алкает

его словно ослепляет — в хаотичном безумии, что так свойственно их виду. и что он так старался избегать с тех пор как… с тех пор как. это становится неважным и еще меньше — нужным. у таких как они критерии нужности очень расплывчатые — в конце концов едва ли вечность может предоставить что-то необходимое. его трясет, и лихорадка заползает под кожу змеей, обвивает кости — тянется, тянется, тянется к остаткам живого в этой комнате, к ведьмаку и его исключительной крови. Регис знает, что он выстоит — придется потерпеть, но ради Детлаффа и Геральта… ради этих двоих, он готов на многое. Геральт весь — одна сплошная кровь. покрытый чужой, своей, засохшей и свежей — кровоточащие раны после падальщиков вскрываются, а усиленные эмпатией создают просто феерический по своему вкусу коктейль. но Регис знает — нельзя. ему нельзя пить — и неважно, кого именно. (особенно Геральта) мысль проскальзывает и соскальзывает в задворки сознания — теряется в инстинктах и первобытных желаниях. Геральт кажется расслабленным на этой скамейке — Ласточка давно закончила свое действие, так что сейчас он наиболее близок к здоровому человеку. он укусит его совсем мягко. немного. и тут же отойдет — разумеется, он тут же отпрянет и извинится за сие непотребство. Регис торгуется сам с собой, прекрасно осознавая, что нельзя этого делать. в этом вампиры похожи на людей — никогда не могут договориться. обманывают собственные души. если он убьет Геральта, то никогда себе этого не простит, но- (первый выпад ведьмак удачно отражает.) обманчиво-спокойный, он, тем не менее, проворно отскакивает от чужих когтей — видимо, предугадывал подобное. и в ребрах ломает остатки самообладания, остатки честности, надежды — он хоронит это в себе. тут им самое место. а затем нападает. по-серьезному. и по-крупному. Геральт вздрагивает под ним — смущенный и раскаленный до предела. руки напрягаются, стараясь выбраться из цепкой хватки, но дорогой ведьмак, прекрати. это б е с п о л е з н о. медальон дрожит между ними — слишком точная копия хозяина. он рычит — дергается, думает, паникует. последнее доставляет наслаждение, схожее с садистским. Геральт, неужели ты меня боишься? дрожь сливается в какофонию невнятных звуков и матов — но едва ли Регису не все равно. упивается запахом, идеально выверенным ведьмачьим ароматом — и предвкушает кровь. чужие попытки выбраться его забавляют — как забавляет любого охотника. уж Геральт должен знать толк в таких вещах. все равно на место этого человека придет следующий. а затем еще. и еще. иещеиещиеще. некоторые вещи не кончаются. некоторые — не должны. люди определенно входят в их число, так что он позволяет себе, не находя это даже в малейшей степени неправильным. (а убивать ради человека — правильно; потрошить чужие жизни — правильно; мучать его собратьев — правильно;) Регис путается в этих правильностях, что когда кусает — кровь оказывается лучше, намного лучше, чем он представлял — не думает уже ни о чем. попытки ведьмака выбраться становятся все слабее, Регис жадно прижимается к нему. травяные запахи и ароматы — такие знакомые ему с детства — сводят с ума сродни наркотическому опьянению. мир трескается, впивается и из каждого разлома хлещет кровь. состояние постепенно выравнивается до приемлемого — его больше не трясет, не тошнит, и он способен стоять на ногах. кажется, что теперь он способен не пить еще лет сто — а там найдет очередного смертного. мысли кажутся слишком логичными, слишком простым для таких сложных существ. Регис насыщается, пока не чувствует тяжесть на своих руках, прикладывая несколько больше усилий для удержания друга, чем до этого. Геральт? упавшим голосом. хрипами от пересыщения в глотке. тело на его руках едва ли напоминает Геральта. горло сжимает лишь на мгновение — затем, невесомо, пальцами нащупывает еле ощутимый пульс. горло в крови, руки в крови. все. вокруг. в крови. Регису требуется секунды две, чтобы понять гребанный идиот. и нервно дернутся к столу, сметая ненужные бумаги. Геральт не мертвый, но уже не живой. находится на грани — всегда где-то между: балансирует, ступает, раскачивается. пытается и иногда — даже успешно. ради тех, кто этого не заслуживает. ведьмачьи мутации позволяет прожить ему несколько дольше положенного при укусе высшего вампира — по крайней мере когда Регис подносит к губам Ласточку, Геральт не сопротивляется. вероятно, просто не понимает, что происходит. вина давит среди грудины, однако руками доводит дело до конца — на автоматизме и рефлексах, отточенных до идеала. бинт мозолит глаза, выворачивает внутренности. слишком непривычный. слишком пугающий своим безобразием. слишком напоминающий, что он такое. хочет отвернуться, чтобы не смотреть, и взгляда отвести не может. если Геральт умрет в это несчастное мгновение, Регис добровольно сдастся Скрытому. он мертвецки бледный, покрытый дрожью, все еще опасливо доступный и пахнущий эликсирами. одно движение — и никто не узнает. Детлаффу не придется прятаться, самому Регису — оправдываться перед собратьями. свои позывы вампир благополучно оставляет при себе. (и крошит себя на кусочки — за них же.) он просит: пожалуйста. он просит: Геральт, я не хотел. он просит, но ничего не происходит. в конце концов остается надеется лишь на выносливость ведьмачьего организма — любой другой на его месте давно был бы мертв — а этот еще трепещется под действием трав и мутагенов. и на то, что Геральт дарует ему быструю смерть по возвращению.