Мой любимый младший брат

      К удивлению Гарри, Элис вернулась обратно через пару дней. И была настроена весьма решительно. — Итак, думаю, для первого раза ты выбрал весьма удачное воспоминание, Гарри. — Серьезно? Вам так понравилось, что вы пришли за добавкой, Элис? — вскинул брови парень, наблюдая, как колдомедик привычно расставляет чашу, бумаги и несколько папок с документами. — Дальше хуже. — Я — доктор, — не поддалась на провокацию Элис, невозмутимо наполняя Омут Памяти. — И даже скажу больше: я привыкла иметь дело с темными колдунами. Конечно, не такими… Экстравагантными. Но я не осуждаю тебя по большей части, дорогой. Ты спасал брата от губительного воздействия темного зелья, это достойно уважения. А то, что это зелье передалось в твой организм с помощью крови и прикосновений… Не удивляет, что случилось после. В этом нет твоей вины, нет вины «проклятой крови», о чем ты тогда думал. — Я знаю, как действует «Mors aut actio», Элис, оно не подействовало на меня, — резко отозвался гриффиндорец. — У меня не было желания всей жизни трахнуть родного брата, меня это пугало и отвращало. Меня отвращали кровь, насилие, убийства. Женщина улыбнулась. — Твоею мечтой было излечить Томаса. Что ты и сделал тогда: избавив отравленное тело от остатков зелья с помощью секса и увечий. Твой брат жаждал вашей близости и убийств. Ты исправил эту непреодолимую нужду той ночью. Зелье правильно подействовало на тебя. Гарри ошарашено выпрямился в кресле, растеряв весь гнев и пренебрежение к колдомедику. Он никогда не смотрел на ту ночь с подобной точки зрения. Парень ждал презрение к себе и своему поступку, судя по прошлой реакции. Отвращение. — Пожалуйста, не думай, что моей целью стоит сделать из тебя мальчика для битья. Ты достоин прощения и понимания от самого себя, я здесь лишь для осознания тобой тебя. Я пытаюсь избавить тебя от болезни вовсе не из-за окружающих, что видят ее в тебе. Я хочу, чтобы ты сам ее осознал в себе. Гарри, расскажи о своем детстве и предоставь несколько самых ярких своих воспоминаний о том времени.       Джеймс сидел за обеденным столом и рассматривал своего сына с задумчивым видом. Гарри уставился себе в тарелку, вяло ковыряясь в еде вилкой, не чувствуя аппетита. Чжоу была рядом, так же глядя на друга с намеком на недовольство. Тот уже четвертые сутки не прикасался к еде. — Как проходят встречи? — наконец, подал голос мужчина. — Гарри. — А? Что? — парень встрепенулся. И на несколько секунд задумался, отложив столовый прибор в сторону. — Удивительно. Бывший аврор отклонился назад, во все глаза уставившись на отпрыска. — То есть? — Сначала думал, она начнет орать и тыкать пальцем, мол, ебаный извращенец, убийца, мужеложец, — не поскупился на слова гриффиндорец, за что получил тычок ногой под столом от девушки. — Простите. Не могу пока сказать, как отношусь к этой женщине. Но она удивительная. Мне… Нравится. Она понимает меня так, как не понимаю себя сам. — Ты считал себя виновным в состоянии брата, даже когда узнал правду. Это заложено на подсознании, заложено в тот самый момент, когда Томас смог найти тебя в одиночку в маггловском приюте. И когда ты своими словами вынудил мальчика сбежать из дому. Когда не смог его найти, — спокойно рассуждала Элис, разглядывая своего пациента. — Не всегда спусковой крючок лежит на поверхности, чаще всего выстрел идет из детства. — Ты боишься быть обездвиженным. — Что? Вас это волнует? — раздраженно фыркнул Гарри. — Я отсосал своему брату, а затем переспал с ним. И вы решили поговорить о каких-то глупостях? — Я хочу поговорить о связи. Если ты сможешь увидеть столь простую, дальше станет проще. Никогда не задумывался об этом странном страхе? Откуда растут… Ноги? Парень приоткрыл рот от удивления. — Да ладно. Быть не может. Серьезно? Из-за того случая… Из-за того, что в тот раз Том связал меня. И после взрыва я не мог двигаться. Это… — И с другой стороны: то самое зелье раскрыло твоему родственнику чуть больше правды о желаниях. Вряд ли до тех самых пор он любил увечить твое тело. Более того, пытаться пожрать, извини за выражение. — Именно желание быть «нормальным», похожим на отца, страх перед состоянием брата вынудили сознание работать против тебя. Слова твоего друга… Пожалуй, были решающим пазлом в этой трагедии твоего состояния. Убеждение, что твои поступки исключительно верные. Ты решил спасти детей, но как ты это сделал? Нанеся им психологическую травму насилием. И те шестеро, что были в сознании на подбазе… Видели то, что ты сотворил. Они надеялись, что кто-то придет и скажет, что темная магия никакое не зло, что у них есть шанс вернуться к нормальной жизни, оставаться такими же чистыми и светлыми, что и их родители. Но вместо этого удостоились чести лицезреть, как темный волшебник перебил безоружных и молящих о спасении людей единым махом. И если бы после этого остались живы, вряд ли даже опытные колдомедики смогли бы убедить несчастных, что магия безвредна. — Что значит, если бы остались живы? — вскинул голову Гарри, не заметив своих трясущихся пальцев. Слова женщины ранили. Он никогда не смотрел на ту ситуацию с подобной стороны. Элис вздохнула, прикрыв глаза, и некоторое время молчала. — Через пару дней после взрыва магглы наткнулись на десяток повешенных в парке истерзанных детей разной степени разложения. Мне жаль. — Гарри, твой друг… Нестабилен разумом. Он точно так же опасен для тебя. Я не могу указывать, я не твоя мать. Но прислушайся к совету: держись от подобных людей подальше. Мистер Диггори утащит тебя обратно в темноту помешательства, если продолжишь с ним общение. Поощрять твои убийства — неправильно. Но он делает это. — Знаешь, Элис сказала, что ты неправильный, — поделился с девушкой Гарри, наблюдая, как та ласково выводила пальцем на его бедре узоры. — Конечно я неправильный, у многих парней грудь третьего размера? — рассмеялась Чанг, царапнув ногтем ткань штанов парня и убирая руку. — Ты не должен волноваться о таком. Она здесь, чтобы убрать твою зависимость от… Это все уже неважно. Ничего не важно, так? Гриффиндорец улыбнулся и легко взял маленькую хрупкую ладонь ведьмы в свои руки, разминая тонкие пальчики. Всего одно движение, и их было так просто переломать. Гарри улыбнулся шире своим мыслям, прикасаясь к ним поцелуем. Откусить их так же было бы легко. — Ты сам странный, как девчонка, — продолжила колдунья, дыхание которой сбилось от действий парня. — Точно так же не понимаю твои поступки. И выглядишь ты… Раньше спортом никогда не занимался, а теперь совсем как осинка стал. Пытаешься мне понравиться? Мне нравится твоя фигура, с моим телом я сейчас даже на руки тебя поднять смогу. Хочешь? Гарри рассмеялся, сжимая чужие пальцы чуть крепче, чем нужно. Мышцы губ и щек болели от этой эмоции. Он стрельнул черными глазами в сторону смущенной Чанг, которая совершенно не замечала, что глаза ее любимого человека подобны остывшим углям.       Гарри сидел на чердаке у большого круглого окна на всю стену. Забился за старый полуразрушенный шкаф, скрываясь от отца и девушки, безо всяких мыслей разглядывая темнеющее небо. Эмоций тоже никаких не было. Только оглушающая сознание пустота. Никаких проблесков «здоровья» и понимания, о которых говорил колдомедик довольным голосом, парень не чувствовал. Лишь медленно бьющееся сердце, что стучало где-то в груди так тихо, что он ощущал себя ходячим трупом. Ничего не хотелось. Просветы начинали ослеплять. — Гарри! Как ты себя чувствуешь? — О, все в порядке, моя дорогая Элис, — радостно воскликнул Гарри, забираясь в кресло с ногами. — А что у вас? Смогли найти няню для малышки Джейн? — Разумеется, — рассмеялась женщина, потягивая чай. — Прости, что стала реже приходить. Но я вижу заметные улучшения твоего состояния. Наконец, стал высыпаться, да? Смотри-ка, румяный какой. Цветешь и любишь? Твоя мисс Чанг очаровательна. Парень смущенно потупил взгляд и почесал щеку пальцами, пытаясь уйти от неловкого разговора. Элис понимающе хохотнула. — Знаете, отец немного оттаял, — гриффиндорец говорил правду. Их разговоры с Джеймсом носили все более душевный и откровенный характер. Мужчина буквально заново знакомился с сыном. — Кажется, я все же не так ему противен. Точнее… Нет, это жестоко с моей стороны такое говорить: папа всегда любил меня, любит и сейчас. Но после случившегося нужно иметь огромное мужество, чтобы сохранить подобные чувства. Гарри улыбнулся своим пальцам, на которых тонким слоем осталась розовая краска, которую он немного стер с раскрашенной щеки. В сердце разрастались болезненные пустоты.       Они стали замечать его нездоровый цвет лица и тяжелые фиолетовые мешки под воспаленными глазами. Гарри попросту потерял сон. За все проведенное в защищенном поместье время, парень спал от силы три ночи. Практически ничего не ел, отчего и двигаться не хотелось. Просто садился где-нибудь подальше от жилых комнат и молча дожидался темноты, когда никто не станет донимать с расспросами и попытками заговорить. Можно было спокойно лежать в темноте и смотреть в блеклый размытый потолок.       Пришлось наловчиться покрывать лицо слоем краски, научиться правильно подбирать цвета, чтобы не выглядеть при этом клоуном. Но Гарри справился. Ушла целая ночь, но парень смог: терпения ему теперь было не занимать. Больше ничего не оставалось. Жизнь стремительно теряла свой смысл.       Защита поместья была действительно совершенной. Сколько бы парень не кидал в купол камней, не левитировал мебель — ничего. Сам же ощущал твердую невидимую поверхность, что пропускала лишь свет, воду и воздух. Заклинания так же не приносили успеха. Это была чистейшая магия самого Джеймса, что и амулеты на шее. Он их и создал, только он мог и уничтожить, снять, расколдовать. Гарри пытался стянуть с себя цепи, но пальцы будто соскальзывали, не могли зацепиться. Это была заваленная камнем дверь. Безысходность.       Чжоу была замечательной. Всегда милой и нежной, готовой поддержать во всем. С ее стороны не было никакого насилия и жесткости, к чему обычно привык Гарри, поэтому по-началу сильно терялся. Непривычные поцелуи и объятия, улыбка без намека на кровавую расправу, от природы темные глаза не были отражением кровавой ярости и предупреждением о скорых муках. Гарри смотрел на нее и думал, что мог бы стать правильным. С таким человеком любой мог стать кем-то особенным, значащим.       Гарри сидел в объятиях отца с закрытыми глазами и слабо улыбался. Это было прекрасное ощущение. Умиротворение, защищенность, чувство, что ты любим, тебя не боятся и не презирают. Джеймс гладил его по спине и тихо рассказывал, как его единственный сын появился на свет. Как мужчина плакал от счастья, как ему было хорошо и спокойно на душе. Прекрасный здоровый младенец, розовощекий улыбчивый мальчуган. Он говорил и говорил, вплетая огрубевшие пальцы в тусклые спутанные волосы Гарри, которому впервые за много дней удалось, наконец, задремать. И снились бесконечные змеи в глазах матери, из рук отца сыпались звезды, а из палочки брата — окровавленные перья соловья.       Небольшое пробуждение от вязкой дремы произошло ровно тогда, когда это было нужно. Гарри вскинулся, когда его внутренний таймер забил тревогу. Он оторвался от раскрасневшихся губ Чанг, пытаясь подобрать нужные слова. Гарри редко теперь разговаривал. Ведьма улыбнулась и потянулась к нему вновь, но парень решительно отстранился. — Гарри? — девушка обвила его талию руками. Ее лицо ожесточилось от отказа. — Что не так? — Ты должен вернуться в свое тело, Седрик. Она нахмурилась сильнее и подцепила его подбородок пальцами, не позволив прервать зрительный контакт. Долго что-то разглядывала в глазах, но из-за амулетов на шее пробраться в разум не могла. От этого злость, ревность, подозрение заливали все нутро. — Объяснись. — Ты должен добраться до Люциуса Малфоя и передать послание, — Гарри не стал сопротивляться, на это даже сил не было. — Действовать дальше по старому плану. Это важно для меня. — Дети, — протянула девушка задумчиво. — Ну конечно. Как я мог забыть? Гарри, все будет хорошо. Я доберусь до базы Кроведушцев. Вечером. Чанг легко улыбнулась, скидывая с себя напряжение и накрыла чужой рот губами вновь. Это было прекрасно. Он оставался все тем же добрым благородным человеком, которого заботили судьбы невинных. Судьбы темных магов. Судьба страны. Магии. И, конечно, сама она. Ведьма ощущала, что ее возлюбленный был счастлив рядом с ней, зажил полноценной жизнью, задышал полной грудью чистым воздухом, смог избавиться от непосильного груза. И он по-настоящему влюбился на этот раз в нужного человека. Все шло так, как и должно быть.       Гарри обернулся, когда его одиночество нарушили. Он вновь просидел на чердаке весь день, радуясь, что Чжоу не могла круглыми сутками торчать в этом теле, а отец давно перестал проявлять излишнюю настойчивость. Парень понимал своего брата все больше и больше, это заставляло его сердце пустеть. Ему не нужны близкие люди. Это идеальная картина мира. — Почему ты не спустился на обед? Если ты пропустишь ужин, я разорву твою глотку и буду просовывать еду через нее. — Я яблок наелся в саду, — пожал плечами гриффиндорец и отвернулся к окну. — Не могу же постоянно обжираться за столом, никогда помногу не ел. Это все бессмысленно. — Ты никогда не умел врать. — Теперь я вру постоянно, Том.       Это казалось забавным. Потому что никто ничего не замечал. Его бессонницу, его потерянный аппетит, впавшие щеки и покрасневшие белки усталых глаз. Когда он был на пике отчаяния и попытался откусить себе язык, по голове шибанули так сильно, что звезды посыпались. А когда стоял на крыше дома по шее ударили, едва не вмяв кадык к позвоночнику, из-за чего Гарри пролежал на покатой поверхности несколько часов, приходя в себя. Он знал, кто это был. Потому что единственным, кто видел все мельчайшие изменения был психически больной монстр, которого заперли где-то далеко отсюда. Гарри тоже был заперт. И он тоже был монстром. — Смотри, что я принес! — с восторгом воскликнул Джеймс, присаживаясь на кровать рядом с сыном. Он раскрыл старый потрепанный фотоальбом. — Давно мы не смотрели фотографии, малыш-Джеймс. — Да, папа, — ласково улыбнулся Гарри, положив голову ему на широкое плечо. — Давно. Его мир разбился, когда альбом был открыт. Семейное фото, что стояло самым первым было изменено. Теперь там были лишь отец семейства, мать и… единственный сын. Сердце сжималось все сильнее по мере перелистывания страниц. Пальцы мужчины дрожали. С ресниц парня капали слезы.       Элис покачала головой, с тревогой рассматривая своего пациента. Тот радостно скалил белые зубы, подсыпая себе в чашку сахара и беззаботно рассказывая о прошедшем месяце. — Дядюшки, правда, больше не заходят, — он рассмеялся, прикрыв больные мазутно-чернильные глаза. — Не пишут, не присылают вестей. Наверное, потому что у них все хорошо. Я рад за них. Элис на несколько мгновений отвернулась. Она догадывалась, где были мужчины. — Гарри, — запнулся колдомедик. — Это наша последняя встреча. Мне и моей семье нужно срочно покинуть страну. Я не знаю, надолго ли это. Но как доберусь, я попытаюсь найти мистера Люпина и передать через него письмо для тебя. Парень не стал спрашивать, куда и зачем уезжает женщина. Он смотрел на свою кружку с чаем, не делая попыток отпить из нее. — Тебе нужно лучше питаться, что с тобой происходит? И что с глазами? Читал допоздна? Гарри, я забочусь не только о твоем психическом благополучии. Мне важно знать, что с твоим здоровьем все будет в порядке, когда меня не будет рядом. Послушай совета: займи себя чем-то. Понимаю, сидеть в четырех стенах невыносимо для юного организма. Поработай в саду, ведь там так много цветов! Чем не повод расслабиться? Выйди на улицу, там прекрасная погода. — Элис, вы смогли бы убить человека, которого любите, ради своего спасения? — тихо произнес Гарри, не поднимая глаз. — Если его существование наносит вам непоправимый вред. Вам и вашим близким. Женщина вздохнула и встала из-за стола. Приблизилась к пациенту и взмахом руки попросила его встать. Гарри отставил от себя нетронутый чай и поднялся на ноги. Элис впервые за все это время притянула парня в крепкие объятия, закрыв его лицо своими густыми светлыми волосами. — Прости всех, кто не смог защитить тебя вовремя. Не смог сберечь. Прости, и двигайся дальше. Это больно — отпускать прошлое, свои чувства, свою любовь. И нет. Нет, Гарри. Том не заслуживает смерти. Он больной несчастный ребенок. Запутавшийся, как и ты. Никто не заслуживает такого наказания, как смерть. — Мое будущее — последствие. То, что скоро случится — последствие. Знаете, кто-то мне однажды сказал, что я — ячейка, что пытается попасть в идеальную картину мира, не потревожив ее. Но она порождает губительный просвет в ней. Щель, сквозь которую утекает реальность. Бессмысленный белый просвет, который слепит все вокруг себя, — Гарри разорвал объятия и улыбнулся недоуменной женщине. — Простите, кажется, я задремал и видел прекрасный сон. Немного непонятный, но там я сделал то, что было правильным. И забрал его с собой. — Кого? Гарри, это я должна говорить странные вещи, в которых никто потом не может разобраться, — она рассмеялась, когда не увидела в лице пациента ничего тревожного. Разве что раньше Элис считала, что у Гарри зеленые глаза. Сейчас она смотрела в небольшие пустые омуты. — Время прощаться?       Гарри воткнул в землю ножницы, когда и на четвертый раз не получилось отсечь толстую ветку цветущего куста. Розовые бутоны легко покачивались на ветру, будто смеясь над ним. Парень протянул руку и коснулся нежных лепестков, что ощущались на ощупь как бархат теплой человеческой кожи. Цветы ласково потерлись о его пальцы, донося до волшебника сладкий чарующий аромат жаркого лета. Гарри обхватил цветок ладонью и сжал его, раздавливая в кашицу.       Перебирая в сарайчике садовые инструменты, он наткнулся на странного вида ножницы, названия которых не знал. Тяжелые, массивные, с толстыми короткими лезвиями. Пожав плечами, парень вернулся в сад, мстительно обстригая каждую ветку, на которой находился цветок. Так и проходил весь день по небольшому дворику, уничтожая один бутон за другим, пока в саду не осталось ни одного живого цветка.       Гарри устало улыбнулся: занятие и правда расслабляет. Он посмотрел на инструмент в своих руках, а улыбка медленно стекла с губ. Затем взгляд переместился на цепи, свисающие с шеи. — Я кое-что сделал для тебя, — шепнули ему на ухо, а талию обвили руки. — Хочешь посмотреть? Гарри развернулся в чужих объятиях и тепло улыбнулся девушке, которая незамедлительно прижалась к его губам поцелуем. Она оторвалась от них лишь спустя несколько долгих минут, покровительственно глядя на гриффиндорца. Затем притянула его руку к груди и надела браслет с небольшим камушком. Гарри покрутил запястье перед лицом, разглядывая его. — Красиво, Седрик. Спасибо. — Попросил твоего отца занести материалы, ведь скоро твой день рождения, — ведьма не отрывала от его лица горящих широко раскрытых глаз. — Не мог ждать. Гриффиндорец прикрыл глаза на несколько секунд, переживая в себе поток эмоций. Пережидая их. Затем сам потянулся к лицу колдуньи и прижался к ее губам. Она ответила незамедлительно, перехватывая инициативу. — Седрик, скажи, ты счастлив? — наконец, прервал их контакт парень. Он не смотрел на нее, вновь зацепившись взглядом за подарок. — Тебе нравится здесь? — Разумеется. Гарри не позволили и дальше разглядывать браслет: Чанг приподняла его подбородок пальцами, чтобы парень видел ее эмоции. Ведьма была ослеплена любовью. — Это лучшее, что со мной случилось в жизни. Конечно, не считая знакомства с тобой. Но теперь мы вместе, верно? — она поправила высокий толстый ворот чужого свитера. — Но кое-чего мне не хватает. Думаю, достаточно скоро я это исправлю. Этого не хватает и тебе. Гарри, я сделаю все хорошо. Тебе будет всегда хорошо со мной.       Джеймс позвал его поздно вечером в гостиную, выглядя непривычно бодро. Гарри вопросительно улыбнулся, привлекая к себе внимание легким покашливанием. — Чего? Ты чего так вырядился, замерз? — мужчина махнул рукой на странные закидоны сынишки и выхватил палочку, радуясь, что парень даже не напрягся из-за этого. — Чего стоишь? Вооружайся, пора бы и потренироваться. Сколько можно слоняться без дела? Всю форму растеряем! — Моя палочка наверху, — неловко ответил Гарри. Джеймс закатил глаза: для аврора смерти подобно оставаться без оружия даже на полчаса. Взглядом приказал дернуться за ней и вернуться обратно, смиренно дожидаясь, пока слишком нерасторопный сын медленно поднимется наверх за волшебной палочкой.       Гарри незаметно смахнул пот с лица, безо всякого удовольствия занимая стойку. Душный летний вечер давал о себе знать, а плотный свитер с воротом не способствовал улучшению состояния.       Бывший аврор без предупреждения выпустил залп проклятий, заставив гриффиндорца уворачиваться на чистом автомате. Отец успел как следует его выдрессировать в детстве. Разумеется, одержать настоящую победу Гарри никогда не мог, но ловкость приобрел хорошую. Джеймс весело рассмеялся, когда парень начал использовать нападение: немощная тень прежнего веселого и подвижного ребенка уже порядком мозолила глаза. Да, парень искренне и открыто ему улыбался, но казался бесконечно ломким, будто сухой колос, готовый переломиться от неудачного движения. — Все, хватит, победил! — смеялся мужчина, отступая с поднятыми руками. Гарри хитро улыбнулся и крадучись с палочкой наизготове кинулся на него, забираясь руками под легкую мантию и щекоча бока. Джеймс хохотал до слез, ероша черные волосы и не пытаясь оттолкнуть подростка. Наконец, гриффиндорец успокоился, устало вздохнув. — Знаешь, я почти поверил, что сейчас зайдет Лили и оборвет шумный балаган, — улыбка мужчины перекосилась в горькую, тоскливую. — Позовет к столу, пожурит за твой дебильный наряд, за мой запах перегара. Я не… Гарри, я так сильно скучаю по ней. Он со вздохом отвернулся к окну, где отражались красные блики заходящего солнца. Гарри прикрыл глаза, мысленно соглашаясь. На несколько невыносимо долгих секунд парень поверил в то же самое. Будто они нормальные. Будто ничего не произошло. Будто они все еще живые, продолжают жить. — Я бы сделал все, чтобы вернуться назад, — тихо произнес глава разрушенной семьи. — Вернуть назад то, чего уже нет. Мы как ебаные инферналы, пытаемся жить прежней жизнью, да вот только разлагаемся и мертвеем день ото дня. Разве есть счастье теперь? Он смолк, на чем-то сосредоточившись. Затем порывисто развернулся к сыну и вновь взмахнул палочкой. — Экспекто патронум! Из нее вырвался сверкающий олень, тут же описав по комнате круг. Волшебники проследили за ним взглядами, что были полны одинакового отчаяния. Защитник не вызывал теплого отклика более. — Но у меня остался ты, ты все еще здесь, со мной. Гарри повернул голову. Джеймс смотрел на него и улыбался теплой любящей улыбкой. Патронус растаял в воздухе, но ему не было никакого дела до призрака давно ушедших светлых и счастливых эмоций. — Нельзя вечно цепляться за прошлое, иначе я потеряю и свое настоящее. Единственное, что у меня осталось. Единственный, кого я люблю. Гарри судорожно вздохнул, а из глаз покатились слезы. У него пропал голос чтобы ответить. Его сердце сжимала черная ледяная рука, он пылал огнем. Наконец, пересилив сжавшееся в отчаянии горло, парень поднял волшебную палочку. Змеи в глазах матери. — Экс… Звезды из рук отца. — Экспекто!.. Окровавленные перья Тома. — Экспекто Патронум! Оттуда выбежал точно такой же серебряный олень, величаво прогарцевав к окну, где уже темнели сумерки. Джеймс рассмеялся, и его голос разлился в груди гриффиндорца бушующим ревом огня. Из глаз не переставая катились градины слез. — Вот, за что мы должны держаться, сынок. За наше настоящее. За то, что мы любим, — он повернулся к окну вновь, следя за благородным созданием, прикасаясь к светящемуся животному пальцами. — Я знаю. Я на самом деле знаю. У нас теперь все будет хорошо, с этого момента. Парень тоже знал это. Да, с этого момента будет хорошо. Эти звезды светят для них, значит все правильно, все по-настоящему. Так суждено. — Авада Кедавра. Гарри закрыл глаза, опуская палочку, когда безжизненное тело отца с грохотом упало на пол. Серебристый патронус исчез.