости, добывают мнемолихит, из которого отстраивают себе коралловые королевства и славят Молаг Бала в облике, в котором он был проявлен до становления даэдра.       Сота даже задумывается попросить Ансу-Гурлета вспомнить о технике Панкратомеча или хотя бы применения Векторного лебедя и Предумышленной Скромности, которую он наверняка изучил, тесно общаясь с Сура Бенд'р-Маком, но даже Угроза Зеркал может плохо сказаться на происходящем. Двойной Векк всё равно окружён фантастическим безразличием к нуждам креации и дискреации, и мифотектура его не интересует. А как было бы славно попросту применить атомный шехай и избавиться от мешающих осколков!..       Где-то другая версия Векка проводит над Азурой суд, но здешнего Вивека-Скарабея Лорды Бесправия не интересуют даже тогда, когда они откровенно лгут.              Иными словами, проблем полон рот, и всё это сводится к тому, что Сехту нужны новые, собственные рычаги давления на мифо-реальность, иначе Новый Ресдайн рискует отдрейфовать в Пустоту как тот самый “плюс” от Шестнадцати: ХОР-тат-ОР вполне может осознать себя как осколок ХОРа, которому в прошлой кальпе строили храмы; Сота видел их в мана-путешествии, и ничего хорошего в этих храмах не происходило.       Единственные, кто могут вообще понять, что творится с новым качеством реальности, кроме Лордов, это: Ви, Айм и Си; Дивайт Фир и Багарн; Манкар Пятиликий; зеркальный брат Шармата… И, как ни странно, двемер-возвращенец, чей слепок застрял в самой оболочке снорукава так прочно, что всё-таки был извлечён без применения хроно-крючка спустя четыре тысячи лет после своей физической гибели.       - Лунное течение унесло мою душу к Мефале, - пожимает плечами Ринцад.- Такого не случалось прежде ни с одним двемером. Не думаю, что дело в свойствах моей личности.       Сехт не может найти этому никакого объяснения, но когда получает информацию о типе контакта, что Ринцад Роуркен имел с Морвином Даготом, то усматривает смешение несочетаемых энергий и тут же приходит к верному выводу: нумид-устремлённость двемера была серьёзно нарушена, что позволило ему затеряться в Мундусе. Для двемеров операции с плотью и металлом не имели принципиальной разницы; такие, как Ринцад, мыслили слишком мундусно, слишком материоцентрично, потому обозначались уродами - любовные связи считались у Народа Глубин чем-то донельзя профанным и не имеющем ценности, а уж однополые и межрасовые...              Плотские глупости - глупостями, но в уме Роуркену отказать нельзя: из Ринцада выходит отличный ассистент.       Многие из технологий Соты основаны на изобретениях двемеров в сочетании с практическим применением миро-осознания псиджиков; Ринцад же когда-то принадлежал к весьма искусному клану Роуркен, сумевшему обуздать весьма каверзные этерические потоки и отказавшемуся от поглощения энергии Сердца Лорхана.       Ринцад и предлагает использовать этерий для нейтрализации действия мнемолихита - что сперва вызывает у Соты недоумение, потом удивление - и наконец приступ трудоголизма.       Со временем понять что-то в их работе может только Багарн; ХОР-тат-ОР является в положенное время и задаёт необходимые вопросы, на которых Сота и строит свои следующие ось-интерпретации будущего развития Ресдайна.       Область определенности растёт, включая в себя и сопротивляющиеся зоны; их необходимо маркировать, осмыслять, обсчитывать и включать в контекст.       В Центральном Когитуме предельно жарко; Сота даже рад, что теперь может скинуть на кого-то часть работы, пока пребывает в мана-путешествиях, необходимых для сбора информации.       Он не замечает, что Ринцад проводит рядом дни и ночи; двемер становится для него чем-то привычным, как собственная рука или удобный прибор, и его отсутствие три дня подряд, когда Ринцад отсыпается от переутомления, воспринимается как большое личное неудобство.       Он не замечает того, что Ринцад приносит ему иногда свежие фрукты из оранжереи, или подолгу просто смотрит, как Сота разбирает сложную метасхему, или старается включить верные последовательности вентиляторов, чтобы в лаборатории не было так жарко…       Не замечает и немного смущённых улыбок двемера, когда оказывается, что предложенные идеи не просто хороши, а нуждаются в немедленной реализации. Ринцад чувствует себя нужным; но Сота не понимает - или не хочет понимать, - что даёт ему.       Конденсатор мифических частиц, над которым они работают, впрочем, всё равно ломается - именно в тот день, когда Айем забирает Ирет и Морвина Даготов к себе.       Сота подозревает в этом Неочевидные Законы, в то время как Ринцад попросту берёт в руки мана-отвёртку. Поломка скорее всего спровоцирована его колыхнувшимся эмоциональным фоном. Ему и чинить. А для этого - как следует успокоиться. Одно единственное известие не должно становиться для него подобным шквалу, сметающему всё на своём пути... О детях клана Дагот Ринцад уже давно понял всю правду; понял, принял, простил; научился любить их обоих такими, какие они есть, безотносительно себя. Никто толком не виноват ни в чём…       И всё-таки: выжить при обстоятельствах столь уникальных, чтобы даже не повидаться толком, не сказать ни слова, не помочь друг другу хоть чем-то?..       Грустно.       Ринцад работает молча; Сота раздражён его ошибкой, барабанит пальцами по столу; жест, которого раньше не было.       Ринцад в который раз смотрит на его руки; Сота привык одеваться так, что едва рассмотришь что-то, кроме кистей рук, шеи и половины лица - остальное скрыто под тканью, хитрой обувью, тиарой, что позволяет ему напрямую подключаться к мана-потокам Заводной Башни…       Бледное золото; скорее даже - выцветшая латунь.       Соту трудно представить даже по чертам лица; оно всегда полу-затенено вуалью, всегда являет собой скорее лик Заводного Бога и Конструктора, Отца Времени, государственного деятеля, мудреца, псиджика и одни мотыльки-предки знают, кого ещё...       Ринцад с грустью пытается увидеть в нём простого мера - но лицо Сехта бесстрастно, зато длинные и подвижные пальцы словно формируют под себя реальность, выражают скрытые и прямые движения нервной, беспокойной души.       Настолько нервной и беспокойной, что Сота не выдерживает трижды сорвавшейся операции и отбирает у Ринцада отвёртку.       Засовывает руку в конденсатор. И случайно задевает локтем реле.       Глупая ошибка.       Ринцад просто ничего не успевает сделать.       Кость переламывается в двух местах, пальцы выворачиваются под неестественными углами; кожа набухает и прорывается, роняет алые слёзы, взрезывается перекручиваемыми осколками - беззвучно, потому что конденсатор всего лишь возвращает структуры к их возможным худшим и лучшим состояниям; когда-то в Альд Соте Мехрун Дагон был жесток...       Наверное.       Сота бесстрастно нажимает на реле, освобождает повреждённую конечность, которая даже не может торчать прямо, а выворачивается под углом; заключает её в кристалл магического льда, фиксируя. Просит Ринцада покинуть помещение.       Не слушает его слов, не смотрит в глаза, не желает взаимодействовать, не показывает, умеет ли вообще ощущать боль. Просто избавляется, чтобы поскорее начать обработку повреждений. Кровь почему-то даже не успела попасть куда-либо, кроме стенок конденсатора.       Ринцад хочет сделать хоть что-то, но его телекинетически отшвыривает из Когитума прочь; увидев захлопнувшиеся перед носом двери, он только тихо ругается.       Нет смысла звать врача или кого-то ещё, Сота Сил - это Сота Сил, он просто не откроет. Он… бывший бог.       Он будет делать то, что хочет, так, как хочет, но чужая боль оседает на душе тяжким грузом.       Не замечтайся он над собственными проблемами, конденсатор бы не полетел!..              2.       Сота Сил не пускает к себе никого неделю.       Ринцад слоняется по Заводному Городу; он немного выучил данмерис и пытается общаться, даже предлагает свою помощь. Сердце у него не на месте, но двери Центрального Когитума закрыты.       Видимо, звучит его данмерис неважно, потому что ничего особенно не выходит. Ему улыбаются вежливо, но не понимают - и Ринцад отправляется в хранилище секвенций, читать книги; надеется, что каким-то чудом появится Дивайт Фир, даже отсылает ему птичку ку, но тот занят своими делами, и ку возвращается ни с чем.       Неделя отвратительна; утро - душ - визит к закрытым дверям Когитума - безвкусная еда - прогулка до оранжерей - библиотека - ещё порция пасты - наблюдение за полупонятными дискуссиями апостолов - вечерние попытки собрать работающего анимункула-ввардварка - сон. Собственное отражение изо всех блестящих поверхностей; одежда апостола, но невыносимо двемерские глаза с тяжёлыми веками, нос-клюв с этнической горбинкой, вьющиеся чёрные волосы ниже плеч, которые он собирает в хвост, смугловатая кожа, не очень-то широкие плечи, чересчур маленькие уши... Он другой, чем данмеры или кимеры.       Ринцаду невыносимо одиноко; его разглядывают, пытаются даже задать вопросы на очень, очень плохом двемерисе - но ответы не имеют смысла. Никто из спрашивающих просто не представляет себе ни двемерского миропонимания, ни основ двемерской математики… ни банального уклада жизни. Он просто не знает, о чём говорить, с таким-то языковым барьером.       “Как решить теорему Нчильбара?” - спрашивает глазастая юная барышня.       Да никак. Её смысл был в парадоксе частичной разрешимости. Вопрос “как применить теорему Ничльбара” был бы более уместен, да и то…       Слишком сложно.       Оранжереи. Мастерские. Технические помещения.       Закрытое здание Изоляционного Санктуария, куда зачем-то входят фактотумы, но никому живому входа нет.       Мысли по кругу: работа, Морвин и Ирет, Спиральный Моток, загадка Кагренака, Сота Сил, Сота Сил, Спиральный Моток…       Библиотека. Оранжереи. Лекторий. Библиотека.       Столовая, библиотека, лекторий, “что такое яйцо Времени”, оранжереи, столовая, снова столовая, оранжереи…              Придя к порогу Когитума, как он приходит каждое утро, на восьмой день, Ринцад вдруг видит двери открытыми, и Соту за лабораторным столом… прямого, безупречного, без повязок...       Ринцад подходит, воодушевлённо интересуясь, как самочувствие… и осекается.       Сперва он думает, что это перчатка.       Но потом видит, что левая рука просто отсутствует: на её месте механика. Как рисуют на фресках с СИ…       - Зачем?.. - Ринцад задаёт вопрос очень тихо.       Переводит взгляд с механической руки на лицо, как обычно, полузакрытое щитком тиары. Сота Сил очень по-сотасиловски одновременно бесстрастен и раздражён вопросом, но Ринцад настолько шокирован, что ему на это недо-раздражение плевать.       - Зачем?.. Ты же мог вылечить. Даже Я мог вылечить. Зачем, Сил?..       Да, пора признать: для него Сил из малого Дома Сота - не бог.       Конечно, Ринцад читал о Трибунале и каждый день наблюдает вокруг Заводной Город. Но… это неслучившаяся история для него. Ринцад вырос в Городе-Заводе. Его отец был величайшим конструктором. У него не очень получается удивляться даже тому, что кто-то стал богоравным.       Сил из дома Сота - очень, очень талантливый мер, отдающий себя науке полностью, и это для Ринцада куда понятнее и важнее, чем религиозные бредни. Сил из дома Сота дальновиден в мифургии и понимает, чем может окончиться нынешняя тенденция сноткани истончаться и просвечивать, рваться на клочки…       Да только вот невдомёк ему, что он сам загоняет себя в рамки личного колеса.       - Это эффективнее, - звучит ставший слишком нужным за недели совместных исследований голос.       Сота Сил на фресках - данмер с механической левой рукой и всегда закрытой половиной немолодого лица.       Сота Сил здесь, сейчас - кимер с механической левой рукой, глазами цвета неба перед грозой и белыми, как зола, волосами.       ...Ринцад не выдерживает. Берёт его живую ладонь в свои руки; гладит наконец внутреннюю сторону кончиками пальцев; переплетает их. Лицо Соты бесстрастно, но он не сопротивляется…       - Ты чувствуешь что-нибудь?..       - Разумеется. Технически, я усовершенствовал себя. Теперь уязвимость меньше.       - Я не об этом.       Ринцад не знает, как объяснить. Вообще. Ему больно чужой болью; больно от невозможности перешагнуть что-то невидимое... Сота намеренно не желает понимать ничего. Ринцад не выпускает живого запястья; всё кажется, что то сейчас тоже треснет, обнажит розовую кость...       - Сенсоры передают куда больше информации. Если есть желание, можешь изучить чертежи.       Ринцад мотает головой, то ли соглашаясь, то ли приходя в ужас; ещё бы предложил “хочешь, и тебе такую сделаю”. Механические пальцы касаются его волос; в подушечки встроены не просто анализаторы, но проводники магии куда сильнее естественных, это ощущается. Ринцад поворачивает голову; даёт погладить себе щёку, потом прихватывает губами металлическую фалангу. Чуть прикрывает глаза.       Не хочет видеть снисходительное удивление в чужих.       Сота не даёт стать себе даже другом [ хотя единственный, кому есть до Ринцада дело ] , так что…       Так что поздно переставать вести себя глупо.       Ринцад знает, что неправильный; пусть и старый Нчефт Роуркен, и сами двемеры сгинули уже тысячи лет назад, они были важными [ семья - кимерское слово ], они считали его генетической неудачей - и убили когда-то. Он неправильный; он хочет неправильных вещей.       Он мог просто сказать “жаль, что пришлось так поступить” и продолжить работу. Позволить Соте оставить своё решение неоспоренным.       Мог…       Но что если…       Сота удалит и вторую, и никто ему не помешает, и он сам даже не осознает, почему это неправильно, и никогда [ его, Ринцада ] не коснётся, и больше не будет возможности смотреть на бледное золото на латуни… и даже мечтать о чём-то невозможном - тоже…       Целовать металл - неправильно; не может он быть более отзывчив; но Сота не отталкивает... а; нет; вежливо освобождает руку.       К горлу подкатывает ком; Ринцад вспоминает удавку на своей шее [ и смерть ] и испуганно вздыхает, снова поднимая веки.       - У нас есть задачи, - напоминает Сота Сил.       - Да, - выдыхает Ринцад.       Он благодарен, что Сота никак не… комментирует дурацкий порыв.       Ещё бы, в самом деле, лизнул его, как ввардварк!..       Как механический ввардварк, который всё никак не оживает...       Тупица, тупица, тупица…       Ринцад отступает; кланяется; садится за свой стол и начинает сортировать образцы мнемолихита. Конечно, сортирует их раза четыре, потому что всё путает. Почему ему хочется накричать на невозмутимого Заводного Бога?..       Тупица!       Хочет усовершенствовать плоть - пусть делает!       Почему ему не всё равно?       Почему он не смолчал?..       Мысли скачут. Механические пальцы, источающие магию, чуть покалывающие язык; где-то в мусоре лежит пепел настоящих. Может быть, витает в воздухе?..       Как решить уравнение, что написано на доске; ах да, оно же уже решено…       Как уняться теперь; бросает то в жар, то в холод...       Ринцад всегда стеснялся своей любви к мужчинам.       Нет, ему нравились очень многие женщины. Как сестры, коллеги, ученые, подруги… просто что-то не срабатывало. Не проскакивала искра; тепло не выходило за пределы уважения, нежности и приязни. С мужчинами огонь распространялся по всей крови сразу со скоростью лесного пожара. Запретный и нечестивый, ведь страсть - вещь мундическая…       Ты, сын мой, ещё физиологически пригоден к выгодному для клана браку. Так что не смей даже думать о том, что я позволю тебе опорочить имя Роуркенов!        Потому Ринцад умел флиртовать безнадёжно и тонко, чтобы никто не расценил, в случае чего, его слова и взгляды за симпатию.       Умел - мечтать (не выдавая ни мускулом лица), как прикасается к тому, кто понравился. Нет, не… не спит. Никогда он не позволял себе представлять, что спит с кем-то реально существующим. Маги чутки; некоторые сорта внимания сложно спрятать, особенно среди двемеров, чей разум был слишком проницаем для коллективного Зова - пусть клан Роуркен и не был рад нововведениям Кагренака.       А вот действительно разрешать себе что-то - не умел.       Когда-то Морвин обрушился на нелюбимого сына Нчефта Роуркена молотом-Волендрангом - и всегда контролировал полностью эту связь.       Теперь, рядом с Сотой, Ринцад, кажется, не контролирует ничего, и от этого совсем не по себе…       Зачем ему эта проклятая механическая рука?!       Нужно исправлять нумид-ошибки. Конденсатор Сота починил. Нужно исправлять. Нужно. Исправлять ошибки.       Нужно.       Нужно.       Ошибки.       Исправлять.       Тупица.              3.       Дивайт Фир злится: помнит, каким Сота всегда был. Несговорчивым. Готовым удавиться, а не признать, что тоже чего-то хочет. Телесное - выше его великого мозга!..       Дивайт помнит собственные чувства, когда однажды явился в Заводной город после долгого, долгого перерыва и увидел вместо друга и бывшего любовника - выпотрошенную оболочку, подключённую к машинам.       Ни ног, ни члена, ни всей пищеварительной системы - от диафрагмы вниз сплошные трубки, продетые сквозь кости, да и лёгкие - искусственные. Несколько месяцев назад Дивайт создал искусственную систему жизнеобеспечения и передвижения для Ягрума, подцепившего корпрус, и пришел спросить совета, но не знал, что Соте взбредёт в голову самостоятельно избавиться от большей части совершенно здоровой плоти!       Корпрусные наросты - и очередная философская, нездоровая блажь…       Дивайт помнит, как оперировал Ягрума.       Дивайт не хочет представлять, как Сота с воодушевлением “совершенствует” себя.       И сейчас, в другом времени и месте, Дивайт видит механическую руку; Дивайт утаскивает Ринцада в технической отсек и допрашивает о том, что случилось, и тот рассказывает всё.       Не захотел идти к лекарям, значит.       Не захотел - не то что к Эндасу, которого ни Сехт, ни Айем не переносят - а просто к банальному лекарю, даже медицинскому фактотуму. Отрезал всё с облегчением и сделал то, о чём мечтал с момента Анабазиса. Нашёл повод!       Ринцад рассказывает всё это настолько упавшим голосом, что Дивайт мрачнеет ещё больше. Парню тошно едва ли не больше, чем самому Фиру; и то, как просто и грустно он изъясняется, почти невыносимо.       А ещё подсвечивает, что за птица этот Ринцад Роуркен куда лучше, чем все его аккуратные формулы и воистину умные выкладки.       Конечно, иронично выходит, что после Анабазиса наверху Нового Ресдайна оказывается какой-то клуб престарелых мужеложцев! Сам Дивайт, конечно, давно выбрал не выбирать, и они с Ягрумом делят ложе и на двоих, и на троих [ о потомках Васры Ллетри Дивайт очень громко молчит ] , но… Но, наверное, так просто сложилось. И переживает по поводу своих склонностей здесь только этот двемер, у которого мужчины - и правда вовсе не его решение.       Повезло же бедняге оказаться в одной клетке с Сотой, мать его, Силом!       Дивайт злится… знает, что в глубине души так и не простил Силу холодности, пренебрежения и молчаливых игр; не простил те несколько раз, когда действительно искал поддержки, и не в постели было дело; не простил не превосходства - разные у них пути, - а отстранённости, которую не заслужил.       И теперь на его глазах ещё один дурак влетает на те же заводные грабли.       Дивайт - не двемер, но никогда не считал Трибунал богами тоже. “Бог” — понятие ошибочное; есть “ада” - те, кто был исполнен силы креации, есть их наследники, что эту ситу подрастеряли - но кто мешает взять её аж шестью доступными способами?..       Но в погоне за силой не стоит терять из виду, кто, собственно, бежит. И как.              Дивайт терпеть не может вранья и подстав.       Но он на две трети кимер и на треть айлейд. Его предки молились Боэте, Мефале и Азуре, а ещё - Меридии, а ещё чихали на чужие молитвы.       Поэтому Дивайт вовсе не чувствует себя плохо, спрашивая у Эндаса, нет ли у того в запасе случайно очень особенного алхимического ингредиента. Таковую “субстанцию” можно было достать только в нескольких шахтах у Когоруна в своё время. Эндас удивляется просьбе - последний раз что-то подобное использовал его брат, - но ингредиент у него есть.       Дивайт не чувствует себя плохо - о нет, он чувствует себя просто отлично. Особенно когда дистиллирует из выданного ему порошка активный компонент и потом совершенно случайно роняет едва заметный кристаллик в бокал воды, который всучивает Силу во время своего очередного бесцеремонного визита с целью “осмотреть, как продвигается адаптация Ринцада”.       Адаптация, конечно, продвигается отлично.       О чём Дивайт и сообщает… быстро выскакивая из медицинского отсека и захлопывая за собой дверь. Уж как её запереть так, чтобы даже “бог” не открыл какое-то время, бывший тайный поверенный Ноктюрнал прекрасно в курсе!       Именно Ноктюрнал когда-то облачилась в первичность ада-Мантии; именно Ноктюрнал…       ...чуть было не окутала Заводной Город тьмой.       Там, за стеной отсека и за стенами Латунной Крепости, Ягрум обзывает Фира ослом. А потом делает ставку на то, что план Дивайта провалится. Их возлюбленная, фыркая как обычно, ставит на то, что план удастся, но принесёт нежданные плоды.       У них троих странные развлечения.       Но в жилых корпусах Латунной Крепости, слава всем ада, не стеклянные стены, так что результат пари ждать долго.              ...Ринцад торопливо отсоединяется от себя датчики.       Он терпеть не может раздеваться - и одеваться потом - в медотсеке, особенно под взглядом Сота Сила, равнодушным и врачебным. Подобное отстранённое внимание убивает всё… лишает… возможности сохранить хоть какую-то тайну. Умом Ринцад понимает, что его физическое и этерическое тела воссозданы руками Сила, но ум - одно, а сердце…       Словно мало проверок на здоровье он проходил в прошлой жизни! Куда больше, чем хотел бы. Куда больше раз его трогали врачи, чем любовники.       Неизмеримо больше.       “Генетическому мусору” любовники вообще не положены.       Ринцад не смотрит по сторонам, завязывая пояс запахивающейся простой мантии, в которых одевают пациентов, как вдруг обнаруживает Соту рядом с собой.       - Дверь блокирована. Пожалуйста, попытайся открыть. От моей магии она защищена.       Ринцад отстраняется удивлённо; идёт к двери, пробует.       Ничего не выходит.       Какой смысл запирать их в медотсеке? Сота Сил способен распылить здесь всё на частицы и собрать снова. У Дивайта странное чувство юмора; кимерский юмор в принципе специфический...       - Серджо, чары мне совершенно неизвестны. Зачем мутсере Фиру…       Сота Сил за его спиной кашляет.       - Дивайт Фир подмешал мне вытяжку из черных грибов. Их магический эффект таков…       - Я знаю об их эффекте, - перебивает, краснея, Ринцад. - Достаточно хорошо.       Морвин всегда растворял порошок в вине. Ринцад помнит вкус этой смеси на его губах; помнит, как однажды перепутал бокалы и хлебнул сам; как почти сразу же отказали все мысли, как вскипела в крови магия, обострились все чувства, заставляя жаждать лишь соединения с чужой энергией. Очень конкретного соединения.       Магический… не просто афродизиак, и слова-то такого нет. Яд с жестоким эффектом: если не вступить в плотскую связь, тело иссохнет за часы, сжигая собственные ресурсы до лопнувшего сердца. Мефалитское снадобье… но тогда, тысячи лет назад, Морвин употреблял этот наркотик, чтобы преодолевать проклятье, спорил с судьбой, гасил яд ядом. И Ринцад был рад даже такой любви; тем более что Морвин делал всё не равнодушно. Они и правда нравились друг другу...       Только вот… Неужели у “генетической неудачи” нет шансов привлечь кого-то без треклятых грибов?! Двемеры уже мертвы, некому диктовать правила!..       Пусть сейчас это дурная - очень дурная - шутка Дивайта, скорее всего, направленная на Соту - но Ринцад предпочел бы не вспоминать о грибах. Вообще никогда.       ...Сил, поняв, что не сможет сосредоточиться на взломе двери, пока не снимет хотя бы первичного эффекта, тактично отворачивается и… принимается ласкать себя сам. Вероятно, он не в курсе, что это не поможет. Нужен чужой пульс, чтобы отстроить свой.       Ринцад тупо смотрит на его равномерно двигающийся локоть.       На часть бедра, что виднеется… из-за задранной мантии…       Глупость. Стыд.       - Позволь мне, - просит он, подходя и несмело гладя Сехта по талии. - Пожалуйста... Тебе станет лучше. Это дурная магия, но мне она известна: сам себе не поможешь.       - Ты прав.       Всё неправильно. Но здесь медотсек, в крови Соты - яд, и стоит быть этичным.       Ринцад правда старается, но для исцеления требуется соблюдать условия, а те - не этичны. Доза была сильной; повышение пульса и температуры тела можно ощутить без приборов; Ринцад обнимает Сехта со спины, тихонько выцеловывает ткань его туники, отводя жёсткие белые волосы, трётся о лопатки щекой (ах, хорошо, что утро - и бритва - были так недавно!). Не смотрит; ощупью находит - живые! - пальцы Сила, которые сжимают член. Осторожно гладит их; осторожно забирает напряжённый ствол себе в ладонь; обращается с ним нежно, но уверенно... дико, жутко, до спазма в горле заводясь сам за несколько секунд.       У Сехта замечательный ум - и судьба, переплетённая с самой тканью мира…       Но в нём есть не только это…       Как же это тяжко!..       Под туникой живая и тёплая кожа; можно заметить капельку пота на виске; можно быть так близко… но злоупотреблять необходимостью - стыдно, да и словно бы Сехт кому-то позволит. Ха-ха. Мучаясь, Ринцад помогает ему освободиться - и тотчас отступает; чуть согнувшись, потому что у самого и без грибов чуть не темнеет в глазах. Сота стоит спиной.       Это хорошо.       Это плохо.       Заводной Бог заводит его одним своим видом.       Тупица.       - “Спасибо” можешь не говорить, - Ринцад позволяет себе мрачную колкость просто потому, что безмерно устал. Дивайт казался ему мудрым; может, тут есть какой-то смысл, а не измывательство. Сота Сил, конечно, великий и всё такое, но… прикоснуться к нему, пусть и как вору, оказалось невыносимо желанным… Ринцаду горько; всё его счастье - и правда краденое.       Что-то было в стихах Эндаса Дагота о краденом счастье - что?       Ах, вот бы сейчас и правда свалить подальше!.. Только Ринцад не умеет творить магию так, как это делают кимеры. Не может пользоваться “пометкой” и “возвратом”, не может даже огонька в руке зажечь. Может другое, сложнопереводимое…       В общемтамриэльском понимании он “не маг”, хотя магия в нём есть.       Двемеры занимались совершенно особенной евгеникой.              Двери с треском распахиваются и снова сходятся. Путь свободен, и Ринцад уже собирается ускользнуть, но Сил зачем-то удерживает его телекинезом; паралич такой, что двинуться не выходит.       Когда его - ответно - обнимают со спины, Ринцад только ошарашенно выдыхает; тихо поскуливает, даже не зная, от чего больше - от живых пальцев у себя между ног или от металлических, гуляющих по своей груди и боку. Или от того, что Сил - пусть на поддельный, краткий миг видит в нём…       - Простите… меня, мутсера, - выдавливает он через силу, почему-то употребляя вежливую, отстранённую форму. - Серджо. Вы не обязаны. Я-то не пил яда.       - Не извиняйся за то, чего и правда хочешь, - говорит Сота.       - Ты меня возненавидишь, как эффекты кончатся. А я и без этого много что не могу забыть. Лорд Сехт. Сил. Си...       Металлические пальцы касаются его губ, и Ринцад даёт им попасть себе в рот, жадно вылизывает их, особенно раздразнивая там, где сенсоры - он видел схемы! - наиболее чувствительны. Живая ладонь двигается… только Ринцаду внезапно мало простой дрочки, ведь больше может вообще ничего не быть.       Никогда.       Совсем.       Он чуть отстраняется, скидывает мантию с плеч; странно, желанно быть полностью обнажённым, тогда как Сехт совершенно одет...       Ткань и металл дразнят кожу, когда Сил снова прижимает его. Ринцад ненавидит себя; но Сил так близко. Во всём этом совершенно нет достоинства, но живая ладонь бывшего Заводного Бога - такое хорошее оправдание для нетрезвости. Право, умный мер всегда может отказаться от удовольствий. Только поздновато.       Даже долбаный Сота Сил уже всё понял.       Щиток тиары тыкается в шею, портит волосы; они всегда путаются и лезут, куда не нужно...       Ринцад кончает, смотря на переплетение труб под потолком и отчаянно желая увидеть глаза Сехта; оборачивается; гладит по незакрытой щитком щеке - всматриваясь-умоляя, улыбаясь ему грустно, даря свою ненужную благодарность…       Ему хотелось бы… совсем не вот этого, быстрого, физиологичного и вынужденного; он вполне готов к тому, что сейчас Сил просто отойдёт, вытрет руку салфеткой и сухо поблагодарит за помощь.       Всё это - воистину отвратительная шутка Дивайта Фира.       - Я научился выводить из организма яды силой мысли давным-давно, - говорит Сехт. - Не моментально, но обычно хватает нескольких секунд.       Ринцад замирает.       Не верит.       Чувствует себя очень зябко и уязвимо - хочется поднять мантию с пола и одеться…       - Дивайт знал?       - Догадывался.       - И…       - Ты сделал очень плохой выбор. Самый плохой, какой мог.       Сота чуть наклоняется - и тормоза у Ринцада отказывают. Вешаться на шею плохо; он уже так делал. С Морвином. Уже делал так - и ничего хорошего не вышло… но он стаскивает с Сила тиару - осторожно отсоединяя мана-инвекторы - не снимает совсем, но убирает щиток... Дотрагивается до шрама на щеке. Губами, пальцами… расправляет примятые волосы… вдыхает их запах, сводящий с ума [ приходится отделить машинное масло и антисептик, но под ними - определённо - личная химия ].       Сехт обнимает его и отвечает на поцелуи.       Сехт делает это сам; характерного привкуса нет ни на губах, ни в энергии. Ведь нет же?.. Нашёл себе экспериментальный образец?.. Он и правда умеет уничтожать яды усилием воли?.. Что ещё он способен уничтожить?       Ринцад не может прекратить просто целоваться - без треклятого грибного вкуса, без лжи, без того, чтобы не знать в глубине души, что он чья-то замена.       Металлическая рука на обнажённой коже...       - Сними, - просит, тянет тогу вверх, несмело вытягивает из-под пояса.       - Думаю, нам стоит покинуть отсек. Есть более подходящие и уединённые места.       Ринцаду страшно очнуться, сбить это всё, перестать. Но он оставляет тогу в покое, и даже надевает мантию, и даже идёт за Сотой, боясь отпустить его - живую! - руку. Редкие апостолы и фактотумы не обращают внимания.       Сота Сил выше “этого”. Наверное, подопытному-ассистенту просто стало дурно, и Заводной Бог ведёт его в рекреацию…       А что встрёпанный, так мало ли, какие были процедуры.              4.       ...личные покои Сота Сила оказываются стерильной рабочей зоной номер два.       Никакой нормальной постели там нет - лишь сомно-станция, где в качестве некого компромисса с тяжёлой действительностью на металл положен тонкий матрас из синтетических волокон.       Ринцад садится на краешек этого кошмара; голова у него кружится.       У него было всего два любовника, с которыми дело заходило дальше поцелуев; “непригодный”, которого он потом еле спас от биологической переработки, когда отец узнал… и Морвин.       Сомно-станция совершенно жуткая… в покоях вообще неуютно, но Ринцад заставляет себя думать, что ему нравится. Все эти приборы, записи, странные магические формулы, повисшие в воздухе - это всё Сил, это его работа, его разум…       ...решительно стаскивает матрас на пол. Туда же отправляется тога Сила; рубашка Сила; на поясе Ринцад останавливается, предпочитая сперва изучить то, что ему теперь можно видеть.       Сехт красивее без одежды. Это открытие. Многие ждут от того, кто работает умом, дряблых мышц и слабой плоти, но в этом аспекте Сота делает всё, чтобы “биологический механизм оставался здоровым”. Ринцад благоговейно оглаживает обозначенные, пусть и не очень выдающиеся, мышцы, улыбается. Позволяет себе коснуться губами шеи. Ямочки под ключицей; тонкой татуировки по ней. Соединения кожи левой руки и металлического протеза.       Не верит, что это происходит.       Сехт не даёт ему расстегнуть на себе пояс.       - Мы торопимся?.. - спрашивает Ринцад.       Сердце колотится.       - Возможно.       - Мне… не трогать тебя?.. уйти?..       Сота молчит, а Ринцад не знает, что делать. Мысли путаются, а опыт - плохой советчик.       Вьющиеся волосы совсем растрепались, их бы собрать или распустить.       Ночи с Морвином были откровенны, разнообразны, жестоки в своей насыщенности; в плане того, что и как можно сделать, он был отличным учителем - да только вот всегда вёл исключительно сам. Даготы никогда не жалели себя в бунте, а Морвин умел мстить - себе, судьбе, телу-предателю - и к тому же ценил Ринцада, как… мера?.. Морвин любил его; странно и запутанно; не желая как любовника не по своей воле - и потому даруя и заботу, и страсть.       Но всегда контролировал дозу.       Смутное время. Политические игры...       Теперь… нужно действовать, но Ринцад не знает, как, а угадать Сехта...       - Ты никогда не отдыхаешь? - спрашивает он наугад.       Снимает тиару совсем, кладёт на пол; разглаживает Силу волосы. Такие чудесные белые волосы; Сота моет их синтетическим мылом слоад, и они лежат ровно-ровно, очёнь жёсткие. От инвекторов остались следы - маленькие красные точки на виске.       В проповедях Вивека указано, что Сехт был любовником Альмалексии. Можно ли им верить?.. Почему он ничего не делает?..       - Отдыхаю ли я? Что ты имеешь в виду?       - Не знаю. Ты… я потом… должен буду уйти или остаться?.. Здесь нет места на двоих…       Ринцад всматривается в его глаза, стараясь уловить ответ, всё больше обмирая от неловкости - и вдруг видит, что зрачки очень расширены.       Стараясь не расхохотаться, отходит к столу, где видит самый обычный анализатор; Сота недовольно следует за ним, но Ринцад берёт его руку-из-плоти, прижимает анализатор выше запястья; тот “кусается”, беря пробу крови.       Тревожно звенит.       - Ваша кровь всё ещё не чиста, лорд Сехт, - улыбается двемер. - Но это теперь… не опасно для жизни, серджо. Вам стоит выпить вытяжки из желчи никс-вола или чего-то, содержащего антиоксиданты. Что-то иное уже не обязательно и даже вредно. С вами всё будет в порядке.       Он выворачивается, стряхивает с плеча [ не важно, какую ] руку, на ходу завязывает мантию, ударяет кулаками в дверь - та открывается, повинуясь молчаливому приказу Соты.       Добирается до своих покоев на полном автопилоте, как хорошо запрограммированный фактотум - не находит даже слёз для всего этого - выпивает снотворного и вырубается, не желая думать ни одной мысли. Всё тело словно горит.       Не стыдно.       Не больно.       Просто - никак.                     5.       Помещение Изоляционного Санктуария теперь имеет новое применение, и осмотр Третьим Советом геноинженированного корабля-крепости мегаломотылька “ЭКСПЕДИЦИЯ”, что мог бы неритуализированно, грубо и физически преодолеть Пустоту, проходит при закрытых дверях.       Сама эта структура была впервые разработана еще в первой эре при Ремане Первом, но сейчас даже не воссоздана, а скорее заново изобретена: инженерия Соты и биокибернетика Дивайта соединились во что-то третье.       Таттердемалион, провинция Империи Сирода на Секунде, так и не был нормально реализован.       Теперь космарх-корабль обходит ХОР-тат-ор Атерас.       Ему нравится.       Необходимость что-то согласовывать для Соты - нож острый, но он не хочет закончить свои дни как Реман Первый, который поручил нахронахам из Института Нематериальных Гармоний, Инконгруитехнологии и Внешних Путешествий разработку первых мегаломотыльков, чтобы «захватить все внемундические земли и освоить территории сводящих с ума ночных осколков свидетельств Шезарра о превосходстве Людей» - и так и не дожил до запуска первого корабля.       В те годы Шестнадцать-Плюс Князей Смятения наложили свои нимические клятвы, впервые образовав некое подобие союза после Падения Лига в предыдущую кальпу.       В те годы вообще много чего происходило, а Сота Сил был занят тем, чтобы из-под контроля не вышла хотя бы Алая Башня.       - И кто будет пилотировать эту штуку? - интересуется Дивайт. - Я бы не полез.       - Ты её построил. С тебя достаточно, - мрачно огрызается Сота.       “ЭКСПЕДИЦИЯ” огромен и почти упирается металлическим панцирем в потолок.       Сота Сил, Дивайт, Ягрум, Ринцад и ещё трое младших техников стоят на мостике; Атерас подключился к нейроинтерфейсу и тестирует мифопрограмму. Вивек, возжелавший прийти в последний момент, сидит у глазо-окна. Айем удалилась после первичного осмотра; Нелс Дравен тоже.       - Вам понадобится чудовищное количество ложных верований, - говорит Багарн. - Солнечные Птицы были сделаны из магии. Эту штуку вы собрали из неверия.       - Кто, Дагон побери, будет пилотом? Чтобы собрать нужное количество чистой про-креации, понадобится по крайней...       - Я, - подаёт голос Ринцад. - Вы можете использовать меня. Я умею пользоваться тиарой, я пережил нахождение в теле фактотума и имею опыт использования анимункули. Я помогал своему отцу создавать Щит Безмолвия, и я пользовался ресурсами планисферы Сехта. Умею ориентироваться в мана-потоке.       - Думаю, это мудро.       “А ещё я хочу деться отсюда хоть в Этериус”, - хочет добавить Ринцад.       Они с Силом не говорили о личном с того самого дня, зато работа… что ж, работа вышла на новый уровень.              - На пару слов, - Дивайт буквально тащит Соту в рубку управления космоэтической нульпозицией.       - Двемеру не место в Этериусе.       - Почему? Он компетентен.       - Ты сам не понимаешь? Он притянет к себе, как магнит, все антимагические ада-частицы, а потом с этим шлейфом выйдет в Пустоту. Это как тыкать раскалённым шилом в кусок масла. Не мне учить тебя мистицизму. Одна ошибка - и ему придётся оставаться подключённым к ур-Рукаву вечно!       - Нам необходимы ну-мантические частицы и образцы некро-креации.       - Поэтому ты посылаешь его тревожить солнце палкой, но не удосуживаешься снабдить хотя бы доспехом? Не он последний двемер, а ты. И не говори, что не предполагал, что он вызовется. Ты работаешь с тонкими вещами - знаешь, ЧЬЮ мантию ты по глупости подбираешь за край?       - То есть в Этериусе ему не место, а в моей постели - самое то? Чего ты добивался той своей своей выходкой? - интересуется Сота Сил.       - Сам знаешь. Не дури, Си. И себе-то не ври. Ты держишь на плечах небо, это верно, только смотри, не споткнись о собственную ложную непорочность. Знаешь, почему из вас троих ближе всего к Амаранту подошёл сын нетчимена?       - Ну?       - Потому что он научился смиряться. Встал в круге внутри круга и понял, что его “я” всё не ограничивается, а ты, Сехт, мнишь себя лично Башней. Знаешь, ебись сам. Я умываю руки. Ты хотел большую игрушку - я тебе помог, но наверное, хватит. Угробь парня, если хочешь, и весь мир вместе с ним; хотя мир-то пробовали свернуть с оси и до тебя. Я достаточно понял, чтобы пережить даже смену кальпы, но твоей нянькой больше не буду.       Дивайт и его маленькая свита левитируют из-под крыла “ЭКСПЕДИЦИИ” вниз.       Вивек зависает где-то под куполом, осматривая конструкцию снаружи. Он давно не комментирует создания Сила ни положительно, ни отрицательно.       Когда Сехт возвращается на мостик, то застаёт только ХОР-тат-ора и Ринцада. Атерас занят тестами и убеждается, что Первый Мананавт Рохт избежит опасности, спрогнозированной Дивайтом (конечно же, старый айлейдский гад нажаловался непосредственно Атерасу через телепатический контакт).       Когда Атерас уходит, Рохт стоит перед Сехт - но смотрит мимо.       Сота совершенно не знает, как начать, но видимо, время не на его стороне: предположить, что Дивайт прав, очень неприятно, но Дивайт - прав.       - Ты уверен? - спрашивает Сота.       - Корабль привык ко мне, а я - к нему. Думаю, что найду с ним общий язык. О задачах путешествия мы говорили достаточно. Ты или Ллеран слишком ценны, Фир, Ягрум и Ллетри откажутся; следующий кандидат - я. А я ничего не имею против.       Сота Сил делает шаг вперед.       С секунду пытается сообразить, чего не хватает.       - Зато против я.              6.       Они говорят долго, и Сехт пробует выразить то, что никогда не считал нужным произносить.       Отмечает вклад в работу, говорит, какой Роуркен ценный специалист, как сильно помог. Даже берёт его ладонь в свои.       Ринцад вежливо слушает и улыбается в положенных местах. Благодарит.       Но где-то на середине речи руку убирает.       Спрашивает, когда можно начать тренировки и где создать полигон.       Сота недоволен; на каком гуаре теперь к нему подъехать?       Мананавт Рохт...       Выдумал.       Нет, безусловно, он хороший кандидат, отличный, но Роуркен нужен ему здесь, в лабораториях! Сота к нему привык. К его умению подхватывать мысль, к его озарениям, к его кругозору… присутствию.       Наверное, к его внешнему виду тоже.       Сота выделяет ему бывшие Залы Фабрикации, область, занятую раньше свалкой, а теперь затопленную, но пустую; большое количество фактотумов в помощь, нескольких техников.       И потом стоит, как идиот, потому что Ринцад благодарит за выделенные ресурсы и уходит.              Тренировки начинают занимать всё его время.       Без Роуркена, Фира и Багарна в лаборатории изумительно тихо. Раньше Сота любил эту тишину и наслаждался ей, но теперь чего-то постоянно не хватает. Внешних раздражителей?..       Да, не на что раздражаться.       Сил понимает, что ходит по Когитуму, как зверь по клетке, и решает навестить Роуркена в его новой вотчине.              Ринцад, как выясняется, не теряет ни дня - Сота находит его в камере предварительного образ-расслоения, и после очередной нуль-считки двемер оттуда почти вываливаются - напряжение самое высокое.       Сперва Сота помогает ему дойти до стола, опереться на него, снять шлем, и проводит первичную реабилитацию.       Потом обесточивает все приборы.       Потом Сота Сил подходит очень близко и целует его в шею - там, над воротником, где остались на коже метки от креплений шлема. Волосы Ринцад подрезал, и теперь их не нужно убирать; от прикосновений он замирает, впивается до побелевших костяшек в столешницу сзади себя.       Любой инженер тона знает, что может значить отзеркаленность; это принадлежит к области Неотвергаемых Параллелей.       Сота Силу нужно Зеркало?.. Что ему, Дагон подери нужно…       - Лорд Сехт...       Он очень утомился после всех тестов. Тело просит пощады, ум тоже…       Сота же очень неуместно близок. Ринцад устал - морально и физически - так, что это не вызывает ничего, кроме глухого отчаянья.       - Лорд Сехт! Что вы делаете?..       Сота пытается обнять его, прижать к столешнице...       Ринцад упирается ладонями ему в плечи.       - Лорд Сехт, - слова даются с огромным трудом. - Пожалуйста, я очень вас прошу, чего бы вы ни хотели… я знаю, что обладаю определёнными дефектами и несколько раз позволил себе очень вызывающее поведение. Я должен извиниться за него. И сказать, что если… что если вам нужен кто-то для ритуалов или иной подобной деятельности, я не подойду. Кимеры могут отнестись к такому легко, но я не кимер; испорчу и дело, и наши… рабочие отношения.       - Рохт, - вздыхает Сота. - Мне не нужны ритуалы.       - Тогда что?       - Ты.       Ринцад не может смотреть ему в глаза - опускает голову.       - Тогда, можем мы просто… поговорить?.. Побыть рядом?.. Я не знаю, как начинают такое. И почему вы решили начать сейчас.       Видно, что он не верит.       Сота и сам себе не очень верит… вернее, понимает, что не нашел настоящую причину, потому всё выходит несовершенным.       Но оставить эту задачу в пустоши, надеясь, что ее доработают апостолы, Сота не может: он вдруг представляет Роуркена с кем-то из техников и осознаёт, что злится.       Ринцад тем временем молча завершает все процедуры и уходит из кабинета.              На следующий день Сота приглашает его разделить завтрак в Заброшенной Обсерватории.       Разговор не очень клеится, да и завтрак хаотичный - паста, апельсины, скрибовый рулет и что-то кислое, черное и на вид древнее мощей бабки святой Алессии.       Но Сота начинает спрашивать про проблемы эксплуатации глаз-тарелок “ЭКСПЕДИЦИИ”, и Роуркен словно расцветает.       Спустя пять подобных завтраков до Соты наконец доходит, в чем проблема, и день, в который “лорд Сехт” приглашает его покинуть Заводной Город, более того - совершить путешествие по Дешаану, становится для Ринцада не просто ошеломляющим, но совершенно особенным: бедняга никогда не был дальше Вварденфелла.       Собирать ему особенно нечего. Так и не привык заводить личные вещи; да, у него есть шкатулка, которую подарил Эндас, какие-то мелочи… пара смен одежды… поэтому он просто говорит “да” и ждёт в холле Латунной Крепости.       Путешествие проходит инкогнито; в основном при помощи порталов и наемных караванов. Без обязательных атрибутов, тиары и с убранными под капюшон волосами Соту Сила не очень-то узнают. Считают странноватым альтмером, ну а Роуркена принимают за метиса.       Больше всего Ринцаду нравятся трава и деревья. Море нравится тоже; нравятся таверны, музеи, лавки торговцев, силт-страйдеры, лавовые реки, просто реки, жареные скрибы, аргонианская кухня, нордская кухня, поездка на осе, нравятся озёра, смена дня и ночи, нравится небо со звёздами, ветер на лице. Мир оказался таким огромным - по вечерам Ринцад никак не может успокоиться, словно попал в гигантскую сокровищницу - Силу приходится варить ему зелья, чтоб тот мог спать.       Спят они всегда в разных комнатах; но Ринцад иногда подолгу не уходит - расспрашивает про самые простые вещи, и надо сказать, у Соты не всегда находятся ответы. Как пасут гуаров? Как делают комуничное варенье? Зачем у всех такая разная одежда? Да, последнее внезапно очень заинтересовывает потомка клана Роуркен, где дозволялось носить три одобренных кроя и пять разрешённых тканей.       Сота Сил понимает в этом совершенное ничего, потому просто платит хорошему портному (он надеется, что в Нарсисе такие есть). Ринцад вроде начинает выглядеть счастливее, значит, дело удалось - ну и да, новая одежда подчёркивает фигуру, а ещё один прокол в ухе добавляет шарма.       Сота Сил вспоминает, что сестра, вроде бы, много говорила о… всяком таком.       Когда не говорила о бардаке в архиве, конечно.       Двемер его совершенно удивляет: Сота Сил даже жил когда-то в городе-заводе, и Ринцад совершенно не похож на соотечественников. Скорее, наконец вырвался от них, в каком-то смысле.       Но зато теперь есть о чем разговаривать помимо работы.       Старт “ЭКСПЕДИЦИИ” отложен, разумеется. Никто в здравом уме не пошлёт в Пустоту пилота, который находится на грани срыва.              7.       В Эбенгарде Ринцад наконец выдыхается.       День выдается душным, и только к вечеру начинает дуть ветер.       Сота снял целую старую башню с видом на город - он старается избегать лишних глаз, когда это возможно.       На вопрос, куда двинуться с утра, Ринцад отвечает, что ему нездоровится и он хочет остаться еще на сутки.       Он и правда выглядит не очень - обычно заколотые волосы распущены, вместо подогнанной по фигуре мантии - безразмерная рубаха до бёдер. Стоит у перил балкона и кидает вниз косточки от вишен, которые ест.       Косточки падают в воду залива.       Закат пылает всеми оттенками огня; отражается в спокойной глади моря.       - Я уже и забыл, как здесь бывает красиво.       - Давно был в Эбенгарде?       - Несколько жизней назад.       - Вот как. А я успел прожить одну жизнь. И ничего не видел. Спал без сновидений, - он оглядывается на Сила. - Почему ты выбрал построить Заводной Город и уйти от всего… этого?       - Мир сильно изменился. Кто-то должен был...       - Я понимаю. Думать о чужих судьбах и всё такое.       Ринцад выплевывает очередную косточку и швыряет вниз.       Сота Сил отходит вглубь комнаты.       - Иди сюда. Хочу тебе кое-что показать.       Проходит по крайней мере четыре вишни перед тем, как Ринцад отлипает от перил и идёт к нему. Сил достал откуда-то знакомую машинку-анализатор - на глазах у Роуркена прижимает его к своей руке; тот мерно пищит, сигнализируя о полностью чистой крови.       Вот уж действительно “сотовый” способ сообщить о...       Ринцад чуть усмехается; отходит к столику с напитками и наливает себе добрый стакан альтмерского вина. От суджаммы ему хочется спать, а от мацта болит живот - зато хорошее вино придает бодрости.       Он выпивает стакан залпом, не чувствуя вкуса, только глядя на Сила - потом наливает второй и третий - а покончив с ними, забирает анализатор и прижимает к своей руке.       Тот издает недовольную трель, выводит числа…       - И что теперь? Ты трезв, а я не особенно.       - Это проблема?       - Не знаю. Ничего, оказывается, не знаю. Лучше запереть меня в подвале и снова дать ворох формул.       - Почему?..       Ринцад просто смеётся. Сота кладёт ему руки на плечи; ведёт по телу и ткани рубахи тыльной стороной чуть согнутых пальцев, чуть нажимает костяшками, как при массаже. Ринцад улыбается. Защит у него нет; бери, смотри, прикасайся. Если так уж надо.       Он едва понимает, что в нём есть и от Мефалы теперь; что-то разбитое и хищное, что-то беззащитное и вместе с тем опасно-притягательное.       Сота забирается ему под рубашку. Кроме неё, оказывается, и не надето ничего.       Электроимпульсы от левой руки заставляют мышцы под животом сладко заныть; направленные на поясницу, и вовсе вызывают совершенно неконтролируемые стоны.       Ринцад давно перенапряжен; он пытался себя заставить не думать о Заводном Боге в плотском смысле. У него всё это время почти получалось - но тщательно выстроенные “не” разбиваются о близость.       Вино он выпил потому, что построил слишком крепкую стену - и сломать в одно мгновение теперь не может; а так то, что происходит, для мыслей не оставляет места: можно только реагировать и стараться не вести себя совсем непотребно.       Рубашку он снимает сам; молча, медленно и целенаправленно избавляет от мантии Сила..       Он не мог надеяться, что получит его. Не так. Не по-честному. Те, кто ему нравились, всегда были друзьями, или коллегами, или наставниками, или соперниками.       И никогда       никогда он не получал их       ни духом       ни особенно       телом.       Он пытался запретить себе реагировать на мужчин; разрабатывал и пил гормональные препараты, только бестолку - только тупел ум и хотелось выпить уже цианистого калия. Но сейчас, право, всё это время, всё время после медотсека, те старые тренировки помогали. Но ещё тогда, в Городе-Заводе, он пытался не думать, не “давить”, не придавать важности. А потом видел кого-то, от чьих идей и глаз, рук и скул, запаха и улыбки снова терял покой. Хотел ощутить тепло, хотел говорить не по протоколу, влиться в работу, понять другого, принять, узнать ближе, смеяться с ним, дополнять его труд, и... впустить… в себя.       Он полюбил Морвина от отчаяния и получил ответ такого же качества. Темный, ядовитый; черные Шалки и их одержимости, мефалическая тьма и сладкая отрава...       Теперь Сота Сил…       Теперь Сота Сил ласкает его, и Ринцад сдаётся, хотя неверие в сердце и кричит о том, что вполне возможно, придется пожалеть - не разучился ли Заводной Бог любить? Умел ли?..       Но       у него действительно потрясающе руки       обе       И просто невыносимо отвергать их, потому что сделать так можно лишь       в состоянии полного болевого шока       который наступит если       Сил снова сделает что-то не так       но наверное тогда это будет уже       не верёвка       а что-то другое       ...Сил создал это тело.       Он знает, как с ним обращаться; может, даже слишком, по-медицински хорошо. Ринцад не против быть тем, кто принимает; Сота педант, но практики, вероятно, не знал давно - однако достаточно шепнуть ему на ухо, чего хочется, и происходит именно так.       У него есть какое-то приятно пахнущее масло - оно оказывается всюду, на спине, на руках, бёдрах, внутри, на самом Силе - наконец-то обнажённом, - на его члене.       Ринцад позволяет себе лечь спиной на стол; Сота - изумительно брезглив к концепции плоти, но в то же время покладист в том, что касается её конкретных проявлений; возможно, Двойной Векк научил его чему-то.       Или Сил просто любил смотреть.       Как бы то ни было - Ринцад даёт чуть подтолкнуть себя, и развести себе ноги пошире, и даже       приникнуть языком туда, куда       это совсем невыносимо стыдно       но и хорошо так, как       как бывает?!..       Всё сменяется пальцами - и маслом - живыми - механическими - желанными!.. - очень нежными - потом головкой члена; Сота поддерживает его за лодыжки; Сота       Сил       Си…       Существуют лишь его внутренние ощущения - и Заводной Бог.       Латунный Бог, что проникает в него; стыд никуда не деть, но это желанный стыд.       - Да, - тянет Ринцад. - Да.       Дискомфорт исчезает; Сота проскальзывает внутрь, двигаясь неглубоко, неспешно, медленно, и Ринцад благодарит его сорванными, мучительными стонами.       Пусть пугается, если хочет.       Ринцад помнит, каково умирать, зная, что шансов быть счастливым иначе, чем удобным другим переходником, у него и не было. Помнит, каково задыхаться, даже не пытаясь остановить убийцу - и уходить навстречу темноте.       Для кого-то секс - такая простая и обыденная радость…       Тьма Когоруна пожирала.       Свет Лаборатории Ноль топил.       Здесь, в мягком закате Эбенгарда, Ринцад разрывается между тем, чтобы расслабиться - и тем, чтобы запомнить каждую секунду.       Сил вовсе не мудр, но хотя бы чувствовать способен; Ринцад плавно покачивается, весь дрожит, когда Сота проталкивается глубже, когда начинает не только быть внутри, даруя восхитительные мягкие качели, но принимается именно трахать - скользко, горячо, дает ощутить каждую венку… и словно нарочно не каждый раз входит достаточно далеко и сильно. Он чувствует? Анализирует? Виртуозно применяет абстрактные знания?..       Даэдрот с ним...       Ринцад сперва наслаждается просто тем, что с ним делают это; делают так… потом старается, как может, податься навстречу, и все смотрит Силу в глаза - пока тот все-таки не добирается до сладкого и не толкает мелко и яростно ту самую точку, от которой по всему телу взрываются искры.       Кажется, в масле всё - стол, волосы - кругом запах косметических травок - Ринцада заклинивает, он плывет так, что едва замечает момент, когда кончает; оглушённо, потерянно...       Не замечает, когда именно кончают в него; смахивает украдкой выступившую на глазах соль.       Лежит на столе, обнажённый и опустошённый; упирается ступнёй с вычерненными по двемерской моде ногтями Соте в плечо - а второй поглаживает по бедру.       Всё иначе, чем в запрещённых мечтах, но наверное, так и лучше. Реальное всегда лучше, чем сон. Или нет?.. Он соскальзывает на пол; заставляет Сила раздеться до конца, приникает кожа к коже. То, что Сехт готов обнять его сейчас, даже важнее секса.       - Солги мне ещё раз, что бесстрастен, и я найду способ сжечь твои сны, - тихо обещает Ринцад куда-то в бледно-золотую шею. - Ты теперь знаешь, отлично знаешь, что никуда мне не деться; не деться от тебя; я не хочу; только лучше бы я пожелал луну, к которой мне лететь.       - Почему же?       - Не говори мне ничего, Си. Останемся здесь на сутки. Мой народ измерял вес души и вектора неизвестного пробуждения, но страсть не была им понятна. Молчи; я узнаю у твоего тела больше, чем у твоих слов; только не останавливай его. Возможно, тебе не известны тайные вещи, которые не должны быть известны как раз мне; но дай мне научить тебя, лорд Сехт, и ты будешь доволен.       И Сехт не говорит ничего более; но закат длится необычно долго в этот вечер.       К утру Сил понимает уже-не-совершённую ошибку, о которой предупреждал Дивайт Фир, и преисполняется страха.                     Всем кимерским философам было известно: двемеры не знают и не признают любви.       Ни в каком из смыслов; ни похоти, как случайные любовники, ни очарования, как возлюбленные, ни глубокой страсти и обеспокоенности, как супруги, ни непостижимой любви Бога, что необходима для пробуждения.       Ринцад Роуркен является “генетическим выродком” хотя бы потому, что прикоснулся к этому понятию и остался собой; но сам этот факт свидетельствует, что в каком-то смысле двемеров действительно больше не существует.