***
Они лежали в обнимку на камне, Тэхён игрался с волосами Чонгука, наматывая пряди на палец, как вдруг они услышали странный рёв. Сирена рядом с Чонгуком напряглась, став похожей на камень, рука, закинутая на талию русала, крепко сжалась, заставив поморщиться. Внезапный рёв вынуждал воду бугриться, яростно вздыматься и опадать, обдавая переплетённые тела на камне водой. Чайки в воздухе кричали, и когда Чонгук повернул голову, он понял почему: человеческий корабль двигался в их сторону. Русал почувствовал лёгкую панику, когда услышал, как от сирены стали исходить странные звуки — рокот, шедший откуда-то из самых глубин. — Ты чего? — Чонгук обеспокоенно повернулся к Тэхёну. На лицо тот выглядел обычно, разве что скулы были напряжены, а серебряные глаза опаляли холодностью. — Это… инстинкты. Каждый раз, видя людей, мне хочется потопить их. — Но ты… ты ведь не сделаешь этого, правда? — Чонгук говорил тихо. Его глаза, невинные и огромные, неотрывно смотрели на напряжённого, нервно сглатывающего Тэхёна. — Нет, — Тэхён качал головой, — нет, я больше так не делаю. Уже давно… Тот раз с тобой был вынужденным. — Хорошо. — Чонгук выдохнул и положил голову обратно на чужое плечо. — Ты молодец. Вместе они смотрели, как белый корабль замер посреди океана; волны постепенно стихли. От корабля шла странная музыка, быстрая и грубая, от неё хвост Чонгука неосознанно подрагивал в такт. Люди выходили на палубу с бутылками, и Чонгук морщился, вспоминая, как пробовал созданный ими напиток. Тэхён будто понимал это: его лицо украшала довольная ухмылка, а ещё смотрел он на русала в своих руках с весёлым блеском. Люди прыгали и бегали, и Чонгук завороженно смотрел за движением их ног. «Как странно», — думал он, наблюдая за тем, как один человек запрыгнул другому на спину с громким криком и как другие вокруг них кружились и делали странные взмахи руками. — Что они делают? — вырвался из Чонгука неосознанно вопрос. — Танцуют, — ответил ему Тэхён. Чонгук понимающе кивнул, будто одного слова ему было достаточно. Эти люди действительно выглядели весело и безобидно, и его ненависть к ним уменьшилась. Не бывает только плохих или только добрых: Тэхён тому доказательство. — А что они делают сейчас? — вновь задал он вопрос, смотря, как два человека залезли в огромные прозрачные пузыри и начали бегать в них на всех своих конечностях по поверхности океана, при этом не тонув. Тэхён молчал. Когда Чонгук повернулся к нему, то обнаружил, что голова сирены была наклонена набок так же, как и его, а в глазах присутствовало одинаковое замешательство. — Честно говоря, я не имею ни малейшего понятия. — Тэхён засмеялся, повернувшись в сторону Чонгука. — Иногда я спрашиваю себя, чего в людях больше — идиотизма или же гениальности. — Наверное, нам никогда их не понять, — вздохнул Чонгук, привалившись на тело Тэхёна. — Точно.***
Ночь сменялась днём, сутки сутками. Незаметно приплыли киты, ознаменовав своё прибытие громким рёвом, достигнувшим самых глубин. В этот день весь океан праздновал. Русалки пели песни и провожали очередной сменившийся год, а Чонгук в этот знаменательный день отмечал своё совершеннолетие. Он ещё дремал, когда его вырвали из сна радостными криками. Сонно морщась, Чонгук не понимал, почему его тянут из дворца наружу, где русалки веселились и пели песни, раздавая друг другу поздравления и подарки. Он начал просыпаться, только когда в его волосы вплели восемнадцатую жемчужину, а русалки стали петь ему ритуальные песни. Родные кругами плавали вокруг него, осыпая цветами и разноцветным песком, скандируя «счастливого дня кита, Чонгук-и!». Он достигнул зрелости, и шесть братьев целовали его в щёки, заставляя широко улыбаться. Они пели ему на ухо пожелания, а он в ответ всех обнимал, в душе пряча разраставшуюся грусть. Это был такой великолепный день, и ему не хватало только Тэхёна, по которому он тосковал. — Я желаю, чтобы ты жил счастливо, — пропел сладко Чимин. Он был старше всего на два кита, поэтому братская любовь между ними была сильнее, чем между другими. Хотя и разногласий у них было побольше. — Спасибо, — прошептал Чонгук в ответ, потёршись о нос брата носом. Тогда, в компании своей семьи, он «впервые» всплыл на поверхность. Все провожали его во взрослую жизнь. Ему пришлось наигранно делать удивлённый вид и задыхаться, словно он никогда прежде не дышал лёгкими. Его мама и папа ободряюще хлопали его по спине, говоря, что вскоре это пройдёт. После они все вместе, следуя стае дельфинов, подплыли близко-близко к поверхности, пока, в конечном итоге, Чонгук не остался совсем один. И тогда он плыл, быстро рассекая воду и радостно хохоча, потому что чувствовал внутри свободу и лёгкость. Всё казалось таким чудесным, но Чонгук хотел, чтобы этот день стал ещё лучше, чем есть. Он и сам не заметил, как певшая от счастья душа привела его к знакомому месту у скалистых, выступавших из воды на поверхность гор. Он улыбался, потому что сирена ждала его на камне, постукивая по нему пальцем, будто была нетерпелива и устала лежать без дела. Чонгуку ужасно хотелось поцеловать Тэхёна, потрогать, погладить пальцами острые черты лица. Он так соскучился по нему, что всё его существо дрожало от нетерпения. Воодушевлённый эйфорией он поплыл вверх, не замечая ничего вокруг, хотя стоило бы. — Чонгук? — блеклый голос Чимина, зазвучавший где-то снизу, заставил его застыть. Всё тело пронзило током. От голоса Чимина русал вздрогнул, боясь двинуться. Огромными усилиями Чонгук заставил себя медленно повернуться и столкнуться взглядом с напряжённым выражением лица брата. Таким белым и прозрачным, что даже розовые волосы не помогали оттенить цвет кожи. — Ты сейчас медленно должен опуститься ко мне. Слышишь? — шептал Чимин своими потерявшими всю алость губами. Чонгук даже издалека ясно видел, как его брата трясло. — Там сирена, — сказал Чимин так, будто они вот-вот должны были погибнуть. Вопреки его словам, Чонгук не решался двигаться. Он разрывался между желанием подняться к своей паре наверх и опуститься вниз, чтобы успокоить брата. Он прекрасно знал, что второй вариант был верным, просто он медлил, потому что происходящее застигло его врасплох. Чимин же нервно смотрел то на сирену, то на Чонгука, которому до боли в связках хотелось сказать, что они в порядке, что Тэхён — безобиднейшая и добрейшая сирена, которую только можно встретить. Но он не успел ничего: ни решить приблизиться к брату, ни сказать ему слова успокоения. В какой-то момент переполненные страхом глаза Чимина вперились наверх, а его рот приоткрылся и неровные пузыри поплыли вокруг его удивлённого лица. Сердце Чонгука замерло и сжалось, казалось, в нечто ничтожно маленькое от страха. Меньше песчинки, в нечто настолько едва заметное, словно там и вовсе ничего не было. Легкие Чимина же в какой-то момент полностью заполнились водой, и пузыри прекратились, вместе с ними закончилось и молчание. Чимин пробормотал едва различимо, Чонгук даже не был уверен, что слышал его голос, однако прочел слова брата по губам: — Это твоё брачное ожерелье. Бам. Чонгука будто ударили в живот и разом оглушили. Внутри всё завязалось и болезненно скрутило в морские узлы. — Чонгук… — голос Чимина звучал как мольба, он словно умолял сказать ему, что всё это не правда. Что ожерелье Чонгука не свисает с шеи сирены, что увиденное им — неправда. — Ты всё это время… Ты… с сиреной? — запинался он от испуга и ужаса. В его глазах было столько обвинения, сколько маленький русал не видел за всю жизнь. У Чонгука в голове замелькали кадры того, как Чимин помогал ему нанизывать жемчужины на крепкий ус сома, как он смеялся, говоря, что будущая пара Чонгука — бедолага, потому что ему достанется такое ожерелье. И что Чонгуку следовало подойти к этому делу более ответственно. Сейчас Чимин мог видеть, на ком было ожерелье, к созданию которого он приложил руку — на враге, на том, с кем у русалок вечная и непрерывная война. На кровожадной и самой ужасной убийце океана. — Нам нужно домой. — Тон голоса Чимина стал ледяным, глаза его остекленели. — Сейчас же, Чонгук. Чонгук никогда не спорил с тем, что глуп, что слеп во многом. Он недалёк и прост, однако даже он понимал, что если он согласится с Чимином — его ждёт жизнь взаперти. Его не выпустят из подводного королевства, приставят охрану и будут следить денно и нощно, не давая и шанса на побег. Он будет умирать от тоски по простору и свободе, по Тэхёну, по любви. Чимин всё расскажет, и тогда его, маленького принца, никогда не подпустят к солнцу. Будет только тьма, тьма, тьма. Беспросветные километры солёной воды. Он знал, что Чимин любит его и хочет уберечь, но он не мог позволить ему отобрать у него то, ради чего он жил. Его глаза защипало, он знал, что из них лились слёзы — прозрачные и невидимые в воде. Подозревал ли Чимин, что заставлял его брата горестно плакать? Знал ли Чимин вообще, что это такое? Видел ли он когда-нибудь свидетельство своей собственной печали? — Плывём домой, Чонгук, — повторил Чимин, на этот раз его тон голоса был более груб. Он царапал и резал Чонгука похлеще, чем человеческие ножи. — Нет. — Чонгук помотал головой и его хвост задвигался, поднимая его дальше вверх. — Прости, но я не могу так. — Чонгук! — Чимин плыл следом, его вытянутые руки стремились схватить брата за хвост. Но Чонгук всегда был смелее, ловчее и быстрее. Чимин отставал и у него не было ни единого шанса добраться до брата раньше, чем тот достигнет поверхности. — Чонгук! — его крик звуковой волной облетел всю ближайшую местность. Чонгук выпрыгнул из воды прямо на камень возле сирены, и единственное, что оставалось хватать Чимину, так это оставшиеся после его хвоста пузыри. Чонгук был в руках «чудовища», жался к нему и тёрся носом о шею, будто искал в нём успокоения. Чимин смотрел на это из воды и медленно, под тяжестью собственного недвижимого тела и потяжелевшего от отвращения сердца, опускался вниз. Его рука сжалась вокруг золотой шкатулки, внутри которой было зеркальце и маленькая танцующая балерина в розовой пачке. Он нашёл эту занимательную вещицу, потерянную двухвостыми, уже достаточно давно. Он сам видел, как она падала в океан и как крутилась фигура внутри. Сейчас механизм сломался, заржавел, но Чимин всё равно хотел отдать шкатулку Чонгуку и рассказать, как удивительно было зрелище, когда маленькое двухвостое создание внутри двигалось вокруг своей оси. Но сейчас всё желание пропало: Чимин неверяще смотрел, как его брат под руку с сиреной уплывали в неизвестную сторону, и не смог ничего с собой поделать — разбил подарок Чонгука о ближайшую скалу, чувствуя ненавистное жжение в глазах и комок в горле. Он смотрел, как оторванная от шкатулки маленькая балерина в розовом, в цвет его хвоста, медленно опускалась в песок, завершая свой последний танец, и осознавал, что был причастен и виновен во всём этом. Что это он день за днём выгораживал Чонгука, думая, что тот шастал где-то на дне в поиске человеческих безделушек. Что это он позволял всё это время подвергать его опасности. Встречаться с сиреной. Любить… чудовище. Вина разрывала его на части, и он ничего не мог с этим поделать. Теперь же Чонгук был полностью потерян.