Мой любимый младший брат

      Гарри сидел на Хогвартской кухне в мягком кресле напротив брата и с любопытством смотрел, как тот спокойно пьет чай. В голове крутились слова матери.       Так вот, что она имела в виду, говоря об обучении. Потому что мальчик помнил, каким Том был в далеком детстве: абсолютно нелюдимый, нетерпимый к прикосновениям как к себе, так и к своей жизни. Ненавидел любое общество, где есть кто-то помимо самого Гарри, огрызался, мог уйти прочь прямо во время разговора. А после того, как младший брат вернулся с дошкольного обучения, буквально не узнал родственника. Вежлив, общителен, обходителен. С уравновешенным спокойствием маневрировал в обществе, заводил полезные и нужные связи, был ласков и нежен с родителями.       И это все — идеальная лживая маска. Гарри знал, что его старший брат был часто неискренен по отношению к окружающим, но чтобы вот так... Всегда. Он лгал всегда. И понятно стало, почему страдали животные. Том выпускал пар, изводил, находил выход в чудовищной злобе, ведь ему приходится переживать этот ад натянутых улыбок буквально всегда. Всегда. И более понятно, почему Том постоянно искал одинокого общества Гарри. Потому что мог оставаться собой, не убивая и не пугая. Мог улыбаться и радоваться по-настоящему. Он мог любить. — Хватит сверлить меня взглядом, — вздохнул слизеринец, отставив от себя пустую чашку. — Спрашивай. Гарри побаивался. Сам не знал чего. Обычно такие вопросы задавать неловко. — Обычным людям, — поправил его Том, считав поверхностные мысли из пристального взгляда. — Мне все равно. И... действительно. Брату плевать на чужое мнение, на чужие мысли и проблемы. Ему было плевать, что родителям больно от его безразличия. Он просто существует рядом бесчувственным холодным камнем с нарисованными на нем эмоциями. Том всего лишь — разукрашенный яркими красками камень. — Ты, кхм, — Гарри замялся. — Ты совсем-совсем ничего не чувствуешь к папе и маме? Даже симпатии? Ты ведь столько лет рос в их любви и заботе! — Я слышу осуждение? — он склонил голову набок. — Почему я должен? — Но!... — Любимый, я, правда, не понимаю. Этого просто нет во мне. Это как ожидать от Круциатуса заклинание Люмос. Я просил их о моем появлении на свет? Я хотел быть рожденным? Хотел, чтобы меня любили? Мне это вообще нужно? Никогда и ничего не просил у Лили и Джеймса. Никогда. Мне ничего не нужно. Мне никто не нужен. Ты уже есть, а зачем мне что-то еще? Какой в этом смысл? — Быть... Любимым? Взаимно любимым. Том, это очень приятно. Правда, это ОЧЕНЬ приятно. — Я взаимно любим, — просто ответил волшебник, взмахом руки попросив обновить бокал с чаем. — Мне приятно. — Я всего один человек, — печально произнес Гарри, тоже попросив еще горячего напитка. — Это не мало. Гриффиндорец просто не мог подобрать слов, чтобы донести до брата свои мысли, ему на такое красноречия не хватало. Том поразительно упрям и вынослив к такому разговору. Хотя, наверное, он привык слышать и видеть упреки матери и непонимание отца. — Гарри, почему тебя так это волнует? — Потому что ты одинок. Очень, очень одинок. — Разве можно назвать одиноким человека, который этого чувства не испытывает? — Том задумчиво обвел пальцем край бокала с горячим чаем. — Просто я не вижу смысла заводить дружбу с кем-то. Я знаю, как сделать так, чтобы другие считали меня близким человеком, другом, любовником. Я знаю, как их в этом убедить. Я вижу инструкцию, но последствия сближения с другим человеком обходят меня стороной. Они для меня — успешно выполненное задание, которое со спокойной душой можно убрать в ящик стола. Захочу что-либо получить из этих отношений, открою ящик и получу это. — А как же Блэк? Хотя бы с ней? — С Беллой неплохо проводить время, ведь она прекрасно знает, что мне будет плевать, если она начнет истекать кровью и просить о помощи. Если я не увижу в этом выгоды для тебя или себя — я спокойно уйду. Мне не нужно имитировать наедине с ней привязанность, улыбаться, притворяться, что мне не все равно. — Мне даже жаль ее, — буркнул мальчик, по спине побежали мурашки от безразличного тона старшего брата. — Чтобы быть нормальным, у меня обязан иметься близкий человек, ближе чем толпа фанатов и последователей, ближе, чем полезные знакомства. Вот и выбрал на эту роль наиболее подходящего мне человека. К сожалению, Блэк все же считает меня своим другом, даже зная о моих чувствах к ней. Точнее, об их отсутствии. — Это ужасно, — мальчик низко опустил голову, а пальцы непроизвольно задрожали. Слова брата звучали весьма пугающе. Он едва не вздрогнул, когда на его колени опустились широкие бледные ладони. Гарри поднял взгляд, увидев, что старший брат опустился на корточки перед его креслом и смотрел ему в лицо ласковым любящим взглядом. — Малыш, это так важно? — Это важно для меня, — пробормотал порозовевший гриффиндорец, когда у него мягко отняли кружку и взяли за руки. — Мне важно, чтобы ты был счастлив. Чтобы ты стал н... Н... — Гарри, я никогда не буду нормальным. Том не считал себя ни безумцем, ни обыкновенным. У него не было ориентиров. Ему сказали, как нужно себя вести, он выполняет. Парень просто знал, что не соответствовал общепринятым нормам, потому что так говорит его мать, говорит Гарри, говорят все те, кто видел его истинное лицо перед тем как умереть или забыть. "Ты ненормальный! Остановись! Тебя поймают, если ты... Если ты не остановишься, тебя поймают и казнят!" "Умоляю, не убивай меня! Прошу, пожалуйста, Том, это же не ты! Ты добрый хороший парень, умоляю!" "Ебаная мразь, надеюсь ты сгоришь в преисподней! Это всего лишь зелье, мне заплатили! За меня отомстят, если ты что-то сделаешь, слышишь? Отомстят!" "Сынок, ты не должен так улыбаться. Смотри, уголки губ должны указывать в эту сторону. Так... Так ты выглядишь слишком кровожадно. Исправься. Ты должен выглядеть безупречно." "Томми, неужели твой переходный возраст закончился? Ох-хо-хо, неужели папка получил вознаграждение за все эти годы твоего упрямства? Всегда знал, что мой наследник самый лучший ребенок на свете, просто упорно это скрывает." "Том, мать пригласила тебя на семейный праздник. Приедешь? Их очень заинтересовал мой новый лучший друг. Ну, знаешь, у меня не так уж и много их. Мать едва ли не молится на тебя, не подведи. Улыбайся почаще." "А вот и наш староста! Ребята, поздравьте его! Всегда знал, что наш лучший ученик Слизерина добьется успехов! Давай, Том, пошли праздновать!" "Малыш, ты опасен для окружающих. Пожалуйста, никогда не будь собой." "На свете нет чудовища, что будет ужаснее тебя." "Ты больной ублюдок." "Том, просто улыбнись!" "Улыбайся." Том вдруг ослепил Гарри неестественно широкой изуверской улыбкой, от которой тот в ужасе отпрянул, вытаращив глаза. Словно не замечая состояния брата, слизеринец рассеянно провел рукой по волосам, скользя обезумевшим ненавидящим взглядом по пространству вокруг себя. Кружки с недопитым чаем и столовые приборы зазвенели. — Когда-нибудь я убью их всех. Всех до последнего, — зашептал темный волшебник, а пальцы вцепились в кудри. — Всех, кто посмел когда-либо заговорить со мной. Посмотреть на меня этими глазами, ожидать от меня, требовать. Заставлять. Я ничего из этого не просил. Ничего! Я, БЛЯТЬ, НИКОМУ НИЧЕГО НЕ ДОЛЖЕН! — Том, Том! — Гарри стек на пол, крепко прижав к себе брата. — Том, очнись, посмотри на меня! Слизеринец будто только сейчас обнаружил возле себя мальчика, а его глаза широко распахнулись. Он судорожным движением оторвал от себя младшего брата и хмуро заглянул в его добела бледное лицо. — Черт, — Том требовательно притянул Гарри обратно. Родственник был в состоянии ужаса. — Черт, не хотел тебя напугать. Сорвался. Буду осторожнее. — А говорил, ничего не чувствуешь, — пробормотал мальчик, нервным движением пригладив спутанные темные волосы. — Это же не так. Тебе не все равно. — Я не говорил, что не испытываю эмоции, — так же тихо ответил Том, повернув голову и зарывшись лицом в чужие пряди, вдыхая густой аромат персикового мыла, родного тела и даже свой собственный запах, что было весьма приятно. Так было правильно. Но в идеале — иметь одинаковый запах. — Знаешь, о чем я сейчас думаю? — через какое-то время спросил Том. Гарри вопросительно промычал, и волшебник продолжил. — Что простил бы тебе все на свете. Даже предательство. Я практически слышу, о чем ты сам думаешь. Я не держу обиды на тебя за твои слова. Мне не все равно, но я не обижен. — Я... Мне... — Гарри запнулся. Следующие слова звучали ужасно неправильно, но Том ободряюще усилил объятия на пару мгновений. — Мне сложно отказаться от желания видеть тебя здоровым и... Прости, правильным. Мне больно осознавать, что наша жизнь не изменится никогда не потому что ты этого не хочешь, а потому что не можешь. Это гораздо хуже. Потому что в том случае я мог хотя бы пытаться тебя исправить. А что мне делать сейчас? Я просто не могу, не хочу бросить тебя с этим дерьмом внутри. — Не бросай, — просто ответил брат, погладив узкую спину. — Я мог бы и заставить тебя быть рядом. Причинить боль. Мог убить всех, кто тебе дорог и к кому ты смог бы уйти в поисках утешения. Я мог, но тебе будет больно, в этом и вся проблема. Удивительно, но тогда больно и мне. — Хочешь пойти в Запретный Лес? — внезапно спросил младший волшебник, и повисла недолгая тишина. — Ты пойдешь со мной? Слизеринец мигом разорвал объятия, чтобы впиться взглядом в его глаза. Гарри ответил напряженным решительным спокойствием. — Да.       Гарри сидел на поваленном дереве, прикрыв глаза. Просто чтобы не видеть, чем занимается Том. Звуков было достаточно.       Мальчик чувствовал себя скверно. Ведь он на самом деле требовал. Постоянно твердил, какой Том ненормальный, неправильный, как его поведение отвратительно и ужасно. Твердил, что хочет его изменить и исправить. Конечно, Гарри хочет этого и сейчас. Но спрашивать с человека то, чего он дать не в силах — крайне жестоко. Особенно если так много для него значишь. Особенно если ты единственный, кто вообще хоть что-то для него значит. — Гарри, все хорошо? Щеки мальчика обхватили мокрые горячие пальцы, заставив приподнять голову и открыть глаза. Под светом звезд кровь выглядела чернильными брызгами на белой коже лица. Том дышал быстро и поверхностно, а глаза чернели подстать крови убитых диких зверей. Гарри постарался улыбнуться искренне, но улыбка на середине пути надломилась и губы задрожали. Слизеринец провел по ним большим пальцем, размазывая теплую вязкую жидкость. Том застыл в священном восхищении, касаясь запачканными пальцами идеального для него лица, покрывая его своим безумием. — Нет, — честно ответил Гарри. — А... Ты? Тебе стало легче? — Никто в ближайшее время не умрет. — Я рад это слышать. Темный волшебник склонился над мальчиком и накрыл его губы своими, слизывая кровь и проникая языком в жаркий приоткрывшийся в разрешении рот. Гарри зажмурился, позволив утянуть себя в ласковый поцелуй. Впрочем, он продолжался не долго. Том вдруг отпрянул и посмотрел на брата странным взглядом. — Что? — Хочу кое-что попробовать. Закрой глаза. Гарри слегка нахмурился, но все же подчинился. Послышался шорох, странный влажный звук, шаги, и вот — к его губам вновь прижимаются чужие губы, более горячие и влажные. Кровь. Гриффиндорец некоторое время боролся с настойчивым ртом, не совсем уверенный, что поступает правильно, позволяя брату делать это с собой, потакая его безумию. — Гарри, ну же, — нетерпеливо пробормотал парень, вновь приникая к вожделенным губам. Мальчик со вздохом приоткрыл их, встречая своим языком чужой язык, ощущая густую соленую кровь у себя во рту. Том действовал напористо, придавливая брата к себе, чувственно оглаживал тело, даря какой-то непривычно поверхностный неглубокий поцелуй, словно раздразнивая и уговаривая на большее.       В конце концов, Гарри сам припал всем телом к брату, забравшись ледяными ладонями тому под рубашку, оглаживая нежную бархатную кожу, что казалась зимней ночью особенно горячей. Том резко выдохнул ему в рот, простонав что-то одобрительное от удовольствия, и внезапно сильно толкнулся языком внутрь, а Гарри едва не подавился, проглотив кусочек чего-то теплого и солоноватого. Он резко оторвался от окровавленного лица, а на глаза набежало ужасающее понимание. Язык слизнул с нижней губы вкус Тома и... — Ты. Только что. Скормил мне. Сырое. Мясо, — медленно проговорил мальчик, неверяще разглядывая выражение острого вожделения и радости. — Как ты пос... Стой, нет, не смей! Да ос... Остано... Остановись, черт бы тебя!... Том не слушал протесты и возражения, целуя его так жарко и грубо, что Гарри потерял всякую связь с реальностью, ощущая лишь жесткие руки, укусы и твердые окровавленные губы. Он застонал, не в силах больше сопротивляться — собственные губы горели, когда Том оставлял болезненные приказы зубами заткнуться и отдаться ему.       Поцелуй вновь прервался, позволив парням отдышаться. Гарри ошарашено моргал, силясь сбросить пелену возбуждения и прояснить эту кошмарную ситуацию. Но собрать мысли воедино мальчику не позволили, когда чужие пальцы подцепили его подбородок, а истерзанные борьбой губы накрыли другие. Теперь уже безо всякого поцелуя и прелюдий ему в рот протолкнули второй приличный комок мяса, пытаясь придвинуть к горлу и заставить вновь проглотить не пережевывая. Гарри протестующе замычал и сопротивлялся до последнего, искусал чужой настойчивый язык, но ничего не добился — вторая порция растерзанного животного тоже оказалась у него внутри. Том испустил низкий стон и закончил борьбу поцелуем. Мальчик ушам своим не верил: брат от этого ужасающего действа возбуждался.       Гарри задрожал от отвращения и ужаса, когда брат вновь склонился над трупом и вонзил в него зубы, намереваясь повторить свои действия. Сил даже просто встать на ноги не было, не то, что убежать. Когда Тому, наконец, удалось оторвать жесткое мясо от кости и опять нависнуть над братом, тот жалобным дрожащим голосом заговорил: — П-пожалуйста, Том, н-не надо. — Открой рот. Его взгляд и голос были в тот момент настолько страшными, что Гарри просто подчинился, плотно закрыв глаза, чтобы не видеть этого кошмара. Его рта вновь коснулись губы, скормив третий кусок неизвестного животного. Гриффиндорцу показался он слишком большим, и мальчик осторожно попробовал его на зуб. Жесткий. Гарри медленно зажевал, пытаясь уловить в себе признаки подступающей тошноты, но — удивительно! — их не было. Было мерзко, неприятно, невкусно, но желания выблевать сырую пищу не было.       Мясо все никак не жевалось, и пришлось через силу глотать. Гарри поморщился от давления в горле, но с этой задачей справился. Чтобы через пару секунд вновь быть накормленным очередным куском. По подбородку и шее стекала кровь, оставляя мерзкое ощущение запятнанности. Том продолжал смотреть на брата таким взглядом, будто и сам не прочь наброситься на него и сожрать живьем. Поэтому, где-то на краю сознания, слизеринец был даже рад, что мальчик не открывал глаз.       Минут через десять, когда Том склонился над ним в бесконечный раз, его губы накрыла чужая дрожащая рука. — Не могу больше, — прохрипел Гарри, тяжело дыша. В него просто не лезло. — Не могу. Старший брат больно укусил его за ледяные пальцы, заставив подростка отдернуть кисть от лица. Том сразу приник ко рту младшего брата, пытаясь силком раздвинуть его зубы. Он крепко сжимал его голову, не позволяя увернуться. — Последний. Давай, ну же. Разожми зубы, пусти меня внутрь. Гарри, открой рот, — Том говорил не своим, чужим голосом. Затем втолкнул остывшее мясо вместе с порывистым глубоким поцелуем, как и в первый раз, медленно перекатывая с языка на язык солоновато-сладкий кусочек их безумия. Когда гриффиндорец с неимоверным трудом его проглотил, Том испустил сдавленный стон, полный животного удовольствия. — Ты молодец, малыш. Гарри ничего не ответил, пытаясь дышать ровно и глубоко — переполненный живот болел. Никак не отреагировав на присевшего рядом брата и его влажные поцелуи в шею, он попытался привести в чувства спутанное сознание, но ничего не выходило. Это зверство буквально выбило почву из-под ног. Мальчик будто помешался. Звезды над головой плясали и падали, отбивая о заиндевевшую траву ритм цокающих копыт убитого Томом животного, которого они съели. Кровью пропахла одежда, волосы и кожа, эта освещенная тонким месяцем поляна, весь лес и мир вокруг них. Том что-то бормотал на неведомом несуществующем языке и обнимал большими теплыми крыльями, уволакивая под землю. Гарри и сам не заметил, как погрузился в сон.       Очнулся мальчик от слепящего утреннего солнца. Холодный чистый свет пробивался сквозь тяжелое серое небо и ветки деревьев Запретного Леса. Он сонно и подслеповато прищурился, пытаясь понять, сколько сейчас времени и почему он проснулся на улице. Более того, почему ему так тепло и хорошо.       Мальчик оказался зажатым в объятиях мирно спящего брата, и лежали они прямо на подогретой магией земле, поэтому мороз холодного зимнего утра не коснулся их. Гарри едва за сердце не схватился, когда увидел окровавленное лицо. Но, вспомнив события вчерашней ночи, облегченно выдохнул: не его кровь. Том не ранен.       Облегчение сменилось острым чувством негодования: он, блять, позволил старшему брату накормить себя сырым мясом, словно птица-мать своего птенца. Гарри с трудом пересилил желание дать сумасшедшему слизеринцу нехилого пинка за это насилие над собой. А ведь, опять же, сам виноват. Сам предложил пойти с ним в Запретный Лес, сам остался рядом. Продолжает оставаться, даже сейчас.       Гарри хмуро провел рукой по лицу, ощущая шероховатость засохшей крови. Это просто отвратительно. Он катится все дальше и дальше, к самой темной пропасти. Добровольно. Мальчик покосился на лежавшего под боком брата и вздрогнул от неожиданности, наткнувшись на пристальный изучающий взгляд. — Ты пал. Гарри вывернулся из объятий и сел, всеми силами сдерживая злость и странное удовлетворение, причин которого не знал и даже знать не хотел. — Ты заставил меня, — прохладно отозвался мальчик. — Я просил тебя остановиться. Том тоже сел и медленно потянулся, разминая затекшие от долгого сна на твердой земле конечности. Затем придвинулся ближе и обнял младшего брата, умиротворенно положив ему голову на плечо. Гарри обреченно вздохнул и не стал вырываться, легонько коснувшись теплых рук. И что ему делать с таким братом? — Человеческая плоть намного вкуснее, — пробормотал тот с прикрытыми глазами. — Особенно плоть убитого тобой человека. Будто даже не вкус сырого мяса, а нечто иное. Не кровь, а алкоголь наилучшего качества, нет, наркотик. Это отличается от растерзанных животных. — Ебаный ты антихрист, — с ноткой ужаса прокомментировал Гарри. — Ты, конечно, вправе злиться на желание других людей видеть в тебе нормального человека, но... Не находишь, что твои предпочтения — лютый перебор. Лютый, Том. Не строй из себя приветливого или общительного, не имитируй дружбу и любовь к другим, я не собираюсь даже настаивать на этом. Но то, чем ты занимаешься и во что пытаешься меня втянуть... Меня не на шутку пугает. Я боюсь тебя, Том. Парень оторвал голову от плеча и вперил сердитые глаза в бледное лицо брата. Он ласково провел по щеке и мягко поцеловал его в уголок крепко сжатых губ. — Ты знаешь, я никогда не причиню тебе вреда. — Ты уже его причинил, как ты понять этого не можешь?! Том не понимал. Он видел, что Гарри стал намного ближе к нему и телом, и душой. Поступками. Разве это плохо? Разве это не то, чего он хотел с самого детства? Шаг за шагом, он притягивал младшего брата к себе, буквально прорастал в нем.       Слизеринец поднялся на ноги и взмахом руки очистил мантию от земли и ломких травинок. — Ты куда? — Нам пора обратно в замок. Вероятно, нас уже успели потерять. Гарри дернул его за одежду так сильно, что Том не удержал равновесия, резко приземлившись обратно на землю. Темный колдун угрожающе оскалился, но Гарри непреклонно покачал головой и скрестил на груди руки. — Серьезно? Ты видел нас со стороны? Одного взгляда окружающим хватит, чтобы решить будто мы всю ночь бегали по лесу и пожирали трупы. — А мы чем занимались? — лаконично переспросил Том, ухмыльнувшись. Но веселье быстро сошло на "нет": парень и думать забыл спрятать улики. Это плохо. Нужно следить за собой. — Но ты прав. Подожди немного. Слизеринец трансфигурировал камень в небольшое ведро, а Гарри, наблюдавший за ним, вопросительно приподнял брови. — Ты собираешься плескаться под холодным потоком "Агуаменти" зимой? Вот и я — нет, — Том наполнил ведерко водой и приложил к нему ладони. Спустя пару минут вода подогрелась и из ведра повалил пар. Волшебник наколдовал пару полотенец и намочил одно из них. Затем предвкушающе повернулся к напряженному мальчику и жестом подозвал присесть ближе. — Если ты что-то опять задумал... — Просто умою тебя. Это достаточно интимно. Гарри помедлил, перед тем как подсесть к брату вплотную. Мордред разорви их за эти отношения, но куда уж дальше падать? Том осторожно коснулся горячим влажным полотенцем лица, промокая засохшие кровавые разводы, а по коже потекли тоненькие капельки воды. Так же ласково провел тряпкой дальше, следуя мокрым дорожкам, к шее, впитывая красные подтеки. Вернулся к подбородку, оттирая самое большее количество крови на чужом лице. — Ты дыхание задержал. Нравится? Гарри удивленно распахнул глаза, и правда, даже не заметив как перестал дышать от приятных ощущений нежной заботы, тепла на холодном зимнем воздухе, от ощущений очищенной кожи. Мальчик робко улыбнулся, не вполне уверенный, что это вообще уместно в подобной ситуации для нормальных людей.       Том ответил искренней улыбкой, окончательно добившей его. — Вот, держи, — Гарри вывалил перед Седриком несколько колец и браслетов. — Эм. Спасибо? — он неуверенно покрутил в руках простое, даже грубое кольцо. — Но у меня для тебя ничего нет. Гриффиндорец подавил в себе желание рассмеяться. — Это не подарок. Брат попросил нескольких темных магов взять себе ученика, но никто не согласился брать тебя. Это — альтернатива. Сбережет тебя и других от нежелательной энергии. Диггори немного помрачнел, но виду не подал. Надел на палец кольцо, а остальное спрятал в карман мантии. Подвинулся в сторону, освобождая возле себя место, и кивнул на книгу. — Присоединишься? Мне дали на время интересный трактат по основам проклятий на крови, — глаза хаффлпаффца заблестели от предвкушения заниматься темной магией вместе с другом. — Я наложил крепкие чары на кабинет, нас не поймают. Гарри несколько секунд размышлял, нужно ли ему это? Интересно ли ему это? Стоит ли соглашаться? — Почему бы и нет. Хорошо. Что плохого в чтении книг? Что может случиться?...