Some kind of heaven

Храм был таким огромным, пафосным и внушительным, что Чимин чувствовал себя просто мизерным и незначимым. Стража вела его меж позолоченных колонн по мраморному, белёсому покрытию. Ангельские защитные руны были на всех оконных витражах, и у Пака внутри что-то с треском ломается. Та хрупкая надежда на спасение. Ведь ни одно демоническое создание не пройдёт через эту защиту. Чимин даже опускает веки покрасневших глаз, когда перед ним открывают большие двери с ажурными ручками, ведь яркий свет обрушивается на него. А после постепенно стихает, и мальчишка в растерянности метает взгляд по присяжным ангелам, которые с осуждением смотрели на него. Пак ощущает, как трясутся коленки и дрожат руки в особых наручниках, не позволяющих ему применять ангельские умения или убрать крылья, что аккуратно прижаты были к спине. И тут он чувствует на себе два тёплых взгляда, единственные глаза, что глядят с горестью и любовью. Ангел быстро находит своих друзей, но не может долго задерживать на них взгляд — снова подступают слёзы. Подсудимого толкают вперёд, и на ватных ногах он продолжает идти к центру зала Верховного Суда, поднимаясь по ступенькам на небольшой выступ. Он сглатывает, собирается с духом и, наконец, поднимает глаза на возвышавшихся над всеми высших ангелов. Серафимы были изящны, красивы. Все с гордо поднятыми головами и расправленными плечами, на которых золотые плиты и спадающие белые мантии. От них веяло величием и превосходством. Честно, Чимин нашёл в них сходство с дьяволом. Не зря всё же он был одним из них. Тишина нагнетала и ещё больше пугала. Казалось, Пак мог слышать эхо собственного дыхания и стук сердца. Никто не шевелился, все ожидали первого слова главы высших ангелов. Секунды тянулись мучительными часами для маленького ангела в центре Суда, на котором решится его судьба. Противный слезной ком в горле встал, и было такое чувство, что ноги вот-вот не выдержат весь тот груз, что навис на душе мальчишки. — Архангел Пак Чимин, — наконец стеклянный голос врезается в витражи и фрески на стенах, — вы подозреваетесь в совершении тяжких преступлений, таких как тесная связь с демоническим отродьем. В связи с этим и грешное деяние: похоть, половое слияние до полного ангельского совершеннолетия. — Ваше святейшество, — тут же вскакивает на ноги Тэхён, как его останавливают махом руки, продолжая. — Прежде, чем начнётся ваша защита, я скажу, что да, у нас есть несколько свидетелей, доказывающих вину этого архангела, и все они сидят в зале. Чимин переводит взгляд вместе с остальными и замирает, видя Ухёка и тех самых ангелов, что избивали Хосока. Тех, кого он спас, не дав дьяволу убить их. А сейчас они готовы дать любые показания против него. — Пак Чимин, — снова обращается к нему серафим, — вам есть что сказать по поводу обвинений в вашу сторону? Грудную клетку сдавливает под невидимым прессом. Становится труднее дышать, а земля словно уходит из-под ног. А что он может сказать…? Что он может сказать в свою защиту? Его всё равно осудят, вынесут жёсткий приговор вне зависимости от того, насколько правдивой будет его ложь. Ведь Чимин видит в глазах всех высших ангелов и присяжных, что всё уже решено, что приговор уже вынесен, а всё, что сейчас происходит — это лишь соблюдение обычая. — Нам есть, если позволите, — подаёт голос Юнги. — Как вы можете обвинять его в таком обычном жизненном процессе, как половой акт? — Он ложился под демона, — вскидывает брови уже другой серафим, брезгливо бросая взгляд на мальчишку. — Да и не просто демона — дьявола!.. — И? Такого запрета даже не прописано в наших законах, — продолжает тот. — Это ведь отвратительно, — кривится третий высший ангел. — Омерзительно и неправильно. Он больше не имеет права называть себя архангелом и носить эти чистые, белые крылья. Он грешен, опорочен и испорчен! У Чимина голова давно опущена, а блондинистая чёлка закрывает половину лица. Он стискивает пальчики в небольшие кулачки и впервые говорит: — А вы все думаете, что святые? — поднимает медовые глаза, в которых вселенская обида на весь этот чёртов мир, перевернувшийся вверх дном. — Считаете себя священными благодетелями, добрейшими и чистейшими душами? Да все вы сгнили. Он проводит взглядом по каждому серафиму, по Ухёку и его группе, точно сканируя и видя их настоящие эгоистичные личности, заботящиеся лишь о себе и собственной выгоде. — Да как ты смеешь, ничтожный …! — Это немыслимо!.. Возмущаются в один голос двое высших, в то время как один, что сидел последний слева, не промолвил ещё ни слова. Он лишь как-то изучающе, так пристально разглядывал мальчишку. Но в его взгляде не было осуждения — только некий интерес. Гул всё увеличивался в зале Суда, отчего главному пришлось ударить своим посохом о пол, чтобы всё утихомирить. — Подсудимый Пак Чимин, своим этим заявлением вы признаёте то, что действительно вступали в сексуальную связь с дьяволом? — Вы ведь и так всё уже сами решили, — поникнув, произносит тот, медленно закрывая глаза, стараясь сдержать поток слёз. И вдруг серафим с длинными волосами до плеч, что молчком сидел до этого, громко и внятно заявил: — Я хочу встать на сторону защиты подсудимого. Все как один подняли на него шокированные взоры. Его голубые глаза поймали чиминовы и старались успокоить его. Он располагал к себе, но в то же время таил в себе загадку и непредсказуемость, что сейчас показалась такими словами. — Рафаил, что ты сказал? — неверующе переспрашивает глава. — Я бы не стал делать поспешных выводов насчёт мальчишки, — игнорирует его тот, складывая руки перед собой в замке. — Вы даже не рассмотрели вариант того, что между ними сложились не только интимные отношения, но и духовные. По залу понеслись недобрые шептания и осуждения. Серафимы не знали, что сказать на такое, переглядываясь между собой. Они ожидали от своего собрата чего угодно, но не этого. — Это не меняет факта того, что архангел опорочил себя, как только лёг под демоническое существо, — шипит ядовито мужчина, испепеляя Рафаила. — Он не достоин носить ангельские крылья! Чимин весь сжимается от этого возгласа и свои сокровенные крылышки в страхе поджимает. — И вы готовы уничтожить трепещущие, светлые чувства внутри мальчика? — в изумлении вскидывает ровные брови мужчина. — А как же благодетель…? — Рафаил, — обрезает его глава Совета высших ангелов, Иеремиил,  — достаточно. О каких чувствах может идти речь, если здесь замешан наш самый злейший враг испокон веков? Дьявол без души и сердца, без осознания правильного пути, без святых принципов и моральных ценностей не способен ни на какие чувства! — Может и так, но одна ценность у него точно есть, — спокойно произносит тот, мельком бросив взгляд на ангелочка. — Довольно пустой болтовни! — хлопает в ладони другой высший, и по бокам от пьедестала, где находился Чимин, загорелся небесный голубой огонь в сосудах. Все согласно закивали, понимая, что нет смысла больше церемониться и тратить время. Затаившие дыхание Юнги с Тэхёном очнулись, и последний с криком ринулся вперёд, как его задержали боевые ангелы, а после и его парня, удерживая их на местах. Огонь отдавал по всему помещению пугающие тени танцующих языков пламени. Откуда ни возьмись раздался еле слышный барабанный бой, отдающий в ушах. Чимин заплаканные глаза поднимает на встающего для приговора главного высшего и слышит, как сзади к нему поднимаются палачи. Взгляд, полный мнимой и глупой надежды непроизвольно переводится на Рафаила, что устало прикрывает рукой лицо. Он смотрит на ангелочка и одними губами произносит, чтобы тот понял: «Прости, я пытался.» Мальчишка судорожно хватает ртом воздух, когда его берут с двух сторон за плечи и опускают на колени. С него срывают рубашечку и заставляют склонить голову. — Архангел Пак Чимин, вы обвиняетесь в совершении страшного греха: разделении ложа с Верховным владыкой Ада… Чимин уже ничего не слышит: ни ужасного приговора, ни криков и плача своих друзей, что молят о пощаде, ни барабанов, ни даже собственного сердцебиения. Он не слышит и не видит, как Тэхён пробивается через стражу, почти уже подбегая к нему, как его лишают сознания, кидая обмякшее тело его парню и двоих уводя из зала. В мыслях лишь прокручиваются самые яркие воспоминания. Кажется, это и есть то самое выражение, когда говорят, что перед концом вся жизнь пролетает перед глазами. — … властью данной мне Советом высших ангелов, я приговариваю вас к ссылке со святых Небес... Вот они с Тэхёном, такие счастливые, смотрят всевозможные фильмы, поражаясь обычным смертным и их талантам. Тут они все втроём, вместе с Юнги, решают отпраздновать один из любимейших людских праздников: Новый Год и Рождество. Так сказочно, ярко и волшебно, и они просто валяются в снегу, кидая друг в друга комочки снега, не переставая улыбаться. — ...и лишению ангельских крыльев… Появление в доме маленького пушистика Ентана, любителя «целовать» всех своим шершавым язычком. Тёплая улыбка миссис Чхве и её чтение сказок, забота о детках. Наверное, она слишком сильно напомнила мальчишке маму. — … начать исполнение приговора! И Чонгук. Чонгук, который так быстро ворвался в жизнь ангела и кардинально перевернул её. Заставил впервые почувствовать себя значимым, нужным, тем, о ком нужно заботиться. Да и вообще, с ним у Чимина всё было впервые. Столько всего ещё хотелось сказать, столько прочувствовать и пережить вместе. Так несправедливо, что ангел, наконец, нашёл своё счастье, как его тут же лишили его. Хотелось кричать от этой обиды, залитой в груди, но из уст вырвался лишь громкий и отчаянный крик ужасной боли. Из глаз прыснули градом слёзы, а пару вырванных пёрышек бросили в огонь. Чимин извивается и скулит, но его сильно держат, нещадно продолжая отрывать от кости крыла мягкие перья, пачкая остальные кровью. Среди леденящих душу истошных воплей ангела можно было разобрать имя, которое он выкрикивал между судорожным плачем. От этой невыносимой боли хотелось умереть, хотелось просто сгореть, а не мучаться в агонии и ощущать, как от тела раз за разом отрывают твой кусочек. Но ещё больше хотелось вернуться в тот школьный кабинет, где спиной ощущается надёжная грудь, его самого обнимают тёплые руки, а от всех ужасов мира скрывает кокон из дьявольских крыльев... Слишком резко двери храма с удара ноги разлетаются в разные стороны. Небесный огонь в факелах сменяется на адское красное пламя, и свет, проливающийся через оконные витражи, тут же меркнет. В середину зала твёрдыми шагами направляется мужчина с уничтожающей тёмной аурой, от которой все присутствующие в ужасе заледенели. Дьявол дышит тяжело и громко, словно разъярённый дикий зверь, которого долго дразнили, а теперь выпустили на свою добычу. На оголённом торсе выжжена ангельская руна, что кровоточила и продолжала жечь. В одной руке длинный чёрный меч, что издаёт предупреждающий скрежет по мрамору, уродуя его. А за спиной огромнейшие чёрные крылья. — Я самолично перегрызу глотки всем, если с этого ангела спадёт хоть ещё одно перо! — в убийственной ярости рычит Чонгук, угрожающе пригвождая всех одним только своим взглядом к сиденьям. На ноги подскакивает лишь глава высших ангелов, не сводя шокированных распахнутых глаз с мужчины. — Люцифер, ты нарушаешь Божий закон, ступая на священн… ! — Захлопни пасть, выродок, — переводит горящие злостью глаза на него. — И не смей называть меня этим проклятым именем. — С-стража! — пищит тот. Чонгук почти уже дошёл до своего мальчика, как на него со всех сторон накинулись боевые ангелы. Что плохо для них. Дьявольский меч в мгновение ока перерубает без зазрения совести их всех. И вот Чонгук уже у пьедестала, с которого попытались сбежать те, из-за кого Чимин так душераздирающе кричал. Теперь они так же кричат, медленно расплавляясь в пламени самой преисподней. Все яростные эмоции сменяются на жгучую боль в груди, когда Чонгук видит кровавое месиво из прелестных крылышек, которые он обещал оберегать. Мужчина моментально кидается к заплаканному мальчишке, который свои слабенькие трясущие ручки тянет на узнаваемый голос, ведь слёзная пелена оставила слепую дымку в глазах. И в следующий момент оковы на запястьях обрываются, а Чимин ощущает себя в крепких, тоже подёргивающихся руках, боящихся ненароком причинить боль. — Мой маленький, мне так жаль, что я опоздал, — кающийся шёпот на ушко и невесомые, нежные поцелуи сначала в висок, потом в лоб и дальше по всему влажному личику. — Так жаль, извини меня… — Ч-Чонг-гук, — хнычет мальчишка, до которого ещё не до конца доходит реальность происходящего, ведь казалось, что от боли помутилось сознание. — Да, я здесь, кроха, я с тобой. Я рядом, — убаюкивает его дьявол, прижимаясь щекой к блондинистой макушке, — мой маленький ангелок, всё закончилось… Чонгук смотрит на искалеченные крылья, на запятнавшую их кровь и его снова поглощает кровожадный гнев и ненависть на тех, кто заставил страдать его мальчика, кто посмел навредить его крыльям. Бешеные чёрные глаза до дрожи пугают троих высших, кроме одного у края. У него одного единственного на лице спокойствие. — Люцифер, ты ради этого жалкого мальчишки выжег ангельскую руну на своём теле?! — округляет перепуганные глаза Иеремиил, совершенно не понимая действия дьявола, что из-за одного этого поступка на века обрёл себя на болезненные муки. Мужчина шепчет всё ещё утешения и выпускает Чимина из своих объятий, бережно подгибая его крылья, чтобы не поранить. Ангел находится в состоянии, когда сознание вот-вот готово было отключиться, потому не понимает, куда уходит тепло. Он пытается удержать ускользающие руки, боясь, что они навсегда исчезнут. А Чонгук уже выпрямляется, переводя глаза хладнокровного убийцы с серафимов, сжимая пальцы на рукояти длинного меча. — Вы, мерзкие существа, — глухо хрипит он, приближаясь хищно к застывшим высшим ангелам, которые лишь вязкую слюну сглатывали, глядя на то, как в страхе разбегаются из зала Суда все присяжные, даже не думая помочь серафимам. — У меня даже язык не поворачивается назвать вас ангелами. Мгновение — один уже оказывается на лезвие меча, испуская последнее сияние и обмякая. — Единственного ангела здесь вы лично приговорили к ужасной участи. Тёмной тенью дьявол уже подкрался к второму высшему, убивая так же быстро. Последний, Иеремил, по глупости бросился бежать, как по задним частям бёдер проходится лезвие. После рассекает несколько раз и спину. Глава Совета падает пластом на мраморные плиты, вскрикивая от боли, а его крылья, выросшие из спины, намеревались унести отсюда. Только вот дьявол тут же вонзает в них острие меча, прибивая к полу. — И вы просто смотрели на это, — Чонгук с лютой ненавистью окидывает мужчину, бесцеремонно разрезая его крыло. — Гореть таким в Аду, а не мне. Адские языки пламени, точно живые, по приказу своего владыки подползают к кричащему серафиму и заглатывают, оставляя после лишь его отголоски. Чонгук слышит судорожные всхлипы и, откидывая окровавленный меч, тут же подлетает к Чимину, падая рядом на землю и бережно укладывает его в своих руках. — Ты пришёл за мной? — с придыханием тот задаёт вопрос, разлепляя с трудом тяжёлые веки, чтобы увидеть любимые черты красивого мужественного лица. — Конечно, мой маленький, — мягко накрывает приоткрытые губы своими. — Я заберу тебя отсюда. — Мне так больно, Чонгук, — шмыгает носиком Чимин, утыкаясь им же в грудь мужчины, находя там тепло. — Очень-очень больно…. Подуй на ранку — заживёт, — в полудрёме бормочет он, — так говорила мама и миссис Чхве… Ты так сделаешь? — Конечно, кроха, я всё для тебя сделаю… Дьявол качает на руках уже переставшее страшно содрогаться тело, успокоив и, кажется, убаюкав до дремоты. Его слух улавливает тихие шаги, и, подняв голову, он встречается взглядом со спустившимся высшим ангелом, что с абсолютным спокойствием разглядывал зал, заполненный трупами и кровью. — Вот это я называю Страшный Суд, — выдыхает мужчина, подходя ближе. — Они получили по заслугам. — Его крылья, Рафаил…? — тихо спрашивает дьявол, с неким страхом и сожалением глядя на них. Тот подозрительно замялся, начиная что-то отдалённо говорить про строение крыльев: — Он молоденький ангел, организм-то ещё растёт… — Рафаил, — жёстче делает голос дьявол. — Я не знаю, — честно отвечает высший. — Я правда не знаю, Чонгук. Хоть они не успели даже оборвать и половины, но... мне жаль, но есть вероятность того, что они не станут прежними и, возможно, почернеют. У Чонгука сразу взгляд меняется, челюсти сжимаются и желание сделать всё, что угодно, если есть шанс спасти ангельские пёрышки. — Восстановление может занять много времени. Ему нужен будет особый, тщательный уход и забота, — он чуть приподнимает уголки губ, понимая, что с последним дьявол справится. — Но, пойми, Чонгук, всё будет зависеть лишь от самого мальчика. — У него чистейшая душа, — тут же выпаливает дьявол. — Он настоящий ангел, не то что эти аморальные уроды. — Время покажет, остаётся только ждать. Это хорошо, что ты веришь в него, но не строй ложные иллюзии и не навязывай их ему. Ребёнок должен осознавать, какие у него шансы. Чонгук понимает ведь, что ангел прав, но как он может не говорить после своему наивному и нежному мальчику, что все будет хорошо? Как он может не сказать, что его крылышки скоро перестанут болеть и вновь будут белыми и мягкими? Никак. — Рафаил, он не сможет жить с этим, — тише добавляет Чонгук, осматривая изуродованные крылья, но всё ещё самые прекрасные для него. — Что я могу сделать? Что я могу…? — Ты спас его, — прерывает тот, — теперь просто будь рядом, если он попросит — этого достаточно. Мальчик тянется к тебе, он постоянно звал тебя. Ты для него являешься чем-то большим, чем думаешь. Как и он для тебя. Когда дыхание Чимина выравнивается и в конвульсиях перестаёт подёргиваться периодически его тельце, Чонгук аккуратно подхватывает его на руки, чтобы наконец унести из этого ужасного места. И больше никогда не отпускать. — Подожди, — нагоняет его высший ангел и кивает на мальчишку. — Можно? После краткого кивка, Рафаил приближает и опускает два пальца на лоб Чимина, прикрывая глаза и шепча молитву. Подушечки его пальцев выпускают тёплый свет, что впивается в кожу Пака, растекаясь по телу. Лицо его, на котором застывшая гримаса боли была, теперь расслабляется, прекращает хмурится и всё беспокойство сменяется умиротворением. На губах серафима лёгкая тень улыбки, когда он смотрит на Чимина. Однако сводит брови, когда переводит взгляд чуть выше, где выжженный узор продолжает испепелять дьявола изнутри. — Чонгук, эта руна… — Я знаю, — отрезает мужчина, стискивая зубы. — У меня не было другого выхода. Я не мог допустить того, что чуть не произошло. Рафаил понимающим взглядом провожает своего очень старого друга. Вернее, когда-то своего брата, что просто, однажды, решился идти своим путём, и их дороги разошлись. Их взгляды на этот мир, понятие о добре и зле, о балансе между этим слишком схожи, потому они и не враждуют. — Как удивительно и странно, наверное, — склоняет вбок голову высший, кидая последний взгляд на мальчишку, приподнимая уголки губ, — быть любимым тем, кто ненавидит всех остальных.