***
Когда министр, глава Аврората и третий, довольно пугающий человек ушли, миссис Брисби поспешила назад в подземелья, к камерам задержания. Её слегка тошнило; дыхание было затруднённым. Глупо было привязываться к преступнику, особенно к осуждённому убийце и последователю Всем-Известно-Кого, но она ничего не могла с собой поделать. Он так напоминал ей Дэвида… А теперь его подвергнут Поцелую, и он будет хуже, чем мёртв. Миссис Брисби ненавидела дементоров, этих кошмарных созданий; так больно было думать, что один из них станет последним, что увидит этот молодой человек, прежде чем его душу высосут из него, уничтожат навсегда… Измотанная целительница замерла, не дойдя до камеры пару шагов, и прислонилась к холодной жёсткой стене, пытаясь восстановить дыхание и побороть тошноту. Поговорив со Скримджером, она собиралась присмотреть за узником. Она пообещала ему вернуться и проверить, выпил ли он зелье, посмотреть, могла ли она ещё что-нибудь для него сделать. Но она уже не могла, верно? Теперь не было разницы, что она сделает… Она сделала глубокий вдох и мысленно себя отругала. Конечно, была. Она хотя бы могла скрасить его последние часы. Целительница пригладила робу, отстранилась от каменной стены и решительно подошла к камере узника. Охранники приветствовали её коротким кивком. Когда они открыли ей тяжёлые двери, она молча проскользнула внутрь. Единственным источником света — и то тусклого — в тесной камере было маленькое зарешеченное оконце в двери. Узник лежал на спине на своей койке, всё ещё дрожа от холода, несмотря на согревающие чары, которые она втихаря наложила на его мантию. Длинные чёрные локоны неряшливо разметались по его лицу; ей пришлось подавить в себе желание убрать их нежным движением. Её взгляд пал на Бодроперцовое зелье, которое она ему оставила. Он его не выпил. Наверняка он был не в том состоянии, чтобы вообще его заметить. На секунду целительница заколебалась, а после быстро наложила разогревающие чары на зелье и подняла чашу. Миссис Брисби осторожно присела на койку рядом с трясущимся, неразборчиво бормочущим в бреду преступником, вынула из карманов своей мантии два флакона и добавила в чашу пару капель двух зелий: Сна без Сновидений и Обезболивающего. Поддерживая одной рукой его голову, она поднесла лекарство к его губам. Его глаза широко распахнулись; глотая жидкость, он закашлялся, но всё же смог выпить зелье полностью. Их взгляды встретились, и ей показалось, что серые глаза наконец её увидели — впервые. — Спасибо, — прошептал он. Она ничего не могла с собой поделать — на секунду перед её глазами предстал другой хрупкий юноша с такими же серыми глазами. Дверь глухо стукнула, закрываясь. Покинув камеру, миссис Брисби пришла к неплохому решению. Сейчас ей нужно было тихо уйти, чтобы никто не заметил, куда именно она пошла — в совятню. Возможно, это было бесполезно. Может быть, он уже обо всём знал, но она не могла просто стоять в стороне и смотреть. Только не в этот раз.***
Держащая палочку рука тряслась, пальцы казались деревянными, но у него всё же вышло сделать правильное движение рукой. Заклинание попало прямо в пушистый комочек — в крысу. Прямо перед четырьмя парами глаз: удивлённых — Артура, шокированных — Молли, перепуганных — Гарри, озлобленных — Ремуса облезлая крыса превратилась в плюгавого человечка. Он был низкий, полный и явно начинал лысеть. Маленькие глазки на круглом лице лихорадочно метались от одного лица к другому. Выявляющее анимага заклятие разрушило наложенные Ремусом Обездвиживающие чары, и волшебник поднялся на ноги, нервно, испуганно осматриваясь. Он был так похож на Питера и в то же время совершенно непохож на него. Ремус подумал, что он выглядел куда более по-крысиному, чем тогда, много лет назад. Возможно, это были последствия пребывания в анимагической форме такое долгое время. А может быть, теперь Ремус просто знал, что Питер был крысой даже в облике человека. Вероятно, именно эти перемены подавили всяческое возможное желание Ремуса восторженно прокричать «Питер! Ты жив!» и заключить вновь обретённого друга в крепкие объятия. Он начинал ощущать нечто другое, весьма обескураживающее — сожаление, что его друг не умер тогда на самом деле. — Здравствуй, Питер, — наконец нарушил воцарившуюся в комнате тишину Ремус. — Давно не виделись. — Ремус! — пискнул Питер. Действительно пискнул. Возможно, Питер уже отвык разговаривать по-человечески. — Какая неожиданность! Дружище! Старина Ремус! — он заламывал руки, отчего почему-то казался ещё похожим на грызуна. — Представь себе, как я удивлён, Питер. Всё-таки последние семь лет я считал тебя мёртвым, — Ремус задался вопросом, как его голос мог быть таким спокойным, когда он направлял палочку на друга детства, который был объявлен погибшим, но стоял перед ним целым и невредимым — не считая одного пальца. На секунду Ремусу стало почти любопытно, как будет выкручиваться Питер. Любопытно, какие логические — и/или выдуманные им на ходу — причины могли привести к тому, что он стоял посреди гостиной ничего не подозревавших Уизли, прожив до этого семь лет в облике питомца их сына. Когда Питер ничего не ответил, Ремус вопросительно приподнял брови. — Не желаешь ли объяснить, что ты здесь делаешь, Питер? — тихо спросил он. Но следующие слова принадлежали Артуру Уизли. — И хорошо бы у вас было приемлемое объяснение. Особенно если учесть, что вы жили в моём доме и спали в постели моего сына с тех времён, когда он был чуть ли не младенцем! — яростно выплюнул он. Молли ничего не говорила. Она была слишком шокирована; её челюсть отвисла, но лицо быстро приобретало опасный для маленького толстого волшебника цвет. — Ну, я… мне нужно было прятаться! — заикаясь, пояснил Питер. — Почему? — поинтересовался Ремус безжизненно-спокойным голосом. — Во имя Мерлина, почему ты счёл нужным прятаться от всего магического мира семь лет в облике домашнего животного, когда все вокруг — и твои друзья тоже — считали тебя покойным? — Он хотел меня убить! — воскликнул Питер. — Он уже однажды попробовал, он точно попытался бы снова! — Кто хотел убить тебя, Питер? — уже более нетерпеливо спросил Ремус. — Сириус! — вскричал Питер, вполне убедительно вздрагивая. — Но почему ты боялся Сириуса, если он был в Азкабане? — Ремус холодно уставился на коротышку. — Он сидел в Азкабане как раз за убийство, судя по всему, живого тебя. — Он убил всех тех магглов! Он почти прикончил меня, Ремус! И он сбежал, не так ли? Я всегда знал, что однажды он до меня доберётся! — Ты знал, что Сириус сбежит из Азкабана? Совершит то, что раньше никому не удавалось? — Он очень сильный! Он знает тёмную магию, Ремус, он опасен! — Я по-прежнему не понимаю, почему ты не обратился к нам, ко мне или к Дамблдору, почему ты выбрал семь лет жить в форме крысы вместо того, чтобы попросить помощи у друзей или даже министерства. — Мне плевать, почему вы это сделали, — прокричал внезапно новый голос. Молли Уизли выступила вперёд, направив на Питера палочку. — Вы забрались в наш дом! Вы маскировались и проводили ночи в одной постели с моим несовершеннолетним сыном. Не знаю, какие извращённые желания вы так удовлетворяли, но я этого так не оставлю! — Молли медленно подошла поближе к перепуганному волшебнику, почти тыча ему в лицо волшебной палочкой. Её муж удерживал её от необдуманных действий, крепко взяв за плечи. Питер бешено выкручивал руки. — Я боялся! Я не знал, кому доверять! Один из моих лучших друзей предал нас всех, а потом попытался меня убить! — Но ведь ты точно мог доверять такому человеку, как Дамблдор, Питер. Всё это какая-то бессмыслица, — сказал он, похоже, правду. Это могло иметь смысл в случае с кем-нибудь другим, не с Питером, который всегда рассчитывал на друзей во всём: от защиты от хулиганов до помощи с домашним заданием. Чёрт, да он даже девушку на Рождественский бал сам не мог пригласить — Мариан МакАллистер за него в своё время позвал Сириус. Девушка, естественно, не отказала очаровательному Сириусу в просьбе, скорее всего, забыв, что он был просто «почтальоном», а не её будущим мужем. Сириус… Он должен был спросить. — Питер, ты был Хранителем Тайны? Уголок глаза коротышки едва заметно дёрнулся, но Ремусу и этого хватило, чтобы понять — его следующие слова будут ложью. — Н-нет! Сириус был Хранителем Тайны! Мы все знали, что это был Сириус. Он предал Джей-… — Даже НЕ ПРОИЗНОСИ их имена! — взорвался Ремус. В животе его всё бурлило. — Возможно, пока я не могу это доказать, но я знаю— ты лжёшь, Питер. Сейчас мы пойдём в министерство, и ты поможешь мне спасти Сириуса. Это как минимум должно обеспечить ему справедливый суд. А потом посмотрим, согласится ли Визенгамот с твоими убедительными доводами, почему ты сфальсифицировал собственную смерть! — Я пойду с вами, — объявил Артур Уизли, который уже несколько успокоился, но продолжал гневно смотреть на Питера. — Мне надо сказать ребятам Скримджера пару слов. Питера обездвижили полными Вяжущими чарами, после добавили на всякий случай несколько обычных верёвок. Ремус пообещал себе, что разорвёт его на куски, если он только попробует превратиться. — Я не позволю тебе сбежать, Питер. Я скорее убью тебя. Твоё тело тоже будет интересным доказательством, — пригрозил он с рыком, который прозвучал весьма по-волчьи. Питер вздрогнул. Единственным препятствием оказался именно тот, ради кого Ремус и навестил Уизли. Гарри отказывался отцепиться от Ремуса, одежду которого испуганно сжимал кулачками во время всего происходящего. — Нет! НЕТ! Я должен пойти к Сириусу! Я ему нужен! Пожалуйста-пожалуйста, Ремус, надо идти, я знаю, что надо идти сейчас, а то мы опоздаем! — вновь запричитал мальчик. В итоге Ремус и мистер Уизли согласились, что проще взять Гарри с собой, чем провести ещё час, пытаясь оторвать его от одежды мага и рискуя вероятностью сердечного приступа у восьмилетнего ребёнка.***
Они ему сказали. Его ожидания подтвердились. Поцелуй. Оборвётся не только его короткая жизнь — оборвётся всё, закончится само его существование. Всё будет так, словно он никогда и не рождался — что было бы, наверное, лучше: ему не пришлось бы мучиться от безмерной боли и тоски. Но последствия его существования не исчезнут разом с ним, они останутся, они будут причинять боль другим. У Гарри по-прежнему не будет родителей. У Ремуса по-прежнему не будет друзей. Регулус по-прежнему будет мёртв. Хотя последнее едва ли зависело от факта его существования. Несмотря на это, он должен был быть лучше, делать больше. Всё ломали его собственные ошибки. Он должен был быть лучшим братом, лучшим другом, лучшим бойцом, лучшим отцом… Нет, неверно. Он никогда не был отцом. Он сжал руки в кулаки; серебристая заколка больно уткнулась в кожу. Но он мог им стать. И с этой ролью он справился бы лучше всех. Потому что он делал бы это для Гарри. Дверь камеры со скрипом отворилась. Вошли трое мужчин в однотонных чёрных робах. — Пора, Блэк, — сказал один из них, но никто к нему не подошёл. Дрожа, Сириус поднялся на ноги. Его колени подгибались под собственным весом, но он был рад, что пришедшие не стали ему помогать. Свои последние шаги он хотел сделать сам. Он почувствовал, как его запястья и щиколотки сковали цепи. Его руки по-прежнему были сжаты в кулаки, и он чувствовал нагретый теплом его ладони подарок Гарри в одном из них. А затем он, спотыкаясь, побрёл вперёд, к двери, затем в подземный коридор, тускло освещённый факелами, слишком яркими для его привыкших к темноте камеры глаз. Вот и всё. Это были его последние секунды. Ему даже и не снилось, что они станут такими, что его жизнь закончится… так. Скоро от него не останется ничего — ни мыслей, ни страхов, ни чувств, ни воспоминаний, ни души. Будто испугавшись своей участи, воспоминания ураганом нахлынули на него. Гарри лежит рядом с ним на диване, положив голову ему на бедро. Его милое, невинное детское личико расслаблено; на нём танцуют блики от пламени в камине. Сириус нежно укрывает маленькое тельце одеялом и разглаживает складки. Цепи на щиколотках трутся друг о друга, тихо позвякивая. Он дома у Поттеров; Джеймс крепко обнимает его в комнате для гостей. — Можешь остаться здесь, Бродяга. Теперь мы твоя семья. Мы никогда тебя не бросим. Я всегда буду твоим братом. Неотёсанные камни на полу царапают его босые ноги. Гарри приземляется на лугу позади их дома, слезает с метлы, как только его ноги касаются земли, и бежит. — Я сделал это, Сириус! Я смог! Радостно хохочущий мальчик бежит к нему, раскинув руки, и Сириус поднимает его, кружит его в воздухе, смеётся вместе с ним. Двое мужчин идут от него по бокам, один — за спиной. Полная тишина. Ремус вынимает Сириусову палочку из его руки и обхватывает окровавленное запястье Сириуса ладонью. Слёзы застилают большие напуганные глаза; он шепчет те слова, которые Сириус так жаждал услышать последние несколько месяцев. — Я прощаю тебя. Слышишь меня? Я прощаю тебя, Сириус. Но пообещай мне… пообещай мне больше никогда так не делать. Огромные резные деревянные двери маячат перед ним, открывают ему дорогу к смерти. Сириус сидит на своей кровати, Гарри — у него на коленях. — Ты правда хочешь, чтобы я был с тобой? — Очень, очень хочу. — И мне никогда не придётся вернуться? — Никогда. Только через мой труп. — И… — Гарри нервно смотрит на него, — и я… я тебе нравлюсь? Сириус крепко обнимает крестника. — Ты мне ужасно нравишься, Гарри. Я люблю тебя, как любил бы своего сына. Поток слёз из огромных зелёных глаз, детские ручонки, обвившие шею Сириуса, и Гарри бормочет: — И я тебя люблю. Последнее воспоминание ударило по нему сильней остальных, больно сжало его сердце, будто пытаясь выдавить из него все соки. Гарри его любил. Любил его. И… нет, он не мог позволить этому свершиться. Гарри любил его, любил эту самую душу. Он не мог её лишиться! Он нужен был Гарри. Он начал бороться. Его конечности тряслись, колени подкашивались, но он продолжал пытаться вырваться из оков, из рук, которые схватили его и потащили его к большому гладкому каменному столу в конце комнаты. Он вырывался и отпихивал их, прижимавших его к поверхности. Он задёргался и засучил ногами, когда они вновь сковали его цепями, на этот раз — привязывая к столу. Он орал, кусался, лязгал цепями… — Нет! Нет! Вы не можете! Я ему нужен! Вы что, не понимаете? Я ему нужен! — крики привели его к новому приступу кашля. Его тело задрожало. Цепи продолжали грохотать. — Мне жаль, Блэк, — тихо произнёс один из его охранников. — Но ты ничего не можешь сделать. Никто уже ничего не сможет сделать. Не сопротивляйся; так будет только хуже. Как только свидетели соберутся, дементоров запустят сюда. Скоро всё закончится.***
Хогвартский замок в тишине возвышался над замёрзшим озером и снежными просторами. Некоторые студенты разносили по коридорам звуки предрождественской радости, но до отбоя оставалось меньше часа, и ученики уже возвращались в гостиные своих факультетов, к теплу каминного пламени. Единственным шумом в кабинете директора были тихое пыхтение и звон длинных серебристых предметов, поставленных здесь с непонятной целью. Эту тишину лишь ненадолго прервали яркая сверхъестественная вспышка внезапно позеленевшего огня в камине и вышедшая оттуда высокая фигура. Движения её были спокойными, плавными, и лишь тот, кто был близко знаком с Альбусом Дамблдором, сейчас бы увидел напряжение и внутреннюю усталость в его позе. Глубоко вздохнув, директор Хогвартса, школы Чародейства и Волшебства, обладавший также великим множеством иных титулов, подошёл к столу и опустился в своё кресло. Где-то на задворках разума он отметил, что эта его привычка садиться, как только он возвращался в свои покои, его слегка волновала. Он уже не один раз отказывался от места министра магии, так почему же он по-прежнему ощущал на своих плечах вес ответственности за целый волшебный мир? Развитие этой мысли прервал — или, вернее, избавил от него директора — стук в высокое окно кабинета. Дамблдор нахмурился, поднялся с места, подошёл к окну и дал влететь взъерошенной сове. Он отвязал от ноги птицы маленький свиток пергамента и закрыл за совой окно. Глаза его были прикованы к письму. А после Альбус Дамблдор сделал то, что редко делал в одиночестве и никогда — в присутствии других людей: ругнулся. В несколько шагов великий маг пересёк комнату — мантия вздымалась вслед за ним, усталость как рукой сняло — и вновь исчез среди языков пламени.***
В такое позднее время министерские камины были уже закрыты для посетителей. Как работник, Артур Уизли имел доступ к министерству даже после официального закрытия, но для остальных троих это создавало ощутимые затруднения, особенно с учётом того, что один из них был обездвижен и висел в воздухе на расстоянии пары дюймов от пола. Поэтому им пришлось использовать старый вход — телефонную будку. Для четверых там было довольно тесно, но поездка, к счастью, была короткой. Двери будки открывались в атриум. Ремус уже был здесь — впервые он посетил министерство совсем юным, в пять лет. К счастью, тогда он ещё не совсем понимал причины их визита, но он хорошо запомнил свой восторг при виде огромного сверкающего зала. Тёмный отполированный пол, высокие переливчато-синие потолки, мерцающие золотые руны и, конечно, блестящий волшебный фонтан посреди холла. Он подумал, что Гарри, выросшего с магглами, эта картина наверняка тоже сильно впечатляла. Тогда он опустил взгляд на маленького мальчика, который теперь сжимал не его робу, но его руку, но Гарри, казалось, даже не замечал волшебное место, в котором оказался. Вместо этого он дёргал Ремуса за руку и с одышкой в голосе просил: — Скорее, Ремус, надо идти к Сириусу! И вдруг перед ними предстал низкий, почти лысый волшебник с седым хохолком. — Добрый вечер, джентльмены. Боюсь, что мы принимаем посетителей только с девяти до шести часов. Кроме того, большинство сотрудников министерства уже ушли. — Дело не в этом, — быстро возразил Ремус. — Мы по срочному вопросу. Мне нужно поговорить с… — И что же это за вопрос? — поинтересовался коротышка. — Это по делу Сириуса Блэка, у нас… — О! — манера обращения мага тут же изменилась, из надменной превратилась в почтительную. — Вы пришли на казнь? Так сразу бы и сказали! Хотя, боюсь, вы довольно поздно, и я… Ремуса словно ударили в живот. — Ч-что? — заикаясь, переспросил он. Кровь разом покинула его лицо и, наверное, мозг тоже, потому что он не мог сформировать ни единой внятной мысли, не говоря уж о фразе. Во внезапной пустоте его головы эхом звенело одно лишь слово. Казнь. — Казнь? — донёсся до Ремуса голос Артура Уизли. — А суд вообще был? Когда она произойдёт? — Ну… по сути, сейчас, — сконфуженно ответил маг. — Так вы не свидетели? Но Ремус уже не слышал слов низкого волшебника. Он бежал, бежал вниз по длинному атриуму к лифтам. Сердце билось с бешеной скоростью, стуком лошадиных копыт отдавалось по всему организму. Он не слышал крики: «Сэр! Сэр, вам туда нельзя просто так! Сэр, я должен осмотреть вашу палочку! Охрана! Охрана!» Вскоре он осознал, что кто-то дёргает его за руку, обнаружил маленькую ладошку Гарри в своей и взял мальчика на руки, крепко прижал к груди и вошёл в лифт, молясь всем известным богам, чтобы он не опоздал, только не в этот раз, молясь, чтобы его не лишили последнего шанса всё исправить…***
Глубоко внизу в подземелье, привязанный к каменному столу, словно жертва к алтарю, Сириус пытался усмирить своё дыхание. Жертва. Когда ты не лежал беззащитный, как агнец из поговорки, и не ждал, не чувствовал приближения дементоров, это, может быть, и было хорошо и правильно. Но не сейчас. Он слышал голоса людей, которых не видел. Один из них, как ему показалось, принадлежал Скримджеру. В разговоре участвовали ещё как минимум один мужчина и женщина с ужасно писклявым девчачьим голосом. А после раздались шаги; он услышал стук чего-то — предположительно, трости — о пол и голос, который он тут же узнал. Люциус Малфой. В груди его родился почти истеричный смешок, но выдавить из себя он смог только удушенное булькание. Это, похоже, привлекло внимание мужчины. Шаги и грохот от ударов трости направились к столу и человеку, к нему привязанному. А после Сириус наконец увидел длинные светлые волосы и холодные, словно лёд, глаза. Улыбка Люциуса Малфоя была им под стать — такая же ледяная. Маг поднял одну из своих аристократичных бровей. — Ах, Сириус, — почти дружелюбно начал он, будто они были у Малфоев на чайных посиделках — куда ходили они с матерью, когда Сириус был ребёнком, — чудесный вечер, чтобы немного развлечься, не так ли? Даже беспалочковая магия не позволяла убивать людей взглядом — иначе бы блондину грозила смертельная опасность. — Люциус… иди к чёрту! — Я так думаю, что туда отправишься ты, дорогой кузен, — зловеще улыбнулся узнику волшебник. — О, какая позорная кончина для великого Сириуса Блэка. Приговорён всю оставшуюся жизнь пускать слюни, осуждён без суда и следствия. Отныне — овощ, пустая оболочка… Хотя вряд ли кто-то заметит разницу, — Люциус поднял трость и медленно провёл ей по щеке Сириуса. — И всё же мне почти жаль, что так вышло… но теперь ты хотя бы не будешь путаться под ногами. Прежде чем Сириус успел придумать достойный ответ, он почувствовал знакомый ледяной холод и услышал хрипы. В подземелье запустили дементоров.***
В этом Альбус Дамблдор не признался бы никому, даже себе, но в такие моменты он наслаждался тем фактом, что он один из — если не самый — могущественный маг на свете. Это позволяло ему врываться в министерство когда угодно и не быть задержанным никем — вряд ли они даже подумали бы о том, чтобы попытаться, это давало ему возможность открывать дверь кабинета Фаджа нараспашку, так, что все бумаги и свитки взлетали со стола министра и рассыпались по полу. Фадж вскочил с места и отмахнулся от бумажного дождя. — Дамблдор! Во имя Мерлина, что здесь происходит? Альбус Дамблдор смерил маленького волшебника взглядом, с которым мало кто был знаком. — Не держите меня за дурака, Корнелиус! Вы сейчас же остановите казнь Сириуса Блэка!***
Лифт остановился на девятом уровне — в Отделе Тайн. Отсюда шла лестница на следующий — в подземелья, где располагались камеры задержания, зал суда, где заседали члены Визенгамота, и комната исполнения смертного приговора. Ремус побежал вниз по лестнице, перепрыгивая по две-три ступеньки, что было не так-то легко сделать, держа на руках восьмилетнего мальчика. В его мозгу вспыхивали фрагменты мыслей: такие, как тот факт, что не стоило брать сюда Гарри, что ему не следует этого видеть — но что он мог с ним сделать? Он не мог его оставить, Гарри ему не позволит, да и у Ремуса не было времени на это, откровенно говоря. Он сбежал по лестнице и, спотыкаясь, понёсся вниз по коридору к огромным резным дверям. Он даже не думал, что говорить, что делать. Поставив Гарри на ноги, он распахнул двери и с адской яростью внутри ворвался в комнату. А потом он испытал странное чувство: время тянулось, словно резина, и он глядел на всё, включая себя, будто в замедленной съёмке. Ремус видел, как к нему повернулись головы присутствующих. Руфус Скримджер. Долорес Амбридж — стоп, что здесь забыла эта отвратительная женщина? Двое незнакомцев и… и Люциус Малфой. Светлые волосы, шёлковая одежда — безукоризненный наряд специально для сегодняшнего события. Он видел, как их руки потянулись за палочками, но чувствовал себя удивительно невозмутимым. Видел притаившихся в углу серебристых животных — лев, барсук, кошка, ящерица и огромная хищная птица. Ремус видел лучшего друга, распятого на тёмном каменном столе, видел его руки, сжатые в кулаки, видел размётанные чёрные волосы и его изогнутое в немом мучительном крике тело. Трое дементоров формировали вокруг него полукруг, высасывали, втягивали что-то в себя… и вдруг тело Сириуса обмякло, и что-то вырвалось из его приоткрытого рта. Прекрасный сияющий огонёк. По-прежнему в замедленной съёмке, Ремус потянулся за палочкой и заглянул вглубь себя. Он гонится за лающим чёрным псом по тёмному лесу, черноволосый мальчик протягивает ему шоколадную лягушку, тот же брюнет, отрастивший локоны подлиннее, заверяет: «Мы друзья, Ремус, и ничто этого не изменит!», уже не мальчик — черноволосый мужчина улыбается во все тридцать два и даёт ему подержать радостно визжащего малыша, уже не малыш — мальчик кричит: «Он говорил, что скучает по тебе. Он сказал, что ты был его другом!», он невиновен, Сириус невиновен… — ЭКСПЕКТО ПАТРОНУМ! Из палочки Ремуса вышла огромная серебристая собака. Резиновое время взорвалось; съёмка превратилась в ускоренную. Комнату наполнили крики и визги, в его сторону полетели заклятия. Он рухнул на пол и потянул за собой бывшего рядом Гарри; проклятие, чуть не задевшее его, ветром прошлось по волосам. Из этого неудобного положения он мог видеть, что дементоры отлетели, а грудь человека на столе в другом конце комнаты вновь вздымалась и опускалась. Но жуткие создания уже возвращались обратно, а его Патронус исчез, когда он упал и потерял концентрацию. Он снова направил палочку на дементоров и взревел: — ЭКСПЕКТО ПАТРОНУМ! Но серебристая собака была уже не такой яркой; она мерцала от каждого его сомнения. Прижав к себе маленькое дрожащее тельце Гарри, от метнул ещё одно заклятие в цепи Сириуса, и те отпустили его. Но Сириус, казалось, даже не заметил своей новообретённой свободы. — Бродяга! — заорал Ремус. — БРОДЯГА-А! Сириус поднял голову и повернул её к другу, но казался слишком слабым, чтобы сдвинуться с места. В Ремуса полетела новая волна заклятий, и Ремус полностью осознал, в каком незавидном положении оказался. Мерлин, что ему делать?! — Стойте! Пожалуйста! Я могу всё объяснить! Здесь ребёнок! — отчаянно воззвал он. — ВСЕМ ОСТАНОВИТЬСЯ И ОПУСТИТЬ ПАЛОЧКИ! — внезапно раздался в подземелье командный, магически усиленный голос, и Ремус облегчённо расслабился, увидев стоящих в дверях грозного Альбуса Дамблдора, неуютно ёрзающего Корнелиуса Фаджа и явно шокированного Артура Уизли. — А теперь мне бы очень хотелось услышать объяснение всему этому, — сурово произнёс Альбус Дамблдор. Его голос больше не разносился по всей комнате. — Что всё это значит? Руфус? Корнелиус? О, да вы тоже здесь, Люциус! — Этого человека надо арестовать! — вскрикнула Долорес Амбридж. — Он прервал министерскую процедуру и попытался освободить осуждённого преступника, чтобы позволить ему избежать справедливой участи! — Возможно, вы меня не совсем понимаете, мисс Амбридж. Моя версия несколько отличается от вашей. Кроме того, обычно я задаю людям вопросы и собираю достаточно доказательств, прежде чем вынести обвинения, — почти мягко сказал Дамблдор. Ремус не понимал, как он сумел так быстро успокоиться. Сам он трясся. Он поднялся на ноги, дрожащими руками пригладил робу и всклокоченную причёску. Как только он ослабил хватку, Гарри побежал к каменному столу, к лежащему на нём трясущемуся крёстному. Но как только Ремус сделал шаг в том же направлении, на него тут же направили палочку. — А ты даже не двигайся, Люпин! — прорычал Скримджер. — Прошу, опустите палочку, Руфус, — помотал головой Дамблдор. — Мне казалось, мы сошлись на том, что это дело требует расследования и тщательных поисков истины. — Он сознался, Альбус. Пока мои люди допрашивали его, он ничего полезного не говорил, но один из невыразимцев смог заставить его признаться, — отрезал Скримджер. Ему не нравились эти намёки на его возможную халатность в работе. — Министр лично отдал приказ. — Интересно, — заметил Дамблдор и с поднятыми бровями повернулся к Фаджу. Но больше никто не успел ничего сказать — с другого конца комнаты донёсся отчаянный крик: «НЕ-ЕТ!» Кровь застыла в жилах присутствовавших, как только они увидели дементора, держащего восьмилетнего мальчика, Гарри Поттера, за подбородок. Голова существа, покрытая капюшоном, склонилась и сделала хриплый вдох.***
Сириус лежал на гладкой холодной поверхности. Камень. Он чувствовал на своих запястьях холодный металл и мог сдвинуть конечности лишь на пару дюймов. До этого он был связан. Цепи всё ещё были здесь, но они не были причиной тому, что он едва мог сдвинуться с места. Взбунтовалась против малейших движений его собственная плоть. У него было очень странное ощущение, словно он только что вернулся назад в своё тело после долгого отсутствия. Всё казалось незнакомым, будучи таким родным. Кто-то его звал? Он поклясться был готов, что слышал, как Лунатик звал его поиграть, но это было невозможно. Лунатики не живут в таких тёмных каменных местах. Что-то его коснулось. Тёплое, немного липкое. Погладило его по голове. Приятно… А потом он уловил глазами какое-то движение у себя перед носом. Он моргнул и попытался побороть головокружение, сосредоточиться на нём, приказал затуманенному разуму распознать движущийся объект. Вдруг он увидел зелёные глаза и всхлипнул. Он уже умер? Но разве его душа не исчезла? Он ведь не мог быть в раю без души, правда? Взъерошенные чёрные волосы… — Гарри… — выдохнул он. Это было не то сном, не то галлюцинацией. А потом его шею обвили детские ручонки, и Сириусу стало всё равно. Он собирался наслаждаться этим видением всё отведённое ему на то время. Но, к сожалению, это продлилось совсем недолго. Ручонки отстранились, но пальцы вцепились в него, словно что-то пытаясь побороть. Он попытался подвинуться, ухватиться руками за чудесное видение, за крестника, но почувствовал лишь воздух. Куда он делся? Сириус с трудом перевернулся на бок и снова моргнул. И тогда он увидел то, чего никогда не бывало даже в самых страшных, жутких его кошмарах. Фигура в капюшоне — дементор — склонилась над его маленьким напуганным крестником. — НЕ-ЕТ! Сириус незнамо как — он не чувствовал ни ног, ни земли под ними — мгновенно пересёк комнату. Он видел лишь одно — своего крестника. Гарри. Холод вновь сковывал его, кровь, казалось, превращалась в лёд. Прямо перед ним предстало лицо Джеймса, его слепые, застывшие, немо укоряющие глаза. Мёртвые, безвозвратно ушедшие. Его вина. Его вина. Но то действо, что развернулось сейчас, у него на глазах, было куда страшнее. Нет! Только не Гарри! Никогда… Гарри был его. Он был самым важным на белом свете, и Сириус не собирался позволять чему-то ему навредить. Пока он жив, всё с Гарри будет хорошо. Он потянулся к крестнику и вырвал его из хватки дементора. Но их было всё больше, и они окружали их. Сириус прижал маленькое тельце Гарри к себе, закрывая его собой. Его словно окунули в ледяную воду. Он слышал вопли своей матери, видел отца с поднятой палочкой, видел лежащего в больнице окровавленного Ремуса, видел, как они с Джеймсом отвернулись от него, Сириуса, глаза Джеймса, тело Лили, плач малыша Гарри… Гарри. Гарри. Гарри. Гарри его любил. Любил его. И он любил Гарри. Нет! Вы никогда не получите Гарри! Не тронете моего сына! Клянусь! Сириус не видел, как с того места, где он закрывал собой Гарри, извержением сорвался яркий серебристый свет. Не видел, как косматые тёмные существа отпрянули и разлетелись в стороны. Не слышал шокированные, изумлённые крики присутствовавших. Он помнил лишь о Гарри. Удержать Гарри. Защитить Гарри. Спасти Гарри. А после он провалился во тьму.